* * *
Огонь удается потушить едва ли не чудом. Гордон ладонью стирает со лба пот и сажу. — Кажется, все, — несмело произносит Бэзил, появляясь из почерневшего проема. Следом выходит мрачный отец. — Как это случилось? — спрашивает он, и Гордон отводит взгляд. Бэзил, как ни странно, молчит тоже. — Какого черта здесь произошло? — повторяет отец еще злее, и Гордон делает шаг к нему, непроизвольно выставляя перед собой руки. — Я уронил свечу, — произносит он. Это не совсем правда, но это легче объяснить. Кроме того, полуправда вызовет меньше гнева. — Я тут же погасил ее, мне показалось, ничего не успело загореться. Отвернулся — а огонь вспыхнул так неожиданно… — Да там полный зал был книжек да мумий, — бросает Бэзил. — Загорелось, как стог сена. Но отец смотрит тяжелым взглядом. — Свечку уронил? — неверяще повторяет он. И взрывается: — Ангел Разиэль, да ты нефилим или криворукий мирянин?! За что мне только такое недоразумение, не сын, а неуклюжий сопляк! Гордон стоически терпит все упреки — в конце концов, на этот раз они не так уж несправедливы. — Ты хоть понимаешь, что натворил? — не утихает отец. — История нашего рода! Трофеи, магические книги. Все потеряно, все сгорело! — Мне жаль, — выдыхает Гордон, уговаривая себя, что ему и правда жаль: он должен был подумать, что пожар может распространиться дальше и что кто-нибудь может пострадать. — Ему жаль, — выплевывает отец. — Это все, что ты можешь сказать? Гордон сжимает зубы. Вместо него встревает Бэзил: — Гордон еще ребенок, ты слишком требователен к нему. — Тебя не спросили! — возмущается тот. — Через месяц я стану совершеннолетним. — Так постарайся повзрослеть к этому времени, — язвительно советует Бэзил. — Что ты вообще делал с утра в зале трофеев? Отец тоже смотрит на Гордона вопросительно. — Я просто смотрел, — отвечает тот. — С каких пор тебе это стало интересно? Помнится, когда мы сюда приехали, ты приятельствовал с фейри, а теперь вдруг захотел посмотреть на такого же в разобранном виде? Гордон задыхается от гнева, и вместо него отвечает отец: — Он давно оставил эти глупости, правда, Гордон? — чуть мягче произносит он. — И я рад этому. Но ты выбрал неудачное время, чтобы полюбоваться трофеями. Пусть и случайно, но ты натворил дел. — Случайно… Верно, ведь если бы он решил сделать что-то такое нарочно, то воспользовался бы руной воспламенения, а не свечой. — Он не стал бы. Бэзил морщится. — Отец… Тут уж Гордон не сдерживается. — Отец? Твои родители год как упокоились в Городе Костей, а ты уже нашел себе новых? — с ядом, которого сам от себя не ожидал, выдыхает он. — Я скорблю по родителям, — не запнувшись, отвечает Бэзил. — Но ценю то, что для меня делают другие. Если твой отец против… — Успокойтесь оба! — прикрикивает тот. — Бэзил, сынок, конечно, я не против. Мой брат — твой отец — тоже, думаю, не был бы. Гордона с души воротит от этой семейной — насквозь фальшивой! — сцены. — Надо было и правда воспользоваться руной воспламенения! — в сердцах восклицает он. — Этот склеп давно стоило спалить! Он видит, как сдержанное недовольство на лице отца сменяется гневом, но не хочет больше молчать. Какая разница, накажет тот его или нет. Какое вообще значение имеют такие глупости, как отцовское одобрение или недовольство перед лицом смерти, отчаяния и боли, призраками поселившимися в зале трофеев. — Вот, значит, что ты об этом думаешь на самом деле? — медленно спрашивает отец, и его слова уже звучат обвинением. На самом деле? Как будто Гордон когда-либо скрывал, что он об этом думает! Как будто молчание равно притворству или обману!.. У него пока что есть шанс отступить, оправдаться, сказать, что вовсе не то подразумевал. Но в Гордоне еще тлеют угли той ненависти и того гнева, которые заставили его поджечь крылья фей. — Да, — выдыхает он. Гордон ждет, что отец его ударит или накричит, то тот только сверлит его долгим пронизывающим взглядом, будто ждет чего-то или пытается найти на его лице хоть призрак вины. Гордон не позволяет себе снова опустить глаза. Отец отступает и смотрит на него, как на незнакомца. — Никому здесь нет дела до высокопарной чуши, которой ты забил себе голову, — скрипуче произносит он, и это звучит гораздо правдивее его фальшивой снисходительности поначалу. — Но пока ты живешь под моей крышей, ты будешь делать то, что тебе велено. Он отворачивается и уходит, и Бэзил, после минутного колебания, следует за ним. Через обгоревший дверной проем видны обломки мебели и почерневшие стены. Среди покрывшего пол пепла то там, то здесь блестят осколки стекла. Они крошатся под ботинками, когда Гордон идет вперед. Портьеры, плотно закрывавшие окно, сгорели вместе со всем. Зал впервые за долгие годы наполняет солнечный свет.* * *
