Чёрный свет

— Странная здесь природа, очень странная, — протянул Бельфегор, разрубая мачете очередную лиану. — Словно семена привезли с разных островов и хаотично засеяли, да к тому же добавили растений из других климатических зон, которые почему-то прижились. Они пробирались по темному, едва проходимому лесу, увитому толстыми лианами. Густой подлесок препятствовал продвижению, равно как и старые, давным-давно поваленные ураганами деревья, кустарник цеплялся за одежду, трава стремилась запутать ноги. Деревья, столь разные, но отчего-то растущие вместе, создавали ощущение, будто ты попал в давно запущенный ботанический сад, превратившийся в непроходимый лес. Красное дерево соседствовало с пальмами, сосны и эвкалипты — с маслинами и кедром, тут и там в сочной высокой траве сновали змеи и ящерки, на камнях лежали игуаны, а высоко в кронах деревьев переругивались птицы самых невообразимых расцветок. — Я уже видела подобное, — вздохнула Инес. — На территории индейцев Майя. Отец не хотел исследовать их руины, но, когда изучал гробницу Майя, случайно наткнулся на упоминания о странных развалинах. Он просил остальных не ходить на поиски, но те заартачились. Я решила пойти с ними, чтобы приглядеть, всё же отцу было бы спокойнее, если бы они были под присмотром. Тогда мы и впрямь подобрались к руинам, но духи сбили с пути, чему лично я была крайне рада: не стоит людям видеть подобное. Однако на подходе к руинам лес и впрямь стал очень странным. Там словно смешались все виды растений континента, хоть и не так явно, как здесь. Просто руины были не настолько новые, вот обычная растительность со временем и стала доминировать, видимо. Зато на этом острове есть два вида неизученных рептилий. — Мы можем сделать открытие в биологии? — заинтересовался Принц, в который раз взмахнув мачете. — Если хочешь. Почему бы и нет? Насколько я поняла, эти виды водятся не только на этом острове, просто они мелкие и юркие, а главное, редкие, вот их раньше и не видели. — И где же эти удивительные виды? Хочу посмотреть. Принцу скучно, — капризным тоном объявил он, хотя активная деятельность, направленная на очищение дороги, со словами явно не вязалась. Бельфегор вообще состоял из противоречий, отчего-то гармонично сплетавшихся воедино. — Тогда привал на пару минут, всё равно уже темнеет, — вздохнула Инес и села. Принц окинул ее подозрительным взглядом, подкинул мачете, поймал его, несильным броском воткнул в землю и присел поодаль. Девушка, закрыв глаза, старательно выискивала с помощью призраков редчайших рептилий, и вскоре раздался победный возглас: — Прямо рядом с тобой, справа! В корнях дерева. Крошечная, черная… Но не детеныш, взрослая… Бельфегор потянулся рукой к дереву, раздвинул траву, заметив расщелину между корнями, примял растительность возле нее, как вдруг случилось сразу две вещи: руку принца пронзила острая, но слабая боль, а Инес, побледнев, закричала: «Нет! Она ядовита!» Вскочив, Бельфегор мгновенно стряхнул змею, тут же скрывшуюся в своем логове, и оторвал рукав, а Инес, подскочив к нему, поймала его ладонь и присмотрелась к двум крошечным ранкам. — Но здесь не водятся ядовитые рептилии! — возмутился Бельфегор, опускаясь на землю, и туго перетянул руку чуть пониже локтя, а затем затянул узел зубами. Страха он не испытал, лишь раздражение и отчаянную злость на собственное безрассудство, однако умирать в этом Богом забытом месте, тем более по столь глупой причине естественно не собирался. Надо было начинать оказывать себе первую помощь, но, на удивление, необходимость в этом вдруг отпала сама собой: Инес перочинным ножом вспорола кожу на его ладони и прижалась губами к ране. Втянуть кровь, сплюнуть, снова попытаться вытянуть яд из тела — простейшие действия, первая помощь, но выполнить их, находясь в состоянии паники, крайне сложно. А Инес впервые в жизни на самом деле испугалась крадущейся смерти. «Только не он, только не так!» — билось в голове, и она сама не смогла ответить на вопрос: «Почему?» Быть одной всегда и остаться в одиночестве, только встретив первого и, возможно, единственного друга — вещи разные. И смерть внезапно из чего-то привычного превратилась в пугающе-черное, беспощадное, полное ненависти чудовище, жаждущее отобрать единственный свет, что еще оставался