***
Неглубокий вдох. Шаг, два, три. Выдох. Глаза молниеносно пробегаются по лесу, цепляются за любую мелкую деталь. Крепкая нога ломает под своим напором множество веток. Тело движется вперед. Острый томагавк врезается в древесину растения, стоящего не так далеко от убегающей жертвы и тут же опадает на мокрую землю. Хищник рычит, хватается за рукоятку орудия и вновь устремляет взор обезумевших зеленых глаз. Резким потоком просыпаются животные инстинкты, вынуждают слышать, видеть, ощущать. Он чует кровь. Видит страх. Слышит шаги. Цепкие руки, ногтями царапая кору, позволяют подняться на массивную ветку дерева, а ловкие ноги уже вовсю переступают, позволяя бесшумно следовать за жертвой. Вдох сквозь стиснутые зубы, юркий язык пробегается по сухим губам и не менее быстро пропадает в тепле рта. Мальчишка загнанно дышит, прячась за очередным массивным стволом сосны, пытается перевести дух и понять: куда же бежать дальше. Испуганные карие глаза осторожно выглядывают из-за прикрытия, но не находят преследователя. Облегченный стон пробегается по затихшему вмиг лесу. Он замирает. Острое лезвие мягко проходится по молодой коже, оставляет легкий порез, вынуждает подчиниться. Голова, обрамленная редкими грязными волосами, медленно поворачивается к мучителю, а испуганные глаза изумленно поднимаются. Дрожит нижняя губа, голос силится произнести хоть что-то, но получается лишь несвязное мычание. Статная рука поднимается к щеке. Обводит мягкость, пухлость кожи, после резко прижимая голову к иссушенной коре дерева. Разгневанный взгляд взметывается, касаясь зеленой радужкой дрожащих рук, держащих в себе притупленный нож. Медленным движением он оказывается в плоти хищника, но не вызывает ни боли, ни страха. Ведь он и есть смерть. Нож отлетает прочь, неведомой силой прижимаются к дереву руки, запястьями накрест сложенные друг на друга, а тонкий вскрик все-таки проходится по молчаливости леса, прорезает слух. Охотник хмурится от перепадов звуков, но ничего не говорит. Лишь достает из пояса короткую стрелу, окаймленную множеством рун, да вытаскивает из-за статной спины узорчатый лук. И только тогда произносит: — Сердце твое сгнило, покуда демоны тобой правят, а не голова твоя. И мир весь обозлился на душу твою, ибо черней оказалась даже смерти, — ноги медленно переступают по мху. Тот в свою очередь прогибается под тяжестью обуви, но уже оказавшись вне плена массивных ботинок, вновь поднимаются, протягиваясь мягкими маленькими листочками выше к небу. Охотник оборачивается к жертве. Смотрит ровно в глаза, вынуждая молодое тело дрожать от страха. Свист стрелы. Громкий взвизг пробегается по лесу, но за его пределы не уходит. Мужчина поднимает свой взгляд в пасмурное небо, заслышав крик множества ворон, и тут же опускает его обратно. Наблюдает, как горячая молодая кровь большим потоком стекает по содрогающимся рукам, пропитывает своей бордовой тягучестью серую рубаху и приятно обволакивает волосы, большими каплями пробегаясь по бледным щекам. Мальчишка стонет, хрипит и молит. Просит пощадить, жалобно извиняется, даже молится. Только смысл молиться Богам, что давно о творениях своих позабыли? Совсем скоро уже умершее, многострадальное тело найдут родные. Пьянчуга-отец и блудница-мать. Но ни расстройство, ни жалость не коснутся умерщвленного мальчика, покуда такова его судьба. Он возвращается домой ближе к ночи. На пороге дома опадает в теплые объятья, обессиленный и убитый внутри, и исчезает за массивом входных дверей. — Я уже приготовил тебе ванную. Сейчас схожу за