Чёртов Ким Джункю!

Какие сутки подряд он не спит? Вторые? Кажутся пятыми, ведь в такие моменты время останавливает своё течение, оставляя тебя в маленькой банке без кислорода, сходить с ума и медленно умирать. Каждые полчаса он проверяет мобильный телефон. Пусто. Точно также пусто, как и в его сердце. Он ощущал себя таким бесполезным, от собственного бессилия хочется плакать. А ещё хочется плакать от неизвестности. Голова до тошноты забита мыслями об одном и том же человеке, всё крутятся и крутятся, прямо как узел страха в его животе, и от них точно легче не становится. Машихо пропал. Пропал, и Джункю просто не знает, что делать. Сегодня он успел обзвонить все морги, все больницы и даже сходить в полицию, где написал заявление о пропаже. Он пугал одногруппников этого противного японца своим видом, вжимая каждого в стенку и заставляя говорить исключительно правду. Но никто не знает о том, куда делся его Маши. Ничего. Пусто. Информации — жирный ноль, больше похожий на бублик. После того, как он пошёл выводить ту пьяную девицу из клуба, его никто не видел. Он растворился в воздухе, провалился под землю, или, возможно, его похитил НЛО? Джункю злится. Злится на себя, потому что сначала не придал этому особого значения. Он считал, что Машихо на учебе, потом занялся своим обычным делом — зубрешкой в библиотеке до поздней ночи. Но дома его не оказалось. Даже утром, его кровать была застелена, и ни следа присутствия, даже вещи в шкафу идеально сложены. Первый звоночек тогда прогремел в его голове, и Джункю начал звонить. Звонил долго, упорно, писал смс-ки, пытался достучаться до друга и просто не понимал, что вообще происходит. Тогда Джункю впервые испугался. Впервые, но так, что запомнит до конца своих дней. Сначала у Машихо появились странные раны, разбросанные по всему телу в хаотичном порядке. Конечно, он начал ему плести про то, что это проделки его соулмейта, у которого дружок в штанах долго не держится, но Джункю-то печёнкой чувствовал, что это лишь наглое враньё. Его запугивали? Его били? К нему приставали? Может быть, какие-то местные отчаянные ребята нашли для себя игрушку для битья в лице Машихо? Точно, выуживали у него деньги, а потом били, просто потому что он другой национальности. Просто потому что он — Маши, и дать сдачи не может. А что если эти придурки добрались до него тогда? Что если они избили его, сломали телефон или попросту отобрали? А Машихо сейчас лежит где-то там и зовёт его. Точно, так оно и есть. Вопрос только, что ему делать? Джункю оттягивает волосы, считает, что так лучше думает, но сейчас ощущает себя опустошённым, вымотанным и слишком уставшим. Всю ночь он бродил по округе в поисках друга, а Миён оставил здесь, дома, караулить беглеца. Но всё равно это ни к чему не привело. Дело близится к вечеру, прошло практически двое суток, а Машихо до сих пор не объявился. Джункю прошибает дрожь, он пытается согреться под пледом и немного поспать, чтобы потом с новыми силами отправиться на поиски. Вот только стоило ему вообще закрыть глаза, как входная дверь открывается, и предательски скрипит половица. Джункю на автомате открывает глаза, вскакивает с дивана и видит, как Машихо, в отглаженной кристально-белой рубашке без следа от того коктейля, проходит по коридору, оглядываясь. Их взгляды встречаются. Маши напуган? Точно, ведь видок у Джункю сейчас тот ещё. И ради кого он старался? Где он был? С кем? С каких это пор тебе не всё равно, с кем он там, Джункю? С тех самых, когда он пропадает ночами, и точно не в компании своих книжек. —Ты… — Джункю проглатывает все ругательства, которые только крутятся на языке. Маши выглядит чуть помятым, с вечным гнездом на голове вместо волос, но, тем не менее, вполне себе живым. И это злит ещё больше. Ким, значит, не спал две ночи подряд, чтобы этот говнюк заваливался в дом, как ни в чём не бывало? — Где ты был? Я искал тебя всю ночь, звонил, писал. Ты совсем крышей поехал? Я чуть с ума не сошёл! Машихо тупит взгляд, смотрит в пол и, наверное, надеется, что сейчас его «щенячьи глазки» ему помогут. Нет, не помогут. Джункю слишком зол, чтобы обращать на них внимание. Хочется прямо сейчас взять, схватит этого полудурка за грудки и встряхнуть, чтобы всю дурь выбить. Это ж надо такое учудить! Пропасть на два дня, чёрт возьми! Он же тут чуть не поседел от страха за