в жизни. Так не должно было быть — и так не будет. Она не допустит… Сплюнув последний раз, она закрыла глаза и пробормотала: «Противоядие, нужно противоядие…» — а Бельфегор прислонился спиной к дереву, мысленно проклиная себя за беспечность, за то, что реакция всё же ослабела под воздействием усталости и высокой влажности, за то, что поверил старым знаниям, утверждавшим, будто ядовитые растения здесь есть, а вот умереть от укуса змеи не получится… — Да что ж такое, почему никто не знает?! — буквально прокричала Инес и со всей силы ударила кулаком по земле. — А! Точно… Точно! Те, кто знает о Земле всё! Они должны помнить! Юниэр Астэрус! И снова бегающие под веками глаза, дрожащие руки и быстро шепчущие что-то губы, а паника, волнами исходя от нее, начала проникать и в Принца. «Да что она меня заживо хоронит?! — подумал он и вдруг осознал: она и впрямь боится, что он умрет. Но с чего бы? Из чувства вины? Вовсе нет. Это именно страх потери. И почему-то от этой мысли волнение улеглось, а мысли потекли спокойно и размеренно. — Свяжемся с Моретти, велим принести все имеющиеся лекарства, у него их осталось больше, чем есть у нас. Мне двигаться нельзя, чтобы яд не распространялся слишком быстро, а он по расчищенной дороге доберется до нас на за час максимум. Если будет бежать со всех ног, еще быстрее. А пока попробуем воспользоваться теми лекарствами, что имеем. Что ж, вспомню химию. Умирать здесь я не собираюсь…» Его мысли прервал победный вскрик. Инес, даже не успокоив дыхание, сбивчиво крикнула: «Я всё принесу!» — и со всех ног бросилась в джунгли, давясь от кашля. «Неужели нашла противоядие? — удивленно подумал Бельфегор и снова попытался оценить ситуацию: — По идее, яд не должен был распространиться, мы среагировали сразу. Так что если что-то в крови и осталось, то совсем немного. Такая доза меня не убьет. Но вот пить лекарства, пока она не вернется, опасно: они могут не сочетаться с тем, что она принесет. Хм, судя по моему состоянию, я в норме, симптомов отравления пока нет, так что, вероятнее всего, первая помощь и впрямь помогла. Значит, противоядие нужно лишь для уничтожения тех крупиц яда, которые всё же попали в кровь. Это хорошо…» Спустя пару минут начала проявляться легкая слабость, и он подумал, что стоило бы всё же выпить таблетки, но какая-то часть сознания шептала, что лучше подождать еще немного. «А что, если она ошибется? Или вообще ничего не принесет?!» — решив поспорить с собственной интуицией, подумал Бэл, но тут же поморщился. Думать о том, что Инес откажется ему помогать, было… больно. Не обидно, не грустно, не раздражающе — больно. И на задворках сознания промелькнула странная мысль: «Я слишком к ней привязался. Еще и за столь короткое время! Так не должно быть. Мне никто не нужен. Я сам по себе. Только…» Вспомнились полные заботы глаза, теплые руки на плечах, пение, наполняющее жизнь печальным светом… отпускать чудо не хотелось. Не хотелось убивать свет, непонятно как сумевший разогнать ночную мглу. И сердце предательски сжалось, наплевав на все законы, созданные для себя человеком, любившим одиночество. — Есть! — раздалось неподалеку, и Бельфегор открыл глаза. Он и сам не заметил, как закрыл их, уйдя в раздумья, а Инес на всех парах мчалась к нему. Волосы растрепались, штаны были перепачканы в грязи, руки расцарапаны, но она крепко держала несколько листьев, свернутых в тугой валик, посередине оттененный алыми лепестками какого-то цветка. Подозрительность хотела было вскинуть голову, сказать, что из чужих рук непонятную еду настоящие мафиози не принимают, но, ударившись о полный панического ужаса и одновременно с тем надежды взгляд, мгновенно погибла. — Я всё помыла водой из фляги, так что не волнуйся! Будет противно и горько, но надо тщательно прожевать это и проглотить. Скорее. — Да первая помощь помогла, у меня всего лишь небольшая слабость, не паникуй, — отозвался Бэл, принимая у нее лекарство. — Это хорошо. Но съешь поскорее. Надо быстрее. Юниэр сказал, точно поможет! Но нельзя медлить. Хотя он сказал, яд не слишком сильный, да и мы всё правильно сделали… всё равно! — Паникёрша, — довольно усмехнулся Принц, закончив осмотр рулончика из листьев, травы и лепестков, после чего сразу же отправил его в рот. Отчаянно захотелось