***
Тихий ветер пробирается сквозь крону деревьев, врывается в комнату, шевелит легкие занавески и балдахин, невидимыми языками вплетается в золотые волосы, шушукает в них и исчезает. На небе то появляется, то исчезает яркая звезда, а луна, доныне казавшаяся ужасным вестником перерождения человека в волка, теперь служит успокоением. Голубые глаза безучастно наблюдают за ночными птицами, одиноко шныряющими над деревьями в поисках пропитания. Зеленые же глаза тоскливо наблюдают за темной фигурой, проходят по ее контуру вниз и возвращаются обратно. Он недвижим. Словно скала, что кроет за собой множество тайн. — Ты ничего не ел, — тихо утверждает Божество, прикрывая за собой дверь, и в ответ получает лишь тишину, — Иван… — Отпусти меня, если сердцу твоему мил, — резко отвечает Иван. Он остается таким же безэмоциональным, опустошенным. Нет боле той улыбки и искрящихся глаз. — Вань, — начинает было Кощей, но тут же шарахается от вскочившего на кровати мальчишки. Тяжело дышащего, с безумным взглядом. — Отпусти, — требует Иван, резко дергает ногой и хмурится от звона железа сильней. Кощей приближается, замечая блестящие капли на голубых глазах. — Ты чуть меня не убил, — ни один мускул на молодом лице не двигается и юноша оседает на колени, вновь отворачиваясь. — Когда же у тебя выйдет это сделать… — Золото мое, — Бог садится рядом, проводит длинным ногтем по оголившейся ключице и осторожно целует мальчишку в шею. — Я не могу тебя отпустить, — он видит, как голова Ивана опадает еще сильней и продолжает. — Однако, свет очей моих, могу отцепить от этой кровати. Не думаю, — он смотрит в угол, откуда совсем недавно убрали мертвое тело. — Что ты захочешь тут находиться. Переведу тебя в другую усыпальницу, задарю новыми одеждами, позволю гулять по замку и улице. Дам полную свободу. И если захочешь, то сможешь мне помогать. Тонкие пальцы пропускают золотые волосы, слегка сжимают, чешут ногтями по коже головы и отпускают, поднимая чужое лицо. Теплый поцелуй остается на тонких губах. Иван не противится. Отвечает. Словно давний возлюбленный, за долгий срок стосковавшийся по ласковым прикосновениям, нежится. Опадая на мягкие одеяла, оба охают. Сплетают в горячем, постыдном танце, языки, оставляя жгучие прикосновения на оголившихся участках кожи. Первой одеждой, слетевшей на пол оказывается шелковая рубаха, оставившая на себе светлые волосы хозяина. Горячий язык проходится по ореолу соска, вызывая смущенный стон. Дрожащая рука вплетается в черные волосы, вытаскивает заморские палочки, распуская пучок, и откладывает в сторону, вновь возвращаясь на место. Нежные поцелуи превращаются в развратные, желанные, распаляют мальчишку, опускаясь вниз к ребрам. Проходятся по каждой выступающей косточке, переходят в солнечное сплетение и горячей волной опускаются к пупку. Юноша изнывает, выгибается, просит больше прикосновений. Но не получает ничего, а лишь задыхается от холода, нежеланным гостем приходящего из открытого окна. Кощей смотрит на полуголое тело, искусанные в слепом желании алые губы и розовые щеки. Опускает руки на тазовые кости, оглаживает их, впиваясь взглядом в еле видную за приоткрытыми глазами голубую радужку и быстро юркает под тонкую ткань свободных штанов, обхватывая рукой орган. Мальчишку выгибает на кровати. Он стонет, царапает чужую руку, и неосознанно вжимается в тело, оставляя горячий поцелуй на Кощеевской ключице. Вослед за рубахой идут штаны. И с каждым движением ловких рук щеки Ивана краснеют все больше. Кощей отрывается от чужих губ и, оставив яркий укус на шее, поднимается, щелкает дрожащими пальцами, освобождая невольника от оков. Юноша лицезреет, как с оголенных плеч медленно сползает атласный халат, постепенно оголяя все большие участки кожи. Бог медленно ведет ногтями по груди, переходит на живот и мягко берет юношескую руку в свою. Расправляет расслабленные пальцы, целует каждый, а после задерживается губами на ладони и, постепенно переведя ее на свой впалый живот, ведет вниз, принуждая приступать к дальнейшим действиям. Новый поток ветра сдувает халат и Кощей немного ежится, опрокидывая голову назад. Ворох черных волос опадает на спину, а дрожащий кадык дергается, когда чужая рука самостоятельно спускается ниже пупка. Тело сводит судорогой от ласковых, неумелых прикосновений. И вскоре Кощей не сдерживает порыв. Шумно выдыхая, прижимает мальчишку к кровати, заводя руки того над головой. Остервенело кусает чужие губы, вовлекает в мокрый поцелуй. Движется. Порывисто, грубо, выжимая тихие, но до одури искренние стоны юноши. Одним быстрым движением опадает на пол последний фрагмент одежды. Словно тонкий лист клена, оседает халат, и ветер тут же принимается играть с ним, унося в другой угол чертога. Иван жмурится, когда сильные руки, ухватившись за его бедра, подтаскивают ближе, а губы оставляют новую метку на груди, почти соприкасаясь с маленьким, словно горошек, чувствительным соском. Чувствуя, как холодные, увлажненные чем-то вязким, пальцы кружат вокруг входа, юноша рефлекторно