Не было ни одной здравой причины, по которой стоило бы задумываться об уничижительных словах призрака… но Макс думал. Очевидно, что основным в его оскорблениях было собственно желание оскорбить. Да Макс и не первый раз сталкивался с предубеждением, и пусть нынешние нефилимы казались сдержаннее, это не значило, что кто-то из них не думал то, что Старквезер без обиняков высказывал. И все же было кое-что в словах призрака, некое зерно истины, которое не позволяло отмахнуться от сказанного целиком. «Все, кто очерняет себя связью с нежитью, будут страдать». «Бессмыслица», — одернул себя Макс. — «Любые отношения — не один только мед, даже, черт возьми, лишенные романтического подтекста». Даже дружеские, родственные. Разумеется, иногда они с Патриком причиняют друг другу боль, сами того не желая. Но… Нельзя было оспорить то, что отношения с нефилимом дались бы Патрику гораздо проще. Макс и раньше об этом думал, о нелепом «что было бы, если». В детстве — о невозможной для них связи парабатай, теперь — о том, что их отношения превращаются для Патрика в череду проблем и преодолений. Макс ненавидел такие мысли — он гордился тем, кто он, гордился папой, но иногда просто уставал доказывать остальным, что не хуже, и не хотел, чтобы это приходилось делать Патрику. Чтобы так, как призрак давно умершего предка, на него смотрели и теперь — а они смотрели… Патрик страдал потому, что Макс был магом. Макс ненавидел это, но не мог просто закрывать на это глаза. Старквезер был прав, пусть и воплощал эту правду собственными руками, собственными ядовитыми словами, собственной ненавистью. — Прости, что потащил тебя в Институт, — повинился Патрик, когда они выходили из японского ресторанчика, в который зашли по пути. Он молчал все время, что они шли от Церкви Святой Троицы и пока ужинали. Кажется, поначалу он пытался как-то разрядить обстановку, но ушедший в себя Макс едва обращал на него внимание, и Патрик перестал его тормошить. — Кое-чему лучше оставаться историей… — И кое-кому, — проворчал Макс. Чертов призрак вытрепал им все нервы, даром что толком ничего не рассказал. — Но все равно интересно, что же произошло в Институте, да? — воодушевленный ответом, развил тему Патрик. — Что с ними со всеми случилось. — И не имеет ли к этому отношения здешняя стая, — добавил Макс. — Уж больно хорошо им тут живется: Конклав сюда не дотягивается, фейри живут в Холмах, да и ни одного вампира за два дня я не заметил. Патрик резко остановился. Макс не стал задавать глупых вопросов, что случилось, вместо этого сложив пальцы так, чтобы при случае быстро создать огненный шар. — Кажется, у нас будет шанс у них спросить, — покосившись за спину, заметил Патрик. Следовавшая за ними пара оборотней, поняв, что их заметили, перестала прятаться и вышла на середину улочки. Спереди из-за угла дома вывернули еще двое. Дика среди них не было. — Эй, туристы! — окликнул их здоровяк с пышной копной каштановых волос и грубым, лишенным признаков интеллекта лицом. Он демонстративно смял банку пива, которую держал в руке, и отшвырнул ее в сторону. Макс поморщился. Иногда первое впечатление оказывалось верным: этот парень выглядел, как кретин и задира, и наверняка таким и был. Патрик встал рядом вполоборота, следя за теми, что подошли со спины. Ситуация была до тошноты нелепая и, увы, знакомая: в этом плане нефилимы, как оказалось, ничем от оборотней не отличались. Такие, как они, нарываются на драку, в которой, они уверены, у них преимущество, чтобы самоутвердиться. И нет никакой разницы, как Макс с Патриком себя поведут, что скажут и сделают — при таком яром желании эта компания найдет, к чему придраться. Здоровяк перед ними ухмыльнулся. Макс сложил руки на груди и ответил не менее презрительной миной. Оборотень открыл рот — наверняка чтобы сказать какую-нибудь гадость, спровоцировать, начать потасовку… — Я должен напомнить вам, — начал вместо него Макс, — что сейчас вы говорите с официальными представителями Конклава. И то, что вы скажете или сделаете, может выйти за пределы этого очаровательного города и нашей, — он добавил в голос яда, — дружеской компании. Здоровяк сплюнул. — Так это еще лучше, — сказал он. — Поставить на место не только двоих зарвавшихся сопляков, а весь ваш, — в нарочно сделанную паузу как раз уместилось бы непечатное слово, — Конклав. — Может, еще не поздно разойтись с миром? — негромко спросил Патрик. Судя по тону, он не особенно в это верил сам, но вечное чувство заботы о ближних — пусть и мудаках! — требовало предупредить. Макса, правда, больше заботила полная луна, насмешливо висящая над крышами. Ему-то ничего, а вот если Патрика хоть поцарапают… Макс развернулся к нему боком, пряча от оборотней правую руку. Принялся сплетать заклинание. Давай, Патрик, поубеждай их еще немного. — А мы не ссоримся, — поправил здоровяк с усмешечкой. — Мы вас просто слегка поучим, что не надо лезть туда, где вам не рады. — Так нас же вызвали, — сообщил Патрик. — Чтобы убить демона. — Убили? — Да. — Ну вот и валите! — тяжелый волосатый кулак полетел куда-то в скулу Патрику. Тот не стал уворачиваться, подставляя взамен Макса — перехватил руку на подлете, поднырнул под нее и швырнул оборотня на землю. Обернулся ко второму. Макс даже не запнулся, но его усилия все равно пропали зря, когда в него с рычанием врезалась тяжелая туша, сбивая с ног. Почти готовое заклинание вхолостую сорвалось с пальцев сиреневыми искрами. Макс попытался вывернуться, не глядя лягнул нападавшего. Попал — хватка чуть ослабла, так что вышло перевернуться и сесть. Но оборотень пришел в себя слишком быстро. На вид он был чуть младше остальных и развитой мускулатурой, в отличие от приятелей, не обладал, но силы в нем было с избытком — от оплеухи зазвенело в ушах. Макс ответил ему еще одним