выплюнуть эту дико горькую мерзость или хотя бы скривиться, но Бельфегор, не поведя и бровью, тщательно пережевывал дары леса, всем своим видом демонстрируя, что горечь его нисколько не трогает — носить маски он умел отлично. — Очень горько, да? Прости, — пробормотала Инес, и он чуть не поперхнулся, но сумел сдержаться. «Да как она это делает?!» И тут вдруг вспомнился ее взгляд, совершенно пустой и в то же время словно видящий всё на свете… «А если интуиция — не ее способность? Что, если это как крик, приобретенный дар? Если они связаны? Тогда всё становится на свои места. Видеть всё, конечно, она не способна, но вот сканировать эмоции собеседника — вполне! Надо спросить… хотя нет. Не стоит. Она же верит, что это ее собственное умение. Пусть верит. У нее вообще мало того, во что можно верить…» — с этими мыслями он вновь закрыл глаза и наконец проглотил лекарство. Прислонившись головой к дереву, Бельфегор отрешенно подумал, что порой надежды — самый сильный яд, ведь когда их рушат, раны не залатать. — Прости. Я такая дура. Говорила с этой болтливой игуаной, она так расписывала «дивную шкурку» змеи, а я… даже не подумала узнать, не ядовитая ли змея! В этом районе ведь таких нет, как отец говорил… Но это же новый вид! Надо было думать. Дура. Прости… — Всё нормально, таким меня не убьешь, — отозвался Принц вполне искренне. — К тому же, я сам не успел отдернуть руку, тоже поддался стереотипу. Наука на будущее! — Да уж, наука… Я заварю тебе много чая, когда приедем в город! — Это ты так передо мной извиниться пытаешься или себя порадовать? — съязвил Бэл. Инес задумалась. А затем покаянно пробормотала, уставившись в землю: — Кажется, и то, и другое. — Ши-ши-ши, тогда прощаю! Повисла тишина, Инес перебинтовывала ладонь Бэла, а он, сняв жгут, крутил в правой руке оторванный рукав, мгновенно потерявший всякую ценность. — Только не выбрасывай пока. Мало ли что, — заметив эти движения, подала голос Инес. — Ты бы подружилась с Маммоном, — протянул Бельфегор многозначительно и усмехнулся. А затем спросил то, о чем давно собирался, но никак не мог найти подходящий момент: постоянно что-то мешало. — Кстати, ты сказала, что о змее поведала игуана, и у Принца возник вопрос! Как ты понимаешь животных? Впрочем, не только животных. Если встретишь духа-китайца, его ты тоже поймешь, кажется. Почему? Инес озадачено на него посмотрела, покачала головой и неопределенно махнула рукой в воздухе, а затем, затянув наконец узелок на бинте, попыталась объяснить: — Там нет языков. За Гранью. Ммм, это как… Нередко общаюсь картинками прошлого, визуальными образами, им язык не нужен, но когда нужен, всё иначе. Там нет именно языка, итальянского, китайского, рыбьего… Говоришь сердцем. В какой-то мере, наверное, эмоциями. Это как до Вавилонской башни — все друг друга понимают, но не только люди, все духи вообще. Потому что там нет слов. Но есть язык душ. Его не произносят, им… им общаются на другом уровне. — И как же? — заинтересовался Бэл. — Попробуй, скажи мне что-нибудь на нем. — Но я же говорю, это язык души, на нем ничего не произносят, скорее, передают прямиком из души в душу. А здесь души скрыты телами и барьерами, не могут соприкоснуться. Не могут быть искренни. — Так наш покойный дон так и так искренним не был, а тело — не преграда, потому как ты-то тело не покидаешь, чтобы с ними пообщаться. Давай, попробуй. — Но… я не знаю, как, — растерялась Инес, буквально падая напротив Бельфегора. — «Опыт — сын ошибок трудных»! — пафосно изрек Бэл и махнул рукой, призывая Инес к действию. Та вздохнула, недоверчиво покосилась на него и, закрыв глаза, сосредоточилась. Пару минут они провели в тишине, а затем она вздохнула и покачала головой. — Не получается. — Пробуй! Сдаваться после первой же неудачи — удел слабаков! — Не в этом дело, — поморщилась Инес и тоже прислонилась спиной к дереву, устраиваясь поудобнее. — Кажется, я поняла, в чем суть, но… тебе это не понравится. — Ну и? — нахмурился Принц. — Ты правильно сказал: дон был нечестен. А как? Почему? Ведь разговор душ — это желание передать другим что-то. В том-то и дело. Он не хотел передавать часть информации и молчал. А когда пытался соврать, хотел поделиться именно фальшивкой, и моя интуиция ее распознавала. В этом суть. Если хочешь