***
Он бежит по длинному коридору, не оборачиваясь на преследователей. Шлепает босыми ногами, позволяя сдирать странным существам с цепкими руками куски пижамы, и совсем не слыша, как громко порхают крылья летучих мышей. Вживленные в стены женские фигуры с интересом провожают взглядом глупца, позволившего себе непростительную наглость. — Еще никто не убегал от Владыки, — хохочет голос старой седой кухарки, выглянувшей из — за угла, но никак не предпринявшей попыток остановить мальчишку. Он поворачивает направо, влетает в приоткрытую дверь под удивленный вскрик полуголых девиц, чьи головы обрамлены завитыми рогами, а покрытые шерстью мускулистые ноги, цокнув копытами по мраморному полу, тут же замолкают. Иван обводит их взглядом, смущаясь не скрытой одеяниями женской груди и пятится в другую часть комнаты, вновь проскакивая за массив уже иной двери. Комната, в которую он попал, кажется темней ночи. Ледяной холодок пробегается по бледной коже и поднимает мелкие волоски. Тело содрогается от могильной свежести. Мальчишка делает первый шаг. Эхом в ушах отдается звук упавшей капли воды, а после противный вскрик черной птицы, которую он так давно не встречал, прорезает воздух. Ворона лишь с птичьим интересом, расположившись на верхушке взявшегося ниоткуда дерева, впилась в человеческую фигуру своим взглядом двух блестящих во тьме бусинок. Иван приближается к странному растению, что статным столпом расположилось в огромном зале, обхватывает себя руками и выдыхает белесый пар. Птица поворачивает голову на бок, уже было махнув крылом, но мигом передумывает, оставаясь на месте. Что-то не так. Мальчишка ощущает едва уловимый, но до боли в груди знакомый запах мяты и меняется в лице. А спустя одно мгновение срывается с места, приближаясь к заветному выходу. Но путь ему преграждают. Некогда казавшиеся прекрасными изумрудами, глаза сейчас смотрят на него со злостью, ненавистью, обидой. Некогда, изогнувшиеся в полуулыбке, губы сейчас кажутся единой полоской. Некогда ласкающие руки, от страстной неги когтями расцарапывающие нежную кожу, сейчас сжимают тонкое горло, удушая. И Иван осознает какую-глупость совершил. Ощущает, как болезненно горят огнем и источают бордовую кровь недавно появившиеся на теле руны. И как тяжело сейчас Бессмертному удержать свой гнев. — К-кощ… — хрипит мальчишка, цепляясь руками, пытаясь поцарапать и синея от недостатка, вмиг ставшего желанным, воздуха. — Коль решил ты поступить так со мной, Иванушка, — прерывает попытки убежать Бог, отбрасывая легкое тело на добрые десятки метров, позволяя оцарапаться об каменный пол. — Будь добр выслушать. — Я… — вновь пытается перебить мальчишка, поднимаясь с колен, как вновь опадает прямо к ногам господина. Тот присаживается рядом, запуская пятерню в золотые локоны. — Тшш… — заговорщически шепчет Кощей, прикладывая тонкий палец к губам, — Слушай меня, невольник, ибо судьба твоя будет такова. Касание руки станется сильной болезнью, — он переворачивает податливое тело на спину, усаживаясь на бедра, впивается в чужой взгляд голубых, словно ясное летнее небо, глаз и проводит своей рукой по чужой кисти, выжигая новый символ. Иван болезненно кричит. — Любовный поцелуй окажется проклятием, — ноготь ведет по мягким губам, сковывая любое движение, когда мальчишка вновь норовит издать громкий крик. — А признание в любви, — Кощей нависает над мелко дрожащим от страха телом и легко улыбается, опаляя чужое лицо ледяным воздухом. — Станет смертным приговором, — настойчивая рука ведет по оголившемуся животу и под сердцем оставляет последнее изображение. Иван мычит, не сдерживая слез, бьет ногами по полу, а руками цепляется за воздушные одеяния господина, мысленно моля всех Богов прекратить ужасную пытку. — А теперь, — Кощей поднимается на ноги. — Ступай, свет очей моих. И знай. В лунную ночь, на пятый день подле потери болезненной, выйди на крыльцо дома своего с куском свежего мяса и дождись ответа. — Он поднимает тонкую руку, ведет ей в воздухе и, мягко улыбнувшись, щелкает пальцами.***
— Ну совсем ты, Кощей, грустным стал! Вернется твой суженый — ряженый, — причитает женщина, отбрасывая из массивного позолоченного сундука ненужные вещи. — Не вернется он, Яга. А вернется, так только из — за ненависти ко мне, — тоскливым голосом шепчет Бог, цепляясь взглядом за гобелен на затененной стене. Женщина, оглянувшись лишь на миг, весело хохочет, и вновь принимается за поиск. — Нашла! — наконец восклицает громогласным голосом подруга, быстро подбегая к дорогому гостю. — Яга… Ты же знаешь, что не могу я себя в зеркале видеть, — с укором отвечает Кощей, наблюдая, как отблески света отлетают от слегка погрязнившегося зеркальца. — Я тебе, дурень ты эдакий, смотреться не предлагаю, — на манер друга отвечает женщина, пихая в чужие руки предмет. — Когда тоскливо душе твоей бессмертной станет, подумай про своего мальчишку, да посмотри на гладь зеркальную. И увидишь что будет. Бог обводит взглядом неказистую вещицу, но все-равно благодарит Ягу за заботу и помощь. — Мы с тобой, Кощей, вместе многое прошли, — машет рукой женщина, поводив седыми бровями. — Знаю тебя, как облупленного! И взгляд твой даже на меня грусть нагоняет. Бессмертный закатывает глаза, опадая тяжелой головой на возложенные руки и тихо стонет, вызывая новый женский хохот.***