самого близкого человека. Японец делает отчаянный шаг ближе, закусывает губу и, наверное, думает, что выглядит сейчас как загоняющий агрессивное животное в вольер сотрудник зоопарка. Да эта ситуация — сплошной цирк с конями, а не зоопарк! — Нам нужно серьезно поговорить. — Думаешь? — голос Джункю звенит колоколами. — Конечно, нам нужно поговорить. К примеру, о том, что ты в край ахренел. — Я? — он расширяет глаза, нервно теребит подол свободной рубашки руками. — Я не ночевал дома, да, и что? Ты так делаешь каждый раз, и ничего. Ты даже ни разу не извинился, но хочешь, чтобы это сделал я? Первый удар молнией. Говорят, что молния в одно и то же место дважды не попадает, что ж, посмотрим, насколько это правда. Джункю ошарашен, до такой степени, что в ушах слышится ультразвук, а перед глазами всё чернеет. Но ведь Маши прав. Прав на все сто процентов. Джункю и сам, бывало, уходил на то и большее время, успевал лишь прислать смс-ку, чтобы Маши поговорил с профессорами и предупредил старосту. Но ведь Таката даже смс-ки не прислал, урод, о чём он вообще? — Я хочу поговорить не об этом, а… — Где ты был? Где ты был столько времени? — У подруги, — легко отвечает парень, так, словно это обыденная для него фраза. Подруги? У них, конечно, разные круги общения, но не настолько. Ким помнит наизусть имена всех, с кем общается лучший друг, потому что этих людей не так уж и много. И девушек среди них нет, хотя Джункю слышал, что студентки считают его до ужаса симпатичным, хоть и маленьким. Подруга… Девушка? Нет же, он сказал «подруга». Да с каких пор его вообще это волнует? — Я её знаю? — Да, довольно близко, — Маши усмехается, и Джункю уже тупит взгляд. Парень знает кучу девушек, но сейчас не может вспомнить ни одну, с которой бы Маши общался. Миён? Миён была всё время с ним, так что этот вариант отпадает сам собой. С каких пор его это волнует? — Боже, Маши… — Джункю, уже не в силах злиться, сдаётся, подходит ближе к мальчишке и притягивает к себе, вдыхая запах яблочного шампуня. Чужого, мать его, шампуня. Каштановые волосы щекочут нос. Он тут же чувствует, как маленькие ручки крепко цепляются на спине за его худи. Сердце бешено бьётся. Тудум-тудум-тудум. Его Маши здесь, он рядом, он сейчас обнимает его, сомкнув руки на талии, тычется лбом в ключицу и случайно задевает укус Миён. Но он всё ещё здесь, и нет, это не сон. Настоящего Машихо он узнает везде, даже во сне. — О чём ты хотел поговорить? Японец тяжело вздыхает, разрывает объятия и отходит, как вдруг… пластырь. Пластырь, виднеющийся у него под рубашкой из-за расстёгнутых двух верхних пуговиц. Джункю округляет глаза, шикает и оттягивает рубашку вниз, сразу увидев окровавленный прозрачный пластырь. Это место… Парень шумно проглатывает слюну, и Машихо, собираясь с последними силами, выдыхает ему прямо в лицо: — Об этом, хён. Тудум-тудум-тудум. Сердце выпрыгивает из груди и бежит, спасаясь изо всех сил. Кю пристально смотрит на пластырь, не сводит с него взгляда и боится, что сейчас его сомнения подтвердятся. Его что, правда избили? Или это сделала та «подружка», у которой Таката торчал два дня подряд? Расположение укуса кажется ему подозрительно знакомым. И, честно, он бы и дальше продолжал бы тупить, если бы в кармане не зажужжал бы телефон с мелодией, поставленный на контакт «Милая Миён». Миён, укус, её слова о соулмейтах, а теперь ещё и рана на теле Машихо. Кажется, Джункю продолжает упрямо терять детали пазла. Нарочно, потому что боится той картинки, что может получиться. — Хён, я… — Машихо закусывает нижнюю губу, а коленки Кима подкашиваются от одного его «хён». Японец дрожит как осиновый лист на ветру, пытается совладать и с мыслями, и с чувствами, а ещё упрямо подбирает слова, чтобы не выливать на голову друга целую ванну ледяной воды, но вместе с этим, лишний раз не колеблясь, произносит: — Я получил эту рану из-за своего соулмейта. Каждую рану, кроме, пожалуй, порезов на пальцах. Сам знаешь, готовлю я не важно. Но каждую другую, будь то синяк или ссадина, от него… из-за него. А из-за того, что у моего соулмейта появилась девушка, я провалялся с температурой практически сутки, у меня не было сил не то, что ответить на звонки, даже веки поднять. Молния всё же ударяет во второй раз, попав точно в цель, прямо в тело Джункю, заставляя его дернуться и отшатнуться. В ушах звенят