«бесконечно просить прощения, за все что я чувствую. За страх, который не лечится поцелуями. За одиночество, от которого не избавляла даже твоя любовь.
надеюсь, что я не погублю себя.
надеюсь, что я не обременю тебя.»
— Серёжа, это полный провал! — заявляешь, врываясь в кабинет и падая на диван, строя самую досадную мину из всех возможных в своём арсенале. — Что случилось? — голубоглазый откладывает папки в сторону и наконец смотрит на тебя, примечая элегантное фиолетовое платье и лёгкий макияж. — Ты откуда такая? — Была на очередном свидании, — тяжко вздыхаешь, откинув голову на спинку и вперев взгляд в молочный потолок. — С очередным имбецилом, — добавляешь важную ремарку. — Сначала показался таким замечательным и отзывчивым, но стоило только вечеру переместиться в более доверительное и интимное русло, как вся спесь тут же слетела! Что за мания сразу лезть под юбку? Почему нельзя нормально предложить словами через рот? — поворачиваешь голову на друга, тот лишь пожимает плечами, подпирая руками подбородок. — А потом он сказал, чтоб я не ломалась, ведь мы в эскорте все любим строить из себя невинных, а на самом деле… Он принял меня за шлюху, Серёж! — голос дрожит на высоких нотах и парень поднимается, наполняя стакан водой из графина и направляется к тебе, передав. Обхватываешь трясущимися пальцами и делаешь пару жадных глотков. — Просто не понимаю… — Не обращай внимания, Т/И. Он просто один из массы тех представителей, что считают женщин лишь расходным материалом и ни во что не ставят. Ты для них априори слишком хороша. Им тягаться с тобой просто не суждено. Не загоняйся, пожалуйста, — Разумовский серьёзно смотрит в глаза, чеканя каждое слово, что ты даже возразить не можешь, лишь выдыхая. — Почему все не могут быть такими, как ты? — доверительным шёпотом, совсем близко, а затем тебя втягивают в медвежьи объятия, поглаживая то по спине, то по голове. — Ты такой замечательный. Я так тебя люблю, — в сердце громко стучит от этих слов. — Люблю… — выдыхаешь в шею, оставляя невесомый поцелуй, притираясь к коже. — Т/И… — Нет, Серёж, пожалуйста… — сглатываешь и быстро седлаешь бёдра айтишника, смотря прямо в глаза. — Я хочу. — Ты пьяна. — Я не пила и мы оба это знаем, — кончиками пальцев ведёшь по острым скулам, пока второй рукой что-то пытаешься нащупать в складках платья. Разумовский непонимающе хмурится. — И как давно ты подслушиваешь? — демонстрируешь совсем крохотный чип, вглядываясь в глаза напротив. — Месяц? Год? Может, больше? — выгибаешь вопросительно бровь. — Вуайеризмом, случайно, не страдаешь? — Т/И, это не то, о чём ты подумала, — капитуляционно выставляет руки тот. — Слишком заезженная фраза, не думаешь? — вскидываешь бровь. — Серёж, чип передал на твой ноут более двухсот записей полных дней. Объясни, как я должна была это понять? — Я… — оправдания в голове уже не кажутся такими уж хорошими. — Просто волнуюсь за тебя. — Поэтому слушаешь, как я трахаюсь? — хмыкаешь, пытливо вглядываясь. — Нет, Т/И, я… — Нравится? — не желая слушать нелепых оправданий. Наклоняешься к уху, зарываясь пальцами в копну рыжих волос, сжимая на затылке и горячо шепчешь: — Слушать каждый стон, вскрик, всхлип, — сопровождаешь слова звуками, массируя кожу головы. — Представлял в голове картинки, м? — слегка ёрзаешь на бёдрах. — Доводил себя до кондиции колом стоящего члена этим? — Т/И, — шумно выдыхает сквозь зубы. — Перестань строить комедию. Мы оба этого хотим, — опаляешь дыханием