Громкий вскрик проносится по избе, вынуждая домочадцев подпрыгнуть на своей кровати. Глава семейства, свесив руку с кровати, чуть было не свалился на пол, а маленькая девчушка и вовсе юркнула под одеяло от испуга. Возможно, даже за пределами дома был слышен зов о помощи. — Сын! — удивляется мужичина, присев подле чужой кровати. — П… — мычит мальчишка, силясь что-то сказать. Осознает: горло пересохло, словно он не пил воды студеной летами напролет. — Очнулся, — неверяще продолжает отец, и, наклонив голову Ивана, протягивает к дрожащим губам стакан с водой. Тот жмурится от резкой боли в горле, давится в попытке сделать глоток и шмыгает носом, когда вспоминает как это делать. — Как ты? Слаб еще совсем, — глава семейства проводит по чужой руке, но мальчишка совершенно не ощущает прикосновения. — Что…что со мной? — златовласый пытается пошевелиться, но не осиливает даже шевеления рук. Неприятным комом зарождается в груди паника. — Ты…утром однажды…ночей пять тому назад…не проснулся, — мужчина отставляет опустевший стакан на пол и машет дочке, чтобы та шла спать. — Как…не проснулся? — удивляется в ответ Иван, вновь пытаясь пошевелиться. — Тихо-тихо! Не бузи, — успокаивает того отец, приподнимаясь с колен. — Спал ты крепким сном, Иван. Всех звали. Никто помочь не мог. Искал я Тамару, гадалку нашу, да только… — Что? — наконец Ивану удается взять свое тело под контроль и тот, ухватившись за крепкую полку, приподнимается и упирается спиной в стену. Отец устало выдыхает, вновь опускаясь на колени. — Когда с тобой этот ужас приключился, я на чувствах к ней побежал. Думаю, она то точно должна помочь. Вижу — дверь нараспашку. Забегаю — окрикиваю ее. И нет ответу. Тишина, — взгляд ясных голубых мужских глаз падает на руки, лежащие на коленях.— Подумал я тогда: «Коль молчит, а дверь то открыта, поищу ее по избе, вдруг что неладное случилось. Захожу я в ее покои, — отец запинается, проводит рукой по покрывшемуся морщинами лицу, задерживает пальцы на переносице и продолжает рассказ. — А она…смотрит на меня пустыми глазницами, да кистями кровавыми без пальчиков тянется. И хрипит: «Помоги мне, друг ясный.», — по комнате разносится тяжелый вздох. Иван водит глазами по фигуре отца, перебегает на темную улицу, показавшуюся между тканью шторок и тихо всхлипывает. Наконец, когда сердце перестает болезненно сжиматься, шепчет: — А сделал это…кто? — рука слабо сжимает одеяло, вихрем лежащее на ногах, цепляясь отросшими ногтями за ткань. — Говаривают, что видели стаю воронов над ее домом. А рядом с полуживым телом я нашел маленькую иголочку. Словно…проклял ее кто-то, — Иван опускает голову, закрывая глаза. Потоком мыслей ограждает свой разум от живого сна, что видел неделю. Внутри болезненно екает, волна колких ударов пробегается по всему телу, вызывая дрожь от якобы холода. И замечает как жжет кисть, когда заботливая отцовская рука норовит потрепать золотистые локоны. Он отводит голову в сторону. — Не трогай меня, отец, — холодно отзывается тот, отводя сонный взгляд. — Никто не посмеет меня касаться. Хмурый взгляд бежит по сгорбленной фигуре, непонимающе мигает и вскоре исчезает из комнаты, желая отроку мирных снов. Наутро, народ деревенский, завидев живого и здорового мальчишку, что смог так быстро после долгого сна подняться с замызганной потом постели, удивленно охал и ахал, поздравляя отца с празднеством. Словно вторым рождением одного сына. А к вечеру и вовсе решил отпраздновать это громкими радостными песнями, да танцами чудесных дев, что взглядами своими пытались зацепить внимание Ивана хоть на минуту. Но тот был непреклонен. С хмурым видом наблюдал, как друзья, налягая на крепкую бражку, выплясывали вокруг костра, как отец, усаживая зевающую сестренку на свое крепкое колено, продолжал увлекательный рассказ, как яства пышные вмиг исчезали с крупного стола. Он улыбается лишь тогда, когда веселые ребята, присаживаясь рядом на скамейках, одаривают его множеством слов о тоске по златым власам и голубым очам, обнимают в порывах веселья множество раз. Смеется от рассказов о деяниях юношеских, что пропустил, оказавшись в крепком сне. И удивляется новостям, которые так неожиданно резали по многострадальному молодому сердцу. В руки попадает бокал с крепленым красным вином, но Иван, не задумываясь, отхлебывает малость, уходя в разговоры с головой.***
Тяжелый вздох прорезает тишину усыпальницы, что сейчас освещена лишь огнем из чаши, возложенной на полу подле окна. Раздраженным взмахом тонкая рука посылает хрупкое стекло на мягкость одеял, а хозяин уходит прочь, исчезая в темноте коридоров. До этого счастливое лицо мальчишки по ту сторону заколдованного зеркала, резко сменяется на смурное. Он уходит в свои мысли, погружается в глубокие думы о том, чье спрятанное сердце бьется в болезненной судороге от несчастливой любви. И постепенно гаснет в тоске, словно светлячок, что сгорел от собственного света.