Когда твои глаза слепы

Он дошел до самой нижней точки провала. Точка невозврата пройдена. Казалось, куда еще ниже, дно чувствовалось под гипотетическими пятками, и если его продавить, то откроется настоящая бездна и полет в совершенное и страшное никуда. Самое паршивое в данной ситуации, Юрке было просто замечательно находиться на самом дне, можно даже сказать, весьма комфортно. На пляж и к морю более не тянуло — хватит, наплавался, ползать в центр по кафешкам и ловить вожделенный вай-фай по вечерам — не имело смысла. Ему никто не отвечал: ни приятели, ни друзья, ни общие знакомые, словно он мог заразить их своим «невезением и крахом». Стаська больше не попадался, новых друзей Юрка избегал сам. Да ну на фиг ему сей перебродивший компот, хватило одного раза показательного дрочилова в туалете. В своей-то жизни полный швах, на кой лезть еще к другим за чужими тараканами? Он валялся на шезлонге под развесистым грецким орехом практически неделю, просрав очередные выходные, и попивал притащенный из дома холодный сладковатый чай, приправленный лимоном. Красота. Дядька срулил еще с утра со своей пышнотелой кралей опять на рынок, улыбчивые старики-арендаторы — к морю. И вот не надоело оно им? Юрка же, погрузившись туда, где шевеление воды замерло навсегда, упивался своей непрошибаемой стабильностью и наблюдал скуки ради за расхаживающими вокруг кудахчущими курами. Да, надо бы оттолкнуться ногами и всплывать на поверхность, вновь слать письма счастья, надеясь найти работу, приобрести новый смысл жизни, обустроить быт, да вообще, все сдвинуть к херам с этой сраной мертвой точки, но… Конечно, Быков все это прекрасно понимал, да вот только найти опять необходимую для движения точку опоры, чтобы сделать тот первый толчок и самый трудный шаг, оказалось куда сложнее. Проще было валяться у дядьки в саду и, почесывая впалый живот, рассуждать о несправедливости бытия. Да — он неудачник, да — мягкосердечный и доверчивый болван, да — сам виноват в том, что так подставился… Сигареты, откопанные у дядьки, выкуривались одна за другой. Еще удивило, на фиг ему целый блок «Примы», если он пыхтит трубкой каждый божий день, любовно набивая ее с утра очередной порцией крепкого табака? Второй пункт, что не шел ровно в сознании Юрия, — это то, что он вновь засмолил. Нет, курить он учился, как и многие, еще в выпускном классе. И, естественно, на пару с Олегом, куда без него? Быков уже точно и не помнил, откуда они откопали все ту же вездесущую «Приму», то ли у деда Олегова умыкнули, то ли еще где разжились. Начать смолить решили в свой первый раз все там же, в Юркином саду, подальше от взрослых глаз, спрятавшись за пристройками сараев. М-да, Юрка резко сел, настолько вновь память ярко подбросила картинки из прошлого, и потянуло, словно поймало уставшую, выпрошенную наизнанку душу, подловив удачно за острый крючок. Старый обшарпанный сарай… ноги принесли его сюда сами, руки оглаживали горячие растресканные доски, избегая высушенной выступившей черт-те когда смолы. Тут пахло его юностью и детством. Сверху гордо расхаживал до сих пор живой петух со своим задумчивым «Ко-о-о?», ладно хоть, паршивец, не кукарекал. Юрка потушил бычок «Примы» и, прикрыв глаза, гудящим воспоминаниями лбом уткнулся в стену, пережившую все это бурное время постройки. «Если мамка узнает, мне влетит». — Дрожащие руки, падающие из них сигареты. Олег пытается казаться взрослым, вот он все же выхватывает одну, при этом две других, сломанных, распотрошенных, втаптывает в рыхлую почву, неумело прикуривает от зажигалки, что ему подставляет услужливо Юрка, затягивается и… закашливается до едких слез. «Ой, бля, как в голову ударило...» Трет сморщенный лоб и влажными глазами уперто смотрит в Юркины, мол, давай, ты следующий, протягивая это чертово курево уже ему. Юрка неуверенно берет обмусоленную Олегом дымящую сигарету. А вообще это ему надо? Но все же, попадая под настроение друга, затягивается сам, его кашель звучит еще громче, а Олег, скотина, ржет так, что их точно сейчас накроют… Юрка отталкивается раскрытыми ладонями от теплых шершавых досок сарая и вместе с ними от давно ушедшего