говорить, говоришь, если не хочешь — молчишь. Когда я прерываю беседу с призраками, их слова кажутся мне смутным шумом, я плохо их различаю, но всё же различаю, потому что всегда настроена на диалог. А для диалога говорить должны двое. Если один не хочет говорить, он может даже не услышать слов. Бельфегор нахмурился, атмосфера резко изменилась. — Пытаешься сказать, что это я не даю тебе передать информацию, потому как не хочу с тобой говорить? — буквально процедил он. Инес поморщилась. — Не в этом дело. Просто ты не умеешь говорить душами. Не представляешь, как это делается. А для этого на самом деле нужно позволить чужой душе прикоснуться к твоей. Энергией. Нужно пустить меня за все барьеры, что ты воздвигал годами. Это… это разве возможно? Принц поджал губы, но взгляд не отвел. Он не привык отступать, тем более, если сам бросил вызов! Открыть душу, пустить в нее кого-то? Нонсенс! Но если это и впрямь единственный способ… Можно ведь открыть не всю душу, а лишь частицу. Ненадолго. Почему бы и нет? Ведь он гений! Как можно говорить, будто он не способен на что-то?! — Принц попробует! — объявил Бэл и скомандовал: — А ты пока ставь палатку. Устроим привал на небольшой прогалине, которую недавно проходили. — Хорошо, — отозвалась Инес, поднялась и, отвязав от дна сумки палатку, двинулась к предполагаемому месту ночлега. Вернулась она через полчаса, уставшая, но довольная, и, закинув на плечо сумку Принца, отправилась назад. Тот вздохнул, поднялся, пошевелил пальцами левой руки, согнул ее в локте и с удивлением отметил, что рука слушается отлично, разве что рана несильно ноет, да и слабость почти прошла. Удивительный валик из местных трав и впрямь сделал свое дело, один из расы Тринисетте не обманул человека, просившего о помощи, несмотря на то, что его даже не запугивали криком… На удивление быстро вернулась Инес, явно бежавшая всю дорогу туда и обратно, и, подхватив свою сумку, помчалась обратно. Бельфегор хмыкнул и последовал за ней, но неторопливо, рассматривая деревья и кусты, совсем недавно преграждавшие им путь, а теперь ставшие надежной защитой от непрошеных гостей. Инес, держась за бок, вновь прибежала, что-то ворча о том, что ему стоило подождать ее, но Принц предпочел эту попытку покуситься на его самостоятельность проигнорировать, благо девушка не предпринимала попыток подать ему руку или предложить опереться на нее. Вскоре они вышли к небольшому просвету между деревьями, с краю которого притулилась приехавшая вместе с ними из Египта палатка — можно было устраиваться на ночлег. Сумерки уже вовсю властвовали над островом, и потому можно было не волноваться о слишком большой задержке — двигаться в темноте всё равно было бы слишком опасно. Последний раз бросив оценивающий взгляд на высокий лес, только что смыкавшийся кронами над его головой, а сейчас показавший кусочек быстро чернеющего неба, Бельфегор скрылся в палатке и уселся на спальный мешок. Инес подала ему ужин и, даже не пытаясь замаскировать волнение в голосе, спросила: — Как себя чувствуешь? — Хорошо, — отмахнулся Бэл, но, заметив, что ее волнение только усилилось, пояснил: — Разве что рана ноет, но это нормально. — Прости, — пробормотала девушка, вновь потупившись, и Бэл рассмеялся, но совсем не зло и даже не иронично. Почему-то ему нравилось ее волнение. — Ты отплатишь мне чаем. А пока перестань портить атмосферу пессимизмом, он тут совершенно неуместен. Я ведь в полном порядке! — Да, но… — она помахала рукой в воздухе и вдруг вздохнула, вмиг обмякнув, а следом устало обхватила колени руками и положила на них подбородок. — Я так испугалась… — Ну и хорошо, — пожал плечами Принц. — В смысле? — опешила Инес, вскинув голову. — В общем, — уклончиво ответил Бэл. — Ты сегодня очень добрый, — подозрительно пробормотала девушка, и он нахмурился, но затем добавила нечто, заставившее его настроение снова улучшиться: — Спасибо. Не хочу, чтобы ты перестал улыбаться. — Ши-ши-ши, Принцу расценивать это как комплимент его неподражаемой улыбке? — Скорее, как мою радость от того факта, что Принц существует… и живет, — абсолютно серьезным тоном, но мгновенно уйдя в себя, отозвалась Инес. И настроение вдруг окончательно закрепилось на отметке «отлично», ведь ни один человек в мире не был рад тому, что он жив…

