* * *
Отец заглядывает в тренировочный зал, когда Гордон с Бэзилом заканчивают спарринг. Бэзил отвлекается, бросает взгляд в сторону открывшейся двери — и Гордон пользуется этим, чтобы выбить у него меч. Оглядывается — отец стоит, сложив руки за спиной. Он кивает одобрительно, и Гордон смотрит на Бэзила с торжествующей улыбкой. — Посмотрим, как ты будешь улыбаться, когда останешься без клинка, — ворчит кузен. Он прав: в борьбе он намного лучше Гордона, но тот не позволяет ему испортить эту минуту. Сейчас-то Гордон одержал верх. — Того, что ты проиграл сейчас, это никак не изменит, — говорит он. Бэзил подбирает меч, чтобы отнести его на стойку. Гордон гладит пальцами лезвие катласа, прежде чем убрать его в ножны. Отец молча наблюдает за ними. С самого приезда он с ними не тренируется, и Гордону остается только сходиться в спарринге с Бэзилом. Тот сильный противник, но бестолковый и нетерпеливый учитель; Гордон уверен, что для него гораздо лучше было бы остаться в Академии и тренироваться там. Но останься он в Академии, не встретил бы Руэри… — Сегодня вы не идете в рейд, — говорит отец. Гордон смотрит на него вопросительно, но пояснений, понятное дело, не дожидается. Бэзил же только кивает, хотя тоже выглядит удивленным — он уже привык почти всегда ходить в рейды вместе с отцом. Его растерянность Гордону приятна, хоть он и пытается избавиться от такого неправильного злорадства. Отец уходит. Бэзил, как и обещал, укладывает Гордона носом в пол. — Жаль, твой отец не видит этого, — насмешничает он, отпуская его и поднимаясь. Гордон же только переворачивается на спину, давая себе отдышаться. Бэзил стоит над ним с довольной улыбкой. Он будто бы задумывается о чем-то на минуту, и потом предлагает: — Хочешь съездить со мной в Лондон? — Почему ты предлагаешь? — удивляется Гордон. — Так хочешь или нет? — Бэзил снова улыбается. — Тебе понравится, будет весело. Гордон сомневается, что их с Бэзилом представления о веселье совпадают. И все же, когда они только приехали, он мечтал о такой поездке. Но не теперь. — Нет, — отвечает он. — Не хочу. Бэзил хмурится. Он, видимо, не думал, что Гордон может отказаться от настолько щедрого предложения, и теперь чувствует себя оскорбленным. — И что, вместо этого снова будешь чахнуть над своими стихами? — Они не мои, — кратко отвечает Гордон. — Эдак недолго осталось до того, что ты и сам начнешь их писать, — произносит Бэзил так, словно говорит о чем-то неприличном. — Поехали, Гордон, — уговаривает он. — Хватит киснуть в Институте. Гордон и не намеревается киснуть: он собирается сбежать к Руэри, как только уедут отец и Бэзил, так что только снова мотает головой. — Ну и отлично, — бросает Бэзил раздраженно. — Чтоб ты знал, я лишь потому тебя позвал, что твой отец очень просил. — Не нужны мне твои одолжения, — огрызается Гордон, вскакивая. — Тебе ничьи одолжения не нужны, — злится Бэзил. — Ни мои, ни отца. Демон знает, что тебе нужно, вечно ты всем недоволен! — А чем мне быть довольным? — взрывается в ответ Гордон. — Меня хоть раз спросили, чего я хочу? — Меня тоже не спрашивают, — теперь Бэзил как будто едва сдерживается от того, чтобы его ударить. — Но у меня нет и половины того, что имеешь ты, а я не позволяю себе ныть. — И что у меня есть? Отец, которого интересует только карьера? Институт, в котором мне противно находиться? Хватит попрекать меня тем, что мне даром не нужно! Я предпочел бы остаться в Академии, а не ехать сюда, я бы вообще никогда не вернулся домой, если бы меня кто спросил. Какой же я неблагодарный — не ценю то, что другие считают для меня благом! — А чего ты сам хочешь? — Бэзил повышает голос. — Сидеть и стихи читать? — Да прицепился же ты… — А что ты еще делаешь? — обрывает его Бэзил. — Может, помогаешь отцу? — В чем — убивать союзников Конклава? — Во всем, в чем он посчитает нужным! — рявкает Бэзил. — Какой же ты дурак, Гордон! Такому дураку — все карты в руки… — Бэзил осекается, и Гордону кажется, что это неспроста. — Что ты хочешь этим сказать? — спрашивает он. — Неважно, — отворачивается