прошлого. Да, в первый раз было волнительно и безумно классно только от осознания дозволенности запретного. А что было после? После они весь день ползали, словно прибитые чем-то тяжелым, легкая эйфория быстро прошла. Олега, помнится, тошнило, так как они умудрились выкурить за раз чуть ли не полпачки, а у Юрки скрутило до рези взбунтовавшийся желудок. Потом для Олега сигареты стали обыденным делом, как понимал Юрка, курил его друг исключительно для того, чтобы показать себя взрослым. Так было проще находить новых знакомых, подкатывать к расфуфыренным девицам и вообще создавать вокруг себя сверкающую ауру крутого перца. Сам же он стрелял их редко, исключительно за компанию и все у того же продвинутого в этом плане Олега. После выслушивая от матери едких «фи» про терпкий и вездесущий запах табака и что его совсем избаловал отчим. Курево за ним потянулось и в студенческую жизнь, особенно первые два года, пока он не перевелся в другой университет и учился бок о бок с Олегом. Пьянки, кутеж, ощущение мнимой свободы, вырвавшись подальше от нудных родителей, первый секс под градусом, второй под не меньшим, а когда и под крепкой порцией дури, разгульная жизнь. Юрка зажмурился, вытащил следующую сигарету и, чуть ее размяв, нервно закурил, зажимая между подрагивающими узловатыми пальцами. Его раздражал сам запах, а еще то, что процесс подстегивал ленивую память. Что-то было еще, связанное с этим, и что он выкинул из головы тогда давно как ненужное. Поцелуй Стаськи… нет, не первый, был еще один. Как раз во время курева. Юрка тогда опрометчиво вернулся на Новый год после первой своей сданной сессии, и он сбежал от вечных наездов матери как раз сюда, за сараи. Дома орала мелкая сестра, ворчал Сергей. Его должны были через год перебросить на север, и он уговаривал Галину поехать с ним в его родные пенаты. Юрина же мать цеплялась за старое и не хотела никуда уезжать. Тогда дядя Валера еще находился на службе, но его уже по состоянию пошатнувшегося здоровья перевели поближе к дому, приписав к местному порту. Юрка же смотрел в вызвездившее новогоднее небо и думал о том, что вообще зря приехал на каникулы. Остался бы в общаге, покутил бы со всеми, да и город, где располагался университет, не сравнить с их забытым захолустьем. Тогда сигареты грели ему пальцы и душу, дым от них поднимался вверх к мерцающим звездам, и Юрка радовался, что сейчас не по-зимнему тепло. Стаська появился, как и обычно, словно заблудший кот, гуляющий сам по себе. О чем же они тогда говорили? Ну, точно не о школе, в которой доучивался в выпускном классе Станислав. Юрка свободной рукой взлохматил себе волосы, заставляя вспомнить… так о чем же? Что-то трепали про девочек, спонтанный секс и так по мелочи… Стаська тоже закурил, причем так виртуозно, что Юрку это зацепило за живое, вспомнились их с Олегом неумелые первые попытки в его возрасте. И тогда, да… они поцеловались. Мягкие Стаськины губы, пахнущие табаком и чем-то неуловимо сладким, и одно горячее дыхание, срывающееся до хрипоты на двоих. Кажется, он ворчал после, что Станислав целоваться-то не умеет, не то что девку завалить под себя, а он ему, смеясь, отвечал… Юрка напрягся… Что же действительно в прошлом ему выдал на бис Горелов? И почему он так стойко похоронил все это в себе? Неужели уже тогда было нечто такое, что его привлекало больше к Стаське, нежели к боевым студенческим подругам в его разухабистой жизни? «Побриться тебе не мешает, колешься, и смотри, не подпали сарай!» — всплыла наконец искомая фраза, как на нее в реальности наложилась не к месту совершенно другая. — Ты у меня что, тут решил пожар устроить? — Валера нашел своего племянника, видно, по запаху. — А я-то думаю, что здесь так дымит и воняет на всю округу. Смотри, трава сухая, хватит искры, чтобы тут весь квартал выжечь. И вообще, чего небритую свою морду мнешь? Совсем запустил себя, засранец, от безделья. Позади пришедшего дядьки расходился утробный звук работающего мотора грузовика. Надо же, Юрка и не заметил его раньше, так глубоко ушел в свои воспоминания. — Так, ноги в руки — и пошли разгружать, пиломатериалы прибыли, так что твой