яркие губы. — Я бы хотела попробовать на твоём столе, — руки властно сжимаются сначала на талии, а после спускаются к бёдрам, подхватывая и парень поднимается. — Как-нибудь в другой раз, — честно обещает он. — Марго, открой дверь в спальню. Все встречи отмени. Олегу сообщи, что я занят в ближайшие время, — на последних словах облизывается, смотря на тебя и входит в просторную комнату с таким же огромным зашторенным панорамным окном и большой кроватью, застеленной черным комплектом. — Прям так? — хитро усмехаешься, пока тебя укладывают на постель. — Нам многое нужно обсудить и опробовать, — не меняясь в лице, отвечает миллиардер. — Мне уже нравится, — закусываешь губу, млея от прикосновений родных рук. — Почему фиолетовое? — кивая на платье. — Потому что ты его любишь, — просто пожимаешь плечами, а у Серёжи всё щёлкает в голове – всё это время ты наряжалась не для каких-то безмозглых придурков, а для него. Накрывает с головой. Радужка меняется с голубого на золотистый и обратно, а горячее тело в руках не позволяет думать ни о чём постороннем. — Тебя больше, — легко отзывается и наконец касается манящих губ. Сразу страстно и глубоко, не размениваясь на мелочи. Задерживаешь дыхание, прикусывая яркие губы, обводя языком, пока оппонент исследует своим твой рот, проходясь по зубам. Пробегаешь ноготками по спине, задёргивая футболку, тянешь на себя, заставляя оторваться от губ. Глазам открываются шикарные виды на подкаченный пресс и жилистые руки, обрамлённые лёгкой россыпью веснушек и родинок. Зачарованно сглатываешь и садишься. Ведёшь рукой вдоль мышц, обводя ореолы сосков и вверх к изящной сильной шее. Желание провести языком по коже не покидает голову и ты решаешь ни в чём себе не отказывать этим вечером. Чуть склоняешься и ведёшь мокрую линию по солоноватой коже, что отдаёт каким-то личным мускусом, целуешь в подбородок и смотришь в глаза, что искусно тебя пожирают. Вы оба стоите упёршись коленями в кровать и просто не можете оторвать глаз. Серёжа обхватывает талию и поднимается рукой вверх, обхватывая изящными пальцами подбородок, вздергивая сильнее. — Ещё никто и никогда так не будоражил всего меня, как ты, Т/И, — тихо звучат слова, но у тебя в ушах они прямо бьют по перепонкам. Цепляешься за его руку. — Кажется, я тебя люблю, — честно отвечаешь ты и слышишь какой-то животный рык, от которого всё тело замирает и покрывается стайкой мурашек. — Я так сильно тебя хочу, — дыхание тяжёлое, прерывистое от возбуждения. — Чего же ждёшь? — Я не хочу тебе навредить. Ты многого не знаешь, — уклончиво отвечает, но смотреть не перестаёт – ему важен этот контакт. — Серёж, — зовёшь, будто он не находится с тобой в сантиметрах. — Я знаю, — большим пальцем оглаживаешь выступающую косточку на руке, будто бы безмолвно говоря «всё хорошо». — И я принимаю… вас обоих, — поочередно смотришь в глаза: один из которых сейчас желтый, а другой – синий, но в обоих сквозит облегчение. Словно он ждал только этих слов всю жизнь. — Я не могу ничего обещать, но сейчас, в данную минуту, я хочу быть с тобой. «Ты лучшее, что случалось со мной в жизни», — негласно повисает в тишине, когда Разумовский отпускает ситуацию и льнёт к желанному телу. Платье слетает так быстро, что ты этого и не замечаешь, а сильные руки исследуют каждый сантиметр кожи: сначала просто оглаживая, а после проходясь мягкими губами. Тебя снова укладывают на спину и ты раздвигаешь ноги, чтобы рыжеволосому было удобнее устроиться. Кусачие