тот, но Гордон хватает его за рукав. — Что ты хочешь сказать? — повторяет он. Ему кажется, что если Бэзил не ответит, он вытрясет из него ответ силой, и пусть тот попробует еще сказать, что Гордон только стихи умеет читать! Бэзил смотрит сердито и под кожей у него ходят желваки. — Тебе лучше не знать, — отвечает он, — может, еще ничего и не получится, а ты опять будешь дуться на всех и доказывать… Гордон встряхивает его за плечи: — Говори уже! Бэзил пожимает плечами, стряхивает его руки. — Отец хочет договориться с Кингсмиллами о свадьбе, — отвечает он. Гордон удерживает неверящее «моей?». Чьей же еще. Вот демон! Кингсмиллы — старые друзья Старквезеров, да и убеждения у главы семьи, Эдварда Кингсмилла, схожие. Едва ли отцу откажут. — Ты же знаешь Бетти Кингсмилл? Конечно, Гордон знает Бетти — невзрачная тихоня, не раз ужинала с семьей у них дома. Как и Старквезеры у них. Бывало, что за вечер Гордон не слышал от нее и дюжины слов, а когда она говорила, то обычно соглашалась со всем, что бы ни сказал ее отец. Кажется, весной ей исполнилось двадцать, и по возрасту она бы больше сгодилась Бэзилу, что Гордон и бросает вслух, не подумав. — Отец так не считает, — если Бэзил и согласен с Гордоном, то не признается в этом. — И не в нашем положении воротить носом. Он больше ничего не говорит и выходит из зала, оставляя Гордона с выбившей из колеи новостью. Лучше бы отцу и дальше было не до него! Бэзил уезжает еще засветло, отец — чуть позже. Гордон дожидается, пока оставшиеся в Институте уснут, и спускается вниз. На лестнице и в холле темно, но Гордон заранее нанес руну, позволяющую видеть в темноте. Как и руну беззвучия, чтобы не разбудить ненароком спящих на первом этаже слуг-мирян. Останавливать они его, конечно, не станут, но потом обязательно доложат отцу. Руэри нет у реки. Гордон сидит на берегу, нервно обрывает травинки и кидает их в воду. Что, если он не придет? Что, если снова пропадет на несколько недель — что Гордону делать тогда? Он и злится на Руэри за эту задержку, и готов простить ее, как только тот появится. Слишком сильно Гордон сейчас в нем нуждается. Над водой зажигаются блуждающие огоньки, их пламя отражается в воде. Один подплывает совсем близко, но стоит махнуть на него рукой — бросается в сторону. — Какой ты устрашающий, — раздается за спиной веселый голос. — Руэри, — выдыхает Гордон. Стоит ему сесть рядом, как Гордон притягивает его к себе. Целует, пальцами одной руки зарываясь в волосы на затылке, а второй придерживая за спину. Руэри улыбается, отвечает на поцелуй, так же охотно привлекая Гордона к себе. Потом, почувствовав что-то, отстраняется: — Все хорошо? Гордон молча качает головой. Им нужно поговорить, обсудить то, что Гордон узнал, но прямо сейчас он не может выпустить Руэри из объятий даже для этого. Сейчас он просто хочет почувствовать, что тот здесь, с ним. Что он настоящий и не растает с порывом ветра. Руэри шумно вздыхает, льнет к нему, выгибаясь под прикосновениями. Крепко хватает за плечи, удерживая, заглядывает в глаза. — Гордон? Тот молчит, не желая сейчас вдаваться в объяснения. Ему так хочется хоть немного продлить эти минуты, пока все как раньше, пока не нужно объясняться и принимать решение. Пока можно просто быть вместе. Он тянется за очередным поцелуем — и Руэри целует его так, что начинает кружиться голова. Толкает его, опрокидывает в густую траву, больше ничего не спрашивая. И пока Гордон обнимает его, ему удается какое-то время не думать об отце и возможной женитьбе. Пока же он стонет, царапая ногтями напряженную, взмокшую спину Руэри, целует его и цепляется за него, весь мир исчезает, оставляя только их двоих. Гордон дрожит, но Руэри накрывает его собой — разгоряченный, сильный — и целует жадно, будто пьет и не может напиться, заставляя не думать ни о чем… — Я ничего не хочу, только быть с тобой, — шепчет Гордон, когда Руэри замирает, и он сам может перевести дыхание. Говорит раньше, чем все остальное, все, что может разрушить то, что между ними. — Ничего больше не