безалаберный похуистический отпуск подошел к вынужденному концу. У Юрки забрали недокуренную «Приму» вместе с начатой новой пачкой, торжественно вручили садовые рукавицы и заставили основательно пропотеть. Выгружали свежепахнущие древесиной и смолой доски и брусья долго; хорошо, что шофер оказался вполне понимающий крепкий дядька, да и сосед подтянулся. Зато через пару часов рядом с домом выросла гора необходимого барахла для починки не только крыши, но и прогнивших сараев, а также, как выяснилось между прочим, еще и забора. Юрка даже ожил, руки пашут, голова не думает — жизнь налаживается. Потом пили лимонад от вездесущей соседки с пирогами, начиненными персиками, и то, как водитель грузовика жарко поглядывал на расцветшую от приятного внимания Зинаиду, сразу стало понятно, в чьем лице она вдруг обрела очередного рыцаря. Крышу отложили на очередные выходные, хотя некоторые заготовки дядька начал выстругивать уже этим же вечером в гараже. Юрий от безделья приполз к нему смотреть, как электрорубанком умело готовят новые стропила, завораживало… Стружка витыми белоснежными кольцами под характерный звук рубанка вилась на пол, и почему-то в этот миг дядя Валера напоминал Юрке ушедшего отца, мотоцикл которого под бравым названием «Урал» до сих пор пылился в углу. — Дядь, а отцовый мотоцикл еще пашет? — А почему, собственно, и нет, может, так хоть поездит по округе, а то все пешим ходом. — А что ему сделается? Заправить только надо. — Дядька продолжал работать, иногда его слова утопали в шуме техники, приходилось вынужденно делать паузы. — А чего не пользуешься? — А куда мне его гонять? На рынок? Так мне пешком сподручнее в приятной компании, чем кругами с горы к нему подъезжать. — Мне можно его взять погонять? Дядька с хмыком закончил следующую заготовку и обернулся к задумчиво разглядывающему мотоцикл Юрке: — Можно, да вот только у тебя с завтрашнего дня работа. — Ты ж сам сказал, крыша будет на выходных, — обернулся к нему недоуменно Юрий. — А при чем тут крыша? Это само собой вообще-то. Но я тут пробил старые связи, ты ж работу искал? Ну вот и собирайся, завтра в шесть утра тебя ждут на рыбацкой шхуне «Маргарита», у них один из матросов слег, ногу повредил. Можешь меня не благодарить — заодно проветришься, да и сети потягаешь. — Дядь, так ведь я ни черта в рыбной ловле не смыслю… — начал было Юрий, как его едко перебили. — Невелика наука, научат, а уж для меня уважат по полной. И не говори спасибо — хватит просирать свою только начатую жизнь. Что ж, Юрку Быкова поставили перед фактом, а утром, растолкав еще затемно, как раз и посадили на тот самый «Урал», важно урчащий и открепленный для бравого выезда от вместительной коляски. — До порта подброшу, так и быть, да и после заберу, заодно и с людьми познакомлю. Как вернетесь, звякни, приеду, нечего на рейсовых мотаться, деньги разбазаривать, их еще заработать надо. Юрка еще глаза протирал, когда они стартовали, еле вспоминая, что да, порт находится в соседнем большом городе. По утренней прохладе мчались быстро, дядькина спина оказалась намного шире вблизи, чем Юрий предполагал, да и сам Валера куда с добром крепкий и не такой уж старый, каким он сам представлялся всем окружающим. Дорога вилась в гору серпантином, а после, перемахнув ее, вывела в другую долину, где, просыпаясь, начинал свой ранний день портовый город. Знакомых у Валерия оказалось много, он бодро хромал по пристани, здороваясь со всеми подряд, успевая травить бородатые анекдоты и забытые байки. Юрка вяло тащился за ним заспанным прицепом, откровенно зевая. Вот же ж дядя, черт лысый, и вот на хрена ему эта морская путина? Ну какой из Юрки матрос или рыбак? Впрочем, а какой из него вообще может быть толковый человек? Море, зажатое между кораблями, переваливалось вяло, масляно, пахло мазутом, где-то уже тарахтел движок. Звуки по водной глади слышались далеко, распространяясь на всю округу. Они прошли практически весь порт наискосок, когда перед их взором предстала готовая отплыть та самая искомая шхуна «Маргарита». — Здорово, Михалыч! — проорал Валера, поставив руки рупором перед распахнутым ртом, тем самым перекрикивая