***
Он медленно вдыхает ночной воздух, шевеля крыльями носа. Выдыхает, приоткрыв рот и медленно поднимает тонкие веки, устремляя взгляд в даль. Там, за кронами деревьев мирно угукает сова, предостерегая местных жителей об пришедшем госте. Водная гладь мельтешит от легкого ветерка, а плеск грузного рыбьего хвоста разносит громкую молву по всему озеру. Он ощущает на себе чужие заинтересованные взгляды, но уперто идет вперед, к небольшому островку, заросшему низкой травой. Длинные ветви ивы серьгами опадают прямо в глубину воды. Ярко зеленые водянистые глаза тягуче медленно появляются на кромке воды, пленяют своей внеземной красотой. Новый выдох. Он хитро щурится, а губы его трогает легкая улыбка. Голова создания резко дергается в бок, открывая взгляду ярко красные, словно огонь, волосы и грубые шрамы, отдаленно схожие с рыбьими жабрами, на лебединой шее. Русалка подплывает ближе и, остановившись ровно у берега островка, мягко улыбается в ответ. — Скажи мне, богиня водной стихии, сколь людей ты уже загубила красотой своей? — девушка улыбается шире, оглаживая мокрые пряди тонкими пальцами, обтянутыми полупрозрачной пленкой. — А не скажу я тебе, молодец, — голос звучит медленно, напевно, ласково, словно заботливая материнская рука оглаживает мягкую щеку. Иван резко меняется в лице, вспоминая покойную семью. Взгляд его почти тускнеет. — Господин идет, друг мой. А знать много — плохо, — девушка щелкает массивным плавником по водной глади, призывая пробудиться других и быстро уплывает прочь, оставляя юношу в одиночестве. Негромкий гул от вороньих крыльев отрезвляет юношу и тот, наконец, переводит взгляд на гущу лесов. Одни мысли сменяются иными. Большим потоком бегут в голове, сводя с ума множеством голосов. Тонкие пальцы охватывают поникшее плечо, сжимают, а после медленно ведут вниз, по рукам, крепкому торсу, останавливаясь на бедре и вновь вцепляются мертвой хваткой, выбивая из легких весь воздух. Крепкая грудь неожиданно настырно прижимается к спине, а острые клыки впиваются в тонкую кожу шеи, вынуждая легкий стон вырваться из приоткрытых сухих губ. — Нельзя с Ундиной так близко общаться, — горячее дыхание обжигает ухо, юноша хмурится и пытается воспротивиться чужой силе. — Запоет и унесет на илистое дно, где одни скелеты, да подводные жуки, — крепкие руки властно притягивают к себе, обездвиживая. — Кощей, боль-льн… — хрипит юноша, задыхаясь от новых поцелуев. Теряясь в множестве ощущений, он не замечает, как статное тело отпрянуло от него. Неприятный холод прошелся по спине, но юноша проигнорировал тоскливый порыв обнять то, что стало настоящим смыслом для жизни. — Что же…пора бы и тут порядок навести, — мужчина оседает на самом краю, долго вглядывается в зеркало воды и Иван готов дать слово, что слышал инакозвучные речи. Едва Бог коснулся кончиком ногтя кромки воды, та сразу забурлила кипящим маслом. Взметнулись по кругу камни и показалось, что даже Ива ожила, собираясь отбиваться длинными ветками от нежеланных гостей, решивших нарушить идиллию. Неподалеку зашипела русалка, за ней поднялась из водного плена еще. И еще. Вскоре за Кощеем наблюдало три десятка существ, злобно (или же болезненно?) шипящих на виновника шума. Тонкая рука медленно опустилась под воду, отчего девушки в ужасе расплылись прочь, но уже спустя мимолетное мгновение ребро ладони разрезает водную толщу и, разбрызгав капли по почерневшей от яда траве, оказывается в воздухе. Иван удивленно вздыхает, замечая толстую, склизкую от ила, веревку, плотную, словно девичья коса. Но после, переведя взгляд на Бога, и вовсе забывает как дышать. Горящие изумрудом глаза резко раскрываются, вновь пугая полудев, чистым золотом горят руны на тонких запястьях, отчего юноша болезненно шикает. Он — не простой наблюдатель в этом ритуале. — Тяни, — громогласный вскрик разрывает необыкновенную тишину. Иван вздрагивает и тут же берется за неприятный предмет, выполняя желание своего господина. Он хрипит от тяжести и умоляет себя доделать то, что начал. Терпит ужасную боль в запястьях, но настойчиво продолжает тянуть веревку. Наконец, когда на суше появляется массивный камень, Иван опадает на землю. Но стоит ему повернуть голову, как горький ком тут же застревает в середине горла. Юноша задыхается и быстро отползает подальше от проклятого места, в итоге утыкаясь взмокшей спиной об потрескавшуюся кору Ивы. Опухшие сине-серые лица, широко распахнутые глаза с бледной пеленой и грубый шрам вокруг шеи. Рваные тряпья, покрытые грязью длинные волосы и ногти, проросшие до невиданных размеров. И выползающие из приоткрытых ртов озерные существа, что так любезно решили полакомиться