***

Утро началось с тревог и забот. Инес вяло протестовала против решения Принца продолжить движение прямо сейчас и его нежелания возвращаться в город для медицинского обследования, отлично понимая, что это абсолютно бесполезно: Бельфегор чувствовал себя отлично, разве что кожа вокруг гораздо меньше ноющей раны припухла, а потому отмена экспедиции была для него совершеннейшим нонсенсом. Позавтракав и собрав палатку, а также оповестив Моретти, страдающего от мигрени, о том, что поход продолжается, они закинули сумки за спины, и вдруг Инес негромко вскрикнула. — Что на этот раз? — лениво поинтересовался Принц, пребывавший в крайне благодушном настроении. — В глаз попало, — нехотя пожаловалась Инес, раздраженно потирая кулаком левый глаз. — Не три, это бесполезно, лучше пальцами, — подсказал Бэл. — Не получается, — жалобное бормотание сопровождалось активными попытками спасти зрение от случайной соринки, явно не приводившими к нужному результату. Бэл закатил глаза и, сполоснув правую руку небольшим количеством воды, подошел к пострадавшей. — Открывай, — скомандовал он, заставляя ее запрокинуть голову. — Извини, я такая неуклюжая, — растерянный тон, полный сожалений и раскаяния. — Всего лишь соринка, — фыркнул Принц. — Было бы из-за чего извиняться. Хотя буквально только что он сам хотел обвинить ее в неуклюжести и неспособности совершать простейшие операции, искреннее раскаяние заставило отношение к происходящему резко измениться. «Подумаешь, помог в какой-то мелочи. Мне не сложно», — противореча собственным недавним мыслям, подумал Бэл и извлек из глаза девушки небольшую пылинку. Инес отчаянно заморгала, а он, стряхнув коварный раздражитель, закинул руки за голову, крутанулся на пятках и отправился в просеку. — Спасибо! — донеслось вслед. И на душе стало удивительно светло. Благодарность за спасенную жизнь принимать приятно, благодарность за сущую мелочь, которую человек мог бы выполнить и сам — радостно, особенно если получаешь ее так редко, что забыл, когда в последний раз это было… Инес догнала его очень быстро, на ходу доставая из кармана тюбик с солнцезащитным кремом. Бэл успел намазаться еще в палатке, когда она спала, равно как и принять лекарства, хоть немного помогающие справиться с излишками ультрафиолета, которого, к счастью, здесь было всё же гораздо меньше, чем в пустыне, благодаря невероятно густому, высокому лесу. — Спасибо, у меня глаза очень сильно на любое раздражение реагируют, — вновь поблагодарила Инес, и Бэл ехидно рассмеялся. — А у тебя? Он резко затормозил. Медленно обернувшись на продолжавшую путь девушку, Бэл смотрел ей в глаза, пытаясь понять, что она имела ввиду, но не находя ответа. Она тоже затормозила и удивленно склонила голову на бок. — В смысле? — протянул Принц. — Но ты ведь тоже частичный альбинос, разве нет? — озадачилась Инес. «Ненавижу интуицию! Чтоб их всех! Проклятая Тьма, проклятые медиумы, проклятый босс! Или это не интуиция, а логика? Я ведь тоже слегка расклеился после первого похода. Но я старался это скрыть! Разве что шелушение и покраснение кожи она бы заметила, но это можно списать на аллергию! Так почему?! И то, и другое вместе? Проклятая интуиция!» — Я тебя обидела? Захотелось бросить в нее пару десятков стилетов и, хлопнув дверью, уйти куда подальше, но двери здесь не было, а метать стилеты было нельзя, да и подсознание шепнуло, что, даже будь такая возможность, всё равно бы ничего не вышло. Разве что парочку, и потом проверить, нормально ли она зашила раны… — Прости, не хотела. Если тебя так расстраивают разговоры об этом, давай сменим тему. — Да что бы ты понимала! — фыркнул Бэл, отстегнул от пояса мачете и двинулся к концу просеки быстрым шагом. — Меня раздражает не собственный диагноз, а твоя интуиция! Сказав это, он прикусил язык и подумал, что выдавать вот так ценную информацию — верх глупости, но Инес в который раз его удивила: — А почему мои знания о твоем диагнозе — это минус? Я же не сделаю ничего плохого. Или… Погоди, ты из-за того, что люди смеются? Всегда смеются над этим. Так? Бэл неопределенно повел плечами, подумав, что это и впрямь глупо, ожидать насмешек от того, кто страдает той же болезнью. А впрочем, это и не болезнь вовсе! Особенность. И ею не страдают, она просто есть. — А