разговоры — все те, где Джункю называет соулмейта лучшего друга «придурком» и «уродом», где клянется заставить его пожалеть обо всех неудобствах, причинённых бедному маленькому ушастому японцу, где обещает вывернуться наружу, но найти. —Ты мой соулмейт, хён, — шёпотом заканчивает свою тираду Маши, зажмурившись, словно сейчас схлопочет смачный удар по лицу. И он ждал этого удара. Он заслуживает этого удара, за всю ту ложь, сказанную им, за всё то, что скрывал столько лет. А Джункю сам ощущает этот удар на себе. Сначала по лицу, потом в солнечное сплетение, лишая воздуха в лёгких, потом снова в челюсть и, наконец-то, по самому больному — по собственному самолюбию. Его переполняют различные эмоции. Хочется и плакать, и смеяться, и, что самое страшное, он уверен, что Машихо ощущает тоже самое. Он снова заставляет его страдать, пусть и не физически, особенно тем, что стоит, поражённый молнией, как истукан, и даже не дышит. — Как давно ты знаешь? Ты ведь… ещё недавно говорил, что понятия не имеешь, кто твой соулмейт. Охрипший, неестественно низкий голос Джункю не узнает даже его обладатель. Машихо дрожит, на ватных ногах пытается подойти ближе, схватиться за объёмное худи, но Ким снова отступает на шаг, и рука пролетает в воздухе мимо. Вот и всё. Обман раскрылся. Обман, которому пять лет. Обман, из-за которого он вообще приехал сюда, в Корею. Как об этом сказать? И какой ждать реакции. — Ты и сам знаешь ответ. Из-за этого я и приехал в Сеул. И ваша семья была выбрана в качестве «второго дома» для студента по обмену не случайно. — И почему ты не сказал этого раньше? Машихо сейчас бы, конечно, мог начать распинаться, рассказать обо всех причинах, но не мог выдавить из себя ничего, кроме сухого «прости». Шёпотом, стыдясь себя, этой всей ситуации. Минуты две они стоят в полном молчании. Отчётливо слышатся сердца, больно ударяющиеся об рёбра, прерывистые дыхания, да даже ветер, блуждающий и поющий где-то за окном. Время стоит, не собирается двигаться, оцепенело, выжидающе мучило. Первым с места сорвался Джункю, быстрыми большими шагами направляясь к входной двери. Машихо только успел икнуть в надвигающейся на него истерике ему в след. Дверь с грохотом хлопнула, поднимая пыль с коробок в коридоре. Ким уходит, нет, сбегает. Сбегает от ответственности, от жизни, от судьбы, от всего. Он чувствует, как слёзы катятся по щекам, как прямо ему на встречу предупреждающе дует холодный ветер, как к чертям сбивается дыхание, а мысли приобретают форму огромного слипшегося кома из всякого дерьма. Ему нужно привести всё в порядок. А ещё найти в себе силы вновь смотреть в глаза Маши. Ведь он точно знает только одну вещь, являющуюся для него спасательным кругом — терять его он не хочет. Не так просто. Кю в полуобморочном состоянии чудом добирается до знакомой многоэтажки. Там, на четвёртом этаже, живёт тот, кто точно поможет ему во всем разобраться. Джункю уже давно не чувствует холода, то, как заледенели его руки и ноги, его волнует только то, что сейчас происходит у него внутри, в душе, где неслабо нагадили. Он на автомате поднимается на этаж, подходит к двери и стучит, обреченно, колотя изо всех сил, словно пьяный. Ему нужно было подать вид, что он всё ещё жив, и пусть даже выпустить пар на этой треклятой двери. Боли он тоже не чувствует, его она волнует меньше всего. Физическая — ничто по сравнению с тем, какую он чувствует в сердце. Миён открывает дверь спустя минуту, ужаснувшись из-за внешнего вида своего бойфренда. На её лице читается удивление или, может быть, ужас? Она сразу же пропускает его в квартиру, захлопывает дверь и видит, как Джункю содрогается пополам, чуть ли не падая в прихожей. А ему хочется упасть. Упасть, проснуться и ничего из этого не помнить. Не помнить вообще про этот разговор, про всё вообще, начать всё сначала. Может быть, если бы у него была бы амнезия, у них с Маши действительно был бы шанс?.. Миён понадобился час, чтобы привести Кима в более-менее приличное состояние. Уж кто-кто, а она ему раскиснуть точно не даст. Дала больную затрещину, от которой разболелась голова, ударила по щеке и трясла до тех пор, пока Джункю не перестал щуриться и отрицать своё существование. С таким девушка прекрасно умела справляться, ни раз приводила в чувства младшего брата, поэтому прекрасно знала, как действовать. Она