поцелуи опускаются на грудь и живот, вырывая шумное дыхание. Тонкие пальцы сжимают бока и ты уже предвидишь синяки. Но быть помеченной в таком ключе вызывает лишь что-то теплое внутри. Сознание приходит в тот момент, когда цепкие руки стягивают с тебя бельё, а прикосновения становятся всё интимнее. Опускаешь взгляд и натыкаешь на янтарь, что не сулит ничего хорошо. Всё это будоражит не по-детски. Но ты полностью вверяешься в эти руки, зная, что тебе точно не принесут вреда намеренно. Миллиардер укладывает твою правую ногу на своё плечо, целуя, а вторую отводит на максимальное расстояние, поддерживая под коленкой, фиксируя. Глаза полностью заволакивают, отслеживая каждую эмоцию и ты забываешь, что тебе, вообще-то, нужно делать вдохи хоть пару раз в минуту. Губы подбираются всё ближе и ты не можешь сдержать всхлипа, когда длинный язык проходится по половым губам, раздвигая складки, а после и вовсе присасывается, словно это леденец и ничего вкуснее он в жизни никогда не пробовал. Откидываешься на подушки, тяжело втягивая носом воздух, но продолжаешь плавать в ощущениях и молиться, чтобы это никогда не кончалось. Тебя выгибает в спине, когда к вертлявому языку прибавляются ещё и пальцы, погружаясь то на одну, а то на две фаланги, мерно двигаясь. Перед глазами мутнеет и плывёт от постоянного зажмуривания, а мышцы сводит от приятной затёчности. Хватаешься за изголовье кровати, прикусывая губы до крови, пока движения с плавных сменяются на более ритмичные. Слегка удивляешься, когда понимаешь, что смотрит на тебя голубая радужка. А после смысл всё же доходит – они и правда один человек с одинаковыми помыслами. — Серёжа, пожалуйстапожалуйстапожалуйста, — нечленораздельно хнычешь куда-то в потолок, сжимая в пальцах всё, что попадёт под руку и разочаровано стонешь, – впервые так громко, – когда пропадают вообще какие-либо прикосновения, слыша лишь шебаршащую обёртку. — Нет, не нужно, я хочу… чувствовать тебя всего, — хрипишь и всё же раскрываешь глаза, смотря на парня, что успел нависнуть над тобой. — Чертовски жалею, что сам не решился ещё раньше, — Разумовский слизывает кровоподтёк с твоей губы, облизываясь, а после и вовсе увлекает в очередной поцелуй. Губы саднит, но ты лишь больше хочешь. — Плевать на прошлое, настоящее важнее, — скованно выдыхаешь, а после и вовсе закатываешь глаза от удовольствия, когда набухшая головка проникает в лоно, заставляя стенки растягиваться. Вонзаешься пальцами в широкие плечи, заглушая стон, когда тот всё же начинает двигаться. — Не держи, мы хотим тебя слышать, — властные нотки не дают спокойствия, а лишь разжигают пожар сильнее, как и толчки, амплитуда которых растёт с каждым разом, и частота. Ты царапаешься, кусаешься, сжимаешься, хватаешься за волосы, жмуришься и всё это сладко постанывая. — Серёж, — сипло выдыхаешь, зарываясь в густую копну волос, пока оный покрывает шею поцелуями, — пожалуйста… — сглатываешь, подмахивая тазом. — посмотри на меня, — выходит что-то непонятное, но парень понимает и приподнимается на локтях, соприкасаясь почти с тобой носами. — Ты такой красивый, — со стоном, потому что теперь фрикции не такие быстрые, но глубокие и со сладостной оттяжкой. Прикусываешь губу, но тебя тут же гладят по щеке и ты разжимаешь их, позволяя всхлипам и вздохам вырываться из тебя. Тело сковывает на мгновение, а затем приходит лёгкое головокружение и темнота в глазах. Прошибает судорога и хочется заплакать от переизбытка