Чёрный свет

— Ладно, так мы ни к чему не придем, — поморщился Принц, собравшись с мыслями. Он умел брать себя в руки в любой ситуации, а потому даже странные откровения Инес не смогли выбить его из колеи надолго. Вот только расспрашивать ее и дальше он не видел смысла: несмотря на сказанное, она явно не собиралась что-либо пояснять, а значит, пора было вернуться к делу. Инес склонилась, прижавшись лбом к передней панели и уставившись в пол, а затем тяжело вздохнула, потерла виски и пробормотала: «Не надо думать, не надо…» «Видимо, думать „об этом”, а не вообще», — мысленно расшифровал эту тираду Принц и откинулся на сидении. Инес же всё никак не могла прийти в себя, а потому он решил расшевелить ее разговором. — А ты можешь слышать меня, когда впадаешь в транс? Она вздрогнула от неожиданности, словно успела забыть, что рядом кто-то есть, и опасливо покосилась на Принца. Тот усмехнулся фирменной усмешкой во все тридцать два зуба и повторил вопрос. Девушка тяжело вздохнула и, откинувшись на спинку, вяло пояснила: — Да, но только если будешь говорить громко. А вот если затрясешь меня, я почувствую, но внимания не обращу и из «транса» не выйду. — А почему слово «транс» с таким сарказмом сказано? — Потому что это не обычный транс медиумов, а я не люблю слова, которые не передают суть. — Ну хорошо, а сама ты говорить можешь? Связно. Ты ведь что-то бормочешь обычно, значит, чисто теоретически, это возможно. Кстати, а почему ты вообще что-то бормочешь? А если призрак оскорбится? Ты в самолете алкоголика как только ни порицала! — Ммм, бормочу потому, что плохо контролирую себя. Мысли вслух. А призраки… я и им говорю что-то подобное. Не люблю лгать. Поэтому они знают. Обижаться не на что. — Хм, а если ты будешь рассматривать прошлое этого места, сможешь прямо во время транса описать, что видишь? — ухватился Принц за внезапно пришедшую ему в голову идею, ведь недавние слова Инес о прежней красоте этих мест до сих пор не давали ему покоя. — Наверное, смогу, — удивленно протянула та, озадаченно глядя на Бэла, а затем вдруг широко улыбнулась и в который раз выбила сто из ста вопросом: — Тебе любопытно, как всё выглядело прежде? — Знания переоценить невозможно, — наставительно отметил Принц, отрешенно подумав, что почему-то очередное попадание уже не так сильно раздражает. Точнее, раздражает совсем слабо, даже о стилетах мысли не появляются. — Тогда я попробую, попробую описывать всё, что видит и чувствует дух, — кивнула Инес радостно. — Никогда не пробовала, но ведь наверняка это возможно, часть сознания же у меня остается… Знаешь, впервые кто-то захотел узнать, что именно я вижу! Даже отец не хотел — боялся. Я… я рада! Она буквально просияла и, положив на приборную панель очки, откинулась на спинку, закрыв глаза. «Как мало человеку нужно для счастья», — саркастично подумал Бэл и добавил, что, впрочем, это не так уж странно, ведь ему самому многого тоже не нужно. Только вот что именно для него «счастье», ответить он был не в состоянии… Инес неподвижно сидела, обмякнув и буквально растекаясь по сидению, хотя совсем недавно погружалась в транс стоя и совершенно не испытывала дискомфорта. Глаза ее заскользили по чему-то невидимому, и она улыбнулась. — Здесь так красиво… Пески, камни, но рядом с храмом прекрасный сад. Пальмы, озеро с кристально чистой водой… Даже воздух совсем другой. Настоящий. Чистый. Похож на вкус первого снега, когда ловишь снежинки губами. А небо такое высокое… и совсем не злое. Солнце палит нещадно, верблюды топчутся у кормушек, люди идут домой. Белые камни окрашиваются в алый. Закат. Всё еще душно, но так хорошо… безмятежно. Жрец стоит на ступенях и смотрит на статую. Ему хорошо. Сегодня был прекрасный день. Сказали, что сам фараон посетит этот храм! Это поистине счастливая новость! И люди были счастливы вместе с ним… Бельфегор усмехнулся и откинулся на спинку сидения, закрывая глаза. Он тоже хотел бы увидеть те давно забытые времена, поговорить со жрецами в белых одеждах и вдохнуть чистейший, незамутненный воздух, но ему оставалось лишь рисовать эти картины в воображении, прислушиваясь