халатом и вернусь, — заботливо щебечет возмужавший голос. — Залезай пока в воду, — мальчишка неугомонно мечется между шкафчиками и керамической просторной ванной, пока его не останавливает сам мужчина. — Вань, — голос звучит хрипло. Словно иссушенное безводными днями горло, сейчас болезненно пытается вымолвить хоть что-то. И это действует на мальчишку. Он успокаивается. Медленно приближается к своему господину, тонкими руками разматывая завязи на черной рубахе. Помогает снять колчан, убирает прочь томагавк, а оставшиеся стрелы откладывает — яд уже успел испариться с холодного металла. Голубые, как ясное небо, глаза видят все: кровь на рукавах, порезы на шее, а после совсем не удивляется глубокой ране на торсе. Прямо на месте сердца. Он норовит дотронуться до успевшему немного затянуться повреждению, когда оказывается перехваченным цепкими руками. Сердце начинает загнанно стучать. Словно просыпается инстинкт, что конфликтом своим вечным постоянно занимал все мысли. Сознание кричало: «беги», душа умоляла: «останься». Иван рвано выдыхает, не силясь поднять взгляда, ощущает, как табун мурашек быстрым потоком пробегается по тонкой коже, вызывает гусиную кожу, заставляет вздрогнуть. Заботливые руки привычно холодные, а губы сухие, ласковые. Они утопают в одном омуте. Только этот без чертей, ибо в нем сам владыка смерти. И кто мог подумать, что сильнейший Бог, способный возрождать и убивать, в качестве дорого злата выбрал юного мальчишку, ставшего чем-то большим, чем просто предмет? — Не думай об этом, — просит Кощей, опуская чужие руки. Иван лишь тихо фыркает, не отводя взгляда от источающей кровь раны, а после и вовсе исчезает в длинных запутанных коридорах. — Сегодня приходила странная женщина, тебя спрашивала, — голос мальчишки преламывается, когда нога переступает порог между одной и другой комнатой, и Кощей грустно улыбается, замечая как быстро грубеет тембр. Взрослеет дитя. — Назвалась Ягой, но совсем не похожа на нее. Черноволосый тихо хихикает, наблюдая как смущенно отводит взгляд Иван, заприметив его нагое тело под гущей горячей воды. — Женщина седовласой была? Кивок. — Шутила еще…бесстыдно? Еще один кивок. — Тогда точно Яга, — мужчина запрокидывает тяжелую голову, ощущая томный взгляд на себе. — А хотела что? — Новость сообщить какую-то, да и…ты за мной следить просил? — глаза накрывают отяжелевшие веки, а легкая улыбка спадает с лица, оставляя то в безучастной маске. — Я не могу знать наверняка. Не могу идти на произвол судьбы, а тебя тут оставлять одного, — наконец, после мучительной минуты молчания, выдает Кощей, расслабленно опуская руки в воду. — В твоем царстве множество слуг и ты думаешь… — исходит возражениями мальчишка, совсем не замечая чужого тихого стона. — Довольно, — резко прерывает недовольства низкий баритон мужчины, а зеленые глаза хмуро впиваются в чужие и Иван послушно замолкает. — Я…полотенце…достать нужно, — голос звучит тихо, наравне с капелью шумного дождя, дребезжащего за окном. Свечка около ванны вздрагивает и тухнет. Кощей молча наблюдает, как тонкие запястья искрятся рунами, как сводятся рельефные лопатки на спине под длинной белой рубахой и тонкие, немного женственные ноги вытягиваются на носочках в попытке достать кусок махровой ткани. — Раздевайся и иди ко мне, — не просьба. Приказ, произнесенный тихим, но властным голосом. Иван вздрагивает, роняя целую стопку чистого белья и Кощей улыбается на такую реакцию. Тело остается неподвижным, словно мальчишка долго что-то обдумывает. — Иван. — Как скажешь, — дрожащие