***
Морозный холод клубом пара выходит из приоткрытого рта. Каштановые волосы, ворохом крыла орлиного спускаются до самых бедер, а саму голову украшает тонкая золотая корона, то и дело поблескивающая при свете полной луны. Фиолетовые глаза, дорогим камнем светящиеся в ночи, пробегаются по собственному отражению в множестве зеркал. Плечи, слегка приподнятые к шее, мерно опускаются, оголяя тонкие черты ключиц и окружности грудей, сокрытых за пышным серым платьем, подол которого, словно у невесты, волокся вослед за хозяйкой. — И пепел падает с небес… — мирно напевает тонкий женский голос, расходится эхом по золотому ночному залу. Обрамленная множеством колец, рука медленно ведет по мраморной колонне, запуская по ее глади морозные узоры. Она поднимает взгляд своих очей и спустя мимолетное мгновенье с потолка осыпаются снежинки. И каждая совершенно иная, нежели предыдущая. — В моей спине твоя стрела, — она приближается к чужому портрету, всматривается в родные зеленые глаза, в вечном хаосе черные волосы и задорную улыбку. Рука пробегается по холсту, переходит на узорчатый лук, крепко закрепленный на своем месте и слегка задевает одну из стрел, роняя на каменный пол. Острый наконечник, с окровавленным металлом блестит на холодном полу, привлекая внимание. Тонкая нога, до этого оглаживающая поверхность, элегантно, одними маленькими женскими пальчиками, поднимает предмет. Руки быстро перехватывают его, а глаза с интересом пробегаются. Женщина хмыкает. Стрела возвращается на родное место. — И перед вами занавес, — внезапный ветер шевелит массивные бордовые шторы, а до этого закрытые окна распахиваются настежь, разнося по залу сугробы блестящего снега. — Закроет глаза чужого сюжета, — каштановые волосы намокают от серебра, спускающегося с потолка. Она переводит взгляд к окну и приближается, засматриваясь на местные красоты. Но не успев дойти, отскакивает от резко захлопнувшихся створок, словно черная кошка, почти что шипя на виновника шума. — Довольно, Мара, — безэмоционально произносит господин, заводя напряженные руки за спину. Женщина ласково улыбается и, преклонившись перед Кощеем, щелкает тонкими пальцами. Снежная белизна бесследно исчезает. — Мой друг, — бледные губы едва шевелятся, а глаза, моргнув представляют чужому взору потухшие, словно волчьи, серые глаза. — Я ждал тебя боле позже, предполагал, что успею подготовиться, — он разводит руками. — Ты знаешь. Не могу я долго в твоем пристанище находиться, — она уводит взгляд в сторону, поднимает глаза к массивной люстре, обрамленной тысячей алмазов. — Как жизнь твоя вечная? — господин хмурится, не сводя глаз с гостьи и, немного погодя, отвечает. — К делу, Мара. У меня нет времени с тобой разглагольствовать, — она оскорбленно метает взгляд в сторону, осмысливая сказанное. — Не кажется ли тебе, мой верный супруг, что жестоко ты поступил с мальчишкой, чья мать сейчас в твоих руках? — Она давно уже не со мной. Ушла восвояси, — он поправляет халат, скрывая за тканью налившуюся ярким цветом чужую метку. — И не супруг я тебе вовсе. — Нет, не супруг. Только… — женская нога тихо ступает по камню, приближаясь к хозяину. «Так лишь мертвецы ходят», думает про себя Кощей, уводя взгляд. -… сердце твое не на месте, — рука пробегается по чужой груди, оттягивая край ткани в сторону. Фиолетовые укусы, оставленные нежными губами, сейчас заметно опухали. — Ты заполонить его чужой любовью пытаешься. Да не получается, — женские глаза вновь мигают, переходя в фиолетовый. Кощей поджимает губы. Сколь дней и ночей ни прошло, сколь прекрасных по красоте своей дивчин бы не сменилось в его ложе, да сколько страсти бы он не испытал, все — равно во снах приходит счастливо улыбающийся златовласый мальчишка, своей горделивостью напоминающий голосистую птицу Павлин. — Играешь ты, Мара, с хищником свирепым, — мужской голос басом отражается от каменных стен, а обозленные на гостью глаза быстро бегают по женской фигуре. — Коль все у тебя, уходи. Не желаю видеть я твоих глаз, да дыхание ледяное ощущать. Будь что плохое, к Яге путь держи. Она подскажет тебе как быть, — мужчина быстро разворачивается и мигом исчезает, оставляя гостью в одиночестве. Печальным взглядом она еще долго смотрит вослед своей давней любви. — Пепел сдует свежий ветер… — заканчивает песню чудесный голос, а фиолетовый взгляд пробегается по закрытым окнам. Вмиг те разлетаются, осколками осыпаясь на пол. Метелью спускается снег, а холодный ветер обрывает дорогие полотна штор. Свирепым движением руки вздымаются вверх острые стрелы, а после вонзаются в полотно картины. Зеленые глаза накрывает ледяной металл наконечников.***
Грудь мерно вздымается, вызывая жгучую боль на коже. Иван переводит взгляд на белую рубаху, замечая красные потеки на той. Дрожащие руки цепляются за низ одежды, срывая ту с дрожащего торса. Легким свечением искрятся на коже руны, освещая не только то, что извне, но и крепкие кости ребер, бордовые внутренности, разгоняющие между собой кровь, и контрастные вены, что многовековым древом расползаются по всему телу. Пальцы касаются ран и тут же отдергиваются, обожженные ядом. Мальчишка стонет, переводя взгляд на окно в попытке отдалиться от ужасной боли, терзающей молодое тело не первую ночь. В груди тихо бьется маленькое сердце, напоминая.ВСЕ ЕЩЕ ЖИВ
Иван засматривается на верхушки статных елей, тенью выделяющиеся из вороха таинственного леса. Задумывается. Сколь душ было загублено ласковой рукой любовника? Сколь сердец разбито от внеземной красоты его? И сколь Иван сможет продержаться в тоске от одиночества. После пробуждения он стал иным. Мало ел, почти не спал, не говорил с друзьями и категорично запрещал прикасаться к себе.Но не ей.