пинком в живот. Оставшаяся троица загнала Патрика в угол. Здоровяк обратился в волка. Патрик отшатнулся в сторону от щелкнувших в дюйме от его руки клыков, увернулся от одного удара, но второй пропустил. Согнулся на мгновение, и снова — увернулся, ударил сам… пропустил. Один из оборотней довольно рассмеялся. Макс вскочил на ноги, но четвертый оборотень как раз пришел в себя и схватил его за руки, заводя их ему за спину и мешая колдовать. — Не нервничай, колдун, — фыркнул он. — Убивать твоего дружка никто не будет. Парни только разомнутся немного. Они много слышали о нефилимах, но, видимо, все рассказы об их силе — вранье. Макс рванулся еще раз. Мальчишка держал крепко. Дьявол, бесполезно! В животе похолодело: парочке оборотней все-таки удалось поймать Патрика — который, идиот, так и не вытащил клинок! — а третий, волк, подходил к нему, ощерив зубы. — Пусти! — рыкнул Макс, но оборотень позади лишь рассмеялся. Только и оставалось смотреть, как эти подонки издеваются над Патриком. Такое уже было. В Уиклоу Маунтинс и в кошмарах, в которых Макс снова и снова был бессилен помочь Патрику, когда тому более всего требовалась его поддержка. Когда Патрик оказывался в опасности из-за него. Хорошо бы это и правда оказался просто еще один кошмар. Макс вспомнил это ощущение — холодок и рябь перед глазами, вызвал его в памяти нарочно, отвлекаясь, забываясь… А потом шагнул вперед. Его руки — две тени, сотканные из дыма, — были свободны. Оборотень за его спиной завопил, привлекая внимание дружков. Те обернулись, но сделать ничего уже не успели, так и замерли, прикованные к одному месту. Обычно для этого заклинания Максу требовалось секунд тридцать, но на этот раз все получилось гораздо быстрее. Только мальчишка все-таки сбежал… — Макс? Ты цел? — Патрик мгновенно оказался рядом, тронул за плечо, схватил за руку. Макс поднял вторую ладонь к глазам, даже взглянул на просвет — все было в порядке. Рябь перед глазами улеглась. — Макс! — Патрик встревоженно заглянул ему в лицо. Кажется, он ничего не заметил. Нет, Макс, конечно, слышал об Эрондейлах, детях Тессы Грей, унаследовавших не талант к магии, а лишь некоторые способности, но те были исключениями из всех правил. Он не думал, что на что-то подобное могут быть способны обычные маги. Хотя, если поразмыслить, перевоплощения самой Тессы тоже были похожи скорее на естественную способность, генетическую, и это не требовало никаких магических ритуалов. Да и папин дар к предвидению… Макс порывисто притянул Патрика к себе, крепко обнимая. — У… блюд… ки… — едва шевеля губами, выдохнул скованный заклинанием громила. Но Макс не слушал. Отстранился, разглядывая Патрика и пытаясь не паниковать. И, — Ангела ради! — не думать о том, что случилось с ним самим, главное, не думать хотя бы сейчас! — А ты? Ты?.. — Все нормально, — успокоил его Патрик. — Они только пугали. — С-су… — начал было снова ругаться тот же оборотень, но Макс раздраженно махнул рукой, уже не особо заботясь, что язык у того может отняться и навсегда. Он за такие «шуточки» и похлеще наказания заслуживал. Другие оборотни предпочли помалкивать. Перед глазами у Макса до сих пор плыло, пусть и не как раньше. Просто легкая, объяснимая физиологией дурнота. Он подошел ко второму оборотню, который раньше держал Патрика. Сейчас в глазах у него плескалась паника. Хорошо хоть так дошло, с кем не надо связываться. — Ну что, — скрипучим голосом сказал Макс, — не пора ли уже нам обратиться к Конклаву? Разумеется, он не собирался. Просто пугал, чтобы эти сволочи хоть на секунду задумались, что с ними будет за нападение на сумеречных охотников. Но поверил, кажется, даже Патрик. — Макс, — взволнованно позвал он. — Может, не надо? — Патрик, они тебя пожалели? — не оборачиваясь и не сводя взгляда с оборотня спросил тот. Где-то в груди разгоралось взаправдашнее желание упечь ублюдков в темницу Гарда. — По-моему, клыками они щелкали не шутя… — Макс… — в голосе Патрика слышалась растерянность, которой сам Макс сейчас не чувствовал. Только глухую злость на придурков, способных ради забавы, ради тупого желания помахать кулаками и самоутвердиться, искалечить чужую жизнь. — Так что, докладываем в Конклав? Патрик встал рядом, тронул за плечо. — Я уверен, они все поняли… — Н-не… надо… — попросил оборотень. Макс шагнул к нему почти вплотную, заглянул в рыже-желтые глаза, совсем как у Кэти на грани перехода из человека в волка. Спросил тихо, но зло: — Больше нет желания нас учить? Наверное, скажи хоть кто-то из них еще хоть слово, Макс все же сорвался бы. Показушному покаянию он не поверил бы, а на злость ответил бы злостью. Но оборотни молчали. — Макс, оставь их, — мягко попросил Патрик. — Они кретины, но не преступники. — В самом деле? — взвился Макс. — Какого черта ты-то им подыгрывал? Патрик растерянно моргнул. — Что? — Не морочь голову! Ты даже клинка не обнажил! Патрик шагнул ближе и понизил голос: — Стоило сделать нелепую потасовку битвой, в которой кто-нибудь мог умереть? Макс задавил желание сказать «стоило» хотя бы только наперекор. Патрик взглянул на него с пониманием, но тут же отвернулся. Макс проследил за его взглядом и увидел Дика. Тот остановился шагах в пяти от них, оглядел скульптурную композицию из оборотней, Макса с