44 КГ

Он заразительно смеётся. — Так как, говоришь, можно украсть Бэкхема? Я старательно пересказываю Гарри мой полусумасшедший план, и — о чудо! — Гарри соглашается со мной. Гарри готов украсть Бэкхема. Мы сидим, обнявшись, в зимнем парке. Здесь мало людей, только то и дело пролетает стайка испуганных голубей, ломающих ветки заснеженных елей. Снег пушистыми хлопьями приземляется на лавочку, оставляя следы на наших куртках. Крохотная снежинка плавно опускается на нос Гарри, и я замёрзшими пальцами смахиваю её. Затем закрываю глаза и начинаю исследовать прекрасное лицо. Рисую еле чувствуемыми касаниями сердечки — на щеках, на лбу, на мягких губах. Мои холодные руки очерчивают безупречный овал лица, колются о короткую щетинку бороды и оставляют крохотные царапинки на коже. Я изучаю его. Стараюсь запомнить Гарри таким, каким его никто прежде не видел: нежным, ранимым и таким… моим. В эти мгновения звучит только прекрасная музыка тишины, да ей очаровательно подпевает ветер. Тёплые руки берут мои ладошки, дыхание парня согревает озябшие пальчики. Его губы со вкусом шоколада. Уверенным движением Гарри обнимает за талию, прижимая как можно ближе к себе, и целует. Я задерживаю дыхание, стараясь раствориться в этом поцелуе, почувствовать себя желанной. Расслабляюсь, отвечая взаимностью и отдавая Гарри полное право распоряжаться мной так, как он хочет. От его кожи пахнет имбирём. Пряный запах дурманит сознание, и я, запустив руки в его волосы, углубляю поцелуй. Тёплые руки выводят причудливые узоры на озябших щеках, и я счастливо жмурюсь, не в силах представить себе что-то получше, чем этот момент. Снежинки всё так же мягко приземляются на наши волосы, оседают на ветках старых деревьев. На мой день рождения папа подарил мне самокат. Он был новенький — с голубыми колёсиками, ярко блестел серебряным рулём и казался олицетворением всех моих желаний. С этим самокатом я могла перевернуть весь мир, стать самой желанной подружкой и просто чудесной девочкой. Но на следующий день самокат украли. Ощущение спокойствия проникает вглубь меня, смягчая огрубевшее за месяцы самоистязаний сердце. Гарри укутывает меня в лиловый плед — я слишком быстро мёрзну — и рассказывает смешные истории. Он говорит о его маме, которая так по мне соскучилась и приглашает в гости. Говорит и о Джемме. Девушка счастлива с Риком; они, говорит парень, скоро обручатся; всё идёт к этому. Хорошо хоть, Гарри не вспоминает о моей маме. Я счастливо усмехаюсь, смотря в небо и думаю, что этот день должен запомниться мне надолго. — Эмили, вставай, — он мягко тормошит меня, заставляя вынырнуть из пучины мыслей. — Нам надо поехать ко мне. Я удивляюсь, но потом вспоминаю о правилах спора. Этот день я должна питаться, как здоровый человек. Встаю, укутываюсь получше в плед и иду за Гарри к машине. Он кажется для меня каменной стеной, укрытием от всех проблем: высокий и статный молодой мужчина не может не притягивать взгляды. Мягко урчит мотор, пока мы спешим навстречу заснеженному Лондону. Город сияет красными, розовыми и жёлтыми огоньками, искрится тысячами вспышек мобильных телефонов, заставляя поверить в то, что где-то есть любовь. Счастливые улыбающиеся люди парами гуляют по улицам, взрывая чудесным хохотом мостовые. То тут, то там мелькают зелёные искры ароматных ресторанов, зажигающих приятные сандаловые свечи с кусочками корицы. Играет негромкая мелодия, по спокойным ритмам понимаю, что это Lorde. Девушка уверенным, слегка грубоватым голосом жалуется, что нам никогда не стать королями*. Усмехнувшись, вслух говорю: — Короли никогда не сдаются. Услышав меня, Гарри заявляет: — Отныне ты моя принцесса. Эта глупая фраза неимоверно радует, и я — несмотря на то, что изо всех сил пытаюсь быть серьёзной — улыбаюсь. Я не прекращаю улыбаться и тогда, когда мы останавливаемся у простого двухэтажного таунхауса*, окружённого прочной деревянной изгородью, и с дубом на заднем дворе. Выглядывая из-за спины парня, замечаю, что дверь выкрашена в ярко-жёлтый цвет — его любимый. Укутав меня ещё больше в лиловый плед, Гарри приказывает мне — его принцессе — идти вперёд. Он отдаёт мне ключи от дома и предупреждает, что идёт в магазин. Я прижимаюсь к нему, крепко целую, запоминая идеальный мускусный запах. Гарри хитро прищуривается, когда я делаю шаг назад, разрывая поцелуй. Дом