хочу… Руэри целует его шею, плечо, проводит губами по груди. — Я тоже, — шепчет он в ответ, так и не выпуская Гордона из объятий. — Я тоже хочу быть с тобой. Расскажи, что случилось. И Гордон рассказывает. Про Бэзила, про отца и его сговор с Кингсмиллами. Про Бетти с ее глазами снулой рыбы и бесцветным пучком волос. Руэри подначивает: — Можно подумать, будь она красавицей, ты был бы не против! Гордон толкает его локтем, и Руэри снова целует его плечо. Он не выглядит удивленным, и это задевает. Как будто ему все равно. — Это все, что ты скажешь? — спрашивает Гордон. Руэри подпирает голову рукой и смотрит на него сверху вниз. — Ангел мой, ты же не думал, что однажды представишь меня отцу, и он нас благословит? Гордон сглатывает. — Нет, конечно. Руэри гладит его по груди кончиками пальцев. — Есть вещи, которые пугают меня гораздо сильнее твоей возможной супруги, — произносит он. — Что я тебя потеряю, так или иначе: что ты погибнешь от когтей демона или что твой отец отошлет тебя в Идрис. Что ты состаришься и покинешь этот мир, а меня будет ждать еще целая вечность без тебя. — Он трогает щеку Гордона костяшками пальцев и, прежде чем тот успевает сказать хоть что-нибудь, запечатывает ему рот поцелуем. — Я не хочу этой свадьбы, — вздыхает Гордон, когда Руэри снова отстраняется и опирается на локоть. — Пусть бы она не удалась. — Может, так и случится, — медленно выговаривает Руэри, — на этот раз. Но что будет потом? — Не знаю, — признается Гордон. С Руэри он чувствует, что может говорить прямо, не стесняясь своей слабости или неуверенности, своей нерешительности, и получить поддержку и совет, а не осуждение или насмешки. — А потом мне исполнится восемнадцать и я смогу уйти отсюда. — Что же держит тебя сейчас? — спрашивает Руэри. Не с подначкой, а с искренним интересом и непониманием. И Гордону неожиданно сложно становится ответить на этот вопрос. Можно, конечно, сказать, что до совершеннолетия он зависим от отца, что не может сам принимать решения… но все это — только часть правды. — Мне некуда пойти? — собственный голос звучит вопросительно. Руэри улыбается, прижимает ладонь к щеке Гордона. — У тебя есть я. Ты всегда можешь пойти со мной. И твой отец не сможет отыскать тебя в Холмах. — Я бы хотел, — едва слышно выдыхает Гордон. Руэри снова целует его — но на этот раз кратко, успокаивающе. — Это — «да»? — шепчет он. Гордон садится, отталкивает его и тут же зябко поводит плечами от холода. — Я… — «не могу» ложью застревает в горле. Гордон может и хочет, просто колеблется. — Послушай, — Руэри снова придвигается, поднимает рубашку, набрасывает ему на плечи. — Я хочу, чтобы ты знал: я не оставлю тебя и не откажусь от тебя, какое бы решение ты ни принял. Надеюсь, это не прозвучит грязно или развратно, но мне все равно, будет у тебя жена из нефилимов или нет. Пока ты любишь меня и пока ты хочешь, чтобы я был рядом, — я буду рядом, — он накрывает руку Гордона своей. — Но я знаю тебя. Я знаю, что ты не сможешь так жить, не сможешь жить во лжи. И когда твой отец — сейчас или много позже — настоит на своем, вопросом времени станет, когда ты меня оставишь. Гордон знает, что он прав. Знает, что приняв на себя обязательства, произнеся клятвы, уже не сможет нарушить их, пусть это и будут клятвы той, которую он не будет любить. — Я устал от того, что все решают за меня. А стоит сказать, что мне что-то не нравится, так я тут же — неблагодарный… Руэри сжимает его пальцы. — Так не позволяй им решать за тебя.* * *