эмоций и чувств. — Чш, — звучит сверху, а щеки касается теплая ладонь. Только сейчас чувствуешь мокрые дорожки и раскрываешь глаза, натыкаясь на цветные радужки. — Ты тот же, но другой, — наконец выдаёшь, чуть хмурясь, когда мужчина выпрямляется и восстанавливает дыхание. — Почему ты не рассказывал? — наблюдаешь как умелые руки стирают с тебя сперму салфетками. — Мы с тобой были в разных реалиях детского дома, да и не хотелось обременять своими тараканами. У меня был Олег, — рыжеволосый укладывается на спину и притягивает тебя к своей груди, целомудренно целуя в лоб. — Ты всегда была слишком солнечной и все хотели тебя забрать, но почему-то постоянно возвращали обратно, хоть ты никогда не печалилась и этому. Удивительно. — Всё не так радужно, как ты думаешь, — хмыкаешь, вздохнув. — Солнечные дети быстро надоедают. Правильность и покладистость им тоже не нравятся, — проводишь пальцами по груди, закинув ногу на чужое бедро и тебя тут же укрывают одеялом, – улыбаешься. — А один раз я даже думала, что вот они – родители. Всё было прекрасно, мы ладили и я даже начала привыкать называть их не по имени, но неожиданно приехал в гости брат Юли. Родители на работе допоздна, у меня каникулы и я дома одна, оставить меня с «дядей» было хорошей идеей. Я тоже так думала поначалу, а потом какие-то странные взгляды, просьбы покрутиться, надеть платье или юбочку. Тогда я была только рада вниманию и ничего не понимала. Тебя просто обнимают и гладят. Что в этом такого? — поднимаешь голову, смотря в глаза, которые потихоньку начинают покрываться золотом. — А однажды он пошёл со мной в ванную, — вновь укладываешься, тянешься к чужой руке и переплетаешь пальцы. — Ничего не было: он просто сидел рядом и иногда касался моего голого колена или плеча, водил рукой по воде, задевая ноги, — рука сжимается, но не причиняет ни боли, ни дискомфорта. — Я делилась с родителями впечатлениями за день во время ужина и упомянула это, а они начали расспрашивать: что, где и как давно. Ответила, а потом меня отвезли к бабушке с дедушкой на неделю. После того дня я родителей больше не видела. За мной приехала воспитательница из детского дома. Естественно, причины я не знала и начала накручивать себя. Днём смеялась, а по ночам плакала в подушку. Кто-то из персонала забеспокоился и отвёл к нашему психологу, поговорили, дали таблетки. Вроде полегчало и отпустило, — вздыхаешь. — Я случайно встретила Юлю и Вадима в торговом центре и они рассказали, что тогда очень испугались и решили, что в детском доме мне будет многим безопаснее, ведь если они не смогли защитить меня в собственном доме, то что будет дальше? После этой истории они больше никого не решились брать. С братом общение прекратили, — хмыкаешь, смотря на ваши руки. — Дело случая. Кто знает, что бы случилось, не взболтни я тогда про ванну? Но всё более менее обошлось. — Сколько тебе было? — подаёт голос Серёжа. — Почти десять — Вот же мразь! Подонок! Да как он вообще посмел? — грудь под тобой ходит ходуном. — Хэй-хэй-хэй, — оплетаешь лицо ладонями, заставляя посмотреть в глаза. — Со мной всё в порядке, ничего не случилось. — Но ведь могло! — Могло, — согласно киваешь. — И случалось. Как и с тобой, Серёж, в детском доме. — Как ты? — Помнишь, Владимир Ильич ходил с расцарапанной щекой? — рыжеволосый сначала хмурится, вспоминая, а потом кивает. — Сначала он пытался прижать меня в классе, но я влепила ему пощёчину и сбежала, а потом, через время, услышала, как