шум порта и гвалт голосов на пристани. — Принимай работника! — Здоров, Лоцман! Ну, заходи, посмотрим салагу! — ответил на ор таким же продирающим уши криком свесившийся с борта шхуны бородатый мужик в полинялой тельняшке. Дядька ловко взбежал на борт по узким мосткам, словно и не хромал до этого, Юрка за ним, осторожно переставляя ноги на столь шаткой конструкции и стараясь не смотреть вниз. От небольшой болтанки под ногами слегка кружилась голова и очень хотелось послать всех на хрен и вообще не расставаться с таким крепким непробиваемо-устойчивым причалом. Мужики обнялись и хлопнули друг друга по плечам. Юрия оглядели оценивающе прищуренными хитрыми глазами, словно загнанного хоря, внезапно пойманного в хозяйском курятнике. Михалыч, коренастый, широкоплечий, с загорелыми до черноты лицом и шеей, словно вросший в палубу расставленными широко ногами могучий дуб, ехидно оскалился на вытянутое лицо Быкова. — Михалыч, ты не смотри, что такой худой да бледный. Где ж племяшу набраться колеру на морде, если у них на северах солнце ни хера не греет, — смеясь, выдал Валера, толкнув при этом Юрку в плечо и выпихивая тем самым нагло вперед. — Парень башковитый, хоть этого по нему и не видно. — Ну, спасибо… — хмыкнул Быков на такое протокольное представление дядьки. — Моров Егор Михайлович, — протянули мозолистую ладонь для приветствия, — капитан этой прекрасной детки. — Быков Юрий Александрович, — выдавили ответно, пожав крепко протянутую ладонь, получая неслабый жимок в ответ. — Так, малец, мне говорили, что ты неплохо разбираешься в технике? — Руку держали крепко, не отпуская, продолжая прожигать тяжелым взором глаз насквозь. — Вроде неплохо, но смотря что… — не отвели взгляда. — Артёмыч! — завопил капитан так, что у Юрки от неожиданности по ушам ударило звуковой волной, основательно заложив. — К тебе пополнение! — Ладонь, еще раз стиснув до скрипа, отпустили. — Эхе-е-е… — ответили откуда-то из глубины трюма. — Давно пора бедного Артёмыча пожалеть, а то все сам да сам… — выполз на палубу мужик внушительных размеров. «О, ё-ё-ё…» — мысленно присвистнул Юрка. Что один скала, что другой, откуда только таких набирают, и, главное, как они вообще помещаются во всех этих узких перекрытиях корабля, оценивая на глаз ширину люка, откуда и высунулся, судя по всему, механик этой посудины. Тем временем Артёмыч выбрался весь и, расправив плечи, вытирал руки какой-то грязной, извазганной сальной тряпицей. — К отправлению почти все готово, капитан, — рыкнул, докладывая, Артёмыч, пожал Валерию и Юрке руки и продолжил бурчать: — Но в следующий раз не жмоться, иначе застрянем в открытом море со сдохнувшим движком на потеху погранцам. А уж с них станется, если еще и снесет куда не следует. — Ладно-ладно, Лом, не бурчи. Обещаю, что в следующий рейс получишь новье в свое разлюбимое царство. Заказал я давеча сердце для нашей «Маргаритки». Знакомься, Юрий, наш главный техник, Севастьянов Олег Артемьевич. — Можно Артёмыч, мне привычнее, — миролюбиво поправили капитана после щедрот обещанного. — Так что ныряй за мной, я все тебе покажу, через час уходим в море. И, не дожидаясь ответа, вновь умело ухнули под палубу. Юрка оглянулся на дядьку, тот только махнул рукой, пристраиваясь в хвост капитану, заруливающего в рубку, и полез по узкому входу вслед за Артёмычем в трюм. Первое, что удивило, — невероятный холод, как в морозилке. Юрку сразу пробил озноб, и захотелось выскочить наружу. — Куда ты! И без фуфайки?! — прокричал один из моряков, что находился тут, сунув не глядя в руки Быкову холоднющую телогрейку, и отвернулся, занявшись непонятной для Юрия работой — складыванием макулатуры. Юрка натянул одежду на плечи, поежился: видно, чтобы стало тепло и комфортно, необходимо было ее поначалу согреть собственным телом. Вообще, такая прохлада разительно отличалась от того, что осталось снаружи. Избаловался Юрий жарой, что царила каждый день, и тут нате вам, словно попал на северный полюс. Артёмыч нашелся в самом дальнем помещении ковыряющимся в одной из панелей на стене. — Вот, погляди, вышел из строя холодильник, надо срочно поколдовать, чтоб