к тихим, слегка смазанным, но всё же понятным словам девушки, жившей сейчас далеким прошлым. Девушки, которой время позволяло шагнуть против течения. А может быть, за него?.. — Только вот жреца что-то гнетет. На этом месте его всегда что-то гнетет. Что же? Что не так? Кругом пески, только пески… Пальмы, облака да ветер. Колонны вдоль пути, по которому к храму идут люди. Они могут заблудиться, если пойдут другой дорогой! Дальше, надо дальше!.. Теперь… Ах, как хорошо… Всё искрится, переливается! И солнце такое ласковое… Нет, надо дальше!.. А теперь оно скрыто водой. Совсем недалеко, рывок — и ты вырвешься на воздух, хоть он и режет жабры, и увидишь этот сияющий желтый диск без прикрас! А потом можно снова упасть в воду, нырнуть и посмотреть на него сквозь вспенившуюся призму. А вокруг столько водорослей, кораллов! Мир ярких красок, удивительных цветов! Все они приглушенные, а формы рыб вокруг такие удивительные! Не похожие ни на что потом… Они мимолетны. Так же, как всё в этом мире: растения, животные, люди. Всё исчезнет, сменится, но память останется. Память мира. Все эти формы, краски, чистота и свет! Но… в ту сторону плыть нельзя, почему? Почему туда никто не плывет?.. Надо дальше! Теперь… Теперь темно. Темно, холодно и очень спокойно. Это мир бесконечного мрака, куда не проникает свет солнца. Можно лишь осветить себе путь, совсем ненамного, чуть-чуть, но достаточно, чтобы увидеть добычу. Только вот… почему здесь так пусто? Где я? Здесь холоднее, чем обычно, и никого нет. Совсем. Только пустота… Страшно. Здесь страшно! Не стоило сюда заплывать, это то место! — голос сорвался на крик, руки задрожали, тело свело судорогой. — Нет-нет-нет-нет! Только не это! Бельфегор давно уже распахнул глаза и пристально вглядывался в лицо медиума, но позвать ее не решался, однако когда ее начала бить крупная дрожь, поморщился и встряхнул за плечи. Инес не отреагировала. Она продолжала говорить, всё громче и громче, но осмысленная речь резко сменилась на бессвязные фрагменты. — Они! Зачем? Как он мог?! Послать сюда! Нет, пустые арки. Трещины! Да-да-да, трещины! Пустота! Вечное, вечное забытье… Где, где, где?! Опять! Пропустила. Зачем? Отпусти-и… Последнее слово перешло в монотонный вой, спина девушки выгнулась, будто она пыталась встать на мостик, а руки ходили ходуном. Бельфегор встряхнул ее еще раз, но она даже не заметила, а затем глубоко вдохнула, и, покидая легкие, воздух смешался с пронзительным, трубным, леденящим душу звуком. Он был куда сильнее, чем прежде, и совсем иным: всё так же рождаясь с низких тонов и переходя на невероятно высокие, неслышимые, он был наполнен дребезжанием и скрипом, словно стекло дробили, царапая грифельную доску. Этот звук пробирал до костей, казалось, сам воздух дрожал вместе с ним, и Принц почувствовал, как душа упала в пятки, а руки отказывались слушаться. С виска упала холодная соленая капля — в жаркий солнечный день посреди пустыни. И как только она упала, Принц сорвался на крик: «Да прекрати ты!» Мощная пощечина, голова девушки мотнулась в сторону, но звук ни на секунду не ослабел, не дрогнул, и Бельфегору показалось, что из него вытягивают нервы калеными щипцами. А затем всё вдруг враз прекратилось: звук, перешедший на не улавливаемые человеческим ухом частоты, вдруг замер, и в навалившейся снежной лавиной тишине не было слышно даже дыхания — они оба застыли, не в силах сделать вдох. И всё же Бельфегор, краем сознания цепляясь за мысль о невозможности испугаться всего лишь звука, сумел заставить себя вздохнуть. Затем сжал пальцы, и они отозвались дикой болью, словно он долго перенапрягал их, и теперь вынужден был страдать из-за сведенных мышц. Следом согнул в локтях руки, покрутил головой, разминая шею, и всё тело отозвалось монотонной острой болью. Бэл усмехнулся: к боли ему было не привыкать. А затем он заметил, что Инес так и не сделала вдох. Крепко схватив девушку за плечи, он с силой ее тряхнул, и она, резко дернувшись, закашлялась. Открыв глаза, она согнулась, врезалась лбом в приборную панель, но даже не заметила этого: ее мучил кашель, надрывный, резкий, словно