Из портала они вышли недалеко от моста — дальше на гугл-картах реку не засняли и Макс не смог настроить портал. Пришлось идти выше по течению еще пару миль, причем Патрику — с телом фейри на руках. Макс, конечно, наложил чары невидимости от примитивных, да и в такой час все равно ни у кого не было желания наслаждаться речной прохладой. Тэмлейн, невысокий, темноволосый и чем-то неуловимо больше похожий на человека, чем на фейри, уже ждал их у берега, где вода дробилась о камни. Он подошел ближе и заглянул убитому в лицо. — Как это случилось? — Раум в замке Клиффорда, — ответил Макс, пока Патрик не ляпнул чего лишнего. Например то, что оборотни, которые вроде как по словам Рэнделла оберегали город от демонов, в этот раз предпочли самоустраниться. — Когда мы подоспели, он уже был мертв. Тэмлейна не удивило присутствие в городе сумеречных охотников — наверняка у фейри были свои источники информации. — Нужно отнести его в Холмы, — сказал он. — Идите за мной. — Не уверен, что нам стоит это делать, — Макс понадеялся, что его слова прозвучали достаточно вежливо и притом дали понять, что он однозначно против. После Уиклоу Маунтинс он не особо горел желанием идти в земли фейри. Тэмлейн предпочел «не заметить» его нежелания. — Я его не донесу, — бросил он, отворачиваясь и ступая по скользким камням, дорожкой ведущим через реку. Патрик посмотрел на Макса вопросительно. Тот сам не особо был уверен в том, что надо делать. Да и путь в Холмы доверия не вызывал. — Другого пути нет? — Нет, — не оборачиваясь, ответил Тэмлейн. — Иди вперед, — решился Макс. — Если поскользнешься — я поймаю. — Если поймаешь — упадем оба, — «успокоил» Патрик, поудобнее перехватывая тело. Макс покосился на воду, беснующуюся среди камней, и почувствовал предательское желание даже не пытаться пройти. Патрику с фейри на руках будет еще труднее… Но тот уже без колебаний пошел за Тэмлейном. Медленно и осторожно, будто забыв, что у него есть руны ловкости и силы. Но и сам Макс осторожничал, готовясь его ловить. Река, как плотным покрывалом, укрылась туманом. Камни можно было только нащупать ногой, но не увидеть. От неестественной тишины, какой не должно быть на реке, звенело в ушах. — Мы почти пришли, — сказал Тэмлейн; туман перед ним стал вовсе непроглядным. Он шагнул вперед и исчез из вида. — Надо повторить? — неуверенно спросил Патрик. — Похоже на то. — Надеюсь, за проходом в Тайную комнату меня не будет ждать василиск, — натужно засмеялся Патрик и нырнул в туман. Максу дорогого стоило не ухватиться за его куртку — слишком это напоминало отчаянное желание утопиться. Он сделал шаг вперед и передернулся от того, каким густым и плотным показался туман. В животе свело, когда клочки тумана поползли вверх по одежде, будто липкие щупальца. Макс на секунду закрыл глаза, стараясь выкинуть из головы слишком навязчивое для сегодняшнего вечера воспоминание о пещере в Уиклоу Маунтинс, демонском мороке и мерзком ощущении собственной слабости. — Макс, — окликнул его Патрик и, открыв глаза, тот обнаружил, что стоит в пещере. — Ты в порядке? — Вьетнамские флешбеки, — скрипуче отозвался Макс. Его упорно мутило от всех впечатлений сегодняшнего вечера. Патрик осторожно опустил тело фейри на земляной пол, присыпанный сухой листвой. Повернулся к Максу и сжал его плечи. — Все нормально? — с беспокойством спросил он. Макс хотел ответить как есть, что ни черта нормального нет, и что его кроет непонятной хренью, но поймал над плечом внимательный взгляд Тэмлейна и только качнул головой. — Да. Не нужно надо мной трястись. Патрик, кажется, совсем ему не поверил. Но, видимо, тоже решил отложить откровенный разговор на то время, когда они останутся вдвоем. — Следуйте за мной, — напомнил о себе Тэмлейн. Но с Макса довольно было недомолвок. — Зачем мы здесь? — прямо спросил он. — Только не нужно рассказывать, что в качестве почетного эскорта. Кто велел тебе привести нас в Холмы и чего он от нас хочет? — Разговора, — ответит тот на второй вопрос, полностью проигнорировав первый. — Только разговора. Вам двоим ничего не грозит на этот раз. Вы можете уйти, когда пожелаете. — Твои слова говорят лишь о том, что ты сам в это веришь. Тэмлейн едва заметно усмехнулся. — Ваше право думать, что хотите. — Это все еще не звучит убедительно-доброжелательно, — проворчал Макс. Впрочем, у них все равно не было другого выхода, кроме как идти за Тэмлейном, и вскоре тот вывел их к старой ротонде, увитой плющом. Там их уже ждали. Сходства с Уиклоу Маунтинс только прибавилось, когда им навстречу вышла фейри, настолько похожая на Авари, что простым