руки нелепо промазывают по маленьким пуговицам, отчего Бог лишь закатывает глаза и вновь, с легким характерным звуком опускает затылок на плоскую поверхность купальни. — Иди сюда, — не выдерживает Кощей, поднимая уставший взгляд на возлюбленного. Тот лишь глупо хмурится, но опускает руки и медленно забирается, переступая скользкие бортики. Рубашка быстро намокает, заставляя дрожать уже от холода. Заботливые руки, обрамленные кольцами, что сейчас цепляются за мягкую ткань, медленно расстегивают чужое одеяние, освобождает от оков. Иван задерживает дыхание и опускает низко голову, ожидая вопроса. — Что это? — Кощей не заставляет долго ждать. Спокойно спрашивает, усаживая мальчишку на свои бедра, стягивает намокшую белую ткань и небрежно выбрасывает ее за пределы купальни. — Неудачно потренировался, — оправдывается юнец, пытаясь прикрыть неглубокий порез на левой груди. — Серьезно? — бровь скептически приподнимается, а намокшие черные волосы неприятно липнут к разгоряченной коже. — Ты? Неудачно? — Иван недовольно поднимает взгляд, оказываясь почти что нос-к-носу с Богом и тут же, смущаясь, отводит взгляд. — Да, неудачно, — продолжает врать мальчишка, хмуро разглядывающий не поднятую одежду. Он никогда не любил беспорядок. Порой Кощей сравнивал его с примерной хозяюшкой, на что получал в ответ под дых или, того хуже, неприятное молчание. Юркая рука пробегается по груди, поднимается вверх, обводит ореолы сосков и останавливается на лебединой шее. Она кажется напряженной, натянутой, словно струна старой домры, что прекрасной музыкой способна упокоить даже гнев самого Горыныча. — Посмотри на меня, — вновь приказывает Кощей и Иван послушно отзывается, переводя задумчивый взгляд на господина. Длинные пальцы пробираются в золотые пряди, сжимают, тянут, бегают короткими ноготками по нежной коже, вызывая дрожь в теле. — Целый день о тебе думал, — признается черновласый, опуская другую руку на впалый живот. Звучит судорожный вдох. — Это…странно, что ты думал обо мне на охоте. Настолько одолели животные инст…ах… Рука властно сжимает промежность, вынуждая прекратить поток не скрытого сарказма и укора. Иван прикрывает глаза, но Кощей все-равно замечает в них яркий огонек. — Да, Иван, когда я убиваю, то становлюсь очень возбужденным, — он замечает румянец на мягких щеках. — Ты эту молву услышать хотел? — Я… — начинает было говорить Иван, но вновь оказывается прерванным. Простая дверь, созданная из темного дуба, с легким скрипом открывается, представляя чужому взору влюбленных, решивших уединиться в холодную ночь. — Господин, — приторно весело звучит голос давней подруги. — Здрав бу…ой…русским духом как несет, — кашляет женщина, уводя все веселье на задний план. Беспардонно она присаживается на мягкую софу, наблюдая за изумленным взглядом голубых и совершенно отрешенным зеленых глаз. Звучит минута тишины, пока тело мужчины не сотрясается от смеха, отчего юноша вздрагивает и краснеет сильней. Женщина поправляет свои седые волосы в подобии прически и легко улыбается. — Яга! — с укором звучит веселый голос, а взгляд падает вначале на подругу, а после вновь переходит на молодое тело. Иван зло смотрит то на одну, то на другого и Кощей быстро осознает: обиды не миновать. — Неужто новости не подождали бы? — Кощей ведет рукой по чужому торсу, за что получает звонкий хлопок и тут же отдергивает кисть. Мальчишка выползает из ванной, поднимая с пола несколько вещей. — Коль хочешь, чтоб подождали новости твои, так и потеряешь все. И царство, и жизнь, — Бог