она пыталась вырвать из себя собственные легкие. — Дыши носом! Дыши носом и терпи, старайся не кашлять, — скомандовал Бэл, отодвигая ее от панели и заставляя прислониться спиной к сидению. Ее пальцы судорожно вцепились в его локти, голова была опущена, волосы закрывали лицо, но на колени падали соленые капли, и было ясно, что глаза у нее слезятся очень сильно — это не были слезы страха или отчаяния, это была реакция организма на перенапряжение и судорожный кашель. — Давай, слышишь меня? Постарайся, ты сможешь. Дыши носом, неглубоко, и не давись. Успокойся, нам ничего не угрожает. Нервный смешок. Инес подняла глаза на Бельфегора, и тот отметил, что в них плескалась та самая непонятная смесь панического ужаса и бескрайнего восторга, что и недавно. И понять этого Принц не мог. А Инес снова уронила голову, но постаралась внять его советам. Бельфегор уверенно, четко, настойчиво, но очень спокойно и без злости давал рекомендации по приведению дыхания в норму, а она, ухватившись за его локти, старалась отдышаться. Минут через пять ей это удалось, и она откинулась на спинку сиденья, положив на него и голову. Бельфегор замолчал и пристальным взглядом уставился на закрытые глаза, всё еще проливавшие никому ненужные слезы. Плечи ее он так и не отпустил, опасаясь нового приступа, а вот ее руки безвольно упали, и, казалось, она вся враз обмякла, почти как во время транса. Только вот это было нечто иное — просто силы иссякли, не оставив в теле ни капли энергии. — Прости, — едва слышный хрип и снова кашель, на этот раз несильный. — Выпей воды, — скомандовал Бэл, отстегнул от ее пояса флягу, открыл и приложил к губам. Инес сделала пару глотков, вновь закашлялась, расплескав ценную влагу, но вскоре всё же смогла напиться и прийти в сознание окончательно. Бэл, оценив ситуацию, мгновенно перешел в наступление: — И что это было? Почему такая реакция? Там что-то опасное, в этом храме? Но ведь египтяне спокойно проводили обряды… — Не спокойно, — Принц не любил, когда его перебивали, но на этот раз решил не обращать внимания на неучтивое поведение собеседницы. В конце концов, информация была куда важнее. — Жители терялись, если шли иной дорогой. Те «ориентиры» — рассыпавшиеся колонны и небольшие «стены», отмечавшие путь. Жрец… Жрец боялся… Не боялся, тяжело. Ему было тяжело. Его что-то настораживало. Было тяжело в том месте. Все думали, место силы, раз духи так сильны и оберегают его, потому построили храм. Из древних легенд знали, что под песками руины, никогда не видели, построили храм. Думали, под ним — храм самих богов, который те построили. Глупость… Всё не так! — резкий крик, заставивший Бельфегора снова схватить ее за плечи, и на этот раз это помогло — Инес успокоилась и прошептала: — Всё не так… — А как? — Руины… Хорошо. Плохо. Заброшены. Давно. Они ушли… Оставили. Наверное, живых нет. Никогда больше? Не знаю. Пусто. Теперь пусто… — Ты заговариваешься, — терпеливо отметил Бэл и переспросил: — Хочешь сказать, еще до того, как египтяне построили свой храм, на том месте были другие руины? И кто же их построил? Инес открыла было рот, но тут же нахмурилась и покачала головой. — Прекрати уже этот цирк! В конце концов, если нам грозит опасность, я имею право знать, с чем столкнусь! Там какие-то особо опасные призраки обитают? Высасывающие энергию настолько, что к их обиталищу даже подступиться боятся? Древняя раса, как та, что изобрела Тринисетте? Кто там может быть? — Никого… думаю. Они давно ушли. Нам ничего не угрожает… — Тогда почему у тебя была такая истерика?! — вспышка ярости. Хотелось пустить кровь этой странной девице, заставившей сердце Принца-Потрошителя Варии пропустить пару ударов от неконтролируемого ужаса, хотелось причинить ей боль в ответ! Но он сдержался. Мощным усилием воли заставив себя сделать глубокий вдох, он взял себя в руки, и хотя ярость всё еще клокотала внутри, мгновенной расправы удалось избежать. Инес подняла голову и удивленно посмотрела на Принца. В ее глазах всё так же плескались ужас и обожание, но уже гораздо в меньшей степени, нежели раньше, вот только сейчас они вспыхнули с новой