мне только в детстве было обидно. После четырнадцати лет вообще перестала обращать внимание на любые оскорбления. — Потому что одноклассники доводить перестали? — выпалил Бэл, вложив в вопрос как можно больше язвительности, и Инес резко затормозила. Он нехотя обернулся. Она стояла, глядя на землю и поджав губы, а кулаки яростно сжимались. — А я думал, ты ни на что не обижаешься, — протянул Принц и почувствовал неприятный укол в сердце. «И зачем ты это говоришь? Не хочешь ведь… Но с чего бы Принцу отступать!» — Не трогают оскорбления и гадости. Когда топчут важные воспоминания — больно. Она быстро двинулась вперед, не глядя по сторонам, и, проходя мимо Принца, закрыла глаза. На секунду ему показалось, что в них стояли слезы. И острая игла в сердце превратилась в раскалившийся добела нож… — Незачем так реагировать, — неуверенно. А затем возмущенно: — Эй, стой! Но его не послушали. Инес углубилась в заросли, ловко скользя между кустами, и ему вдруг показалось, что она отдаляется, уходит куда-то вдаль, в невозможную, бесконечную даль… и уже не вернется. Если сейчас ничего не сделать, она не вернется. «Ну и что?! Что с того?!» — крикнуло сознание. «А ты этого хочешь?» — прошептало сердце. В памяти вспыхнули яркие, искрящиеся картинки: песня в позабытых всем, кроме времени, руинах, улыбка, с которой смотрели на шрамы, от которых все приходили в ужас, забота в глазах, когда руки осторожно, боясь причинить боль, стирали кровь с губ… И тело само двинулось вперед. Не думая, что делает, он схватил ее за руку и резко дернул к себе. Инес не удержалась и упала, но ее подхватили и удержали. — Да что ж ты делаешь-то?! — пронзительный, дрожащий крик. — Останавливаю тебя. — Ты издеваешься! — Нет. Останавливаю от глупости. Знаешь… — голос тихий и немного растерянный. — Я заварю тебе чай, когда вернемся. Она поджала губы и уставилась на траву. Та манила острыми краями, обещая наградить порезами любого, осмелившегося прикоснуться к тому, кого топчет. Только вот Инес никого резать не хотела. Но и убегать — тоже. Теперь уже не хотела… Она и сама не заметила, как уткнулась лбом в его плечо и пробормотала: «Как по лабиринту Минотавра». — Я не такой страшный, — фыркнул Принц, всё еще осторожно удерживая ее за руку. — Такой же неожиданный, — проворчала она, отстраняясь. — Никогда не знаешь, что случится в следующую секунду. — Но у тебя же отличная интуиция! — съязвил Бэл и тут же прикусил язык. Вот только она не обиделась, лишь сказала: — С тебя два чая. — Без проблем, — хмыкнул он, и с сердца словно камень упал. Всё снова вернулось на свои места, но что-то изменилось. Неуловимо, почти незаметно, но очень явственно. Он всё исправил, а она умела прощать. И он понял, что даже если снова случайно переступит черту, чай и впрямь спасет их. Главное — успеть его предложить… И тогда его не бросят в одиночестве. Не оставят в темноте. В холоде… Он отпустил ее руку и с сожалением отметил, что холода в жизни стало всё же больше. — Не хочу вспоминать, — пробормотала Инес. — От памяти не сбежать, — серьезно ответил Бэл. — И все-таки… Нет, ты прав. Но иногда хочется ее просто уничтожить. — Соглашусь. Но чем больше ты смотришь ей в лицо, тем сильнее становишься. — Ты, видимо, часто это делаешь… А я вот до сих пор не научилась смотреть на некоторые моменты без ненависти к себе. — Тогда направь ненависть на других! Даже если ты виновата, уверен, другие виноваты не меньше! — убежденно ответил Бэл, и Инес с сомнением на него посмотрела. Слез в ее глазах уже не было. — Виноваты, конечно, но вот в том, что не меньше, не уверена… — А ты посмотри повнимательнее, и не с одного ракурса, а с нескольких! И обязательно с непривычных. Много интересного увидишь! — Попробую, — слабо улыбнулась девушка и, кивнув собственным мыслям, продолжила путь. — Не беги впереди мачете, — хмыкнул Принц и отстранил ее. Странно, но обычно прикосновения к посторонним людям были ему неприятны, а уж контакт кожи к коже он и вовсе старался свести к минимуму, однако сейчас привычного тянущего чувства вдоль позвоночника не появилось, передернуть плечами не хотелось, а мир стал на секунду чуть теплее. «Совсем я расслабился! Не пойми чем становлюсь…» — подумал он, но менять ничего не захотел. — Хорошо, — пробормотала Инес, отходя