Патриком, без сомнения, отметив и их помятость, и ссадину Макса на челюсти, и синяк Патрика на скуле. Мальчишки-оборотня, который его, скорее всего, и позвал, с ним не было. — Дик, — кивнул Макс. — Очень вовремя ты появился. Конечно, отвести нас к вожаку вашей стаи могли и эти вот… — он указал на оборотней и протянул издевательски: —…господа, но я предпочел бы оставить их в таком виде еще на какое-то время. В воспитательных целях. — Я думаю, они все поняли, Макс. — Дик примирительно поднял руки. Вопросов о том, что случилось, у него не возникло. — Может, мы сможем как-то решить все сами? Но способности Макса идти навстречу, понимать и прощать ближнего своего всегда были весьма ограничены. — Или ваш вожак поговорит с нами, или ему придется объясняться с инквизитором. Дик прищурился. — Очень удобно, учитывая, что с инквизитором вы в родстве. — Очень, — ядовито согласился Макс. Дик задумался на минуту. Заметно было, что сдавать приятелей ему не хочется — и это внушало слабую надежду на то, что хоть вожак стаи их за драку не похвалит. — Расколдуй их, — в конце концов сказал Дик, — и я отведу вас к вожаку. — Не торгуйся с нами, — огрызнулся Макс. — Не стоит… — Пожалуйста, Макс, — перебил Дик. — Я прошу тебя, не оставляй их так. Макс раздраженно вздохнул, закусил губу. Потом щелкнул пальцами, сопроводив жест целым ворохом сиреневых искр. Оборотни в едином порыве шарахнулись в сторону, подальше от него. — Спасибо, — кивнул Дик. Махнул рукой себе за спину. — Пойдемте, здесь недалеко. Он оказался прав: они прошли мимо школы, дальше до моста через реку Фосс и по нему. Мимо замка Клиффорда — ночью он производил лучшее впечатление, мрачный, темной громадиной высящийся на вершине холма. Дик тоже бросил быстрый взгляд в ту сторону и пробормотал себе под нос: — Подсветка у них, что ли, не работает? Замок сразу потерял атмосферу места, где могут водиться призраки. Миновав его, они пришли к очередному красно-коричневому кирпичному — вот удивительно-то! — зданию. — Йоркские подземелья? — скривился Макс — Серьезно? Дик пожал плечами. — Зато если к нам когда-нибудь придут копы из примитивных, они не станут спрашивать, зачем нам кандалы, почему стены расцарапаны и не волчья ли это шерсть на полу. Все — реквизит. — А еще некоторым волкам наверняка нравится пугать туристов, — предположил Макс, и Дик ненатурально возмутился: — Как можно. Показываться примитивным в волчьем обличье… Похоже, сам он тоже не был чужд таких развлечений. Патрик посмотрел на Дика осуждающе. — Вы же понимаете, что это может плохо кончиться? — Нефилим вздумал нас учить, — хмыкнул за спиной один из оборотней. — Чем плохо? — ухмыльнувшись, переспросил Дик. — Кто-то из вас может поранить примитивного, а тот сам станет оборотнем. Дик пожал плечами с философским видом: — Одним больше, одним меньше… — Серьезно?! — Макс даже остановился. — Это так вы придерживаетесь Соглашения: «одним больше, одним меньше»?! — Успокойся, я всего лишь пошутил, — отмахнулся тот, но у Макса все равно осталось гадкое ощущение, что шутка была основана на реальном положении дел. Оборотни остались в пустом холле, кроме Дика, который повел Макса с Патриком дальше. Они прошли по короткому коридору, миновали несколько комнат, одна из которых выглядела как зал суда века эдак девятнадцатого, а в остальных могли бы обитать вампиры из мифов и фантастических книг. Настоящие вампиры, разумеется, антураж в виде гробов и связок чеснока точно бы не одобрили. — Дик, — окликнул Макс, когда они остановились у старинной деревянной двери с вычурной резьбой. — Если все здесь настолько против нефилимов, то почему вы обратились в Конклав? — Спроси сам, — не глядя на него ответил Дик и открыл дверь. Стучать он не стал; впрочем, это явно было лишним, так как оборотень за дверью наверняка давно услышал их и почуял. Дик вошел первым, Патрик — за ним, опередив уже шагнувшего вперед Макса. Тот только задавил мгновенное раздражение. В конце концов, это было рационально — Патрик действительно быстрее и сильнее и с внезапной опасностью может справиться лучше. Но вне всяких логических размышлений Максу все равно хотелось его защищать. Вожак Йоркской стаи был светловолосым мужчиной лет тридцати пяти, невысоким и поджарым, с острым взглядом ярких зеленых глаз. Он будто ждал их: стоял перед массивным столом, убрав руки в карманы брюк, и из-за этого Макс вдруг снова почувствовал себя школьником, которого впервые привели в кабинет к директору. Мерзкое ощущение вынудило его тут же выпрямиться и прищуриться с недоверием. Молчание, повисшее на то время, что Макс с Патриком разглядывали оборотня, а оборотень — их, нарушил Дик: — Наши парни повздорили с посланниками Конклава. — Повздорили? — Макс скрестил руки на груди. — Вообще-то ваши люди на нас напали. — Кто-нибудь пострадал? — спросил оборотень у Дика, и тот мотнул головой. Потом замялся и все же сказал, кивая в сторону Макса: — Он их обездвижил на время. — Хотя мог и не щадить их шкуры, — заметил он. — Нападение на сумеречных охотников, знаете ли. Оборотень повернулся к нему уже с большим интересом. — Ты — Максвелл Бейн-Лайтвуд, — уверенно указал он. — А с тобой, верно, Эрондейл? — Патрик Эрондейл, — представился тот. Оборотень потер подбородок в задумчивости. — Что