силой, ведь она прошептала: — Потому что я видела. В конце. Та рыба… заплыла, куда не надо. Увидела то, что не должна. И я тоже видела. Ее глазами. Чувствовала ее чувствами. Бесконечный ужас и это величие, невообразимое величие. Там было пусто, всё давно заброшено, значит, они ушли. Они оставляли города, когда те им надоедали, и меняли место, строили новый город. А старые исчезали, стирались временем. Хотя некоторые сохранились. Этот засыпан песками, но есть те, что уцелели. Я видела. Отец видел. Но и они исчезнут… — Значит, нам нечего бояться, так чего ты истерила? И потом, что это вообще за история про древние руины, уже бывшие заброшенными, когда континент еще был под водой? Что за бред? Не могли же эти «существа» жить до появления простейшей жизни на Земле! Инес повела плечами и промычала нечто нечленораздельное. — Так, хватит, мне это надоело! Рассказывай немедленно, потому что, похоже, нам еще не раз предстоит что-то подобное, раз уж дон Вентура был как-то связан с создателями системы Тринисетте! — Это не они, — фыркнула Инес, и в ее голосе не отразилось ни тени почтительности, словно речь шла о людях или ком-то не намного более сильном. «С чего бы? — подумал Бэл. — Они ведь невероятно могущественны. Даже Савада не смог бы победить в честном бою Хранителя Тринисетте. Так откуда такое отношение? Неужели… неужели они вымерли не просто так? Их уничтожили? Но кто? И почему эти существа сами вымерли?.. А точно ли вымерли? Она ведь явно боится не только духов. Но этого просто не может быть!» — Рассказывай. Есть шанс, что мы встретимся с этим «чем-то», так что я должен быть готов. И не спорь. Я, как видишь, не свихнулся от того крика, который ты недавно описывала словами: «Живым не стоит этого слышать». Так что прекращай считать Принца слабаком! Инес хотела было возразить, но от Бельфегора исходила столь мощная аура уверенности в собственной правоте, что слова застряли в горле. Она не хотела втягивать его во всё это, но и оставить в неведении не могла, ведь дон Вентура точно решил отправить их по тем местам, а значит… Значит, выбора не было. Ведь, узнав, он будет хоть немного подготовлен, если столкнется с этим в жизни. А впрочем, к такому готовым быть нельзя, как доказала не одна смерть… — Ладно, — пробормотала она, сделала пару глотков из фляги и, усевшись поудобнее, задала странный вопрос: — Как ты относишься ко всяким вампирам, оборотням и прочим сверхъестественным существам? Сказать, что у Принца был шок — ничего не сказать. Он буквально застыл на месте, и только лицо вытягивалось всё сильнее, а затем тишину прорезал полный ярости тихий голос, куда более угрожающий, нежели любой, самый громкий крик: — Вампиры?! Хочешь, чтобы я поверил в эту чушь? В век высоких технологий, когда необследованных мест на Земле осталось совсем мало, ты говоришь о вампирах?! Их давно бы обнаружили! Я еще могу допустить существование доисторических чудовищ, вроде динозавров, на дне океана, но это… это бред! Я-то думал, что там за тайны, а ты хочешь, чтобы я поверил в кровососов?! — Вовсе нет, — поморщилась Инес и, не дожидаясь нового всплеска эмоций, пояснила: — Просто если веришь в динозавров, может, и в это поверишь… Дыма без огня не бывает, согласись. Все мифы, легенды, сказания на чем-то основаны. Как мифы о вампирах основаны на различных заболеваниях, таких, как порфирия и пигментная ксеродерма, или рассказы о виндиго перекликаются с каннибализмом, у многих мифов есть иной исток. Они. Точнее, страх перед ними… Чего человек боится больше всего? Инес внимательно посмотрела на Бельфегора, а тот, немного успокоившись, фыркнул и нехотя бросил: — Неизвестности. — Точно, — слабо улыбнулась она. — Люди всегда боятся того, чего не понимают, поэтому хотят понять. Но если не получается? Что, если понять невозможно? Придумывают свои объяснения. Сказки о чудовищах, монстрах, которых, если постараться, всё же можно победить или обмануть. Так ведь проще. Проще преодолеть страх. — И что же такого ужасного ты видела? — Я… — Инес замялась и отвела взгляд, но затем тряхнула головой, словно отгоняя от себя непрошенные мысли, и