плеснула чаю в кружки, поставила её перед трясущимся бойфрендом и накрыла того мягким пледом. Его отпустило не скоро. Он долго всматривался в своё отражение в чае, не понимая, как можно вообще быть таким идиотом? Как можно было не замечать очевидного? И ладно, ладно, допустим, очевидного – можно. Но как можно было узнать о ссадинах Такаты спустя пять лет? К горлу подступает тошнота, и парень хотел было выпить чаю, попытаться проглотить удушающий комок, но поднести кружку ко рту оказалось выше его сил. Руки тряслись как у заядлого наркомана перед дозой. Он весь трясётся, но точно не от холода. — А теперь объясни, что случилось, — успокаивающе нежно произносит Миён, чуть отпив из своей кружки. Она старается быть терпеливой и понимающей. И, раз Джункю, спустя столько времени, наконец-то соизволил нормально соображать, она хотела сполна утолить своё любопытство. Парень поеживается, кутается плотнее в плед, говорить не собирается. Но Миён — вовсе не та, с которой эта игра в молчанку прокатит. — Кю, ты можешь мне рассказать, знаешь же. Прошу, доверься мне. Иначе я не смогу тебе помочь. — Машихо — мой соулмейт. Он ставит её перед фактом, не зная, чего ожидать. Миён пытается изобразить удивление, но актриса она, конечно, так себе. Злость, до этого успокоившаяся в его груди, вновь начинает нарывать. Она знает? Знает? Почему все вокруг знают, кроме него? Беспросветный кретин… — Он сам тебе об этом сказал? — Да, сам. — И что ты об этом думаешь? Джункю не думает, Джункю знает. Он — последний идиот на этой планете, не замечавший столько лет очевидных вещей. Он — тот, который со своих семнадцати отравляет жизнь самому дорогому человеку на этой планете, даже не зная этого! А ведь так клялся всегда защищать. Ведь это же Маши, он нуждается в защите. Он маленький и слишком хрупкий, такой уязвимый и доверчивый, хотя и пытается казаться непреступной стеной. Тот самый кудрявый японец со смешными ушами, которого Джункю тогда впустил в свой дом, в свою жизнь, в своё сердце, и так плотно засевший во всех аспектах его жизни. Он обещал ему, что будет беречь его, как себя. А в итоге… А в итоге, стал причиной его ран. — Я не знаю, что об этом думать. Мне всегда казалось это всё выдумками. Сама подумай, на мне ведь никогда не… Он заикается на полуслове, прислонив ладонь к губам. Он никогда не испытывал ничего, что должен чувствовать соулмейт. Из воспоминания всплывает момент, где они с Маши лежат на диване в гостиной. Как Таката прислоняется к его плечу своим горячим лбом и говорит, что вторая половинка Кю — всего лишь девственник. Машихо, получается, девственник? Он… специально? Специально, чтобы Джункю сейчас винил себя ещё больше? А его слова, что он, якобы, «мстил» ему. Ему… Ему, Джункю, не какому-то абстрактному телу. Джункю. Но ссадин на нём никогда не появлялось. Потому что Маши никогда ни с кем не встречался. Даже тесно не общался. Значит, что он и вправду валялся с температурой все два дня у какой-то девчонки? От этого ещё более тошно. — Я думаю, что если он не рассказал тебе этого раньше, то имел на это причины. — А что теперь-то не так? Почему именно сейчас? — Я, — кратко отвечает девчонка, из-за чего Джункю опять икает. Миён иронично улыбается и вновь метко подмечает: — Думаю, все дело во мне. Ты ему нравишься. Это было заметно тогда, в клубе. Его так перекосило, когда ты меня представил. Один Ким ничего и никогда не видел. Да что с ним не так, блин? Чёртов Ким Джункю! Когда же ты научишься видеть больше, чем собственную персону? И парень истошно хотел увидеть. Хотя бы Машихо. Он всхлипывает, обнимает себя руками, словно хочет согреться, и Миён уютно устраивается под боком, поглаживая по спине. Миён… Что же делать теперь с ней? Не сказать, что парень испытывает к ней влюблённость, может быть, симпатию? Дружескую симпатию. Изначально он хотел попробовать «серьезные отношения», не особо заботясь о чувствах. Считал, что стерпится, слюбится. Да и Миён — замечательная, понимающая, до ужаса красивая, идеальная. У неё заразительный смех, стойкий «взрослый» характер, большие планы на будущее и упорство, какому Джункю может только завидовать. Конечно, он мало её знает, по сравнению с тем же Машихо — нещадно мало. И ему бы не хотелось причинять ей боль, хотя о чём это он? Какую боль? Он же не собирается её бросать? — Что ты чувствуешь, Кю? — Миён