***
Он слушает мерное дребезжание грузных каплей по старому настилу крыши, тоскливо всматриваясь в широкие дали лесов, простирающихся до самого озера. Медленно ведет по холодному стеклу тонким пальцем и наблюдает, как несколько каплей ползут вниз, вовлекая за собой множество им подобных. И просит мысли угомониться. Просит уйти из сердца тоску и легкую боль, страх перед неизвестностью и обещанием новой знакомой об мрачной судьбе. Тяжелый вдох звучит после не менее грузного раската грома, вынуждая другого мужчину вздрогнуть. Взгляд зеленых очей быстро пробегается по камину, теплому заморскому ковру на полу и, наконец, останавливается на напряженной спине мальчишки. Кощей норовит вымолвить хоть что-то, разрезать противно пищащую тишину, но оказывается опереженным. — Жена, значит… — голос звучит тихо, по-детски грустно, отчего Бессмертный поджимает губы. — Судьба решила за нас, — он не пытается оправдать себя. Говорит четко и только правду. — Ну коль судьба… — холодная рука уверенно ложится на тонкие губы, заставляя замолчать. Юнец заходится в испуганном глухом вскрике и уже было собирается брыкнуться, когда горячее дыхание убаюкивающе касается края уха. — Самое дорогое злато сейчас в моих руках, — настойчивым движением Кощей прижимает ладонь сильней. — И если ты вздумал обижаться на меня за то бессчетное количество лет, проведенных без тебя…то… Легкий укус приходится на длинный тонкий палец, зубы брякают об множество колец, стирают эмаль, отчего мальчишка болезненно шипит. — То что? — рука быстро отдергивается от такого неожиданного порыва юноши. Иван делает новую попытку вырваться из крепкой хватки рук, но лишь недовольно фыркает, когда задуманная миссия проваливается. Так и остаются два тела в напряженном состоянии. И каждый готов нести оборону, но не нападать. — Вань, — хрипло шепчет Кощей, оставляя свою руку, некогда запретившую говорить, на нежной шее. — Я должен вернуться в деревню, — Бог хмурится, но согласно кивает, прижимая расслабившееся тело к себе. — Не по нраву мне нарекание, что твоя подруга сказ… — горячий поцелуй обжигает кожу, отчего Иван неожиданно для себя заикается. Тело вновь напрягается, вытягивается, как крыло лебединое в раннее утро. — Кощей! Да что с тобой?! — наконец, не выдерживает мальчишка, соскакивая прочь с окошка. — Ты уходишь на охоту и появляешься лишь спустя множество ночей! Весь в чужой крови и хмурый, словно дрался с самим собой! — ворох золотых волос взметается ураганом, но взгляд озлобленных голубых глаз боле притягивает внимание. Словно знакомый холод закрадывается в чужую душу, отражаясь на радужке глаза, выдает свою истинную сущность. — Ты убиваешь людей. Пусть и не невинных! А после пользуешься мной! Словно я вещь. И говоришь ты обо мне, как о вещи. Слова режут по сознанию. Издевательски повторяются в подкорке, вынуждая принимать все за чистую монету. — Я ради тебя родню предал, исчез. И что получаю в ответ? — усталый взгляд пробегается по черным длинным волосам, по неприкрытой мужской груди с едва виднеющимися рубцами давних битв, а после впивается в зеленые очи, вынуждая прочувствовать. — Ты бродишь там, в лесах в поиске утешения, но забываешь, что твое утешение — тут. Бог поджимает губы, опускает взгляд и опирается на излюбленное мальчишкой окошко. — Сколь лет было тому ребенку? — раскат грома почти заглушает вопрос, но Кощей четко слышит его. — Он был…мал, — наконец отвечает мужчина, не поднимая взора. — За что? — юноша медленно приближается к возлюбленному, оттягивая длинную рубаху, а после и вовсе ежится от холода. За дверью слышатся шаги копыт, но спустя мгновение тут же исчезают за шумом дождя. — Иван, прекрати этот глупый допрос, — Кощей хмурится, дернув головой. Еще никто не позволял себе так говорить с ним. Горячая юношеская