всё же продолжила рассказ: — Те, про кого ты говорил, создатели Тринисетте. Знаешь, зачем им нужно было Пламя? — Чтобы поддерживать баланс на Земле. — А какой баланс? Бельфегор помолчал, тщательно обдумывая ответ. Он знал о Тринисетте исключительно из слов Хранителя, который отделался общими фразами, не став вдаваться в подробности: сказал лишь, что обязанностью его вида была защита Земли, а Тринисетте являлось «устройством, поддерживающим баланс жизненных сил Земли и ее развития». Сначала оно было семью камнями, Пламя в которых немногочисленные Хранители — всё, что осталось от некогда могущественной расы — могли контролировать совершенно спокойно, но потом Хранители начали умирать один за другим, и сил для поддержания Тринисетте стало не хватать. Тогда один из камней разделили на семь частей, которые превратили в пустышки аркобалено и отдали людям — система была экспериментальной, а потому накладывала проклятие на тех, кто владел ими, проклятие, не позволявшее Пламени в пустышках угаснуть или вырваться на свободу, ведь иначе балансу мира и ему самому пришел бы конец. Но Хранители продолжили умирать неизвестно от чего, а потому из оставшихся камней создали кольца Вонголы и Маре — сильнейшие кольца этого мира, не накладывавшие на владельцев проклятий. Все остальные орудия, способные контролировать Пламя Предсмертной Воли людей, делались из схожего, но куда менее сильного материала, а потому не обладали мощью прообраза. Но в этой истории осталось несколько пробелов: почему вымерла столь сильная раса, почему умирали Хранители, и что за баланс поддерживало Пламя Тринисетте, почему мир не способен был существовать без него? Бельфегор нахмурился и нехотя рассказал всё, что знал об этой системе, отметив также, что о сути баланса и причинах смерти Хранителей им ничего не сказали. — Так и думала, — пробормотала Инес. — Об этом нельзя говорить. Те, кто знает… Есть три типа людей. Первые становятся фанатиками, создают чуть ли не культы, поклоняются тому, чего не понимают, как божествам, и стремятся вернуть их в этот мир. Считают, что им даруют за это невиданные блага. Какая глупость! Многие даже считают, что если собрать всю сотню артефактов, они вернутся в этот мир, потому что артефакты — замок, удерживающий их вне наших измерений! Несусветный бред! Как будто что-то способно их запереть… — она презрительно поморщилась, но всё же продолжила: — Вторые — исследователи. Как мой отец. Не верят, что эти существа еще живы, но исследуют всё, что с ними связано, стремясь разгадать все загадки истории. А потом неизбежно сталкиваются с реальностью и… последствия всегда крайне болезненны. А последний тип людей — те, кто, случайно встретившись с невозможным, в панике бежит прочь. И правильно делает. Так остается шанс на продолжение относительно нормальной жизни, разве что с кошмарами по ночам. Таких большинство. И они правы. — Трусость — это мерзко! — возмутился Бельфегор. — Лучше поклоняться тому, чего не понимаешь, как дон Вентура? — Лучше исследовать! Инес рассмеялась — невесело и абсолютно обреченно. И Принцу это не понравилось. Он начал догадываться, откуда у его собеседницы столь особый дар… — Мой отец любил исследования больше жизни. И посмотри, к чему это привело. Мать умерла, как и многие из той экспедиции, я стала непонятно чем, а те, кто выжил, либо сошли с ума, либо, как отец, поседели и с головой ушли в работу, чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивых воспоминаний. Отец не мог спать без таблеток, в конце так подсел на снотворное, антидепрессанты и успокоительные, что стал практически наркоманом. Перестал следить за собой, зато совершил несколько научных открытий, и его признал весь мир. Работоспособность поражала. Но он никогда больше не пытался найти что-то, связанное с ними. Потому что всеми силами пытался забыть. — Сильный человек переборет страх! Ты считала, что даже твой крик вынести невозможно, но, как видишь, мне он нервы не расшатал. — Это был не предельный крик, — устало ответила Инес. — Если услышишь предельный, сразу вырубай меня, не раздумывая. Без сознания кричать я не смогу