44 КГ

До нового года остаётся ровно полчаса. Мы всё ещё торчим в этой промёрзшей машине. Меня потряхивает от холода, и кажется, что всё это будет длиться всю следующую бесконечность. Гарри между тем выглядит так, будто совершенно не мёрзнет. Он заснул, укутавшись в тёмно-синее пальто. Ресницы парня немного дрожат; наверное, ему снится дурной сон. Стараясь не потревожить спящего красавца, невесомо касаюсь его кожи, провожу пальцами по щекам. Когда до Нового года остаётся пару минут, я глубоко и шумно вздыхаю и прижимаюсь губами к его губам. Неловкий и односторонний поцелуй понемногу перерастает в нечто большее — Гарри отвечает взаимностью и горячо целует в ответ. Чувствую, как по его щеке скатывается холодная слеза, и, не переставая целовать, окоченевшими пальцами стираю с мужской щеки прозрачную каплю. Вот она я какая. Знаете, раньше бы я ни за что не позволила себе поведение такое… распутное? Нет, это неподходящее выражение. Между нами, наверное, ничего больше не будет, кроме этого робкого поцелуя. Между нами вообще ничего не может быть, понимаете? Но, тем не менее, я здесь — надеюсь и пытаюсь сдержаться. Я не могу выдать свою тайну. — Ты как? — робко спрашиваю я, когда мы уже сидели, пряча от стыда глаза и пытаясь не выдать истинных эмоций. Он молчит. Это как будто бы бумеранг. Раньше я игнорировала его, а теперь пришёл его черёд. — Эми, сейчас же Новый Год. Я мог бы праздновать его с семьёй, друзьями. С фанатами, в конце концов, — грусть в его голосе топит меня, даря въедливое чувство вины и раскаяния. — Но почему-то я сижу здесь, с тобой. Слушаю твою тишину и чувствую дыру в своём сердце. Парень усмехается. Покусывает ногти на левой руке, теребит многочисленные перстни, стучит пальцами по рулю. — Я отвезу тебя домой, — наконец, Гарри сдаётся. Он разворачивает машину и, набирая скорость, несётся по пустынной заснеженной дороге. Мимо пролетают на безумной скорости тёмные силуэты белоснежных деревьев, гигантские тени преследуют машину, собираясь захватить нас в свой немой плен. Тишина давит на мои уши, заставляя съёжиться и вжаться в сиденье. В салоне все ещё холодно. На въезде в опостылевший Холмс-Чапл стоит огромная скульптура коровы - символ городка. Усмехнувшись чему-то своему, парень жмёт на газ и пулей влетает на узенькие улочки. Привет, меня зовут катастрофа. Дальнейшее я наблюдаю в замедленной съёмке. Темно-красный автомобиль врезается в кузов машинки Гарри и, смяв багажник, заносит нас в кювет. Осколки стекла медленно приземляются на моё лицо. Чувствую кровь, тонкой струйкой стекающую по губам. А затем — резкое движение, и я впечатываюсь в пластиковый салон, больно ударившись носом. Последнее, что я помню, — это дорожный знак на обочине. Белый треугольник, обрамлённый красной полосой и с огромной чёрной точкой по центру. Зона плохой видимости. До Нового года осталось две минуты. Говорят, что, когда человек умирает, перед его глазами пролетает вся его жизнь. Все его взлёты, падения, ошибки, призовые места вдруг испуганной стайкой птиц пролетают в голове, оставляя после себя совершенную сумятицу. Да и ты сам летишь. Хоть всё это длится лишь мгновение, но вещи становятся кристально ясными. Как горный хрусталь: хрупкий, но безумно прекрасный. И, знаете, в этот момент я о многом пожалела. Я поняла, что хочу жить и бороться. Стоит неестественная тишина. Никто не выбегает из домов, не кричит «Вызовите скорую!», не волнуется и даже не дышит. Я медленно открываю глаза. Затем, стараясь не закричать от боли, постепенно проверяю конечности. Руки и ноги покалывает, и я успокаиваюсь: значит, всё в порядке, жить буду. Повернув голову направо, вижу глаза Гарри. Он слишком близко, и я могу рассмотреть небольшие родинки около рта. Парень, замерев на