кровь явно мешала их отношениям. — Я имею право знать, — юноша цедит слова сквозь зубы, то сжимая, то разжимая вспотевшие ладони в кулаки. Одно мгновение. Способное поменять целый цикл событий. Цепкие руки хватают за запястья, больно сжимают, давят большим пальцем на бьющую жизнью вену. Жилистое тело резко сдвигается, по инерции унося за собой мальчишку. Вскоре звучит гулкий удар. Напряженная спина соприкасается с хладом стен усыпальницы, покрытой ночным мраком и шумом нескончаемой грозы. Запястья приковываются к идеально ровной поверхности, отчего резкий выдох выходит из слегка приоткрытых сухих губ. Глаза в глаза. Они, ослепленные яростью, совсем не замечают насколько крепка их хватка друг к другу. Яркая молния облизывает светом напряженные лица, показывая четырем стенам как играют мышцы под тонкой кожей, а после вся округа наполняется всепоглощающим раскатистым громом. Но фигуры недвижимы. — Это моя природа, Иван. И если судьба шепчет мне убить грешника, то это случится. Рано или поздно, — выплевывает свой ответ мужчина, вжимаясь коленом ровно между ног мальчишки так, что тот словно виснет на импровизированной опоре. — Даже если грешником стану я? — губы предательски дрожат, а глаза наполняются соленой водой. Кощей слышит как бьется чужое сердце. Чует страх. И ощущает дрожь рук. Цепкие руки ослабляют хватку, ловким движением сплетаются пальцы. Горячий поцелуй. Долгий, томный. Вынуждающий отступить от животных инстинктов. Отдаться чувствам и горячему теплу, вулканом расползающемуся по нутру. Юркий язык Кощея ласково пробегает по нижней губе, смачивает ее слюной, заставляя ту алеть от прикусов. Иван резко выдыхает. Напор на бедра становится крепче, отчего воздух кажется спертым, тяжелым. Трудно держать себя в руках, когда такое прекрасное и в противопоставление этому — опасное существо властвует, подчиняет, само будучи подчиненным. Как верный пес он ластится к великому Божеству, стоная, прося больше касаний, поцелуев. Поочередно загораются руны, обжигая своим огнем многострадальную кожу. Они мерцают множеством цветов, притягивают внимание. Впервые в жизни Иван ощущает себя таким живым. Но вмиг все меняется. Резким, болезненным потоком разливается океан в груди, давит на сердце и душит своим объятием. Ноги предательски подкашиваются, и мальчишка, в безмолвном крике нелепо раскрыв свои раскрасневшиеся уста, медленно опадает в чужие руки. В глазах мутнеет, словно от ведьмовского отвара, отчего златовласый кажется слепым котенком, что наугад тычется маленьким холодным носиком в пузо матери. Сквозь тяжелую пелену Иван слышит чужой зов, но не силится даже различить звуков, что ворохом вороньим окружили голову. В комнате заметно холодает. Покрываются ледяной коркой стекла окон, а стены становятся блестящими, застывают некогда шевелящиеся шторы и пол обжигает низкой температурой голые стопы ног. Ивана передергивает от холода, легкий пар выходит из слегка приоткрытого рта, а глаза медленно закрываются. Мальчишка медленно засыпает и Кощей знает точно: только стоит глаза закрыть и тут как тут мир мертвых. И ни райских садов, ни беспросветного ада с горящими котлованами, как проповедуют странные новообрядцы, не предстанет перед взором. Лишь пустота и пугающая тишина. Словно вся вселенная, собравшись воедино звездами, планетами и иными измерениями, превратилась в черную дыру. Легкая рубаха покрывается крапинками бордовой жидкости, Ивана вновь дергает в судорогах, а руки сжимаются в кулаки от болезненной рези. Кровоточат руны и стягивается невидимая петля на молодой шее. Бледная нога по-хозяйски ступает на охладевший пол. Каштан волос кажется черным пятном среди серых стен, а белые от вечных морозов губы изгибаются в легкой улыбке. Словно давняя знакомая завидела своего веселого