совпадением это быть не могло. То же некрасивое, с заостренными чертами лицо, те же белые волосы и оценивающий взгляд янтарных совиных глаз. — Наш брат, — скорбно сказала она, коснувшись волос убитого. — Несите его сюда. Прозвучало все же больше похоже на приказ, чем на просьбу. Патрик опустил тело фейри на мраморные плиты, покрытые плотным слоем плюща. — Нам жаль, что мы не успели его спасти, — выпрямившись, сказал он. — Мы верим вам, — отозвался Тэмлейн. Он поднял взгляд от убитого, по очереди встречаясь им с Максом и Патриком. — И в то, что вы не враги нам. Макс нахмурился. — Это звучит так, будто вы отделяете нас от некой группы, являющейся вашими врагами. Не-Авари недовольно скривилась. Погладила глянцевый лист плюща, ветвь которого свешивалась вниз. — Тэмлейн выразился грубовато, но верно. Вы двое ранее показали себя как те, с кем можно иметь дело… — Ранее — в Уиклоу Маунтинс? — не постеснялся повести себя грубо и Макс, перебив фейри. — Именно так, — кивнула та. — Благодаря вашей поддержке многое изменилось. — Изменения, о которых вы говорите — не наша заслуга. Все давно к тому и шло. К тому же, это глава Дублинского Института принимал решение, и он сделал гораздо больше нас. — Бэрр Фицпатрик предпочитал говорить с нашим народом на языке оружия двадцать лет, а потом в Дублине появились Максвелл Бейн и Патрик Эрондейл, и вот Дублинский Институт уже заключает мир с Холмами, а его глава выступает перед Конклавом с просьбой вернуть нам право носить оружие. Что и было сделано в Дублине, так? На это Макс мог ответить только одно: — Максвелл Бейн-Лайтвуд. И кстати, было бы гораздо проще, если бы вы тоже представились. «А то вы настолько напоминаете мне кое-кого, что тянет назвать вас чужим именем» он оставил при себе. — Мое имя Нимир, — досадливо, будто Макс отвлекался от действительно важных вещей на ерунду, ответила она. — И нам всем было бы проще, если бы ты отбросил ложную скромность. — Понятия не имею, что это такое, — открестился Макс. — Но я не пытаюсь хитрить, Нимир: защищая фейри в Дублине, мы не думали о далеко идущих последствиях. Не предполагали, что итогом станет отмена закона про оружие. Но, должен признать, то, к чему все привело, кажется мне правильным. Макс знал, что Патрик думает так же, но не стал говорить за него. И тот тут же поправил его: — Кажется нам правильным. — На это я и надеялась, — Нимир улыбнулась уже дружелюбнее и, вроде бы, искреннее. Тэмлейн же только качнул головой. — Ты делаешь поспешные выводы, — заметил он. Макс не стал переспрашивать, о чем он — только взглянул вопросительно на Нимир. — Я надеюсь, — медленно начала она, то ли невольно, то ли нарочно выделив голосом «я», будто бы подразумевала, что не все с ней согласны, — что в будущем нам с вами удастся прийти к чему-нибудь столь же правильному. После небольшой паузы она добавила: — И выгодному для всех нас. Пока Макс молчал, пытаясь до конца уложить в голове ее слова, вперед шагнул Патрик: — И о какой именно выгоде идет речь? Нимир явно ждала этого вопроса и заранее заготовила ответ. — Ранее вы уже вмешались в ситуацию, которая показалась вам несправедливой, и, намеренно или нет, многим помогли моему народу. Не думайте, что мы этого не понимаем. И мне бы хотелось иметь основания и в будущем рассчитывать на вашу поддержку. На вашу помощь и… откровенность. — Откровенность? — переспросил Патрик. — Когда Конклав сочтет ее нецелесообразной, — вместо фейри пояснил Макс. Нимир промолчала, что уже само по себе являлось ответом. — Ты просишь нас, — Макс задохнулся, — шпионить за Конклавом для фейри?! — Ты выразился грубо… — протянула Нимир. — Но верно, да? — жестко договорил Патрик. Очень напряженным и холодным тоном, обычно ему нисколько не свойственным. Разумеется, не каждый день им предлагали стать двойными агентами. — Теперь, когда вы оба стали частью Конклава, это будет гораздо проще, — заметила Нимир. — Мне не совсем понятны причины, по которым ты, Максвелл, на это пошел, но зато я прекрасно вижу, какие это открывает возможности. — Может