***
Иван в очередной раз тяжело вздыхает, отправляя сочное красное яблоко в полет. Ловкой рукой он ловит фрукт и повторяет движение. Вскоре бросив надоевшее занятие, юноша перекатывается на живот, заглядывая в текст открытых книг, раскиданных, словно могилы на кладбище, по поверхности темного пола. Не осилив и строчки из писаний, устало стонет. Он приседает, вглядывается в узор дорогих панелей болотного цвета. Словно глаза хозяина, навестившего вчера… Мотнув головой, мальчишка переводит взгляд на толстую деревянную колонну, что своей массой стойко удерживает полог с балдахином. Идея, загоревшаяся в светлой головушке, порождает на лице глупую улыбку. Словно заморская мартышка, уцепившись за округлых резных львов, Иван обхватывает ногами низ, слегка повиснув. Тихий смешок и шубуршание легкой атласной пижамы раздаются по комнате. Тонким пальцем юноша играется со свисающей золотистой сережкой, а после и вовсе ведет рукой по ткани балдахина, наслаждаясь мягкой бархатистостью. С тем же уставшим смехом он опадает обратно на перьевые подушки, раскидывая по сторонам поблекшие от вечной темноты руки. И лежит до тех пор, пока не слышит шаги за массивной резной дверью. Когда та, наконец привычно скрипнув, отворилась, Иван с надеждой поднял голову, надеясь увидеть Кощея, но тут же уронил ее обратно. С присущей женской скромностью, Таяна приблизилась к тумбе у кровати, оставляя на ней поднос с парящими сдобами. Полюбившийся Ивану суп, напоминавший любимую матушку, пара сдобных пампушек и крепкая медовуха ожидали внимания невольника. Однако тот лишь подозрительно смотрел на жмущуюся девушку, прячущую змеиный взгляд под длинным пером ресниц. Пара странных карликов с козьими бородками и копытами вместо ног, заглянув было в приоткрытую дверь, быстро исчезли из виду. Иван уловил лишь пару шиков и тихое блеяние, схожее со смехом. — Господин передал Вам записку, — наконец подает свой голос женщина и выуживает из кармана передника небольшой застаренный лист бумаги, быстро передает его мальчишке и исчезает за дверью. Нахмурившись, юноша вновь слышит заговорческие шепоты и шиканья, а после громкий козлиный «БЕ», после которого все звуки стихают. Немного погодя, он открывает записку, вчитываясь. Мой милый друг, рано утром я вынужден был отбыть по неотложным делам. Вернусь лишь через три дня, в глубокой ночи. Но не вдавайся в грусть. Совсем скоро я вернусь. Таяна тебя накормит и умоет, а другие слуги принесут новые книги. Как только нога моя переступит порог дома, так тут же окажусь я возле тебя с теплыми объятьями.Кощей
Иван медлит и вновь перечитывает строки. Вглядывается в уверенные узорчатые буквы, выведенные темными чернилами на пахнущей ванилью бумаге. Переводит взгляд на остывший суп и пододвигается ближе. Наблюдает, как искрятся пузырьки воздуха в стакане с медовухой и тянет к ней руку. Словно сонные грезы, охватила его неумолимая тоска. И хотелось быстрей ее заглушить. Он делает первый глоток. Затем еще. И еще. А после, не осилившись остановиться, и вовсе опустошает стакан. Громко выдохнув, опадает на мягкие подушки и блаженно улыбается, наслаждается лучами солнца, игриво бегающими по полам. Тело ватой расползается по мягкой кровати и Иван ощущает, как горячий напиток потоком распространяется по всему нутру, согревая. Юноша слушает мерный стук своего сердца, легкое дыхание. Ощущает, как покалывает кончики пальцев на руках. Тянется, стоная от ломоты, что вмиг охватила мышцы рук и ног. Мягкая пижама речной волной проскальзывает по телу, вызывая на коже табун мурашек. Он ощущает удовлетворение. Чувство принадлежности и радости. Словно вновь попал в отрочество и теперь радуется новой игрушке, что принес отец с пышной ярмарки. И с такими мыслями медленно засыпает. Обхватив тонкую шею, шипя и извиваясь, зеленая анаконда душит. Грозная, тяжелая и смертоносно сильная, она ощущает запах адреналина в крови жертвы. Чувствует свое превосходство. Тонкие ногти царапают крепкую, словно металл, кожу, стараясь поранить. Но ранят самих себя, обламывая, заставляя кровь выйти из подушечек пальцев. Жертва ощущает болезненное жжение во всем теле. Яд уже внутри. И остается только хрипеть и молить о пощаде. Надеяться, что хищница не голодна и пожалеет. Но хвост лишь давит сильней. Огромная пасть с длинными клыками извергает из себя запах зловонного болота. Сочащийся едкий желтый яд каплями спадает с остроты двух зубов, а яркие огненные глаза смотрят с ненавистью и желанием. Желанием ощутить вкус крови. Ярко-красный язык оставляет влажность на щеке и тянется к посиневшим от