прогибается в спине, хруст костей пробегается по комнате, вынуждая мальчишку жмуриться от неприятных звуков. — И злато свое, — движение прекращается. Весь мир словно застывает от единой фразы. — Не понял мысли твоей, — Кощей хмурится и Иван пугается резкой смены настроения. — Гостья твоя недавняя обиду глубокую держит, — седовласая водит рукой по мягкому бархату обивки софы, разглядывает свои ногти и водит ногами, покрытыми множеством синих вен, по приятному на ощупь кафелю. — Мара? — тихо шепчет догадку мужчина и тут же освобождается от оков успевшей остыть воды. — Что она удумала? — Кощей оборачивается к подруге, взглядом моля не томить с ответом. Но женщина на вопрос лишь отрицательно кивает. Ее лица касается нескрываемое сожаление и легкая боль от знания итога всей истории. Ее дар и ее проклятие. — Этого не избежать, друг мой, — голос звучит хрипло, наравне с тяжелым вздохом зеленоглазого. — Так же, как сегодняшний мальчишка не мог избежать твоей стрелы. Так же, как твой…не убежал от тебя. Это ваша судьба. Иван переводит свой непонимающий взгляд с женщины на возлюбленного. Повторяет движение, но не получает ответной реакции. — Что нам ждать? — наконец, он подает голос, вынуждая присутствующих вынырнуть из глубоких дум. Сердце загнанно стучит, взволнованно бьется в грудной клетке, просит утешения, но не находит желаемого. — Ты же знаешь…кто такая Мара?Тонкая рука пробегается по побеленной стене, оставляя за собой грязный след слегка свернувшейся крови. Постепенным движением разные линии преобразуются в ужасный знак, вызывающий холодный липкий пот на коже.
— Ну…богиня смерти, нет? — неуверенно начинает Иван.Бархатистый голос напевает едва знакомую мелодию, а взгляд фиолетовых очей бродит от изощренно исписанной стены к бездыханному обезглавленному телу, заинтересованно выискивая что-то нужное.
— «Блудить, як якась мара», — шепчет черноволосый мужчина, завязывая халат покрепче.Подол длинного серого платья волочится вослед хозяйке, но не пачкается в стекшей на пол луже крови. Призрак осторожно присаживается на край маленькой кроватки, а тонкие ноготки мягко ложатся на бархатистую щечку девчонки.
— Она сам страх, — произносит Яга, поднимаясь с нагретого места. — Ночной кошмар, ужас, наводящий порчи, уничтожающий все на своем пути, Иван, — продолжает вослед подруге Кощей, опуская тяжелый взгляд на серый пол.Рука легко ведет вниз, ощущая, как содрогается под магической силой детское тело, и с нажимом давит на грудь. Девочка, словно маленькая рыбка, открывает свой рот в немом крике.
— Его жена, — Яга смотрит на Бога пристально, словно заглядывает в нутро давно изученной души. Иван изумленно дергается и быстро отводит свой взор, хмурясь пуще прежнего.По маленьким щекам бегут слезы, а некогда бледное, спокойное лицо, покрывается мертвецкой синевой. Фиолетовые глаза светятся радостью, легким счастьем. Улыбка вновь ложится на прекрасное женское лицо.
— Виновница бед. Смерть людей и скота, болезни и судьбоносные ужасы…она несет за собой тьму, как и все мы, — заканчивает рассказ Яга, приближаясь к выходу. — Что делать далее, решать Вам. Но тебе, Иван, — в голубых глазах проносится страх. — Крепиться нужно.Когда тело перестает трепыхаться, бездыханным пером опадая на мягкой кровати, все вокруг темнеет. Тухнут свечи и в испуге кричит скот в хлеву. Откуда-то доносится ужасный людской вопль вперемешку с хрустом костей и звуком разрывающейся плоти. Огненным пламенем загорается знак на стене и дуновением ветра легко воспламеняется одежда на мертвых телах.