мертвечиной. Кощей медленно переводит свой взгляд на Ивана и грустно улыбается тому. Так же медлительно поднимается с колен и вновь опадает рядом с возлюбленным. Мокрые и холодные пальцы осторожно обвивают шею, поднимаются к щеке, разнося по телу приятные мурашки. Иван медленно поднимает свой взгляд на Бога, но за его спиной замечает восставших мертвецов, что своим видом вызывает липкий ужас, что щупальцами способен обхватить и не отпускать. — Не смотри, — наконец произносит Кощей, возвращая взгляд возлюбленного на себя, — Слышишь? Закрой глаза, — приказывает мужчина, возобновляя прикосновения. Иван послушно закрывает глаза, сжимаясь всем телом. Страх пробирает каждую частичку, вынуждая дрожать…БОЯТЬСЯ
Плеск, грохот, удар босых ног об грязь и хрипы. Тяжелые, болезненные. Медленной, шатающейся поступью идут мертвецы. Но куда идут лишь Кощею известно. Иван шумно втягивает холодный воздух, ощущая чужие губы на своих. И утопает в безграничной ласке, стараясь забыть, что находится в окружении восставших неупокоенных душ. Такова его судьба.***
Легкий ветерок влетает в просторный зал, выдувая душный морок, весело шевеля легкий тюль и массивные шторы, оглаживает холодком бледные щеки Бога. Тот недвижим в своей позе. Настырно долго читает письма, быстро очеркивает на ином пергаменте слова, некоторые совсем перечеркивает и с усталостью отбрасывает перо. А после вновь хватает его тонкой кистью. Тишину нарушает грохот распахнутых дверей. От испуга громко порхают массивными крылами вороны, в унисон гаркая своими хриплыми голосами. — Мил сударь! — плюгавый мужичок, который в привычку взял нервно скрывать за длинным подолом одеяния козьи ноги, быстро вбежал в зал, уверенно направляясь к Богу. — Часлав…сколь раз тебе нужно приказать не врываться так? — злобно рычит Кощей, отбрасывая испорченный чернилами пергамент в сторону. Мужчина сразу же останавливается, преклоняя лысую голову. Копытца тихо постукивают в резко объявившейся звенящей тишине. — Простите, господин, но дело неотложное, — мужичок говорит тихо, едва переводит дух от быстрого бега и Кощею кажется, что тот выглядит, как нашкодивший ребенок, а не его приспешник. Бог тяжело вздыхает, принимаясь очищать перо. — Что у тебя? — изумрудные глаза вновь возвращаются к скучающему виду, не блестят яро, а мысли статного мужчины уже давно не в этом зале, а с прекрасным мальчишкой, что возлегает в своих покоях. — Гости к Вам, господин, — тряпочка цепляется за острие, надрываясь, Кощей недовольно хмурится, освобождая ее от оков, — Царь из Государства Лютичей, — заканчивает доложение Часлав, вновь принимаясь нервно теребить рукав длинной рубахи, язычки которой, как половая тряпка, болтаются по начищенному полу зала. Тонкие руки прекращают движение. Пышные ресницы резко открывают чужому взору взгляд блестящих глаз. Мужичку даже кажется, что те стали блестеть золотыми крапинками на лучах заходящего солнца. — И что же желают наши гости? — перо мягко ложится в свой законный футляр, а тряпочка по щелчку исчезает за серебристым ярким сиянием. — Кажись, госпоже, хотят у Вас помощи просить, — Кощей резко поднимается с мягкого табурета, обрамленного бордовой дорогой тканью. Спинка тихо скрипит, вызывая у воронов заинтересованные взгляды. Часлав испуганно дергается, прячет взгляд своих маленьких карих глаз, украдкой наблюдая, как медленно закрываются створки окна. Ощутимо холодает. Наступает ночь. — Такой путь пройдут или самые отчаянные, или… глупые, — рука медленно ведет по ткани массива штор, после чего отдергивает ее, сокрывая с глаз последние солнечные лучи, — Пусть зайдут. Приспешник быстро кланяется и, цокая копытцами, сбегает в распахнутые двери. Медленной поступью Бог возвращается на место, оглаживает золото короны, хмурится от ее напыщенного блеска и ласково надевает на голову, поправляя выбившиеся пряди черных волос. Тонкие ноготки набатом постукивают по деревянной столешнице. От каждого гулкого удара за окном кричат птицы, а после забивает их гул вой ветра, даже смешки Ундины доносятся до слуха Кощея. И все вновь затихает. Зеленые глаза скрываются за веками, тяжелым грузом ложатся те, открывая по ту сторону иную картину. Нежность оголенного тела, ровное дыхание и мягче пера птицы Гаги золотые локоны волос. Внутри теплеет давно иссохшееся сердце и Кощей почти улыбается, как вдруг чует. Тихие шаги и перешептывания. Мелькающие заинтересованные взгляды и запах нерусского духа. — Здравствуй, Бог нашего мира и мира иного, покровитель лесов и озер, — статный мужчина грациозно преклоняется пред господином, — Я пришел из… — … далекого Государства Лютичей, — перебивает того Кощей, медленно открывая