даже в панике. — Кстати, почему ты вообще закричала? — поинтересовался Бэл, мысленно поморщившись: думать о том, что этот вопль мог быть еще ужаснее, не хотелось, хоть он и был уверен, что сможет бороться с паникой — вечным спутником этих странных звуков. — Защитная реакция, я почти всегда непроизвольно кричу, когда чувствую настоящую опасность. Этот крик ведь может быть еще и оружием, поскольку лишь очень сильные люди могут его выдержать и не сбежать. Впрочем, от них он не защитит, так что это было глупо… — Значит, сильнейшие смогут вынести и предельный крик, и исследование тех существ! — ухватившись за самую обнадеживающую фразу, выстроил теорию Бельфегор. Снова невеселый смех, а солнце жгло кожу, испаряло пот, разъедало сознание, и спрятаться от него было некуда. — Ты правда думаешь, что мой крик идет хоть в какое-то сравнение с ними? Бельфегор хотел было ответить: «Почему бы и нет?» — но ее взгляд, абсолютно пустой, тяжелый, бездонный, заставил слова замереть на кончике языка. Вот только он терпеть не мог менять собственное решение, а потому возмущенно всплеснул руками и спросил: — Да кто такие эти «они», в конце-то концов?! — Не отстанешь, да? — устало констатировала факт Инес, зачем-то облачив его в форму вопроса. — Конечно, нет! — Видимо, придется рассказать… — тяжелый вздох и обреченность в голосе. — Те, кто создал Тринисетте, могли существовать в четырех измерениях, а самые сильные из них — в пяти. Потому для них было нормой ясновидение, контроль мощнейшего Пламени, смена облика, почти всегда антропоморфного, и многое другое. Они были похожи на людей во многом, разве что способности были куда шире. Их продолжительность жизни была крайне большой, но не вечной. Они могли умереть как от болезней, так и от старости, вернее, их время подходило к концу, и они умирали. У них были дети, внуки, это и обеспечивало выживание рода. Но потом… они наткнулись на тех, кто не жил. Кто существовал вне жизни и смерти, вне времени и пространства. Эти существа были вечны. И существовали в бесконечном количестве измерений, — ее голос наполнился бесконечным уважением и восхищением, но задрожал от неконтролируемого страха, а глаза затуманились, глядя на небо. — У них не было формы, хотя при желании они могли бы принять вид чего угодно, и если бы меня попросили описать их, я бы сказала — пустота. Бездна. Бесконечная тьма. Бесформенное нечто, настолько темное, что свет меркнет на подлете и не способен хоть немного озарить его. Вечное Ничто, не имеющее ни начала, ни конца, находящееся вне любых понятий. И лишь устав ото всего, они прекращали свое существование. Сами. Не умирали, нет, стирали само существование. И даже их духи… Они совсем не такие, как у людей и расы Тринисетте. Естественно, не такие. Они всё те же, что и в самом существовании, но обретшие покой и больше не влияющие на мир, ушедшие из всех измерений в одно — за Грань, словно ограничив себя, но, в то же время, избавившись от вечной скуки, поскольку там, за Гранью, остается лишь память, бесконечная память, но новые события тебя не интересуют, хоть ты и можешь их замечать. А потому они ограничивали себя ради того, чтобы забыться в прошлом, которое, впрочем, никогда не было для них таким же, как для людей, ведь время для них течет не только вперед. Они вообще вне времени. Как вне всего остального. Они просто есть. Это единственное, что можно точно сказать о них. А после перехода за Грань их почти нет. Но они обретают покой. Мало кто из них так поступает, но иногда… А впрочем, я не знаю, почему они это делают. Даже увидев картины мира их глазами, даже получив от них их «чувства», я не понимаю. Потому что их чувства — нечто совсем иное. Это бескрайняя пустота, абсолютная тишина и бесконечная трясина. Это невозможно ни описать, ни понять, ни прочувствовать, ведь наших органов чувств и спектра эмоций не хватит для этого. Невозможно объять необъятное, будучи ограниченным, состоящим из рамок и запоров мимолетным мгновением. Она замолчала, повисла тишина. Давящая и отчужденно-холодная. Инес отчаянно боролась с воспоминаниями, не желая погружаться в пучины, из