оказывается на деле немного меньше, чем казался снаружи. Жёлтая дверь при ближайшем рассмотрении превращается в выцветшую оранжевую: видимо, лондонские дожди и солнце не щадили краску, подарив ей яркую запоминающуюся старость. Судорожно вдохнув слегка морозный воздух, достаю из кармана куртки пачку сигарет. Проведя несколько томительных часов без никотина, я совсем изголодалась по нему. Мне требовалась новая порция любимого наркотика, проясняющего мой разум и делающего многие вещи проще. Сунув пахнущую ментолом сигарету в зубы и подпалив её, наслаждаюсь первой затяжкой. Дым греет лёгкие, но я всё ещё немного кашляю. Опасаясь попасться на глаза Гарри и тем самым выдать свою пагубную привычку, за короткие десять минут умудряюсь выкурить четыре сигареты — ровно столько, чтобы начала кружиться голова. Осматриваю всю квартиру. Поначалу она кажется совсем безликой, будто бы в ней никто давно не жил, но потом начинаю замечать родные мелочи — брелоки на прикроватном столике и разноцветные магнитики со всего мира на холодильнике рассказывают самую интересную историю. Паззл, собранный из тысяч крохотных кусочков, олицетворяет жизнь Гарри Стайлса, и я изо всех сил стремлюсь узнать о нём всё. Треснувшие чашки и недопитый кофе, чернильные разводы на письменном столе, лопнувшая струна на гитаре говорят мне куда больше, чем обычному человеку. Криво улыбнувшись, беру гитару в руки и ласково начинаю откручивать колки — я хочу заменить поломанную деталь. Найдя подходящую струну в кладовке, натягиваю её на кленовый гриф. Тонкая металлическая леска едва ощущаемо режет пальцы: осознаю это только лишь тогда, когда пачкаю красно-бурой кровью белый корпус музыкального инструмента. Стараюсь не обращать на это никакого внимания, но струйка всё усиливается, и в конце концов приходится искать пластырь. — Что ты делаешь? — хриплый мужской голос отвлекает от рассматривания содержимого аптечки, а звон стеклянной бутылки о пол неприятно раздражает уши. Испуганные серо-зелёные глаза оказываются прямо передо мной, заглядывают в душу и умоляют рассказать им всё. Я растерянно пожимаю плечами, кидаюсь на родные руки и всхлипываю от ужаса. — Эмили, не плачь, — он крепко обнимает моё хрупкое тельце, прижимая к себе. Чувствую себя поломанной игрушкой, которую изо всех сил пытаются починить. Желая успокоить меня, Гарри произносит: — Принцесса, а я тебе купил лимоны. И мороженое с карамелью. Палец аккуратно перебинтован, и я сижу на кресле, уплетая вкуснейшее мороженое. На небольшой кухне приятно пахнет кофе и горячим шоколадным брауниз* с орехами. Ещё чуть-чуть, и начинает казаться, что я скоро лопну; несмотря на это, под пристальным взглядом Гарри я доедаю омлет с беконом и даже прошу добавки. Поблагодарив парня за безумно вкусный ужин и ничуточки не соврав при этом, нахожу большую пачку цветных карандашей, несколько листов бумаги и стирку. Затем начинаю рисовать. Сначала на бумаге появляются чьи-то глаза. Они черно-белые, но чем дальше я рисую, тем легче узнать их обладателя. Знакомые искорки в обрамлении длинных пушистых ресниц завораживают. Вскоре рядом появляются пухловатые губы, закусившие тонкие пальцы с тремя-четырьмя перстнями. Мужская рука похожа на руку хирурга — она будто бы создана для того, чтобы спасать чьи-то жизни. Возможно, именно потому я до сих пор жива. Вот появилась знакомая родинка над правой бровью — такая крохотная, но от этого не менее любимая. Потом я рисую идеально ровный нос, изображаю небольшую щетинку. Несколько штрихов карандашом цвета аквамарина добавляют яркости портрету, оживляют его. Останавливаюсь я только тогда, когда правая рука начинает дико болеть. В запястье неприятно свербит, я с трудом могу согнуть руку, не то что рисовать. Но, преодолевая себя, продолжаю работать над чудесным лицом, нанося последние штрихи. — Чудесно рисуешь, — бормочет Гарри. Любимый аромат мускуса приближается ко мне, сильные руки обнимают меня, затем Гарри нежно целует меня в макушку, отбирая карандаши. Я не сопротивляюсь. Не сопротивляюсь я и тогда, когда он подхватывает меня на руки, а потом несёт в гостиную. — Спасибо за чудесный день, — едва слышно шепчу я, прикасаясь губами к его щеке. Наверно, в этот момент невозможно передать мою благодарность за всё, что Гарри сделал для меня. Но парень только отмахивается и обещает, что этот