ж, я — Рэндалл Скотт, как вы уже поняли — вожак Йоркской стаи, — сказал он. Распространенная среди примитивных фамилия для оборотней имела совсем иное, общеизвестное значение. Макс бросил быстрый взгляд на портрет, висящий над столом, и не удивился, узнав в изображенном на нем мужчине Вулси Скотта. — И я, конечно, слышал вашу историю, хоть и не присутствовал на тех собраниях Конклава сам — думаю, вы знаете, что оборотням голосовать не позволили. — Как и остальным жителям нижнего мира, — пожал плечами Макс. — Не уверен, насколько это было правильно, но так решил Конклав. — И он же решил сделать тебя сумеречным охотником, — продолжил Рэндалл. Дик уходить не стал: закрыл дверь и устроился в кресле в темном углу. Судя по тому, что он не стал ничего спрашивать у своего вожака, это для них было обычным делом. Похоже, вторым в здешней стае был Дик. Неудивительно тогда, что те парни его послушались. — Мистер Скотт, — обратился к нему Патрик, — вы сами вызвали нас для того, чтобы мы убили демона, верно? — Так что будьте добры, приструните нескольких энтузиастов, пытавшихся открутить нам головы, — гораздо менее вежливо закончил Макс. — Я уже спрашивал у Дика, но он не ответил: если вам настолько неприятно иметь дело с нефилимами, зачем вы обратились в Конклав? Ни за что не поверю, что стая не справилась бы с одним раумом. — Разумеется, справилась бы, — подтвердил его догадку Скотт. — Как справлялась более ста лет, что пустует Институт. Что же до причин… Вообще-то, я решил на этот раз оставить демона нефилимам из-за тебя. Макс опешил. — Простите? — Ты не ослышался, — Скотт сверлил его пристальным взглядом. — Я велел Дику послать запрос в Конклав из-за того, что месяц назад они официально признали жителя нижнего мира сумеречным охотником. — Не вижу связи, — буркнул Макс. Скотт прищурился. — Я не хочу, чтобы однажды моих волков заставили сражаться в чужой войне, — рубанул он. — Пусть священная война нефилимов остается их священной войной. Мы не обязаны делать за них работу — и больше не станем. Даже если это значит, что в город иногда будут приезжать нефилимы. В Йорке не так уж и часто появляются демоны. — Может, теперь Конклав решит восстановить Йоркский Институт, — предположил Патрик. — Едва ли их заинтересуют эти развалины. — Скотт взглянул на него и снова повернулся к Максу. — А если и так, я скорее приму это, чем все обязательства нефилимов для своей стаи. — Конклав не станет обязывать оборотней сражаться, как сумеречных охотников, — отрезал Макс. — Это звучит бредово. — Сегодня, завтра — не заставит. Через пять лет? Десять? Маг-сумеречный охотник звучит бредово даже сейчас, но это правда. — Вы против союза с нефилимами? — поинтересовался Макс. — Если союз будет учитывать только интересы нефилимов — то да. Откуда мне знать, вдруг закрытым от нижнего мира собранием Конклава нефилимы решат за нас, что мы должны делать? — Но вы же не стесняетесь решать дела нежити в Йорке, не спрашивая нефилимов, — напомнил в ответ Макс. — Сколько примитивных погибло от демонов за это время? И насколько разрослась ваша стая? Скотт прищурил глаза, в один момент потеряв всякую видимость добродушия. Теперь перед Максом с Патриком стоял вожак, готовый и в самом деле схоронить от чужаков все, что представляет угрозу стае. Возможно, вместе с чужаками. — Погибших у нас не больше, чем в городах с действующими Институтами, — спокойным тоном, который, впрочем, никого не обманывал, ответил он. — А вы занимайтесь своей работой и не лезьте в дела моей стаи. — Мы это и делали, — огрызнулся Макс, — когда вашей стае вздумалось показать, у кого тут зубки! — Уверен, парни просто играли, — усмехнулся тот. — Мы ведь не будем делать из этого проблему? — Если вы не будете создавать проблемы нам, — резко ответил Макс. В своем углу скептически хмыкнул Дик. Скотт чуть повернул голову в его сторону, и тот не стал лезть со своими комментариями. — Если вы хотели продемонстрировать Конклаву, что не собираетесь с ним сотрудничать, то выбрали не тот метод, — заметил Патрик. — Сомневаюсь, что Макса они послали абсолютно случайно. Макс взглянул на него и кивнул. Патрик был прав: Йоркская стая более ста лет не обращалась к Конклаву и тут связалась с ними после того, как они приняли одного из жителей нижнего мира — Макса — в свои ряды. Наверняка нефилимы решили, что это скорее проявление лояльности, чем пренебрежения, потому и послали Макса, чтобы закрепить успех. — Я уже догадался, — с иронией ответил Скотт, обходя стол и опускаясь в кресло. — Надеюсь, вы развеете их заблуждения, но не станете при этом настраивать против нас. Макс поймал обеспокоенный взгляд Патрика и пожал плечами. — Сильнее всего против вас их настроят наши головы, если вдруг окажутся отдельно от тел, — предупредил он. — Если это вдруг случится без нашей помощи, думаю, Конклаву нечего будем нам предъявить, — отбил Скотт. Судя по его лицу и тону, именно на такой исход он больше всего и надеялся. Макс уже набрал воздуха, чтобы достойно ему ответить, но Патрик опустил ему руку на плечо и чуть сжал. — Мы на вашу помощь и не рассчитывали, — спокойно сказал он. — Но хотя бы ответить на наши вопросы вы должны. Скотт подумал с полминуты и чуть склонил голову — мол, спрашивайте, а там