ласково тянет его имя, слегка улыбается и старается скрыть грусть, стоявшую во взгляде. Она льнёт к нему, обнимает за плечи и распространяет свою тёплую уютную энергетику, пытаясь успокоить. Но ему тошно. Тошно от того, что мысли и чувства смешиваются воедино. Он не может разделить их, не может запрограммировать себя на что-то определённое. Джункю опускает лицо в холодные ладони. Он эмоционально и физически полностью опустошён. Прошёл через стадию глубокой очистки. Устал от всего этого. Но точно может определиться с одной лишь вещью — Ким хочет его увидеть. Увидеть и услышать всё от него. Без вранья, недомолвок, понять его, по крайней мере, попытаться. Прижать к себе и… — Кю, мы не выбираем тех, кто нам достаётся в соулмейты. Девушка или парень, взрослый или молодой, кореец, японец или европеец, да даже американец — это всё вне наших возможностей. По сказкам, что нам всем рассказывали в детстве, это твоя судьба, твоя половинка, родственная душа. И если она сейчас стоит перед тобой с распростёртыми объятиями… Не думаю, что таким стоит раскидываться. — А ты? Что ты сама в прошлый раз говорила про свою «родственную душу»? — Что это подросток. И я ни разу не видела её. Знаю только имя, и то, из сна, в котором над ней ржали друзья по телефону. Это другое. Я не знаю эту девушку. И да, это реально девушка. Как видишь, не только тебе повезло с однополой судьбой. А Машихо здесь, перед тобой. И сейчас ты ему страшно нужен, потому что, как последний придурок, оставил его там, совсем одного, без поддержки, решив свалить из-за стыда и безответственности за свои же поступки! Её слова вызывают новую бурю эмоций. Миён права. Чёртов Ким Джункю, что ты творишь вообще? Машихо… Ему, наверное, там плохо. И вместо того, чтобы выполнять свои обещания о заботе, парень приносит японцу только новую дозу боли. — Мне стоит уйти? — Ты ещё спрашиваешь? — Миён возмущённо вскидывает брови, поджав пухлые губки. — Если ты сейчас же не поднимешь свою задницу и не побежишь к нему, то, клянусь, полетишь. Джункю, не задумываясь, поднимается с дивана, скидывает с себя плед и уже направляется к двери, как слышит за спиной оклик: — Позвони, расскажи, как всё прошло, ладно? Если у вас всё закончится хорошо, клянусь, я тоже найду своего соулмейта, чего бы мне это не стоило. Джункю мягко улыбнулся и вылетел из чужой квартиры. Перед глазами пелена, дыхание вновь сбивается, а уровень адреналина в крови значительно повышается. Быстрее, быстрее, быстрее. Миён права. Во всём права. Не нужно было оставлять его одного. Маши, как чувствует себя сейчас Маши? Растоптанным? Униженным? Только не это. Этого Джункю желал ему меньше всего. Пробежка же обещает быть длинной, учитывая, как сильно поднялся ветер. Тот то и дело дует в спину, подгоняя вперед, уже не мешая ему дышать, насвистывает где-то под ухом. Ким снова не чувствует холода. К горлу подступает волнение, накрывая его с головой снежной лавиной.

***

Машихо уже не трясётся. Обессилено сидит в центре своей комнаты и смотрит на стоящую бутылку перед ним. Он ничего не чувствует, вообще ничего. Состояние прострации, вроде так это называется, верно? Сейчас он пытается себе внушить, что был заведомо готов к такому повороту событий. Готовился к нему целых пять лет. И лучше уж поздно, чем никогда. Если бы не рассказал сейчас, то и дальше продолжил бы плести паутину их лжи самому близкому человеку? От этой мысли к горлу подступает тошнота. Рука тянется к мобильному телефону, он и сам не замечает, как набирает номер и нажимает на кнопку вызова. Через пару гудков трубку снимают. Машихо задерживает дыхание и произносит на выдохе: — Я сделал это, я рассказал. На удивление, голос уже даже не дрожит. Он говорит стойко, уверено, но так пусто, словно растерял всю свою тягучесть и привлекательность. Спокойно, размеренно, но слишком поверхностно. Боится, что если добавит хоть маленькую капельку эмоций, они нахлынут на него, разнесут на маленькие части и не оставят от самого Машихо ни кусочка. Теперь ему придётся долго собирать себя по частям, борясь с тем, что каждый фрагмент так и мечтает куда-то затеряться или убежать из под его взора. — Как всё прошло? — Рэсон говорит от чего-то слишком взволнованно, словно это её жизнь сейчас на грани сумасшествия и полной опустошённости. Неужели малознакомый человек всерьез может так