день ещё нескоро закончится. Так мы и сидим: удобно устроившись на коленях парня, я вовсе не хочу что-либо менять. Но боль в запястье не стихает. Привыкнув к своей беспомощности, обращаюсь с просьбой к Гарри, но тот говорит, что это вполне может подождать до завтра. Вскоре у меня начинает болеть живот. Боль сопровождается резкими покалываниями внизу, даже три таблетки обезболивающего не в силах помочь. Когда к этому прибавляется мерзкое ощущение того, что кто-то внутри шевелится, понимаю: это глисты. Тошнота подкатывает к горлу, но я терплю. Наблюдаю, как обеспокоенный Гарри вызывает скорую, пока я, скрючившись в позе эмбриона, лежу на диване. Утыкаюсь носом в коленку, пытаясь сдержать рвотный рефлекс. Но в итоге оказывается, что всё бесполезно: лужица неприятно-оливкового цвета растекается по паркету, распространяя едкий запах. Зато после этого становится гораздо легче, и с молчаливого ободрения парня я иду в ванную, чтобы сделать то, по чему я… скучала? По выражению лица Гарри легко понять его эмоции. Он растерян, взволнован и огорчён. Он возится в кладовке, пока я привычно наклоняюсь над унитазом — на этот раз даже не потрудившись связать волосы резинкой. Затем помогаю ему прибраться: тряпкой горчичного цвета вытираю пол, отдраивая паркет до первоначального блеска. Когда через двадцать минут приезжает скорая, нам нечего сказать. Врачи удивлённо переглядываются, осматривая жирное пятно на диване — которое не успели отмыть — и интересуются, что же произошло. Заткнув мне рот, Гарри медленно, с удовольствием рассказывает о том, что произошло. Меня сразу же укладывают на пол, предупредив, чтобы не двигалась, и начинают щупать живот. Холодные пальцы прохаживаются по впалому животу, нажимая в определённых местах. Хоть я и не заметила в этих движениях определённой системы, понимаю, что это неспроста: врач даже живот щупает по-умному. — У вас небольшое уплотнение в области матки, — говорят они, пока медсестра оформляет страховой полис. — Вам необходимо сделать УЗИ. Очевидно, бригада скорой приняла нас (какое приятное слово-то) за влюблённую пару. Неудивительно, ведь то, как я прижимаюсь к парню во время визита врачей, сложно трактовать иначе. И я беременна, оказывается. Вот глупые-то врачи. — И что мне с тобой делать? — Гарри устало вздыхает, закрывая за уходящими врачами дверь. За десяток минут он сильно изменился в лице, и сейчас, наверно, парень больше рассержен, чем обижен. Вот, глазюки-то как сверкают. Парень готовит чай, а я командую, сколько лить воды и какой сорт взять. Ну, я же немного одержима чаем. Пока греется чайник, мы разговариваем о сегодняшнем дне. Подумать только: уже почти полночь, а кажется, будто бы всё только началось. Медленный вдох и выдох; собираем наш багаж. Знания делают этот путь проще, но в то же время и сложнее. Спотыкаясь о свои ошибки, мы забываем проверять чужие; и будет ли так сделан правильный выбор? Забираясь на луну и выныривая с Титаника, кто-то должен позаботиться о соблюдении правил — нельзя всё время идти вперёд. Я кушаю печеньку. Шмыгаю носом и прижимаюсь плечом к Гарри: он выглядит очень подавленным, так что хочется пожалеть, приласкать. Хоть сейчас я должна торжествовать и плясать буги-вуги, настроения совсем нет. Да, я доказала, что я права и что я имею право поступать именно так — просто потому, что в противном случае всё будет гораздо хуже. Но я не доказала то, что мой выбор — правильный. И именно потому всё кажется совершенно ужасным. Когда тяжёлые часы в прихожей отсчитывают двенадцать ударов, а маятник замирает в нетерпении, ожидая следующий день, я предлагаю пойти спать. Предположив, что где-то точно должна быть спальня, ищу её. Мои поиски заканчиваются успехом, так что вскоре приземляюсь на небольшой, но удобной кровати в гостевой (очевидно) комнате. Укрываюсь тяжёлым тёплым одеялом и быстро засыпаю. Сквозь сон чувствую любимый запах. Аромат мускуса становится всё ближе, затем меня целуют в нос. Мягко улыбаюсь и пытаюсь найти физическое проявление запаха. Нащупав руку Гарри, притягиваю парня поближе к себе, не давая возможности высвободиться. Когда на этот раз мы засыпаем вместе, в голове бьётся одна-единственная мысль: «Это не кошмар». — Спокойной ночи, принцесса, — слышу я перед тем, как провалиться в спасительную бездну безмолвия. Спокойной ночи, мой король...