глаза, опускает свой надменный взор на мужчину и множество людей, пришедших с ним, — Зовут тебя Лан, а жену твою Милодана, — быстро перешедший в скучающий, взгляд проходится по всем гостям, останавливаясь на розовощекой девчине, — Дочь твоя, Сияна, едва расцветший цветок, сейчас тоже тут, а также народ, что, кажись, совсем утомлен с дороги. Зачем же такому скопу потребовалось прибыть в дальние края…? — Царь поджимает губы, делает глубокий вздох и ведет плечом, словно совсем тяжко дается ему ноша правления. — Скот наш пал от звериных лап, а урожай сгнил до корешков, деревни горят день за днем, ночь за ночью все боле и боле! — Царь поднимает взор серых глаз, нервно сжимая рукоять меча, — Сколь матерей с детьми ушло в твое царство. И сколь мужиков полегло в борьбе, — Кощей хмурится, наклоняет голову вбок. Самую малость, едва заметную, открывающую лебединую шею, сводящую с ума дев и вызывая завистливое желание в нее вгрызться зубами у юношей. — Так значит… неужто Бес решил устроить логово в Вашем царстве, — насмешливо удивляется Бог, приоткрывая тонкие губы в легком изгибе. Лицо Царя искривляется, а глаза наполняются слезами. Как превосходно унизителен момент этой встречи, — И что вы готовы предложить за мою помощь? — он вновь поднимается, расправляя затекшие плечи, слегка прогибается в спине и беспрестанно смотрит в серые глаза, огибая массив стола. — Все, что пожелаете, господин, — надломленный нервной истомой голос прорезает воздух. Кощей неприятно морщится от скрипучего звука и приближается к Царю. — А если я пожелаю забрать души твоих людей? — Лан бегает глазами по мрамору пола, выискивая помощь в незамысловатых белых линиях на черном фоне, — Иль вдруг я захочу забрать только твою? — длинный ноготок впивается в кадык, пальцем поднимая дрожащее от нервов лицо. Зеленый взор впивается в замутневший серый, насмешливо терзает, уничтожает, — А что, если я… заберу ее? — змеиной скоростью пробегаются глаза по гостям, останавливаясь на молодой девчине. — Думаю, твоя дочь прекрасно будет смотреться в моих покоях, — юркий язык пробегается по сухим губам, Кощей хитро улыбается, не отнимая руки от кромки чужого лица. — Я согласен, — выдает Царь, усмиряя дрожащее тело, — Забери Сияну и дай покой моему народу, — в чужих глазах появляется ясность, уверенность. Охрипший голос звучит болезненно грубо. Кощей неприязненно отдергивает руку, отступая. — Так вот почему жены твоей нет среди гостей. Ты дочь свою готов отдать за смерть простого Беса, да так, чтоб мать ее об этом узнала позже всех? — Царь дергано кивает, утирая с щек и носа влагу, — А что же ты плачешь, друг мой? Договору нашему быть, — Бог отворачивается на миг, оглаживает мягкое оперение самого крупного ворона, на миг блеснув металлом, продолжает, — Только кровью его нужно скрепить, — в Царские руки ложится кинжал, пугающий своим острым изгибом. Слышится всхлип. Бог вновь чует. Животных страх, людскую ненависть, залегшую в сердце девичью обиду и тоску и кровь. Капля за каплей. Он оборачивается, одним движением ногтей раскрывает рану на ладони и тут же хватает чужую, скрепляя обет между живым и мертвым. — Но помни, — шепот стадом мурашек разбегается по чужим телам, внутри холодеет и кажется, сердце совсем скоро выпрыгнет из ноющей груди, — Каждый последующий ребенок будет моим. До единой дева, с которой ты возлежишь, будет желать тебя убить. За чужие страдания ты будешь измучен. Бес уйдет, вернется покой. Такова цена моей помощи, — за окном громогласно кричат ночные птицы, рушат тишину громким порханием крыльев, слышны и возгласы многолетних деревьев, радостно плещут хвостами полудевы в Озере и ревет громко погибающий Бес, — Ступай, Царь, — Кощей забирает из чужих рук кинжал, передает его Чаславу, что в одночасье сгинул прочь счищать с металла вязкую кровь, и медленно усаживается на свое место, приказывая, — Деву увести к кухаркам и боле не тревожить меня. Вскоре исчезает весь народ, пришедший на поклон к Владыке Загробного Мира. Сияну уводят прочь, а Часлав и вовсе пропадает в своих подвалах наедине с острым кинжалом. Даже Кощею временами тяжело найти этого юркого мужичка. Бог устало закрывает глаза, стаскивает надоевшую корону и отбрасывает ее в сторону. Грохот благородного металла в очередной раз нарушает покой настрадавшихся воронов и становится невидимым лишь во тьме зала. Тонкая рука ложится на глаза, пальцы сдавливают закрытые веки, переносицу. Он остается недвижим. Вновь и вновь дивясь людьми, он не может понять одну лишь суть. — Почему они так глупы и от этого отчаянны? — спрашивает в пустоту Бессмертный. И в ответ получает лишь гул длинных коридоров и пустых залов.