заботиться о чужих отношениях? Маши даже улыбается. Сам не знает, с чего, зачем. Но ему становится приятно от того, что хоть кому-то он, оказывается, до сих пор важен. — Что он сказал? Парень вспоминает лицо хёна, как тот в полном шоке отходит от него, отворачивается и в результате просто убегает. Слишком больно, слишком. Воспоминания туго натягивают тетиву из его самообладания, стреляя и попадая в самый центр, в сердце, разрезая грудную клетку напополам. Раньше у Машихо всё было спрятано глубоко внутри, за плотной стеной из рёбер, непоколебимого самовнушения и веры в лучшее. Сейчас же эта стена покрылась паутинкой и пала, калеча его с ног до головы осколками сильнее и больнее в сотню раз, чем все его отметины за пять лет, полученные из-за проклятия соулмейтов. И да, это проклятие. Определенно проклятие. Не было бы его, может быть, Машихо бы никогда такого не почувствовал бы. — Он ушёл. — Что? Что он сделал? Боже, я точно набью ему морду, и определенно раньше вашей свадьбы, голыми руками! — Рэсон рвёт и мечет, но продолжает. — А ты что? Чем ты сейчас занят? Как ты… — Я смотрю на бутылку и понимаю, что я взрослый самодостаточный мужчина, но только после первой рюмки. — Не смей! Будешь пить один — станешь алкоголиком. Прошу, не делай ничего без меня. Я сейчас приеду. Двадцать минут, подожди только двадцать минут! Машихо слышит, как хлопает дверь у Рэсон. Она серьёзно решает приехать? Таката никого не хочет видеть. Он хочет только обнять бутылку, прислониться к холодному стеклу горящей щекой и зарыться в одеяле, плача и крича, что мир к нему ужасно несправедлив, да и чем он вообще такое наказание заслужил. Он так хочет заплакать. Так хочет выплеснуть всё, что каждый раз пробивает брешь в его сознании. С каждой минутой, с каждой секундой терпеть становится невозможно, уже нет сил. И Машихо сдаётся, встаёт со своего места, берёт в руку бутылку и кидает её в стену, смотря как та разбивается вдребезги. В этот же момент дверь в комнату открывается, и на пороге возникает Джункю. Ведь бледный, пытающийся отдышаться Джункю. Его взгляд скользит по фигуре японца, следом быстро переносится на разбитую бутылку, а потом опять переходит к Такате. Его обычно веселое лицо с не сходящей улыбкой сейчас пугающе спокойно. Казалось, ни один мускул не дрогнул. У Машихо сердце удар пропускает, перед тем, как Ким подбегает к нему и прижимает к своей груди. — Чёрт возьми, что ты творишь вообще, — он ругается, как ни в чём не бывало, будто и не было их разговора, этих хлопаний дверьми и разбитых бутылок. Машихо слышит, как остервенело бьётся сердце в его груди, и сам едва ли сдерживает всхлип. Он понимает его состояние, чувствует, как Кю наклоняется к нему, дрожащими пальцами очерчивает скулы. — Я уж думал, что ты поранился. — Это я, — Маши шепчет, боится повысить голос, он просто боится, так как впервые видит Джункю таким. — Эта бутылка — я. Он видит улыбку на губах Кима, пропитанную горечью, но всё же улыбку. Видит, как его глаза блестят, чувствует дыхание на своих губах и, вдруг, нежное, практически невинное прикосновение к ним чужими. Джункю боится, казалось бы, чего именно? Того, что ему не ответят? Что его уход мог всё испортить? У Такаты сбивается дыхание, но он отвечает, также не уверено, словно и не он ещё несколько часов назад отвечал на страстные поцелуи Рэсон. Почувствовав ответ, Джункю улыбается и целует уже уверенно, проводя большим пальцем по виску, двигаясь по уху, нижней челюсти, другой рукой прижимая японца к себе ближе. Ближе. Ещё ближе. И то, что руки Маши цепляются за худи, то, что он отвечает ему, пусть и робко, пусть и боязливо, подливает масла в огонь, на котором определённо стоит его личный котёл в аду. Его Машихо, такой хрупкий Машихо, на котором до этого Джункю бесстыдно каждый раз вис, учитывая их разницу в габаритах и росте, кажется ему фарфоровой куклой. Которую Ким уже разбил, как эту чёртову стеклянную бутылку. Отстранившись, парень прижимается к его лбу, чувствует щекочущее дыхание и понимает, что не хочет его отпускать. Ни на одну чёртову секунду. Джункю улыбается своей фирменной прежней улыбкой, от чего больно щемит сердце, а потом заразительно смеётся, прижимает японца к своей груди и кладёт подбородок ему на макушку. Он смеётся, содрогаясь в объятиях, нервы сдают окончательно, а психика забивает оставшийся