быть, так и есть, — Макс сжал плечо Патрика, чтобы тот даже на мгновение не решил, что он действительно имеет в виду то, что говорит. — Может, это открывало бы для вас какие-то возможности. Но дело в том, что ты, Нимир, действительно совсем не понимаешь причины, по которым я вступил в Конклав. Фейри его тон, кажется, нисколько не обеспокоил. — Тогда объясни мне, если хочешь, — безразлично пожала плечами она. Так, словно на самом деле это не имело никакого значения. Словно Макс уже согласился, и его слова были пустыми отговорками или попыткой набить себе цену. Да и, по правде, объяснять он не имел не малейшего желания. Он уже устал это делать — объяснять, объяснять и объяснять: родителям, семье, Конклаву, Спиральному лабиринту, нефилимам и жителям нижнего мира. — Наш ответ — нет, — сказал Патрик. — И, я думаю, мы не обязаны за него оправдываться. — Говори за себя, нефилим, — отбила Нимир. — Колдун? Что скажешь ты? — То же самое, — отрезал Макс. Нимир по-птичьи склонила голову набок. — Ты не спросил, что я дам тебе взамен, — заметила она. — У тебя нет ничего… — У меня есть то, за что ты отдашь что угодно, — жестко произнесла Нимир. В этот момент в ротонду шагнул еще один фейри — не очень высокий, светлокожий и темноволосый, в черном охотничьем костюме. Он подошел абсолютно беззвучно, а ветви плюща, когда он прошел между ними, казалось, отодвинулись, давая ему дорогу. Он не смотрел ни на Макса с Патриком, ни на Нимир с Тэмлейном — взгляд серо-голубых глаз сразу же метнулся к телу. Его лицо побелело, глаза — широко распахнулись в ужасе. Макс заметил, как дернулся Тэмлейн, будто хотел шагнуть к нему — но не сделал этого и смолчал. Фейри стоял, словно боялся двинуться с места, боялся убедиться в том, кого он видит. Макс помнил это чувство — помнил по набившим оскомину воспоминаниям из Уиклоу Маунтинс, по кошмарам, в которых видел мертвого Патрика и не мог заставить себя приблизиться к нему. Потому что стоило это сделать, стоило поверить — и кошмар стал бы явью. — Это не он, Гордон, — неожиданно сказал Тэмлейн. — Это не Руэри. Рядом пораженно выдохнул Патрик, но Макс еще некоторое время не мог понять, что послужило тому причиной. Он наблюдал за тем, как фейри опускается на колени около тела, как отводит в сторону ветви плюща и светлые волосы, чтобы убедиться. Некоторое время он так и стоял на коленях, а потом коснулся пальцами лба покойника. Шепот в напряженной, звенящей тишине прозвучал грохотом: — Прости, — шепнул Гордон. — Прости, что был рад твоей смерти. А Макс смотрел на коротко остриженные волосы, нисколько не скрывающие самые обыкновенные, не заостренные, как у всех фейри и полукровок, уши. Гордон поднялся на ноги, повернулся к ним лицом. — Ангел Разиэль, — выдохнул Макс, словно примерзая к земле. Гордон Старквезер, не постаревший за сто пятьдесят лет ни на день, смотрел на них так, словно только что заметил. Макс, все еще ощущая себя выброшенной на берег рыбой, повернулся к Нимир. Та смотрела на него с — оправданным! — самодовольством. — Может, конечно, мне и нечего тебе предложить, — одними губами произнесла она. — А может, есть.* * *
Отец приглашает Кингсмиллов на день рождения Гордона, первого ноября. Отличный подарок, но Гордон не собирается его дожидаться. Он сам не может сказать, когда именно принял решение, когда перестал сомневаться, — но молчание отца насчет женитьбы вплоть до конца октября сыграло свою роль. Гордон не станет сидеть и ждать, когда отец устроит его жизнь так, как ему самому выгодно и удобно. Он отправляет Руэри второе — и последнее! — письмо. Пишет, что принял решение и будет ждать его у реки накануне дня всех Святых. Гордон доверяет судьбу Руэри, сам вкладывает ее ему в руки: если тот не придет, то не о чем будет говорить и не за что бороться. Гордон весь день не находит себе места, так что отец усмехается, а мать даже неловко шутит, что он, как в детстве, не может дождаться своего дня рождения. Только Бэзил смотрит нехорошо, с подозрением, да сестра не сводит с него глаз. Она никому не