удушья губам. Мальчишка вскакивает на кровати, хрипит, выплевывая белую пену на блестящий от чистоты пол. Испуганные глаза рыщут по комнате в поиске помощи, но находят лишь темноту. Судорога сводит мышцы и Иван неосознанно брыкается, ударяясь затылком ровно в изголовье кровати. Он пытается закричать, но слышит лишь сдавленный стон. Пытается пошевелиться, но не ощущает своего тела. Пытается встать, но лишь падает на пол, вновь извергая из ноющего нутра кровавую вперемешку с белой пеной гущу. Ногу, закованную в цепь, выворачивает, зажимает, но юноша не ощущает боли. Лишь тихо хрипит, сквозь саднящее горло: — Спасите… Дверь тихо отворяется, но скрип ее утопает в предсмертных стонах несчастного. Тонкая голая нога, обрамленная едва заметными, блестящими чешуйками ступает на холодный пол. Длинные когти обхватывают край дерева, рука отодвигает дверь еще больше, показывая гостя во всей красе. Распущенные в непривычной манере пышные волосы скрывают насмешливый взгляд змеиных глаз, а красная сорочка кажется ярким пятном на темном фоне. Иван тянется рукой к НЕЙ, пытаясь повторить молву. Слезы застилают глаза, отчего юноша слепнет. Новая судорога в желудке заставляет съежиться и давиться бордовой кровью. — Будешь знать, дух русский, как Кощея мучать, — эхом раздается над головой златовласого совершенно иной голос. Так, значит, Таяна лишь прикрывалась за личиной милой прислуги… Иван что-то булькает, царапая пол окровавленными ногтями и слабо бьет свободной ногой по кровати. — Господин ему не нравится, — с укором шипит женщина, ступней переворачивая мальчишку на спину. — А он слезы по тебе льет, отвратительное ты создание! Из какого же гнилого чрева ты вышел… Иван молится. Даждьбогу и Сварожичу, Стриге и Кощею. Мысли мечутся одна от другой и каждая значит совершенно иное, несхожее. Он ощущает как загнанно бьется сердце, как дрожит и горит все тело, как мышцы сами движутся под тонкой кожей и как шею давит сильный яд. Однако, Таяна продолжает ругать его, не поведя и тонкой бровью. — … и теперь ты умрешь. А Кощей поймет, что полюбил совсем не того, — тонкие пальцы с прозрачными перепонками поправляют пряди волос, оголяют женское плечо. Сквозь пелену слез он смотрит на злой взгляд чужих глаз, надменно прижимающую тело к полу, ногу и осознает, что так глупо умрет. Совсем молодым. Оказавшимся в неволе птенцом. Но ощущает лишь безразличие. Перед глазами мелькают лица родных. Усопших и ныне живущих. Вечно радостных или же горестных, когда дело совсем худо. И улыбается. Улыбается смерти, что касается его лица своими костлявыми, гниющими руками. В ушах звенит. И кажется, его кто — то зовет. Родной голос, что годами был тих. — Иванушка, — мать улыбается ласково, нежно. Заботливая рука ложится на золотую макушку, оглаживает, вызывая успокоение в душе. — Иванушка, — повторяет, песней пастуха звучащий, голос. Пальцы перебегают на иссушенные тяжким трудом плечи, слегка сдавливают. — Иван! — голос меняется, обдает слух баритоном. Сквозь ноты проскальзывает истерика. — Ваня! — он открывает глаза, но видит темноту. Пытается еще раз. Делает вдох. Он получается болезненным. Из горла выходит сдавленный хрип. Чужие руки заметно дрожат, пытаются удержать отяжелевшую голову невольника. Насильно вливают вязкую жидкость в рот, не позволяя выплюнуть. — Давай же, очнись! — Кощей нервничает, наблюдая за малыми попытками юноши поднять налитые свинцом веки. Но когда, наконец, видит осознанный взгляд голубых глаз, шумно выдыхает, прижимая слабое тело к себе. — Ты звал, — шепчет Бог, содрогаясь, — И я несся к тебе со всех сил. Еще перед отъездом же ощущал неладное, но внимание не обратил. — Она… — начинает было говорить мальчишка, но тут же останавливается, переводя дух. — Любила… — Замолчи, — Кощей меняется в лице, грозно обрывая речь юноши и тот послушно замолкает. Иван неуклюже бегает взглядом по комнате. Замечает открытое кольцо, заточавшее его ногу. А после видит и ее саму, налитую болезненной синевой. Пару раз поморгав, он вновь переводит взгляд, замечая лужу вязкой крови. Тяжелый ком подступает к обожженному горлу. Там, во тьме усыпальницы, привалившись к стенке, мертвенным, но оставшимся надменным, взглядом наблюдают за Иваном два змеиных глаза. Бледность лица, контрастом слившейся с бордовой кровью, режет покрасневшие от соленых слез очи. Иван дергается, сжимаясь. А вскоре отталкивает чужое тело от себя, опадая на выставленные вперед дрожащие руки. Сгусток запекшейся крови извергается из раздраженного желудка. Новый болезненный стон разносится по ненавистной усыпальнице.