тот опять кого-то прижимает. Распознать тебя было довольно легко. Я навела шуму и он испугался, а ты вывернулся тут же. Щека – был мой ему подарок от нас двоих, — встречаешься с загруженным взглядом и резко поднимаешься, седлая бедра. Узловатые руки тут же укладываются чуть выше колена, придерживая. — Хватит думать о былом, милый, — склоняешься над веснушчатым лицом, горячо шепчешь в самые губы, — Намного важнее то, что происходит сейчас, — дверь в спальню тут же раскрывается и мускулистый силуэт застывает в проёме. Закатываешь глаза, хмуришься и выпрямляешься. Серёжа недовольно сопит. — Волч, ты чего? — хочется как можно быстрее разрешить всё мирно и продолжить начатое. Разумовского не очень радует тот факт, что твоё тело видит посторонний, – но настолько ли Олег посторонний? — Привет, — машешь ручкой, чуть ёрзая. — Здравствуй, Т/И, не ожидал тебя… кхм, увидеть, — яркие глаза бегают по обнаженным телам, нагоняя возбуждение. — Как жизнь? — Намного лучше, когда никто не прерывает на самом интересном. — «Интересное» у вас закончилось ещё минут десять назад, а новое ещё даже не началось, — язвит в ответ, прислоняясь к косяку. — Я вам не мешаю? — миллиардер совсем не понимает, что происходит, а ты переводишь взгляд на него, на Олега и снова обратно, наклоняешься и заговорщицки шепчешь на ухо: — Думал когда-нибудь о тройничке? В данном случае, о групповой. — Что? — радужка мгновенно становится золотой и ты ещё больше распаляешься. — Ты хочешь?... — Я не против экспериментов, — уже будничным тоном звучит. — Как думаешь, Волк? Хочешь поиграть? — Зная тебя, мне определённо нужно уточнить, что это за игра. — Групповая, — хмыкаешь и смотришь на Серёжу, ожидая вердикта. — Если ты хочешь… — Неа, — качаешь головой, хмурясь. — Если вы этого хотите, — акцентируешь на местоимении. — А Олег? — Он не против, — отмахиваешься, ощущая чужой взгляд. — Я… — Да или нет? — Т/И… — Просто ответь, — упираешься весом на ладошки, что оглаживали голую грудь, нависая словно коршун. — Ты же хочешь, я вижу… Произнеси и мы выполним, — расплываешься в улыбке, посмотрев на Волкова. — Всё, что ты пожелаешь… — Да! — слишком неожиданно, будто и не Серёжа вовсе. Сам пугается, но не возражает. — Я бы хотел… — Умница, — оглаживаешь подбородок пальцами и елейно касаешься губ. Отстраняешься и слезаешь на пол, подходя ко второму мужчине ближе. — Сколько же времени прошло с прошлого раза? — задумчиво-лукаво смотришь на партнёра, потянув к себе за грудки. — Вы уже спали? — не скрывается от Серёжи. — Было один раз ещё в детдоме, — глаз не отрывает, а лишь оглаживает массивными шершавыми руками тело, сминая бока и просчитывая рёбра. — Увидел её в тот вечер впервые такую поникшую, разговорились, а после она уложила меня на лопатки. — И ты ничего мне не рассказал?! Тоже друг! — Рассказал, но ты был занят проектом и мало меня слушал, — честно отвечает, а после присасывается к шее, вырывая хрип; исследует руками бёдра и прижимает теснее к себе, продвигаясь к кровати. — Всё так же кусаешься, — хмыкает и валит на постель, подминая под себя. — А ты всё так же колешься, — капризно жмуришься, отодвигая лицо от себя. — Тебе ведь нравится. — Не отрицаю, — пожимаешь плечами и сама лезешь за поцелуем. Серёжа с открытым ртом и прерывистым дыханием наблюдает всё со стороны. И ему чертовски нравится эта картина, – желание притащить сюда краски и холст и начать рисовать сие великолепие почти перебарывает, но слишком хочется