посмотрим. — Почему пустует здешний Институт? — тут же спросил Патрик. — Что там случилось и почему в городе нет нефилимов? Рэндалл вскинул брови: — Я ожидал, что вы спросите что-то более… актуальное. Он поудобнее устроился в кресле, со вкусом закурил сигару. Указал на портрет Вулси Скотта на стене: — Мой предок был одним из его племянников. Он собрал здесь стаю как раз после тех событий, хотя, — он ухмыльнулся, — как раз мы не имеем к той истории никакого отношения. — Рэндалл выпустил колечко дыма и сказал: — В девятнадцатом веке тут жили Старквезеры. Думаю, никого не удивлю, сказав, что их фамилией пугали детей… Старквезеры менялись, а методы у них оставались прежними, несмотря на подписанное Соглашение с нижним миром. И однажды случилось то, что случилось. — Их убили? — спросил Макс, вспомнив фото. Двух своих ровесников, девочку, их родителей… Рэндалл кивнул. — Папаша Старквезер перешел грань и убил двух вампиров, брата с сестрой. Тогда здесь был большой клан. Вампиры отомстили так, что после ни у кого не было желания сюда ехать… Ну, кроме тех нефилимов, которых прислали, только чтобы совершить возмездие. Клан уничтожили, но и Институт восстанавливать не стали. — Вампиры в открытую напали на Институт? — удивился Макс. Звучало не то чтобы невероятно, но, мягко говоря, не очень достоверно. — У них что, были хоть какие-то сомнения в том, чем это кончится? — Вероятно, они надеялись, что докладывать Конклаву будет некому. — Но кто… — Макс осекся. Призрак. Видимо, он только затем и задержался в этом мире, чтобы заложить Конклаву своих убийц. — Вижу, с Бэзилом вы знакомы, — кивнул Рэндалл. — Да, он как раз из тех нефилимов, последних Старквезеров в Институте. — Это он рассказал вам, что случилось? — уточнил Патрик. — Сомневаюсь, что такой расист стал бы откровенничать с оборотнями, — со скепсисом сказал Макс. — Вернее всего будет сказать, что кое о чем я знал и так, а о другом догадался по нескольким его оговоркам. Дик неожиданно фыркнул. — Мы звали его в «Подземелья» экспонатом, — с явным удовольствием признался он. — Но он отказался. Даже не знаю, почему. Едва ли он получал предложение лучше за последние лет сто пятьдесят. — Едва ли вас за всю жизнь посылали дальше, — усмехнулся Макс. — Мерзкая нежить! Патрик посмотрел на него с укоризной. — Что? Ты вообще стыдишься или нет?! — патетически спросил Макс. — Спишь черт знает с кем! — Я сам отродье демона, — напомнил Патрик. — Предатель крови… — Паршивая грязнокровка, — умилился Макс. — Вижу, с Бэзилом вы пообщались порядочно, — ухмыльнулся Рэндалл. Стряхнул пепел с сигары в пепельницу и кивнул им на диван. — Хотите еще какой-нибудь экскурс в историю? — В этом бы разобраться, — вздохнул Патрик, не задумываясь воспользовался предложением Рэндалла и опустился на диван. Макс взглянул неодобрительно, но в остальном был с ним согласен: что-то в этой истории все еще не давало ему покоя, несмотря на, казалось бы, исчерпывающие объяснения. Почему все-таки вампиры решились напасть? — Если бы Старквезеров убили вампиры, это было бы сразу понятно по телам, — медленно выговорил он. — Ни один вампир не удержится в драке от того, чтобы хоть попробовать крови. Или, по крайней мере, едва ли сдержаться получилось бы у всех. — Верно, — Рэндалл выдохнул облачко дыма. — Может, они избавились от трупов? — Сжечь тела вампиры бы не смогли, — задумчиво продолжил Макс. — Одна искра — и мстить Конклаву было бы уже некому. А в любом ином случае тела рано или поздно обнаружили бы… — Вероятно, им кто-то помог, — подсказал Рэндалл. Макс встретился с ним взглядом. — Меня тоже очень интересовала эта история, — уже без насмешки добавил тот. — На первый взгляд все кажется таким очевидным, но стоит присмотреться — и понимаешь, что в пазле не хватает деталей. Как так вышло, что вампиры напали точно в тот момент, когда к Старквезерам приехали гости и все они были вне Института, куда вампиры не могли бы зайти? Для этого надо было знать о визите заранее… — Может, вампиры наняли мага или же он помогал им, сам имея счеты к Старквезерам, — предположил Макс. Рэндалл промолчал. — Бэзил сказал, что его брат связался с фейри, — произнес Патрик. — А Дик сказал, что вам проблемы с фейри ни к чему, — припомнил Макс. Рэндалл бросил короткий, но цепкий взгляд на Дика. Тот пожал плечами. — С ушастыми вообще лучше не связываться. А уж тем более после того, как они выжили целый вампирский клан, да еще и Институт нефилимов и вышли сухими из воды. — Но ведь это еще надо доказать, — нахмурился Патрик. — Есть вещи, не требующие доказательств, — ровно сказал Рэндалл. — Пусть никто не стал искать их связь с убийством, наша стая знает, с кем живет под боком. — И, надо думать, стая совсем не возражает против того, что последние двадцать лет фейри в опале? — вскинул бровь Макс. — О, жизнь так переменчива, — почти философски выдохнул Рэндалл. — Когда-то здесь всем заправляли вампиры, потом нефилимы, потом фейри… должен же был когда-то прийти черед и оборотней? Макс ничего не ответил. Звучало вроде бы логично, если не думать о том, что некоторые говнюки развлекаются, пугая и обращая примитивных. Патрик уже собирался спросить что-то еще, но тут дверь распахнулась и в комнату влетела встрепанная взволнованная девушка. Не обращая внимания на Макса с Патриком, она прямиком кинулась к столу Рэндалла. Оперлась на него ладонями и приглушенно прошептала: — У нас там раум! — Да-да, — язвительно сказал Макс, оскорбленный столь демонстративным игнорированием. — Мы вашего раума еще этой ночью отправили в Эдом. Девушка все-таки оглянулась на них, потом повернулась к Рэндаллу. Тот кивнул. — Это другой раум, — уже громче сказала она. — Он в замке Клиффорда. Она сглотнула и прибавила: — И он убил фейри.* * *