заработал. Сможешь? — риторически спросили, давая место рядом с собой. — Я снял панель, но где засела козявка, еще не увидел, подсоби, малец, ты как раз нужной комплекции… Я же если туда влезу, придется за ноги потом тягать всем гуртом, хрен сам вытащусь обратно со своими габаритами. Провозились сорок минут из отведенного часа до отправления. Юрка закоченел так, что, когда курил стреляной папиросой после на палубе, пальцы не сгибались совсем, и он с трудом подносил тлеющий бычок ко рту. Холодильник они починили, разобравшись в замудренной проводке чиненого-перечиненого агрегата. Не сказать, что совсем рухлядь, но оборудование было старым и дышало на ладан. Как вообще это корыто куда-то ходило и кто давал разрешение на вылазки в море, Юрка не мог и предположить. И вот на хрена дядька засунул его на такую ненадежную посудину, что впору было начать сомневаться, а вернется ли он из рейса? — Не трусь, малец, наша «Маргаритка» шустра и ходка. Не потонем, — устроившись рядом, закурил с ним Артёмыч, называя шхуну, как и капитан, уменьшительно-ласкательно, словно любимую женщину. — Ты только на рожон перед капитаном цыгаркой не кури, вообще-то у нас как бы это под запретом. На судне пожар — это настоящее бедствие, но сколько запретов ни вводи, наши украдкой все равно смолят. — Да я ничего и не говорил… — чуть тормознуто ответил Юрка, на палубе в надвигающейся жаре разгорающегося дня после морозильника тянуло лечь и тупо пару часов поспать. — По роже твой вижу, что ты не в восторге от всего, но все не так плохо, как выглядит на самом деле. Морской болезнью страдаешь? — поддели едко в ответ, явно по делу. — Не знаю, никогда не выходил в море, только возле берега нырял да плавал. — Эко… Совсем зелень мне подсунули, — хмыкнул Артёмыч, задумчиво смотря в сторону пирса, — ну да ладно, если не скосит морская качка, то толк все же из тебя выйдет, — обнадежили радужные перспективы. — Угу, — Юрка пробурчал в ответ, нырять под палубу что-то совсем не тянуло. Солнышко наконец-то пробрало его заиндевевшие мышцы и даже начало припекать, разгоняя кровь по телу и прогревая своими лучами. — Ну надо же, успели, засранцы, — процедил Артёмыч, глядя, как за десять минут до отплытия на борт поднялось человек пятнадцать. — Смена для «М-204», — неохотно пояснили для ни черта не понимающего Юрки. Пришедшие мужики шумной толпой расположились на палубе и начали здороваться с командой «Маргариты». Как подсчитал Юрка, на самой шхуне было всего человек десять, включая его самого: собственно, капитан, лоцман, машинист Артёмыч, кок и шестеро матросов. Остальной люд — это очередная смена для другого корабля, торчащего безвылазно в море, который и занимался ловлей той самой вожделенной рыбы. Через пару часов за завтраком Юрке милостиво разъяснили, что «Маргарита» курсировала между кораблями, находящимися постоянно в море. За счет нее подкидывали необходимые смены рыбаков, а также забирали улов с бортов и отвозили в порт, где разгружали для отправки в местный цех на дальнейшую переработку. Так что работа с тралом, как и тягание сетей, Быкову точно не светила. Ничего вроде сложного с чужих слов, кроме того, что погрузка и разгрузка происходили глубокой ночью при благоприятной и не очень погоде, исключая, конечно, сильные шторма. Правда, в этот раз море баловало моряков и сильного волнения не предвиделось на ближайшие четыре дня. Артёмыч взял над Юркой негласное шефство и прогнал его по всей шхуне, показывая, что и где находится, по ходу подтрунивая над «береговым крысенышем». Это Юрку не раздражало, он и сам начал показывать зубы, вызывая одобрительные взгляды окружающих и ехидные смешки в сторону механика. Днем было относительно нечего делать, поэтому капитан занял всех мужиков уборкой палубы и корабельных помещений, обычным оровом подгоняя нерасторопных. — Давай, шевелитесь! «Маргаритка» должна блестеть от кормы до носа, как невеста на выданье! А то совсем обленились! — из рубки вещал капитанский громогласный голос. Все усердно скребли, мыли и натирали, еще и ерничали, что «невеста» уже перешла давно в возраст «бальзаковской дамы» и ей, скорее, пора на пенсию, а не под