быть и участником. Ловким движением сбрасываешь черный пиджак, а за ним летит и бадлон с кобурой, открывая голую прокаченную грудь. Хочется касаться всего и сразу, но обычные потребности многим сильнее, поэтому продолжаешь терзать пытливый рот, поглядывая на ещё двух наблюдателей. Белые зубы покусывают и без того красные губы, а глаза уже давно застелила поволока возбуждения. — Кто-то уже изнемогает, — издевательски тянет Волков. — Отвратительно таким быть, — шлепаешь по плечу, но твои руки заводят над головой, прижимая к покрывалу и ты чуть прогибаешься в спине, следя за действиями. Голубые глаза сверкают и Олег коленом раздвигает твои ноги, опускаясь кусачими поцелуями к груди, пока вторая рука медленно опускается вниз, массируя лобок и проходясь по половым губам. Два пальца проникают внутрь, пока большой стимулирует клитор. Рвано выдыхаешь, постанывая. Волков оглаживает языком рёбра, проходится по впадинке живота, прикусывает тазовую косточку и слюняво целует в лобок, а после вновь поднимается к твоему лицу. Сама тянешься за поцелуем, гортанно простонав на сильно резком толчке. Олег помнит каждое чувствительное место и твои привычки. Прошло уже более пяти лет, а кожа также мягка, словно шёлк, на ощупь, а ряд родинок, раскиданных по всему телу сладок, словно крошки шоколада. Мурашки бегут от мягкой чешущей бороды, а ты не замечаешь, как тебя активно разрабатывают. — Волче, пожалуйста! — на выдохе со стоном. Ноги дрожат, но их плотно удерживают, не дав сомкнуть. — Серёжа, — каким-то поскуливанием и просьбой в глазах смотришь на голубоглазого. — Да? — хрипло и как-то каркающе. — Поцелуй меня, — парень послушно наклоняется и вцепляется в тебя крайне деликатно, распаляя с каждой секундой всё больше. Брюнет надавливает сильнее обычного и ты дёргаешься, прикусив алую губу до крови, простонав. — Ну что, готов, Серый? — Олег скалится и подкидывает парню блестящий квадратик, выпутываясь из оставшейся одежды. Внушительный член с потемневшей головкой призывно блестит предэякулятом и ты не можешь сдержаться, слизываешь капельки, поигравшись с уретрой и вытянув долгожданный стон. Разумовский сам не понимает, когда успел натянуть презерватив, заворожённый всем происходящим. — Ляг на спину, а ты садись на него, — командует строго тот и вы послушно выполняете. Прикрываешь глаза, выдохнув через рот стоит плоти наполнить твоё нутро. — Всё хорошо? — обеспокоенно интересуется телохранитель, пристраиваясь сзади, укладывая руки на талию, придерживая. — Давай, — цепляешься за его запястье, стоит ещё одной головке протолкнуться во внутрь. Олег не торопится, делает всё медленно и с сапёрской аккуратностью. Выдыхаешь и киваешь, призывая к действиям. Член входит до конца и ты стонешь, раскрыв глаза. Миллиардер успокаивающе поглаживает по коленкам и ты благодарно улыбаешься, упираясь другой рукой в его плечо. — Можно, — радужка загорается золотом, стоит совершить первые небольшие фрикции. Ты ощущаешь, как два крупных органа разделяет лишь тонкая кожная стенка внутри тебя и от этого ведёт ещё больше. Тяжело дышишь и молишься, чтоб не кончить в самом начале. Мощная грудь прижимается сзади, а длинный нос водит по загривку, впутываясь в волосы и вдыхая запах, словно служивый пёс. Губы проходятся по плечам и лопаткам, покрывая те вновь мурашками. Прикосновений так много, что ты даже не можешь раскрыть никак глаза, от чего ловишь фейерверки, но без труда определяешь: кто и где тебя касается. Пальцы