назад, и повисла гнетущая тишина — напряженная, заполненная неприятными мыслями, попытками разобраться в себе и одновременным нежеланием этого. Вот только сейчас всё это было явно лишним, а потому Бельфегор, размахивая мачете и осторожно пробираясь сквозь подлесок, решил ее разрушить. Разрубить, как эти вечно мешающие лианы, на которых то и дело обнаруживались ящерицы, а то и вовсе висели змеи — неядовитые, безразличные ко всему и вся, но всё же напоминающие о вчерашнем. — Ты вчера собиралась научить меня «открывать душу» для диалога. Вперед! — решительно произнес он, и Инес недоверчиво на него покосилась. Бэл нахмурился. — Или не хочешь? В его голосе просквозило напряжение, смешанное с безотчетным опасением, и девушка тяжело вздохнула. Остановившись, она потерла ладонями лицо, встряхнулась и, хлопнув себя по щекам, продолжила путь, отмахнувшись от тяжелых раздумий, как и Бельфегор. — Для этого надо выбрать какую-то тему, она должна быть важна тебе и иметь значение для меня. Так проще будет установить связь, мне кажется. Договоримся о теме и сконцентрируемся на ней. Бэл призадумался, но ненадолго. — Тогда выбираю альбинизм! Раз уж начали об этом говорить. — Хорошо, — нехотя согласилась Инес. Неприятные воспоминания вставали стеной, запиравшей душу на замок, но именно об этом Бельфегор и говорил, разве нет? Глядя в лицо тому, что тебе неприятно, и стараясь не отводить взгляд, ты становишься сильнее. А может, черствее и жёстче?.. Кто знает. Но попробовать стоило. Инес сосредоточилась, и вновь повисла тишина. Лес, казавшийся с побережья райским уголком, на поверку оказался мрачным, темным местом, пытавшимся удержать свет, не пропуская его вниз, в сырое, вызывающее смутные опасения логово змей и ночных кошмаров. Влажность давила на легкие, жар разрывал горло острым наждаком, а время словно застыло, теряясь в слабых лучах, всё же пронзавших зеленые кроны, здесь казавшиеся удивительно темными, особенно в контрасте с блеклым, потусторонним светом. — Не получается, — наконец выдохнула она. — И что не так на этот раз? Я тоже сконцентрировался, между прочим. — Думаю, проблема в том, о чем я тебе вчера говорила. Желание. Его нет. Нужно именно захотеть передать информацию о чем-то, а ты не хочешь. — А почему я вообще должен передавать информацию? Попробуй передать ее сама! — Я пытаюсь, но пока ты не захочешь вести этот диалог, не получится. Знаешь, я ведь научилась говорить с призраками раньше, чем выучила первое слово. Сколько себя помню, всегда говорила с ними. Для меня это всегда было нормой, а потому мне легко захотеть поговорить даже с тем, кто сильно раздражает. Легко позволить ему прикоснуться к моей душе, потому что я не считаю это чем-то сокровенным, для меня это просто диалог, такой же, как обычная речь. Ведь никто не просит выворачивать душу наизнанку и пускать посторонних в самые сокровенные воспоминания, просто открывается доступ к той информации, которую хочешь передать. Не более того. Только вот эта информация, не важно, ложь это или правда, выдается не набором звуков, а именно… ощущением, что ли? Не знаю, как объяснить, для этого не найти слов. Просто ты вдруг осознаешь то, что тебе хотели передать. В одно мгновение. Можно за секунду передать огромную историю, а потом собеседник потратит кучу времени на то, чтобы просмотреть ее… словно в своей памяти. Хотя можно просмотреть и быстро, залпом, но тогда ты испытаешь множество эмоций сразу, а это очень тяжело, это выматывает, но я раньше нередко так делала, когда время поджимало, так что уже привыкла и периодически использую. А еще можно дополнить историю визуальными образами и эмоциями, тогда собеседник не просто будет «помнить» переданное, но и увидит, почувствует это. Словно проживет сам. — Звучит как фантастический рассказ. — Думаю, тебе могло бы понравиться, если бы получилось. Потому что это действительно нечто, чего не может существовать в этой реальности. — Но ты ведь в ней существуешь! Так почему же это общение — нет? И вообще, я думал, ты приобрела свои способности в одном из походов с отцом, а оказывается, это врожденное? Тогда почему ты говорила, что знаешь, как получила их? А еще сначала ты говорила, что твоя мать умерла при родах, но потом сказала, что она погибла в путешествии вместе с