венец. Для Юрки такая работа была непривычна, казалась лишней тратой сил и личного времени. — Салага, не халтурь, иначе капитан со всех шкуру поспускает за разведение грязи, — посоветовал Юрке один из матросов, представившийся Вованом. — Да как отмыть ржавчину-то? Старье же… — аргументировал Юрка, тыча пальцем в пятна, вспучившие местами краску. — Главное, чтоб руки и голову занять делом, а то на море всякая хрень может примерещиться, — поддел Артёмыч, бодро вытирающий по верхам. С его-то ростом это легко удавалось. Сам Юрка, считавший себя высоким, по сравнению с механиком выглядел как ущербный, прибитый жизнью задохлик. — Дело говорит Лом, — отозвался Вован, он перестал натирать борт шхуны и закурил, прячась от всевидящего ока капитана, давая тем самым всем сигнал на перекур. Мужики тут же побросали свои дела и сбились в кружок, присев на корточки. — Один раз было такое дело, — начал Вовка, — наша красава выполняла очередную ходку в этих самых водах, миль пятьдесят от берега будет. Помнишь, Артёмыч, тогда рыбачила «Надежда»?.. — и, дождавшись подтверждения в виде щедрого кивка, заговорщически продолжил: — Сидим, ничего не делаем, по сторонам хуями мотыляем да клювами щелкаем, чаек пересчитываем. И, главное, день был, а не какая-нибудь ночь. Ты вообще видел рыболовецкие тралы на ночной ловле? А в Тихом океане, нет? — уточнили мельком у Быкова и, уловив его отрицательное мотание головой, продолжили: — Они светятся, как летающие тарелки из какого-нибудь фантастического мира, да еще если отражаются в штиль, вообще трындец. Кальмар на свет хорошо прет, а еще сайра. Ну так вот, полдень, солнце в зените, здесь у нас на Черном море горизонт пуст, как натянутая струна, и тишина, волна вообще вялая, еле борт лижет… Вдруг неожиданно выныривает та самая «Надежда» прям из ниоткуда и притирается с нами борт о борт. Мы все повскакивали, зашумели. Это ж куда надо было смотреть, чтоб проглядеть ее появление. Но самое интересное было на борту «Надежды»… — сделал эффектную паузу Вован, закатывая в синее небо прозрачные глаза. — Не томи, что было-то? — дернул один из мужиков рассказчика. — Прикиньте, мужики, на борту «Надежды» были одни бабы. Голые! — пафосно вывалил всем на уши Вован. — Ага, лично сам видел, вот с такими буферами и бедрами! — смачно поддакнул Артёмыч, показывая руками фигуристость якобы увиденного. — Да ну нафиг! Брехня! — тут же загомонили мужики, не веря в сказанное и прыская с хохоту, мол, это ж надо было жути нагнать, чтобы в конце так завернуть. — Хотите верьте, хотите нет, но вся наша команда видела баб, — лениво возразил еще один матрос постарше, что назвался Юрке Саней. — Видел своими глазами. Тогда даже лоцман сиганул на палубу «Надежды», чтоб помацать одну из баб, уж больно дойки у нее шикарные были… — Вот тогда и произошло это… — перебил Артёмыч. — Лоцман ухнул в воду, и если бы не реакция капитана, что отвел нашу «Маргаритку» от «Надежды», утоп бы мужик за просто так. — Как?! — ахнули слушатели вместе с Юркой, такого он от дядьки никогда не слышал, даже мельком. Интересно, а лоцман был он или кто из тех, что помоложе? — То был мираж, но с подкавыкой, — задушевно продолжил трепать за Вована Саня. — Оказывается, наши военные что-то там испытывали, вот побочкой у них все и вылетело в подобные миражи. Но самое интересное, все суда, что попали тогда в ту зону, видели разные картинки. Мы — баб, другие — пиратов, третьи — своих покойников, а один раз со шхуны «С-24» исчез весь экипаж, так и не узнали, что с ними стало. — Поэтому, чтоб ничего не мерещилось и не виднелось, марш работать! — над головами проорал капитан. — И прекращайте курить, еще кого поймаю, отправлю вылизывать уже холодильники, и учтите, вашими прокуренными языками. Мужики ретиво повскакивали со своих мест и рванули врассыпную, занимая свои руки. — Ты, Сань, байки молодым не трави, а то народ впечатлительный, поди ночью вновь кому привидится голая баба, и хорошо, если на палубе, а не плавающая среди волн. Море шуток не терпит, иногда корабль находишь совершенно в другом месте от своей локации, а когда и не видишь его, пока чуть носом борт не