Демонология в голову никак не идет — свежий вечерний ветер, залетающий в раскрытое окно, не только колышет свет свечей, но и каждым своим нежным прикосновением к коже уводит мысли далеко от чтения. Гордон борется сам с собой уже больше часа — и, в конце концов, сдается. Отбрасывает книгу и вытягивается на кровати, прикрывая глаза. Руэри не появляется две недели. Вчера Гордон написал ему огненное послание — и не получил никакого ответа. Будто и не было этого письма, словно оно сгорело окончательно и не появилось уже перед адресатом. А было ли перед кем? Может, с Руэри что-то случилось, а Гордон никогда и не узнает, что. Не будет уверен, жив он или нет. А может, фейри он просто надоел — и тот не подумал даже никак показать это в прошлую встречу и исчез, словно унесенный ветром туман, как Гордон всегда и боялся. А может, он нашел себе кого-то другого. Страх, ревность, обида съедают Гордона чем дальше, тем сильнее. Он поднимается — потому что неподвижность невыносима, бездействие невыносимо, — и слышит тонкий мелодичный свист какой-то птицы. В вечерней тишине тот звучит неестественно, и Гордон, заинтересовавшись, выглядывает в окно. Внизу он видит знакомую светлую макушку. — Руэри? — удивленно выдыхает он, зная, что его не услышат. Впрочем, его удивление становится еще больше, когда фейри принимается подниматься по стене, цепляясь за лозы взбирающегося по ней плюща. — И что это ты делаешь? — с возмущением и восхищением спрашивает Гордон пару минут спустя, помогая Руэри перебраться через подоконник. Тот улыбается. — Я пришел к тебе, — он спрыгивает на пол и тут же шагает ближе, тянет Гордона к себе за одежду, касается его рук, груди, гладит по плечам и лицу, будто впитывает его образ не только взглядом, но и руками. — Я скучал. — И не ответил на мое письмо, — напоминает тот с обидой, которую не может и не хочет скрывать. — Я не люблю писать письма, — легкомысленно отмахивается Руэри, не переставая улыбаться. Целует в уголок губ и отстраняется. — К тому же, зачем писать, когда уже сегодня я с тобой? — День для тебя не играет роли, — вздыхает Гордон. — Но для меня это важно. — Прости, — все так же, без капли беспокойства и раскаяния произносит тот. И не обещает, что будет писать впредь. Никогда ничего не обещает… Но льнет к Гордону всем телом так, что хочется верить — он тоже не мог дождаться новой встречи. Беспокойство и ревность отпускают, и Гордон замечает то, на что, казалось бы, должен был обратить внимание сразу. — Твои волосы, — потрясенно выдыхает он. Проводит рукой по затылку Руэри, натыкаясь ладонью на короткий ежик волос. Выше, на макушке, пряди длиннее. Гордон пропускает их между пальцами. — Зачем? — с жалостью выдыхает он. — Продал, — смеется Руэри. Гордон заглядывает ему в лицо, чтобы убедиться, что тот не шутит. — Зачем? — снова повторяет он, и Руэри легко пожимает плечами. — Хотел сделать тебе подарок, — отвечает он и достает из-за пазухи сверток. Протягивает Гордону с предвкушением и нетерпением на лице и разворачивает ткань. Свет свечей вспыхивает искрами на мелких камнях, которыми украшена рукоятка кинжала. Длинное узкое лезвие прячется в кожаных ножнах тонкой работы, но недолго — Гордон, как зачарованный, берет кинжал в руки, вытаскивает из ножен и нежно ведет пальцами по сверкающей стали. — Это не адамас, — с улыбкой поясняет Руэри, хотя Гордон видит это и сам. — Фейри из него не куют… Гордон осторожно кладет кинжал на стол, притягивает к себе Руэри, обнимает. — Для меня он много дороже. Руэри бархатно смеется, щекоча дыханием его шею. — Это стоило того, чтобы ждать меня несколько дней? Гордон отстраняется, чтобы посмотреть ему в глаза. — Нет, — говорит он. — Ничто не стоит ожидания. Руэри мог бы обидеться, мог бы счесть, что Гордон недоволен подарком, но он все понимает правильно. Легонько целует его в губы, но все же отстраняется, когда Гордон пытается притянуть его ближе. — Твой отец здесь? — спрашивает он. Гордон качает головой. — Они с Бэзилом в рейде. — Тогда покажешь мне Институт? — просит Руэри. — Хочу узнать, как ты живешь. Гордон молча смотрит на него, ожидая, что тот рассмеется и скажет, что пошутил. — Если тебя увидят… — начинает он, но Руэри перебивает: — Мы будем осторожны, так? — И подначивает: — Или боишься? — За тебя — да, — не ведется Гордон, и Руэри отвечает теплой улыбкой. — Я видел свет только в одном окне — твоем, — говорит он. — Не беспокойся, никто нас не увидит. И Гордон дает себя уговорить. — Подожди здесь, — просит он и выходит проверить, где остальные. В коридоре тихо. Гордон доходит до лестницы и спускается вниз, прислушиваясь. Мать, скорее всего, уже спит. Разговор слуг-мирян доносится с кухни. Их никто не должен услышать, но Гордону все равно тревожно — если Руэри кто-то