которых слишком сложно найти выход, а Бельфегор размышлял о том, стоит ли верить ей на слово и возможно ли вообще подобное. Вот только отчего-то задавать уточняющие вопросы не хотелось, а мурашки, бежавшие по коже, недвусмысленно намекали на то, что где-то в глубинах бессознательного потаенные инстинкты верили в этот рассказ. Вот только сам Бельфегор верить не хотел. — Хочешь сказать, эти существа и уничтожили расу Тринисетте? — наконец произнес он язвительно, стараясь максимально ярко выразить свое недоверие. — Они сами себя уничтожили, — устало вздохнула Инес, закрывая глаза. — Их было довольно много, не как людей, но… примерно как население небольшой страны. И они исследовали Землю, любили ее, потому хотели знать о ней всё. Но те… у них нет названия. Я зову их Тьмой, потому что они бездонно черные, всепоглощающие… И всё же их очень мало. Лишь город. Один город. Здесь. Есть и другие… Но на Земле лишь они. Им понравилась эта планета еще до того, как здесь зародилась жизнь, и они пришли на нее. — Хочешь сказать, это инопланетяне?! — и снова лавина возмущения, готового взорваться сотней острых стилетов. Но его остудили укоризненным взглядом и спокойным, понимающим тоном, будто учитель в который раз объяснял первокласснику, сколько будет два плюс два: — Нет, конечно же. Они существуют вне времени и пространства, им не нужен ни кислород, чтобы дышать, ни земля, чтобы ходить, ни свет, чтобы видеть. Они абсолютно иные. И потому они существовали всегда. Видели рождение и смерть галактик, порой создавали их или разрушали со скуки, порой, увидев красивую планету, часть из них уходила на нее, чтобы какое-то время пожить там — всего мгновение, от рождения этой планеты до ее гибели. Те, кто спустился на Землю, строили города, как существа на иных планетах, но свои, уникальные. Им это казалось… ничего не значащей мелочью, которая, впрочем, была интересна. А когда город надоедал, уходили в другое место, ничего не взяв с собой. И строили новый город, в котором не спали, не заводили семей, не устраивали застолий и не пытались создать цивилизацию. Там не было ни привычных нам домов, ни храмов, ни складов, ни колодцев. Каждый был сам по себе, мог на много тысячелетий уйти куда-то, потом вернуться. Они и сами не знают, как были созданы, знают лишь, что иногда появляется где-то на просторах Вечности новая Тьма, если кто-то из прежних уходит за Грань. И больше ничего не известно, да это и не нужно. Ведь они просто есть. Вне всего… Единственное, что они, можно сказать, не любят — когда кто-то из местных обитателей приходит в их город. Потому они окружают его своей энергетикой, настолько ужасающей, что животные, почуяв ее, бегут без оглядки, даже не пытаясь приблизиться. И люди тоже бегут, очень часто. А вот раса Тринисетте была сильна духом, потому решила выяснить, что за пугающее место случайно обнаружилось. Я видела их… духов тех, кто тогда погиб… лучше бы не видела… Хотя нет. Хорошо, что видела. Так должно быть. Только вот… Инес передернулась, отвернулась, уставилась на песок и часто задышала, будто стараясь прогнать нежеланные воспоминания движением воздуха. Принц поморщился. Верить во всю эту историю ему не хотелось, но всё же, всё же… — Те, кто сумел сбежать, рассказали о чудовищах, найденных в горах, и остальные решили, что их непременно надо уничтожить, потому что такая сила опасна для Земли. Они ничего не знали о Тьме, вообще ничего, лишь видели, что те сделали с их друзьями, да чувствовали ужас, бесконечный ужас, распространяемый ими. Что они могли подумать? Лишь что перед ними вселенское зло. Тем более, раз зло это ни в какую не шло на контакт. Они просто не смогли бы признать, что перед ними нечто, не являющееся ни добром, ни злом. Нечто, крайне далекое от этих понятий. Они боялись, как и люди, боялись непознанного. Того, что нельзя объяснить. И потому с помощью энергии самой планеты создали Тринисетте — мощнейшую силу, Пламя, способное уничтожить что угодно. Вот только как уничтожить неуничтожимое?.. Они сражались все вместе, плечом к плечу, искренне веря, что погибают за правое дело, вот только