пропорешь. — Михалыч, — зазывно заулыбался Саня. — Ты ж пойми, бабы всегда мерещатся молодым и здоровым. — Ах ты ж, сукин сын! — просек подъебку тут же капитан. — Живо драить палубу! Это приказ. — Есть драить палубу! — по-военному ответил Саня и тиканул с глаз капитана под раскатистый ржач мужиков, пока начальство еще чего не накомандовало. — Хватит гонять коллектив, капитан, время обеда, — вышел из своего закутка кок, призывно звякнув в рынду, оповещая всех — пора есть. Команда оживилась, уж что-что, а пожрать любит каждый, деловито становясь в очередь и нетерпеливо подплясывая в ожидании своей порции. Бодро застучали ложки и заработали челюсти. Юрка поглядывал по сторонам и тоже наяривал свою порцию. На обед был борщ с добротными кусками мяса, гречка с подливой, салат из капусты и компот. Скромно, без изысков, по-простому, но чертовски вкусно. Мужики уплетали все в один момент, кто выпрашивал даже добавки, впрочем, кок не отказывал. Уже опосля, отойдя в сторону от других и растягиваясь в тени корабельной рубки, Юрка расслабился и, прислонившись к борту шхуны, прикрыл глаза. Тянуло на поспать, качка убаюкивала как в колыбели, по небу поплыли легкие облака… «Юр», — позвал до боли знакомый голос. «Чего, Стась?» — в ответ повел Юрка плечом, скидывая теплую руку друга. «Пойдем со мной, скорее!» — призывно позвал Стаська и рванул с места, исчезая за углом корабельной рубки. Юрка по инерции вскочил на ноги и дернулся в сторону убежавшего друга, как был тут же повален на палубу и придавлен мощной тушей механика. — Ты куда это столь рьяно? — тихо спросили, затравленно зыркая по сторонам. — Я… я… — Придушенный Юрка не мог вздохнуть, небо над головой было все таким же пронзительно синим, хоть бы дымкой затянуло, и ни одного странного облачка на всю округу. — Быстро пришел в себя и перестал пороть хуйню, если кто прознает, то это последний твой рейс. Нашего брата прочесывают не только погранцы, но и ведомственные, и если просекут, что кому-то что-то привиделось, списывают безжалостно на берег. — Понял, — на выдохе ответил Юрка, голова от нахлынувших мыслей шла вразнос. Артёмыч слез с него, превратив инцидент в шутку, типа новичка подъебнул, напугав до усрачки. Мужики дружно ржали над Юркой, а сам он задумался, как же механик просек, что ему что-то привиделось? Он все одергивал себя, когда поднимался на ноги, но под конец все же посмотрел… в ту сторону, куда, по его мнению, убёг Стаська. Рубка, что ему привиделась, была вообще в другой стороне, он, по ходу, от нее и рванул, взор же упирался в медленно покачивающийся борт корабля. И получалось, что, если бы его не тормознул Артёмыч, Быков бы рьяно сиганул в морскую пучину. И вот чего это ему примерещился именно Стаська? Так натурально… В самый разгар дня. Но ответа, увы, не находилось. К вечеру заштормило, «Маргарита», как только потемнел горизонт, пришвартовалась бортом к борту «М-204». Народ засуетился, стараясь по-быстрому переправиться на место работы. В течение часа вся команда из пятнадцати человек была транспортирована с «Маргариты» на «М-204». Юрка наблюдал, как в самодельную кабинку, похожую на большую клетку для попугая, вмещаются по пять человек и как грузовой кран переносит людей с корабля на корабль. Ювелирной работой заведовал Артёмыч, ловко и профессионально контролируя все этапы разгрузки. Это потом его сменил один из матросов, вот тогда и началась основная работа экипажа. Грузили тоннами брикеты замороженной рыбы, что была упакована в картонные коробки. Груз сразу спускали в холодильники, забивая их до отказа. Проработали так часов семь без перекура и отдыха, спеша быстрее закончить с уловом. При свете прожекторов да при резких порывах ветра было сложно аккуратно сгружать очередную сетку с рыбой. У всех нервы шалили, натягиваясь как канаты, боцман и механик отслеживали каждый поворот подъемного устройства, при этом их лица выглядели крайне напряженными. И только когда последний брикет был опущен в трюм, все выдохнули. Рында отбила два часа ночи. Вся команда (кроме вахтенных) и командировочные на берег, коих сменили свежие силы, завалились спать. Юрка прикорнул в выделенном