сжимается. Словно ощутив это, Кощей задаривает возлюбленного множеством ласковых, успокаивающих поцелуев. И проникает одним пальцем. Выходит грубо и тяжело. Бог видит как страдает Иван. Видит, как больно тому приходится. Но все-равно продолжает пытки. «Иногда эгоистичные мысли готовы заслонить своей фигурой любовь», — мелькает в голове черноволосого голос Яги, пока тот убаюкивает нашептыванием мальчишку. — Тише, солнце, — второй палец проникает более уверенно. Кощей слышит над своим ухом чужое тяжелое дыхание и облизывает сухие губы. — Расслабься, — он не просит, требует, властвует и владеет. Владеет безумно. Влюбленно смотрит на свое злато. Ласково сжимает его волосы и медленно проникает, так и не подготовив до конца. Слушает, как несдержанный стон срывается с нежных губ и усиливает хватку на бедрах. Видит, как из закрытых век потоком текут слезы. И упивается. Наслаждается девственной узостью, стонет, но не движется. Выжидает. — К-Ко-щ-щ…ах! — вырывается из горла мальчишки, когда Бог делает первый толчок. Сладостный зов вновь повторяется, а за ним идут метания по мокрой от пота постели. Ивана разрывает от невыносимого жжения в совершенно неестественном для таких действий места и странной заполненности, что распаляла мальчишку боле любого прикосновения к телу. Спустя пару мгновений движения становятся грубыми, желанными. Стоны звучат громче, а губы их глушат, соприкасаясь. Они оба сгорают. Как свеча в церкви. Как звезда в небе. Как Кощей и Иван, сцепившиеся в одной кровати всеми конечностями, слившиеся воедино. Тонкие ноги, до этого сбивающие в единую кучу одеяло и простынь, обвивают бедра, крепко сжимая. Кощей охает от пущей тесноты и опадает всем телом, проводя руками по чужим лопаткам, слегка царапает их и вновь стонет от новых ощущений. А после резким движением принимает вертикальное положение, уводя за собой покрасневшего мальчишку. Так они и сидят, опаляя уста друг друга горячим дыханием. Легкое движение. Почти невесомое, но Иван охает, слепо попадая губами в шею Бога, сжимается и после все еще болезненно хрипит от новых толчков. Длинный язык пробегает по юношеской щеке, оставляет за собой мокрую дорожку остывать и переходит на мочку уха, а рука мягко очерчивает круги чуть ниже ключиц. Очередное движение вызывает лишь болезненный стон, отчего Иван дергается, пытаясь отстраниться. И спустя несколько секунд болезненных судорог ему удается выпасть из чужих объятий. Напряженное тело грузно падает на спину, а после переворачивается на живот, скрывая за собой свет зеленых рун. Мальчишка тяжело дышит, проклиная день, когда его и Кощеевская судьбы решили пересечься, а после переплестись крепкой косой. Горячие губы надоедливо касаются дрожащей спины, настойчиво вырывают из нутра гулкий стон. Кощей не щадит его. Забирает все. Выпивает жидкость из сосуда, до единой капли. Кожа на ключицах нескончаемо горит, вынуждая Ивана сжаться, а руки лишь бегают по изгибам идеального юношеского тела, оставляют синяки и укусы, засосы и мокрые следы. Проходит время и он вновь ощущает заполненность. Хрипит, роняя голову с золотыми локонами на чужую руку, так вовремя упершуюся в подушку. Поднимается вслед за настойчивой рукой, припадает сухими губами к чужим, стонет и вжимается. Резкие движения раззадоривают и не приносят былой боли. А руны, до этого ужасным ожогом прорывающиеся внутрь, остаются лишь маленькими рисунками, но Иван не обращает внимание. Не сейчас, когда пальцы пробираются в рот, вынуждают обсасывать каждую фалангу, минуя стыдобу. Не сейчас, когда тяжелым комом нарастает внутри возбуждение, призывая показывать чувства более уверенно. Не сейчас, когда сильные руки до боли сжимают ребра, но даже от этого горячим потоком течет по нутру странное нечто. Оно вызывает дрожь. Иван ощущает себя нужным, любимым и до ужаса глупым, раз позволяет такому существу собой владеть. Некрасиво, больно и эгоистично.Позволяет.
Трогать.
Желать.
Л Ю Б И Т Ь
Иван дергается, всхлипывает, утопая в чувствах. Опадает на постель, вжимаясь в мокрую обивку. И дышит. Загнанно. До боли в ребрах, все еще содрогаясь от финала этой ночи. Ласковая рука выводит линии у рун, заканчивая картину. И вся магия скрепляется одним лишь невесомым касанием слегка подрагивающих губ. Юноша смыкает веки, погружаясь в крепкую дрему.***
Он смотрит на надоевший за долгое время балдахин. Переводит взгляд на книги, шторы, панели на стене. Окровавленные обои. И Кощея. Кусает губы, дергая руками край одеяла и осторожно поднимается. — Это мой шанс, — шепчет он сам себе, собирая с пола одежду, поднимается и, не оборачиваясь, ступает голыми ногами по ледяному полу, удивляясь насколько ярки ощущения от соприкосновения живого и мертвого. А после скрипит дверью, скрываясь за ее массивностью. Занавески дергаются от свежего потока ветра. Языками по голому телу пробегается сквозняк и тут же исчезает за дверью, вослед фигуре юноши. Зеленые глаза с заметной болью и тоской наблюдают, как уходит восвояси его злато. И закрываются, не желая боле видеть.