месте, неестественно согнутыми руками держится за руль. Его голова оказалась на моем плече, так что смотрю я на него сверху вниз. Гарри как будто бы не дышит. *** Просыпаюсь я от того, что перед глазами снова скачут олени. Белые. На этот раз я оказываюсь в салатовой палате с розовой мебелью и белым постельным бельём. — Какое сегодня число? — спрашиваю я, предварительно прочистив горло недолгим покашливанием. Шею поддерживает поролоновый воротник, так что любой поворот головы невозможен, и осматриваться приходится, вращаясь вокруг самой себя. Не дождавшись ответа, сползаю с кровати. Холодный пол приятно покалывает ступни, и я даже не чувствую боли. Напротив моей кровати — огромная стеклянная дверь, дальше располагается что-то типа регистратуры, стойки с медсёстрами. Туда и иду. Босыми ногами не очень приятно, конечно, ходить по грязному больничному кафелю. Но, переборов отвращение, открываю дверь палаты и медленно направляюсь вперёд. — Где Гарри? — увидев меня, медсёстры ругаются и приказывают возвращаться в палату. Они обещают принести что-нибудь поесть, и я знаю, что отказываться бесполезно. Это больница, и здесь лечат любыми средствами. Когда я повторяю свой вопрос раз десять, его наконец правильно понимают. Самая высокая из них, худощавая женщина с рыжими волосами, обещает, что проводит меня к нему в палату после обеда. Я послушно киваю и возвращаюсь к себе в яркую палату. Устраиваюсь на кровати, пытаясь заснуть и осмыслить то, что сейчас происходит. Сколько прошло времени? В моих мыслях всё мешается, спутывается в огромный клубок эмоций, которые невозможно передать. Думаю о маме. Как она там? Множество вопросов, на которые я не хочу знать ответа. Потерявшись во времени и пространстве, я не пыталась найти выход. Бежала поближе к белому трону, пихала пальцы в рот и затягивала пояс на платье потуже. Носила рваные футболки и серые кеды, спорила с начальством, курила. Когда я уже перестану делать глупости? После ужина ко мне приходит Тим. У него в руках коробка конфет и яблоки. Хорошо хоть, что цветы не принёс. Ненавижу цветы. Заставляя себя улыбнуться, приветствую его. — Как ты? — робко интересуется парень, — прости, что долго не приходил. Детский садик, сама понимаешь. Господи. Я осознаю, как же это всё неестественно. Фальшивое сочувствие. Забота. Эти подарки, которые больше выглядят, как жертвоприношения. Мне становится противно, и я, отпихнув Тима, несусь в коридор. Снова. Слышу ошарашенный крик парня, но даже не думаю о том, чтобы остановиться. Не хочу, даже не просите. Но потом все равно приходится вернуться обратно. *** Спустя пару дней меня выписывают из клиники. Я этим обстоятельством очень довольна: несмотря на все мои попытки, за неделю я набрала три килограмма, так что возвращение домой — это отличный шанс продолжить худеть. К счастью, я не была совсем уж дурой, чтобы попасться на глаза кому-нибудь из медперсонала, пока вытаскивала из себя завтрак. Ну, и уж тем более, я никогда не жаловалась на лишний вес, всегда ноя о том, что мне нужно бы потолстеть. Гарри я так ни разу и не увидела. Под окнами больницы то и дело собирались толпы фанатья — он же селебрити — и мешали её больным обитателям. Никакие уговоры охраны и администрации больницы не могли решить эту проблему, так что приходилось терпеть. В конце концов, эти подростки желали только лучшего. Правда, в неподходящем месте в неподходящее время. К ним пару раз выходила Анна, сообщала о том, что с её сыном всё в порядке — настолько, насколько это вообще может быть, — и вновь скрывалась в надёжных стенах палаты. Когда я однажды получила шанс заговорить с мисс Стайлс, то... Впрочем, могло быть и хуже. Не знаю, почему, но женщина не винила меня в этой катастрофе. Но я-то и была истинной причиной, правда?