— Иванушка, — карие глаза, обрамленные пышными ресницами, смущенно пробегаются по чужим приоткрытым глазам, вынуждая делать вдох лишь через раз. Он сжимается в немом крике, ненавидя весь свет и мрак, любовь и ненависть. Лишь мысль о глубоком сожалении пробегает между думами, вынуждая подняться с кровати. Фигура юноши останавливается на середине комнаты. Он обхватывает себя руками. Невольно вспоминает. — Дарьюшка, — ласковые руки осторожно ложатся на тонкую бледную шею. Девичье тело вздрагивает от легкого прикосновения, а на щеках выступает легкий румянец. Иван улыбается ее скромности, совсем теряя голову, забывая КТО он. Златовласый поднимает свои руки, долго смотрит на них. Быть может, если бы он не сбежал от нечистой силы, то и жизнь его была иной? Быть может, руки эти не были, словно яд змеиный. А губы юношеские не стали бы кинжалом, глубоко вонзающимся в сердце? Первая любовь. Чувственная и неудачная. Она скрепляется поцелуем, а размыкается лишь смертью. Они скрепили свой союз, не выпрашивая у Богов разрешения. Не задумываясь о том, насколько жестока госпожа Судьба. Иван прикусывает губу, оседая на колени. Он помнит, как исходили судорожным кашлем друзья, позволившие себе обнять друга. Помнит, как, получивши свой заветный поцелуй, давняя возлюбленная вмиг онемела, а некогда русые волосы осыпались старой метлой. Помнит… — Я люблю тебя, Иванушка! — девичий крик прорезает деревню, вынуждая прохожих обратить внимание на раскрывшуюся сцену. …как поменялся взгляд девушки, когда драгоценный воздух перестал поступать в глотку, удушая. Как судорожно дергалось молодое тело, попутно извергающее зловонный гной и кровь. Как на некогда мягкой коже стали появляться рубцы и кровавые разрезы. Трава окрасилась в бордовый цвет, а Иван не смог ничего сделать. Так и стоял в немом молчании, блюдя на мгновенное увядание младой розы. Его розы. Он помнит яркий огонь и людские слезы, запах сожженных благовоний и травяного чая. Помнит, как разрывалось сердце от закрытого соснового гроба, медленным потоком опускаемого на дно глубокой ямы. Помнит, как синими языками опоясывал вечную кровать покойницы холодок. Юноша всматривается в густой лес. Юркий язык пробегается по губам, обрамляя их сухость влагой, а зубы резко сжимаются, скрипя. Он слышит шепот деревьев. Тихий гул, что огромным потоком пробегается от ели к иве.ЗАКЛЯТИЕ ЛЮТУЕТ
Иван уверен: даже русалки в некогда любимом озере сегодня сидят на самом дне, не выказывая своей красоты при свете полной луны и любви обетованной к забредшим душам. Некогда спокойное сердце, теперь прокалывается тысячами длинных игл, болит. Фигура, содрогаясь, заходится в тихих рыданиях. Сколь душ будет еще загублено рукой Ивана? Сколь сердец разобьется от тайны насущной? И сколь Кощей сможет продержаться в тоске без своего возлюбленного? Вскоре ноги сами несут мальчишку на крыльцо. Словно заботливая рука матери, ведут в нужную сторону, показывают верный путь. Сегодня пятая ночь подле потери болезненной. Ночь, освещенная полной луной. Таинственной и прекрасной в жутком понимании множества нечисти, что заселяет местные леса, озера и даже небеса. — Коль хочешь ты видеть меня, Кощей, — шепчет в темноту ночи Иван и достает острый нож, что так кропотливо создавался его же руками. — Так прими эту скромную жертву. Тишину прорезает сдержанный вскрик. Руки омывает вязкая, жгучая кровь. Иван прикрывает рану руками, умоляя себя потерпеть. Вскоре, после нового резкого движения острием ножа, совсем маленький кусок мяса все же падает на притоптанную живую траву, призывая Богов принять дар. И они не заставляют себя ждать. Грузная лапа медленно ступает на холодную землю. Грозный рык проявляет гостя среди пышных берез, вынуждает обратить внимание, отдать честь, упав на колени. И Иван падает. Устало преклоняется и покорно опускает златовласую голову, что способна осветить самую кромешную тьму. Голубые глаза накрывает тьма отяжелевших век. Он ожидает верной смерти, но получает лишь мокрый холод на щеке. Волчьи глаза выражают полное спокойствие, холодную сдержанность и умиротворенность. Длинным массивным носом зверь касается мягкой юношеской щеки, ведет к волосам и слегка прикусывает ухо. Новый шепот проходится по лесу. Кажется, даже птицы, ощутив кислый запах смутной ночи, взборонились в своих гнездах, пробуждая дневных хищников.мало