друга. Взгляд серых глаз мирно опускается на почти бездыханное тело. То, в свою очередь, выгибается с протяжным воем, харкает кровью и кривится от жжения. — Так вот что случилось… — руки Бога дрожат, мечутся мысли одна к другой, но ни единого решения не приходит. — Сердце мое, — взгляд очей женских взметается, встречается с озлобленными зелеными и грустно опускается. — Так болезненно было наше расставание. Оставь свой грех позади, — девушка опадает на колени рядом с возлюбленным, уверенно протягивая ладонь к чужой щеке. Кощей замечает остатки крови на кончиках пальцев и под тонкими, но крайне острыми, ноготками. — Ты Ивана грехом не называй, — предупреждающе рычит мужчина, мощным хлопком ударяя по тянущейся руке своей. Девушка всхлипывает, но быстро меняется в лице, устремляя быстрый взор на дрожащий комок. Вновь слышится протяжный визг, распахиваются голубые глаза, а в них мерцает огонь. Всепоглощающий, ужасный и жестокий. — Довольно! — вскрикивает Кощей, махом руки оттаскивая девушку прочь. Заботливые руки ложатся на юношеские плечи, поворачивают на спину дрожащее тело. Ужас охватывает не сразу. Покрытое ожогами лицо медленно опухает, размером с шишку синеет желвака, а потрескавшиеся, синие губы бездыханно раскрываются в немом хрипе. — Кощей! Мы столько лет вместе пробыли. Ничто бы не разделило нас… — Нас разделила ты! — восклицает мужчина, поднимаясь на ноги. — Не убила бы ты то дитя, что в твоем чреве зародилось, так и жизнь была иной, нежели сейчас! — скупая слеза стекает по бледной щеке, Кощей с отвращением фыркает, возвращаясь взглядом к измученному юноше. — Отпусти его. Я любую просьбу выполню. Только пусти. — Ты все еще хранишь ту стрелу, — она прожигает взглядом Ивана. Озлобленно улыбается. — В напоминании о том, что нельзя повторять ошибки, — парирует мужчина, сжимая руку в кулак. Быстрым шагом он оказывается у страдальца, а после шныряет по шее руками, оставляя белесые следы на чернеющей коже. Вскоре звучит глубокий вдох, в недоумении раскрываются помутненные глаза, а руки судорожно царапают кафель, обрамленный каплями бордовой крови. — Так я ошибка для тебя, Кощей? — змеиное шипение пробегается по усыпальнице, а вослед за ним мерцают два фиолетовых огня. Иван вздрагивает.Дыхание.
Руки.
Огонь.
Боль.
— Достаточно пререканий. Иль уходишь навек, иль я твоим жнецом становлюсь, Мара. И в этот раз ни единый бальзам не спасет твое бренное тело. Девушка намеревается было сказать что-то, но тут же смолкает, замечая на себе долгий, тяжелый взгляд голубых глаз. Шаг назад дается тяжело. Словно на ноги надели вьющиеся розы, что шипами своими вонзаются глубоко под кожу. Сердце сокращается быстрей, а дыхание становится иным — замедляется. С щеки опадает легкий серый пепел, открывая чужому взору ряд зубов и кровящих десен. Вослед осыпается кисть, оставляя за собой лишь кровоточащий обрубок конечности. Совсем скоро слышится нечеловеческие крики, зов, мольба. Медленно, как обычно движется карета с тяжелым грузом, поворачивает свою голову Кощей и замечает, как легким движением шевелятся губы Ивана. — Да будь ты проклята навек. Как сжимаются от боли и злости руки, оставляя на ладонях полумесяцы от коротких ноготков. — Будь проклята. Навек. Как прекрасное лицо искажается в маске боли и презрения. И даже опухлость красит этого сильного человека, способного, будучи смертным созданием на одре смерти, обречь на верную погибель того, кто не может уйти в загробное царство. — Прок…та. Нав…к. Тело вновь ослабевает, медленно закрываются глаза, закатываясь наверх. Тяжелый выдох раскатом звучит меж четырех стен. Морозный ветер разносит пепел по обледеневшему полу. Маленький кусочек острия от стрелы тихо брякает и тут же смолкает. Смолкают леса и непогода. Смолкает шум за дверью. Смолкает мир и жизнь.