ему закутке, от усталости вело конкретно, каждый пак с рыбой весил как минимум пятнадцать килограммов. Сам он пропах этой самой рыбой насквозь, даже запах табака с трудом перебивал душок. Сейчас Юрка понимал дядьку и его пристрастие к трубке. Матерый табачок спасал от вездесущего рыбьего духана. А он даже не думал особо, что Валерка после того, как его списали военные, какое-то время подрабатывал среди рыбаков. Поспали только пару часов. Взревевшая сирена дернула всех на ноги. — А? Что такое?.. — подорвался Юрка, не соображая, где он и зачем. — Проверка, погранцы… — ответил кто-то из ребят, выбираясь на палубу. Наверху уже витиевато ругался капитан с пограничником, потрясающим перед его суровым носом автоматом. — Вот черти, знают, когда шмонать. — Артёмыч оттеснил Юрку за угол рубки, словно задвинул ненужную вещь. — Не высовывайся, если увидят новую морду, то заебут проверкой. А так, десяток паков загребут и отстанут. — Это ж грабеж, — тихо возмутился Быков. — Если не отдадим, они могут весь груз арестовать, тогда фиг кто из нас зарплату увидит. — А-а-а… — понятливо протянул в ответ Юрка. Капитан махнул рукой, и двое погранцов радостно нырнули в трюм, откуда бодро начали вытаскивать паки. — Я же говорил, — ухмыльнулся Артёмыч. — Вот жадюги, тридцатку выволокли… Пограничники лихо перегрузили паки к себе на борт и отчалили, напоследок мигнув прожектором, мол, валите, пока мы добрые. Вновь все полегали спать, кроме вахтенных, но сон вышел урывочным. Юрка от каждого шороха дергался, от скрипа распахивал глаза и оглядывался. Все чудилось, что вот-вот на него выскочит голая баба с огромными буферами и крутыми бедрами или, не дай Бог, опять позовет Стаська, сманивая прыгнуть за борт… К девяти часам утра вернулись в порт и тут же принялись разгружать товар. Пришлось вновь выполнять рутинную работу, но уже в обратном порядке, выволакивая паки из холодильников и краном сначала поднимая на палубу, а потом опуская на поддоны уже на самой пристани. К позднему обеду весь груз был сгружен и отправлен в портовые морозильники, ожидая дальнейшей своей участи. — Юрец, пойдем со мной в контору за расчетом, — позвал нарисовавшийся рядом с ним Михалыч. — С первой ходкой тебя, салага. Юрка вяло отреагировал на подколку, затушил бычок о брусчатку пристани, попрощался с мужиками и поплелся за капитаном, который на зависть бодро шагал в сторону администрации порта. Ему бы такого куража, да после всех этих гребаных приключений, помноженных на рутинную работу... Почесывая облезлый нос, Юрка получил расчет за рейс «Маргариты», как штатный моряк, у задорной кассирши, строившей новому молодому парню призывно глазки, а после, выбравшись с территории порта и усевшись на лавочку остановки общественного транспорта, позвонил дядьке. Тот обещал приехать в течение получаса. Откинувшись на спинку скамейки, расположенной под развесистым деревом, Юрка выдохнул тяжко. Надо же, таким заебанным и вымотанным он не был никогда… Морской труд оказался весьма тяжелым как физически, так и морально. Ведь он точно слышал голос Горелова там, в открытом море. А если все же механик не успел и он бы сиганул с корабля? Что же тогда бы случилось, а? Почему-то именно в этот момент Юрка Быков ощутил острое желание жить, что накатило на него лихой волной, пусть и запоздало с оттяжкой, но неимоверно отрезвляюще и жестоко. Именно жить, а не прожигать свое бытие впустую. Прав был дядька, ведь у него все впереди и только начало пути, а он, засранец, из-за какого-то недоуебка поставил на себе несдвигаемый крест. Ну и хрен с ней, его бывшей специализацией, работы всегда навалом — вот хоть моряком шуруй на ту же «Маргариту» чинить ее морозильники и прочее оборудование. Да, конечно, не его уровень и не те деньги, что он раньше умудрялся срубать по северным командировкам. Ну и что из этого? Новый день — новое начало. Издалека послышался знакомый рокот «Урала». Дождавшись, когда лихой водила притормозит возле остановки, Юрка открыл уставшие глаза, дабы узреть улыбающегося ему во всю харю довольного дядьку. — Привет, моряк, запрыгивай… Действительно, его дорога только лишь начиналась.