гол. Ведь ему просто не хочется сейчас останавливаться. Машихо дёргает худи, хочет что-то сказать или спросить, уже открывает рот, но оказывается заткнутым новым поцелуем, таким настойчивым, таким желанным. Все то, что он хотел сказать, мгновенно стёрлось из памяти. Он видел перед собой лишь прикрытые чуть подрагивающие веки Джункю, чувствовал тепло его пальцев на своём затылке и то, как с каждым коротким мгновением этот поцелуй становится похожим на начало сильнейшего шторма. Он позволяет выбивать из себя дыхание, позволяет слегка оттягивать губу и не больно покусывать её, позволяет чужому языку пробежаться по верхним резцам и пробраться в полость рта. Позволяет лохматить себе волосы донельзя и путаться пальцами в каштановых кудряшках. И в ответ холодными руками проникает под свободное худи, исследуя горячее тело. Машихо хочет насытиться этим, напиться, прижимает Джункю к себе за талию, вычерчивает на его спине странные закорючки и поднимается выше, считая самыми кончиками пальцев выпирающие рёбра. Джункю и не почувствовал, как они движутся. Движутся медленно, обрушиваясь на заправленную кровать. Разрывать поцелуи не хочется, не хочется ни на минуту отвлекаться и тратить время впустую. Маши всё казалось, что они и вправду куда-то спешат, хотя мозгом-то понимает, что у них вся жизнь впереди. Ким нависает над ним, продавливая матрац по обеим сторонам от его головы, и наклоняется к покрасневшим истерзанным губам и всё же оставляет их в покое, ненадолго, целуя подбородок, нежно прикусывая челюсть, опускаясь ниже, усыпает поцелуями нежную кожу на шее. И Машихо на сто процентов уверен, что от этих поцелуев останутся «цветочки» на утро. Впрочем, сейчас это никого не волнует. С его губ срывается короткий стон, утопающий в новом поцелуе в губы. Маши уже тянет худи на себя, мечтая избавиться от мешающей плотной ткани, но… Всё вдруг останавливается. Джункю отстраняется, глупо улыбаясь, и смотрит на него с такой щемящей нежностью в глазах, что Маши сам нервничает. — Что не так? — японец шепчет, не понимая, почему всё прекратилось. Но Джункю лишь усмехается и практически выдыхает ему в лицо: — Маши, я не собираюсь сейчас жертвовать твоим здоровьем. Абсолютно всем здоровьем. Ты, видимо, забыл, что девственник, верно? И Машихо забыл. Напрочь. Эта ненужная информация просто выскользнула из его головы. Он обиженно надул губы, что делает раз в сотню лет, когда его реально что-то задевает за живое. Джункю смеётся, целует его в кончик носа и уваливается рядом. — Мы переживаем эмоциональную бурю. Я не хочу примешивать к ней ещё и это. Да Джункю и сам не особо верит, что говорит это. Обычно ему всё равно, девственник там партнёр или нет, его это интересует лишь непосредственно в постели перед тем, как зайти. Но с Машихо всё иначе. Всё иначе по всем параметрам. И Джункю хочет вести себя с ним иначе. Потому что Машихо он действительно любит. И уже причинил ему кучу боли, поэтому не хочет доставлять ещё одну после всего, что случилось. Он и так рядом. А с этим — чёрт возьми, он и вправду не верит, что это говорит — подождать можно. — Мне нужны ответы, Маши. Ответы. И я не отпущу тебя, пока их не получу. Японец упрямо поворачивается к нему лицом, подкладывает руку под голову, чтобы было удобнее, и цокает языком: — Сначала ты мне лучше ответь на один вопрос. Что, блин, это всё значит? Ким смущается. Что значит «это всё»? Кажется, всё же доходит. — Это значит, что я расстался с Миён и теперь нахожусь рядом с человеком, которого люблю. Глаза юноши так широко раскрываются, что, казалось, так и выпадут из орбит. — Я не говорил, что люблю тебя. — Нет, ты просто терпел меня пять лет по доброте душевной, постоянно врал мне, а потом всего лишь психанул, когда у меня появилась постоянная девушка. Ты от большой ненависти мне сейчас на поцелуи отвечал, да? — Придурок… — О, я смотрю, ты точно меня ненавидишь. Всеми фибрами своей души. Это ты каждый раз мне пытался сказать? — Если ты сам не заткнёшься, это придётся сделать мне. Джункю рассмеялся, придвинулся чуть ближе и нежно погладил пальцами шею. — Мне нужны ответы, Маши. Ответы. Где, как, когда, почему? Мне интересно всё. И прошу, на этот раз без вранья. Машихо вздыхает, утыкается лбом в кадык хёна и всё же соглашается, то и дело вспыхивая со стыда и пытаясь спрятать лицо в чужой кофте. Он