недолго. Их уничтожили очень быстро, почти разом, они и подумать не могли, что такое вообще возможно… Большинство пало в той бойне, осталось лишь десятеро, вот только в итоге они, решившие наконец отступить, заинтересовали Тьму. Их Пламя и Тринисетте заинтересовали… как солнечный зайчик на стекле приковывает взгляд человека. И тогда Тьма согласилась поговорить с ними, отступившими за границы Города, — вышла следом, и вместо продолжения боя завязала диалог, который был попросту невозможен в Городе, ведь Тьма будет защищать его от вторжения кого угодно, поскольку так было решено. Хранители обрадовались возможности наконец-то провести переговоры, вот только понимали, что дни их расы уже сочтены — пройдет несколько тысячелетий, и, скорее всего, время возьмет свое, забрав жизни тех, кто остался. Вот только они всё так же хотели защитить Землю и ее обитателей. Зная, что мир активно заселяют люди, Хранители уговорили Тьму не выходить из иных измерений и спектров в привычные людям, стать невидимыми для слабой юной расы. И Тьма согласилась, решив, что это будет занятный эксперимент. Ведь человечество было крайне многообещающим: именно оно могло подвести черту под их пребыванием на этой планете… А Хранители, мечтающие защитить Землю, отчего-то хотели защитить и людей, противореча тем самым самим себе. Вот только они могли видеть будущее максимум на несколько столетий вперед, а Тьма существовала вне времени. И потому Хранители надеялись на благополучный исход, а Тьма ни на что не надеялась. У нее нет подобных чувств… Пламя оказалось настолько сильно, что стало поддерживать саму Землю, природу, не давало катаклизмам случаться слишком часто, оно было прекрасно, на других планетах не было ничего подобного, и потому Тьма сказала, что пока горит Пламя Тринисетте, они останутся в измерениях, недоступных людям, выходя и в наши спектры очень редко, лишь когда люди сами их призовут, или когда надо будет защитить Город от вторжения. А впрочем, возможно, еще когда люди будут слишком сильно досаждать тому, кто выйдет за пределы Города… И всё же это была победа — так думали Хранители. «Нам удалось спасти людей и Землю!» Но их не надо было спасать. Разве что тех, кто забрел бы в Город… а их в любом случае ждет верная гибель. Как дона Вентуру, отправившегося на поиски Города, но нашедшего лишь очередные руины и решившего призвать Тьму в качестве «финального эксперимента», как он выразился. Явилась лишь одна. И он ее увидел. Только не успел ничего ни сказать, ни сделать: сердце не выдержало. Так глупо… Но эти статуэтки! Есть артефакты, усиливающие энергию призыва! Человек особой формулой, прочитанной с одной из сотни каменных табличек, может призвать лишь одного, но с артефактом — уже двоих! Несколько раз подряд ведь заклинание не прочесть, оно попросту не сработает, но с катализаторами можно добиться максимального эффекта! Если собрать три статуэтки и прочесть заклятие, можно будет призвать сразу четверых! А представь, если сделать это в центре города? Паника, хаос, тысячи жертв… Тьма не остановится, пока не уничтожит всех вокруг на многие километры, кроме тех, кто ее призвал! Это подарок. Странный подарок напоследок. Договорившись с Хранителями Тринисетте, они разбросали по миру статуэтки и таблички с формулами призыва, чтобы убить скуку. Две формулы, два вида статуэток известны людям, но, возможно, их было больше, не знаю… Только вот почему-то использовали почти всегда лишь красные, не синие. Не знаю, почему. А впрочем… Да, наверное, из-за своей натуры. Если призывать с помощью алых статуэток, как и всегда, только участвующие в призыве выживут. Я знаю. Мне показала… сама Тьма. Призывы уже происходили. И это… — ее голос стал бесцветным, а Бельфегор нахмурился. — С одним артефактом уничтожается огромный город. А с тремя?.. Мозг привычно, на автомате провел подсчеты, но разум отказался их принимать. «Глупости!» — отчеканил язык. А сердце предательски замерло. — Разве? И снова тишина, только ветер играл волосами, заплетая в них песчинки и страх. Безотчетный, всепоглощающий ужас осознания — невозможно остановить неостановимое.