увидит, скандалом все не обойдется… Он возвращается к себе и находит его разглядывающим семейное фото Старквезеров. — Так посмотреть, — не оборачиваясь говорит тот, — и как будто счастливая и любящая семья. — А мне всегда думалось, что я даже на фотографии кажусь лишним, — отвечает Гордон. Руэри осторожно возвращает карточку на полку шкафа. — Ты не рассказывал про сестру, — замечает он. — Разве? — Гордон об этом не задумывался. — Возможно, мне нечего о ней рассказать — я ее вижу только за ужином. — Кроме родителей у тебя никого нет? — с сочувствием спрашивает Руэри. — Здесь — нет. В Идрисе остался мой двоюродный дед с женой, и еще… — Гордон запинается, но продолжает: — Отец этого не признает, но в Лондонском Институте живет моя кузина, Тереза Грей. Он следит за лицом Руэри, но оно никак не меняется — все то же немного задумчивое выражение. — Я слышал ее историю, — выговаривает тот. — Бедная девушка, — продолжает Гордон, все так же не сводя с него взгляда. Он не знает, почему, но ему хочется увериться, что их с Руэри взгляды на эту историю схожи. — Разве? — отзывается тот. — В чем же ее несчастье, Гордон? В том, что она отличается? Тогда и ты несчастен ровно настолько же. Ответ срезает все мысли Гордона. В самом деле, в чем несчастье Тессы Грей? В том, что она имеет удовольствие не общаться с его семьей? Так это и его бы порадовало… Тесса живет с мужем, нефилимом, забыв о предрассудках, в Лондонском Институте. А Гордон вынужден встречаться с Руэри украдкой. Еще кто из них несчастен! — Почему ты каждый раз переворачиваешь мои мысли с ног на голову? — спрашивает Гордон. — В этом мой особый талант, — улыбается тот. — Пойдем? Гордон улыбается в ответ, но потом качает головой. — Надеюсь, отец с Бэзилом сегодня вернутся попозже. В коридоре темно и тихо. Руэри замирает, прислушиваясь, напряженный и настороженный, и Гордон не может не любоваться его фигурой, облитой светом луны. Теперь, когда волосы коротко острижены, его шея кажется такой тонкой и изящной. Хочется целовать белую кожу, зарываясь пальцами в короткие волосы на затылке. Но Гордон отбрасывает эти мысли на время. — Пойдем, — он тянет Руэри за собой. Они проходят пустую сейчас спальню отца, потом — спальню матери. За дверью темно. А потом Гордон слышит тихий скрип половиц и толкает Руэри в спину, заставляя спрятаться в темной нише. Стоит тому скрыться, как приоткрывается дверь в комнату сестры. Та выглядывает в щелку: одни огромные серые глаза на бледном лице. — Ты чего не спишь? — громким шепотом спрашивает Гордон. — А ты? — отвечает тем же она. — С кем ты говорил? — Сам с собой, — врет Гордон. — Ложись спать, — велит он и дожидается, когда сестра снова скроется за дверью. Ждет еще пару минут и только потом, убедившись, что она не выйдет в коридор, сам идет дальше. Руэри следует за ним совсем неслышно. — Я хочу тебе кое-что показать, — шепчет ему Гордон. Он не знает, что скажет Руэри, но уверен, что должен. Что это будет правильно. Гордон ведет его мимо оружейного зала, мимо библиотеки… как сам шел несколько недель назад. Только сейчас с другими мыслями и настроением. Тогда он не думал, что когда-то расскажет Руэри о том, что случилось. Сейчас — ему кажется, будто он изначально только за тем и попал в этот Институт, чтобы спалить в нем дотла все трофеи. Все омерзительные свидетельства того, что считает достижениями его семья. Он не говорит этого Руэри, но тот, узнав про зал трофеев, произносит: — Здесь давно не хватало тебя, Гордон, — и хлопает его по плечу, а потом обходит обгоревший зал, разглядывая обломки мебели и почерневшие стены. Они заходят в библиотеку; книги нефилимов ожидаемо оставляют Руэри равнодушным, но зато он долго перебирает поэтические сборники, привезенные Гордоном. Они читают при свете одной лишь луны, сидя на полу у окна, и Гордон впервые не чувствует себя в Институте, как в тюремной камере. Руэри все меняет вокруг себя. Они крадутся по коридору назад, в спальню Гордона, когда в конце, у лестницы, замечают отсвет свечи. — Должно быть, кто-то из слуг, — выдыхает он, снова подталкивая Руэри в сторону уже знакомой ниши, но тот тянет его за собой. Старик Готшелл проходит мимо, ничего не заметив, а они все стоят там, прильнув друг к другу в полумраке. Гордон прижимает Руэри к каменной стене, наконец-то исследуя губами молочно-белую, легко краснеющую от поцелуев шею, Руэри гладит его спину, комкая в руках ткань рубашки. Пробирается под нее ладонями, и Гордон вскидывается — прикосновение к обнаженной коже обжигает, хотя руки у Руэри прохладные. Как они добираются до комнаты Гордона, никого не разбудив, остается загадкой. Руэри увлекает его в постель, и они долго целуются, обнимая друг друга почти до боли. А потом тот смотрит на Гордона из-под ресниц с лукавой, обещающей улыбкой и принимается расстегивать пуговицы его рубашки. — Нас услышат, — одними губами произносит Гордон и гладит Руэри по щеке. Тот разводит ворот рубашки и целует его под ключицей. — На этот раз я не буду шуметь, — отзывается Руэри. Гордону жарко от одних лишь воспоминаний, так что у него нет ни шанса отказаться, когда Руэри принимается стягивать с него одежду. — Ты безумен, — с улыбкой шепчет Гордон в поцелуй. Руэри снова льнет к нему всем телом. — Я влюблен.