44 КГ

Перед глазами все двоится. Лениво дёргаю ногой, прогоняя полудрёму сонливости, так приятно согревавшую меня раньше. Яркий солнечный свет больно бьётся своими лучиками, прогуливаясь по всему лицу. Прошло около трёх дней с того момента, как я в последний раз видела маму. Её уже перевезли из палаты интенсивной терапии в комнату, где лежат такие же, как она. Коматозники, — или, как ласково называют этих людей медсёстры, овощи, — расположились на узеньких кушетках впритык друг к другу. До полутрупов никому нет дела. Да и где это видано, чтобы человек оживал после многих лет комы? Картинка перед глазами наконец-то фокусируется, и тот олень, что уже минут десять скакал по моей комнате, превращается в худенькие ноги Гарри. Парень ходил по комнате, то и дело перетаскивая ведро с водой, протирая пыль на полках. Стены задышали какой-то невиданной раньше свежестью, явив мне яркие краски журнальных постеров и старых фотографий. — Проснулась? — отрывисто бросает парень, перехватив мой взгляд. На нём темно-синяя футболка с Покемоном, рваные черные штаны и заношенные чуть ли не дыр ботинки. В общем, ничто не выдаёт того, кем он является. Смакуя на вкус каждую букву этого слова, нараспев произношу: — Селе-е-ебрити... Ну, и каково это? Мною движет искренний, почти детский, интерес. Говорят, знаменитости со своими причудами. Творят, что хотят, хоть на луну могут слетать. Впрочем, тот, с кем я разговариваю, не из таких. Подбородок парня взмывает вверх, выдавая его нервозность. — Молчала бы лучше, — тихо отвечает Гарри. Парень кивком головы указывает на поднос с едой, стоящий на прикроватном столике, намекая на то, что, мол-де неплохо было бы мне занять рот кое-чем пополезнее. Я послушно хватаюсь за обшарпанные ручки подноса и, удобно усевшись на кровати, начинаю есть. Смутно подозревая, что продукты в холодильнике давно закончились, интересуюсь, откуда всё это. Молча выслушав ответ, который на самом деле меня абсолютно не интересовал, благодарю за вкусный завтрак и направляюсь в ванную. В зеркале я вижу чудовище. Короткие, до плеч, пепельно-русые волосы спутались, акцентируя внимание на заострившемся подбородке. Под глазами залегли черноватые круги от недосыпа, делая мой взгляд более волчьим. Совершенно ничем не примечательная европейская внешность приобрела угловатость и неотёсанность жителей скандинавских стран, но мне это совершенно не нравится. Возможно — хотя нет, я уверена, — всё дело в лишних двадцати пяти килограммах. Несмотря на то, что за неделю я похудела на семь килограмм, мне хочется ещё больше. Удивительно, и как это я не замечала хрупкое изящество балета, когда девушки-танцовщицы, ломаясь под тяжестью собственных костюмов, исполняют просто невообразимые па? Думая о своём новом идеале, склоняюсь над ставшим для меня привычным унитазом и опять (снова?) засовываю два пальца в рот. Стакан воды, выпитый после завтрака, облегчает процесс, и еда оказывается вне меня даже быстрее, чем обычно. В таком виде, распластанной на полу около унитаза, меня находит Тим. Он понимающе смотрит на меня и заботливым до жути голосом спрашивает, в порядке ли я. Судорожным и, очевидно, слишком быстрым кивком соглашаюсь с ним. Впрочем, он этого не замечает, а даже если и замечает, то списывает всё на стресс. — Пончик, ты как? — парень, подняв меня с пола, вытирает полотенцем мой рот. В его глазах легко читаются искренняя забота и любовь, но, тем не менее, бывшее привычным и даже родным обращение «Пончик» теперь будто режет мою душу. Жируха-а-а! Наворачиваются слёзы, так что я, резко отшатнувшись от друга, выбегаю из ванной и спускаюсь на первый этаж. К счастью, Гарри уже успел уйти, и я могу расплакаться и не показаться слишком слабой. Солоноватая жидкость течёт по щекам, оставляя какое-то полусадистское облегчение. Как назло, на улице метель. Иначе я бы выбежала во двор, зарылась в снег и лежала, ощущая себя абсолютно незаметной снежинкой. Иначе бы у меня получилось сбежать, а потом поехать в Уинсфорд, что в двадцати минутах езды отсюда, и закупиться кучей ненужного хлама. Но я всё ещё стою возле двери, не делая ни единого движения. Я молча смотрю на метель, завывающую, будто волк, и наслаждаюсь этим моментом покоя. Кто-то подходит сзади и накидывает на мои плечи колючую шерстяную кофту, и я осознаю, что дико замёрзла. Замечаю, что сквозняк продувает из-под входной двери, так что приходится захлопнуть её покрепче. Вы замечали, что мыши могут есть абсолютно всё? Однажды, когда я зашла