рассказала, что слышала голоса той ночью, и Гордон одновременно и благодарен, что она не стала поднимать шума, и испытывает неловкость из-за того, что вел себя слишком неосторожно. Ему невыносимо ждать вечера, а еще он пребывает в растерянности — не знает, что с собой взять. Бросает в сумку пару рубах, стило, кинжал, подаренный Руэри — Гордон никому его не показывал и прятал за книгами, зная, что стоит его кому-то увидеть и будет слишком много вопросов. Сборник со стихами Блэйка, помедлив, откладывает в сторону. У Руэри такой же, зачем им второй? Он долго раздумывает, не взять ли с собой снимок семьи — единственный в доме. Новомодное увлечение в Идрисе не нашло в их доме отклика, отец согласился сняться, но увидев фотокарточку, только отмахнулся, и Гордон забрал ее себе. Подумав, вкладывает ее в книгу и убирает на полку. Ни к чему связывать себя лишними воспоминаниями. Когда на небо высыпают звезды, Гордон вылезает в окно и спускается по плющу вниз. Смотрит на Институт, еще более жалкий в темноте, и уходит к реке, не оглядываясь. Гордон не знает, что будет делать, если Руэри не придет. Уйдет, куда глаза глядят? Или проверит, так ли глубоки омуты в реке, как тот предупреждал? Что угодно, лишь бы не возвращаться. Но Руэри приходит. Появляется из тумана, как в их первую встречу, весь серебряный, тонкий и неземной. За его плечом виден лук, а в руках — причудливая лампа с блуждающим огоньком внутри, напоминающим о резных тыквах, которых миряне готовят ко дню всех Святых. Гордон с бешено колотящимся сердцем смотрит, как Руэри подходит. Тот серьезен, не улыбается, как обычно, но крепко обнимает Гордона, поставив фонарь на землю, обеими руками привлекает к себе и долго не отпускает. Поднимает его лицо за подбородок и смотрит в глаза. — Ты один? — Конечно, — удивляется Гордон. — Кого бы я, по-твоему, мог с собой позвать? Руэри щурится как будто недоверчиво, но уже через мгновение тень уходит с его лица. Он тянется снова обнять Гордона и шепчет: — Твой кузен прячется за дубом, растущим у самого берега. Видимо, он за тобой проследил… Гордон оглядывается. — Бэзил? — окликает он. Он не чувствует страха и даже беспокойства — кузен не сможет его остановить. Не теперь, когда Руэри пришел за ним. Тот выходит из-за ствола дуба. — Я догадывался, что с тобой неладно, — говорит он. — И, по правде сказать, не верил, что ты так легко отказался от встреч с фейри. В отличие от твоего отца, который считает тебя верным слову. — И все же, едва ли он будет удивлен, — Гордон без капли раскаяния признает: — Я разочаровываю его с самого рождения. — Это не так. Он в тебя верит. Гордон раздраженно вздыхает — задержка вызывает у него досаду. — Тебя это, должно быть, задевает. Так дай мне уйти — и никто больше не будет мешать тебе стать моему отцу единственным и незаменимым сыном. Бэзил выставляет руки ладонями вперед. — Видит Ангел, Гордон, у нас были разногласия. Но, прошу тебя, просто пошли домой. Не делай глупостей. Гордон впервые слышит от него в свой адрес что-то подобное, потому и отвечает гораздо спокойнее, чем собирался: — Пойми ты, я не совершаю глупость. Я уверен в том, что делаю. — В чем ты уверен? В том, что хочешь сбежать с этим… этим фейри? — Что тебе за дело? — устало бросает Гордон. Оборачивается к Руэри и взглядом просит подождать еще немного. — По-моему, и тебе, и отцу только лучше будет, если я исчезну и перестану портить вашу идеальную картину мира. — Не глупи, — говорит Бэзил уже резче. — Если я и злюсь на тебя, то только потому, что хочу, чтобы ты стал лучше. А отец любит тебя. — Наш отец? — с иронией переспрашивает Гордон. Бэзил вздыхает. — Это тебя так задевает? Что ты не первый, на кого он полагается? Но ты ведь и не делаешь ничего, чтобы показать, что тебе это нужно! Ничего, чтобы отец смог на тебя положиться. От тебя ведь только и слышно, как все вокруг неправы. Я не ворую у тебя отцовскую любовь и внимание — ты сам его отталкиваешь. — Тем, что с ним не согласен? — Гордон вскидывает брови. — Что ж, если он готов терпеть меня