МАЛО
М А Л О
Шепчут жители леса, выглядывая из-за разномастных стволов деревьев. Неизменная волчья поступь шелестит иссушенной солнцем травой, оставляя мальчишке пространство. Дрожащая рука сжимает рукоятку ножа, поднося холодный металл к бледной коже исхудавшей кисти. Дергает в сторону, оставляя за собой тонкую красную полосу. Звучит болезненное шипение, словно опасная змея предупреждает об наступлении. Потухшие голубые глаза поднимают свой взор на зверя, но тот остается неблагосклонным. Лишь пристально наблюдает за струящейся кровью, крыльями носа улавливая сильный металлический запах. Новый порез остается на дрожащей в судороге и напряжении ноге. Иван слышит, как расходится кожа и мясо, ощущает множественные заинтересованные взгляды животных, странным образом в нужный момент вышедших из густой тьмы леса. Выдыхает. Оставляет еще рану на проступившем от тяжелого труда прессе. Сквозь стиснутые зубы царапает опухающие края, выпуская сгустки бордового месива. Тошнотный ком подступает к горлу, когда боль усиливается. Она поглощает, уничтожает всю волю и волнение. Иван вновь всматривается в желтые глаза напротив, желая увидеть в них удовлетворение. Сердце колотится, словно пташка в маленькой клетке, что, колотясь об твердый металл, ломает свои крылья. Блестящее лезвие медленно плывет по воздуху, опуская со своей остроты капли молодой крови, и ласково касается пульсирующей вены на шее, соблазнительно надавливает на кожу, намереваясь оборвать тонкую нить жизни. Хладнокровный зверь предупреждающе рычит, а массивное тело дергается, вызывая на молодом лице легкую улыбку, когда тонкая струйка крови все — таки пропускается через надрез. Дыхание становится глубоким, громким и пугающим. Так дышат только те, чья жизнь оказывается на краю безмятежной пропасти. Дрожащей окровавленной руки касается теплая. Забирает оружие, откидывая то в сторону, закрывает сочащуюся на ноге рану, вызывая тихий «ох» и нежно подтягивает к крепкой груди. Мягкие губы касаются нежной гусиной шеи, пропуская табун мурашек по коже. Иван обессиленно обмякает в чужих руках, позволяя себе минутную слабость. — Зачем же так жестоко, — усмехается бархатистый голос. — Затем, что жестока судьба, сведшая наши линии на ладонях, — хрипит в ответ мальчишка, сонными глазами всматриваясь в исчезающие тени жителей леса. — Не судьба жестока, а я, — зеленые глаза быстро пробегаются по чужому телу, выискивая другие раны. — Чуть не опоздал к тебе, дурак, — взгляд падает на орошенный кровью металл, отчего Кощей встряхивает головой, уводя наваждение прочь. Угольные волосы прядями опадают на ласковые щеки, щекочут, но ни слышно ни смеха, ни попыток протеста. Лишь мертвая тишина, зародившаяся вокруг двух фигур, мирным объятием слившаяся у крыльца отеческого дома. — Я просто хотел домой, Кощей, — скупая слеза стекает по мягкой щеке, падает на торс, солью обжигая потревоженные раны. — Я знаю, Ярило мое, — Бог грустно улыбается, крепче обнимая податливое тело. — Только сердце мое по тебе кровью обливается. Никто не мог пробудить во мне пламя. А ты смог. — А зачем страдать заставлял? — голова дергается и взгляд голубых глаз падает ровно на чужие, глубокие зеленые. С золотистой крапинкой, еле заметной на неестественных волнах радужки. — Потому что сам страдал, — тонкие губы содрогаются, а помутневший взгляд скрывается за тяжелыми веками, по уголкам глаз выпуская маленькие капли соленой воды. Иван удивляется, а после ласково улыбается, слабой, словно камышовый пух, рукой касаясь острого подбородка. — Коль я бояться тебя перестал, так и ты не бойся, — неосознанным порывом Кощей крепко обнимает чужое тело, опадая отяжелевшей головой на угловатое младое плечо. Иван сглатывает вязкую слюну, стараясь заглушить ноющую боль. Легким движением оглаживает шелковые волосы мужчины, а после ведет рукой по крепко сжатым на собственном теле рукам, касаясь обжигающе холодного металла множества колец судорожно сжимающимися пальцами. Последний взгляд падает на яркое блюдце полной луны. Темная мгла тяжелым одеялом накрывает сознание.