рассказал всю правду-матку. Как увидел сон, как упросил родителей на поездку в Южную Корею, как согласился на программу обмена и долго щенячьими глазками смотрел на отца, чтобы тот помог устроить его именно в семью к Джункю. Как в первую же неделю нашёл его страницу в соц. сети, как уезжал из дома в надежде вернуться побыстрее, потому что особо на тёплую встречу не рассчитывал, и даже как сильно обломался. Настолько, что даже решил остаться насовсем. Про то, как наклеивал лишние пластыри, как врал, потому что не хотел лишать Джункю выбора, как терпел всякий раз эти раны и молча обрабатывал их в ванной каждое утро. И как с каждым разом влюблялся, всё сильнее и сильнее, и надеялся, что когда-нибудь хён ему поверит. С каждой новой главой этой истории, Джункю хотелось страшно ударить себя по лицу. Этот ребёнок так настрадался из-за него, самоотверженный болван, которого тоже, вообще-то, нужно было бы стукнуть. Неужели за столько лет Машихо не смог понять, что намекать Джункю — самая бесполезная в мире затея? Всё ждал, как принцесса в башне, что до такого истукана вдруг что-то там дойдёт. И вот только к чему это привело? Кю раньше ни к кому не испытывал привязанности, никогда не чувствовал влюбленности и считал, что это нормально. Раз у него, то и у всех так, верно? Однако сейчас, когда он лежит напротив своего соулмейта, он понимает, кого действительно любит. Кому боится сделать больно, кого больше всего боится потерять, и на кого ему никогда не было наплевать. Он знает, от кого боится получить отказ. Да, тот самый казанова Ким Джункю впервые боится, что его отошьют. Всегда вокруг него все этого боялись. Он — никогда, потому что на тех людей ему было ровным счётом всё равно. Но Машихо всегда его волновал, больше всех на свете. И он, по незнанию, столько раз причинял ему вред, что не счесть. Стыдно, противно, тошно от самого себя — парень хотел бы свернуться калачиком, положив голову на живот Машихо, и долго-долго просить прощения. Конечно, одного «прости» тут мало, и одним «ну, пожалуйста» тут не отделаешься. Но Джункю готов доказывать свои намерения. — И последний вопрос, ладно? Машихо кивает, ударившись лбом о его ключицы. — У какой это ты подруги два дня ночевал, а? Японца пронзило осознание. Он высвобождается из объятий Джункю, встаёт с кровати и бежит искать свой телефон. Джункю непонимающе тоже встаёт, хочет уже было помочь, как дверь в комнату вышибает с ноги блондинистая проблема. Ким явно бледнеет, уже хочет спросить, какого чёрта, но Рэсон быстро подлетает к нему и даёт смачную пощёчину. — Рэсон! Ну какого чёрта ты творишь, а? — Машихо сразу всполошился, встал между ней и своим соулмейтом, как тогда в первый раз в университете. — А вот нехрен! Ишь ты чего, сбежать он решил. Я тебе сейчас ноги переломаю, и максимум, что ты сможешь сделать — уползти к его ногам и прощения просить, придурок. Лицо Кю становится белым, как полотно. Он всё также не двигается, прижимает руку к больной щеке и чувствует, как та противно саднит. Таката уже начинает было тираду, но Джункю его прерывает: — Опоздала, крошка. Мы уже всё решили. Никуда я не ухожу. А тебе бы стоило. Заявилась в мой дом, так ещё и огрела. — Я тебе за этого ушастого череп проломлю. — А я и не сомневаюсь, — парень язвительно растягивает губы в улыбке. — Мне вот только интересно, с каких пор вы так тесно общаетесь? На этот раз уже Рэсон победно улыбается. — Мы и не только общаемся, киса. Пожалуй, это было действительно лишним. Маши, нервно посмеиваясь, хватает Ураган Ким Рэсон за плечи и подталкивает к выходу, что-то шепча на ухо. Джункю нахмуривается, обиженно складывает руки на груди и сверлит взглядом дырку в блондинистой башке. Благо, такой способности у него нет! Уже у выхода на прощание девушка щебечет: — Радуйся, Ким Джункю, Машихо слишком совестливый. Да и вообще слишком хорош для тебя. А ты позвони мне, как только сможешь. И скрывается в тёмном коридоре. Таката не хочет поворачиваться, он хочет провалиться сквозь землю, чтобы забрало НЛО, да всё, что угодно. Навесив самую миловидную улыбочку, он резко разворачивается, подходит к Джункю ближе и смотрит самым преданным взглядом. Оставалось только хвостиком вильнуть, да и только. — Кажется, хе-хе, у меня тут ещё вопросы возникли. — Может быть, лучше утром? — Не-е-ет, ушастик, ночка у нас будет длинная…