пробегаются по груди, скручивая соски и ты шипишь сквозь зубы. Пряди неприятно липнут к лицу, но на это, откровенно говоря, плевать. Амплитуда увеличивается. Заставляют наклониться, меняя угол и ты стонешь, впиваясь в губы напротив. Разум звереет и накидывается на тебя хищнически, трогая везде, сжимая до синяков, не забывая подмахивать синхронно бёдрами. Скулишь в поцелуй и отрываешься, пытаясь отдышаться, но тебя вновь втягивают: настойчиво, но бережно: лижут, кусают, исследуют. Сжимаешь чужие плечи, начав двигаться и сама. Спёртое дыхание на троих(четверых), шлепки и жар тел. Каждый заведён на максимум и ты ощущаешь это по частоте и силе толчков. Волков также всё чувствует и укладывает свою руку на твою шею, чуть сжимая, пока рыжеволосый теснее прижимает тебя к себе. Раз, два, три… Всё тело прошибает судорогой и ты вздрагиваешь, протяжно застонав и на ослабевших руках падаешь на Серёжу, утыкаясь в шею, целуешь за ушком, пока парни совершают последние толчки, кончая. Тепло распространяется где-то внутри и всё как-то тяжелеет. Олег разжимает пальцы и покидает твоё тело, укладываясь куда-то рядом. Последним к финишу приходит Разумовский, но его сладкий стон, заставляет дёрнуться всех. Последующие минут пять тишину комнаты нарушает лишь дыхание, а после ты издаёшь смешок куда-то в шею голубоглазого. — Чего? — интересуется он. — А говорят, что детдомовские любить не умеют, — садишься сначала, а после привстаешь, давая возможность опавшему члену выскользнуть из тебя. — Вы двое отлично разрушили стереотип. — Ты всё так же ужасно шутишь, — отзывается брюнет, а ты цокаешь. — Бу-бу-бу, хмуроволк, — закатываешь глаза и на ватных ногах опускаешься на ковёр, чуть пошатнувшись. — У меня от тебя бока болят, — хмуришься, поднимая свои штаны и достав оттуда пачку, а после подбираешь халат айтишника, что тоже валялся на полу и накидываешь на себя. — Зато как красиво будет смотреться «космос» завтра. Просто представь! — Из тебя ужасный романтик, Волче, — отмахиваешься, пихнув сигарету в рот, зажав между зубами и откинув волосы назад, выходишь из комнаты. — Я на балкон и в душ. — Откуда у неё ещё силы?... — Ведьма, — серьёзно отзывается Олег, потянувшись.***
Писк приборов проникает в сознание и картинка расплывается. Стоишь за стеклом, наблюдая за хрупкой фигурой в различных проводах. Щёки осунулись, выделяя и без того чёткие скулы. Тяжело вздыхаешь, обхватывая себя руками. — Неужели ничего нельзя сделать? — голос сиплый и тихий. — Совсем? — смотришь на доктора рядом. — Мы делаем всё возможное – вы ведь и так знаете. Лучшие лекарства и врачи, но проблема в том, что Сергей Алексеевич сам не хочет очнуться. Видимо, его сознание намеренно оберегает его от происходящего в реальном мире, — поясняет доктор. — Возможно, это и к лучшему. Реальность сломает его навсегда, — пальцы сами находят знакомый кулон в виде волчьего клыка на шее. — Какова вероятность, что он всё забудет? — Сложно определить, как поведёт себя мозг и насколько длительной будет эта амнезия. Остаётся лишь надеяться и ждать, — мужчина и сам поникает как-то. — Спасибо, доктор, — киваешь, не сводя глаз с Разумовского. — А ведь я говорила, что нам нужно возвращаться, Олег… Теперь ни тебя, ни Серёжи… Птица постарался на славу, — шепчешь под нос, когда тебя оставляют одну. Прибор всё также противно пиликает, пока мозг миллиардера подкидывает ему счастливые картинки с вами троими, а ты больше не появляешься в больнице.