в комнату, на моей курсовой сидело крохотное тёмно-серое существо и умильно пожирало новенький томик Гарри Поттера. Нет, не то, чтобы я была такой уж и жадной, просто, черт подери, это мышь! К тому же это животное до ужаса напомнило меня саму, так что кричала я больше от осознания того, что я сама — мышь. Одевшись потеплее, прошу Тима завезти меня в госпиталь. Не знаю, зачем, но мне хочется увидеть маму. Несмотря на то, что что-то внутри меня сломалось, я как-то держусь. Со временем боль притупилась, и порой я думаю, что так оно и должно быть. Так было надо. Даже голос Гарри не причиняет так много боли, как должен; я тону в бесконечности. Те десять минут, что мы потратили на дорогу, кажутся мгновением. Из-за снега, заполонившего дороги, ехать сложнее, но Тим, лавируя между сугробами, как-то справляется. Я замечаю, как парень, поглядывая на меня, улыбается. Не могу сдержать ответной усмешки. Благодарность переполняет меня, и я ни с того ни с сего говорю: — Тим, спасибо тебе. — За что? — он удивлённо приподнимает брови, изображая недоумение. Мне становится так легко дышать, что я радостно смеюсь и, приблизившись к его щеке, целую Тима. Машина, резко свернув направо, начинает скользить по дороге. Парень не справляется с управлением, и, чтобы никого не задавить, со всей силы нажимает на тормоз. — Эмили, не стóит, — говорит он мне, и я могу почувствовать его растерянность. К счастью, до больницы не так далеко, поэтому я сдержанно благодарю друга и выхожу из машины. Морозный воздух ледяным дыханием обдаёт нежную кожу, и, чтобы согреться, начинаю бежать. На улицах везде развешены рождественские венки, пахнет хвоей и праздничным настроением. Из крохотных магазинчиков выходят счастливые парочки и пожилые женщины, покупающие подарки на Рождество. От них доносится радостный гул, манящий к себе своей беззаботностью. Но я просто пробегаю мимо, боясь остаться здесь, в нормальном мире. *** Подтянув поближе к себе колени, стараюсь поудобнее устроиться на маленьком и неудобном стульчике в маминой палате. В комнате тепло; мерно постукивают аппараты жизнеобеспечения, навевая дремоту. Ноги соскальзывают на пол, но я упрямо продолжаю сидеть в той же позе, смотря на маму. Она лежит на кровати, накрытая тонким одеяльцем. Её бледное лицо осунулось, но при этом не потеряла ни капли природного очарования. Тёмно-сиреневые фиалки на тумбочке, которые я принесла, оттеняют свежесть кожи, так что на вид маме можно было дать лет тридцать, а не законные сорок восемь. В палату заходит медсестра с охапкой физрастворов. Подходя к каждому больному (а их всего четверо), она вешает по две упаковки на специальную подставку-капельницу и учтиво спрашивает у меня: — Мисс Финлинсон — это ваша мать? Я легонько киваю и, желая узнать больше, интересуюсь: — А мама долго ещё будет, — голос хрипнет, — такой? Женщина весело смеётся, переставляя капельницы. — Да что там ей! Молодая, красивая, — затем, посмотрев на приборы около маминой кровати, добавляет: — я, конечно, не доктор, но сколько я таких выходила… Очнётся твоя мама, не волнуйся! Как будто камень с души свалился. Обрадовавшись хорошей новости, я внезапно ощущаю прилив энергии. У меня просто отличное настроение, и я думаю, что неплохо было бы сходить и купить подарки на Рождество. А мама потом свой откроет, когда проснётся. На выходе из больницы встречаю Гарри с его матерью, Анной. Парень держит воздушные шарики и охапку роз. Мне становится немного неловко, так что я собираюсь подойти к ним и извиниться за всё. Но меня опережают. Мисс Стайлс, завидев мою тушку, бежит навстречу и едва не сшибает с ног. Она крепко обнимает меня и шепчет слова утешения, и я на мгновение думаю, что вот она — мама. Гарри всё так же стоит в стороне, зло буравя меня взглядом. Извинившись перед Анной и согласившись на её уговоры прийти к ней на ужин, подхожу к парню. Не зная, как заговорить, где-то с минуту молчу, засунув руки в карманы куртки. — Гарри, слушай, — когда я всё-таки начала, то заметила в его глазах искорки удивления и, возможно, доброты. — Прости за испорченные штаны и за то, что полностью тебя обблевала. Чёрт, чёрт, чёрт! Это совсем не то, что я хотела сказать! Ну же, Эми, думай быстрее, а то его кондрашка хватит! — Ну, то есть, я хотела сказать, что мне надо загладить свою вину перед собой. Если хочешь, можем куда-нибудь сходить, — кажется, я реабилитировалась в его глазах, потому что он больше не смотрит так зло. — Успокойся, жируха, мне от тебя ничего не надо.