только пока я киваю и поддакиваю, то мне не нужны ни его любовь, ни его уважение. Бэзил поджимает губы, качает головой. Подходит ближе. — Давай вернемся. Обещаю, я ничего не скажу отцу об этом, — он кивает в сторону Руэри. — Мы все решим. Пойдем, — он протягивает руку, но Гордон делает шаг назад, к Руэри. — Как мы это решим? — резко спрашивает Гордон, указывая на себя и Руэри. — Разиэль! Найдешь себе какого-нибудь мирянина, если тебе так нужно спать с мужчиной! — Я выбрал. Бэзил щурится уже зло. — Ты ничего не выбирал, балбес. Фейри просто задурил тебе голову потому, что ему что-то от тебя нужно, вот и все. Спроси — и он не сможет солгать! — Я не стану! — злится и Гордон. — Я верю Руэри! Тот сжимает его плечо, и эта молчаливая поддержка придает сил и решимости. — Я люблю тебя, — шепчет он. — И все, что я сейчас хочу — чтобы ты любил меня. Чтобы ушел со мной. — Отойди от него, — шипит Бэзил. — Отойди от моего брата, лживая тварь, пока твоя голова не украсила дверь Института! Руэри шагает к нему медленным, плавным движением. Гордон смотрит на них и не знает, что делать — то ли уводить Руэри, то ли хвататься за клинок. Бэзил опускает ладонь на рукоять. — Ты оскорбил меня, нефилим, — произносит Руэри. — Но я прощу тебя — как подарок Гордону. Не мешай нам уйти. — Это ты оскорбил нас всех, ты и мой брат, связавшись с тобой, — выплевывает Бэзил. — Чего ради ты подстилался под него, шлюха, — влияния, мести? По приказу? Руэри вскидывает лук, мгновение — и наконечник уперся бы Бэзилу в подбородок. Но тот быстрее. Клинок серафима рассекает гладкую древесину на две половины, те падают — а острие упирается Руэри в грудь. — Бэзил, не смей! — Гордон уже рядом, но уже поздно. Одно движение — и Бэзил наколет Руэри на клинок, как бабочку на иглу. — Только если ты пойдешь со мной, — цедит тот. — Ты пойдешь со мной, и, так уж и быть, я отпущу его — как подарок тебе. Как бы мне ни хотелось увидеть его мертвым и успокоиться, зная, что больше он ничего не расскажет про нас своим хозяевам. Гордон поднимает руку, но не решается тронуть Бэзила за плечо. — Ты идиот, Гордон. Блаженный идиот, верующий в бескорыстную любовь фейри. Но ты мой брат. Руэри пытается отступить, и Бэзил едва заметно двигает рукой. На светлой одежде медленно расцветает алое пятно. И Гордон решается. Катлас упирается Бэзилу под ребро. Голос даже не дрожит, когда Гордон велит: — Убери клинок. У Бэзила такое лицо, будто Гордон уже его ранил. — Он говорит тебе, что любит, — выдыхает он. — И даст стать братоубийцей? — Гордон сам решит, как ему поступить, — отвечает Руэри. — Я не собираюсь ему приказывать и заставлять делать то, что нужно мне. Гордону больно самому, когда он расчетливо давит на лезвие, и теперь уже рубаха Бэзила отмечается кровью. Тот швыряет клинок. — Это ты выбрал? — спрашивает он. — Хочешь, чтобы фейри заманил тебя в свое логово, хочешь застрять там до самой смерти? Забыть долг и семью? — Нет, — Гордон отводит катлас, но не убирает в ножны. — Я хотел бы никогда вас и не знать. Руэри поднимает клинок Бэзила и выбрасывает в реку. Собирает обломки своего лука. Разглядывает с сожалением, — но даже Гордон видит, что его не починить, — и бросает туда же. Смотрит вопросительно, и Гордон кивает: — Идем. Бэзил провожает их тяжелым взглядом, но молчит. Он не уходит и ждет на берегу, пока Гордон, держа Руэри за руку, переходит реку по камням. И его взгляд прожигает дыру в спине. Едва ли можно было представить прощание тягостнее… Туман клубится, сначала едва заметный в темноте, потом — такой густой, что кажется, будто его можно примять руками, как снег. — Гордон, — кричит ему в спину Бэзил, и тот все-таки оборачивается и смотрит через плечо. Бэзил молчит пару мгновений, а потом бросает ему — налетает ветер, унося обрывки слов, но Гордон все равно слышит: — Это убьет твоих родителей! Руэри сильнее сжимает ладонь Гордона, но тот и не думает возвращаться. — Ты займешь мое место, — кричит Гордон в ответ. — Как всегда и хотел. А потом ныряет за Руэри в снежную туманную глубину.