частью экспедиции — как это понимать? Никто в здравом уме не отправится в поход на девятом месяце беременности! В чем смысл? — в его голосе сквозил неподдельный интерес, но возмущения не было: он не обвинял ее в несостыковках, пытаясь найти подвох, напротив, с нетерпением ждал подробностей, способных заполнить бреши, будучи уверенным, что они есть. И, возможно, именно это доверие заставило Инес, тяжело вздохнув, сдаться. — Я расскажу… — прошептала она, и Бельфегор обернулся — понял по интонациям, что сейчас услышит нечто действительно страшное. — Мать была археологом, как и отец. Познакомились на раскопках. Оба были одержимы поисками Тьмы. Поженились. Продолжили странствия. Напали на след. Когда мать была на четвертом месяце, поехали на один остров в Тихом океане. Как этот. Только больше. Мать была в восторге, думала, мечта сбудется. Но один из Тьмы решил проведать старое поселение. А они вторглись в Город. Точнее, подошли к нему. И Тьма атаковала, — безразличие в голосе вдруг сменилось паническим ужасом, и Инес перешла на шепот. — Я видела в их воспоминаниях, как они умирали. Чувствовала всё, что они. Специально просила каждого из них показать. Всех, кто умер там. Ты не знаешь, как они убивают… Думаешь, пытки — страшно? Думаешь, раздробленные кости и порванные мышцы — больно? — Бельфегор вновь обернулся, на этот раз не вернувшись к созданию просеки. Глаза Инес были абсолютно пустыми, а лицо покрылось красными пятнами, руки же дрожали так, словно она сидела на электрическом стуле. — Представь, что ты не можешь умереть, потому что твое время раз за разом отматывают назад. Подходишь к Грани — тебя возвращают. Тебя, не тело! Оно всё такое же искалеченное. Вытянутые нервы, перетертые в порошок кости, прямо там, внутри, размельченные органы — но ты продолжаешь жить. Выпущенная кровь, взорвавшиеся глазные яблоки, лопнувшая кожа… А ты не можешь умереть, просто не можешь. И только когда ты станешь кровавой кашей, без единой твердой частицы, тебя наконец отпустят! Если захотят… — По спине Бельфегора пробежали мурашки. Он уже и сам понимал, что верит в существование странных существ, не демонов, не богов, чего-то выходящего за рамки, ограничивающие восприятие человека… — Кто-то всё еще убегал, кто-то умер, а мать упала, пока бежала. Отец остановился помочь. Паника. Спрятаться невозможно, бежать бессмысленно: от такого не скроешься. А затем… Затем оно вдруг сказало, хотя для них речь не является необходимостью, наверное, чтобы люди тоже обязательно услышали: «Новая жизнь. Пожалуй, стоит поставить эксперимент, как вам такое? Развеем скуку очередной проверкой?» И они отозвались. Словно коллективный разум ответил на просьбу своей части. А потом… Тьма прошла сквозь мать. Изменила зародыш. Заставила его расти, но развиваться не так, как развиваются человеческие дети. Строение горла было многомерным, как потом сказал мне дух одной Тьмы. Изменилась аура, энергетика. Появились способности, особенно хорошо проявившиеся в том, что касалось Грани, ведь она была рядом. В каждом кровавом ошметке, некогда бывшем человеком. В каждом паническом крике. В каждом разрывающемся теле. В дыхании тех, кто убегал, зная, что не спасется… Но они спаслись. Потому что Тьма нашла то, что развеяло ее скуку. Мгновенно выросший плод разорвал тело матери, меня вытащили и отдали отцу. А потом спокойно сказали: «Этот ребенок увидит многое. Куда больше любого смертного. Но он смертен, как все вы. Он ничего не может, только видеть. И говорить. Не нужно, чтобы он умер слишком рано, потому даровали не только способность видеть, но и умение защищать себя. Иначе эксперимент будет неудачен. Нужен эксперимент хотя бы на пару мгновений… Ммм, ваши годы… Пусть поживет хотя бы сотню? Многовато, кажется. И всё же береги ребенка. Нам нужно увидеть результат. Что с ним станет в итоге? Со смертным, обладающим силой вечности…» Повисла тишина. Звенящая, монотонная, пугающе болезненная. Птицы шумели в вышине, но их не слышали. Мир сузился до одной-единственной точки, превратившейся в линию, связывающую двух людей терновой лозой, разрывающей нервы на части. Впервые в жизни Бельфегор Каваллини чувствовал, что хотел бы изменить чью-то судьбу. Стереть воспоминания, порождающие столько боли. А впрочем, в то же время он хотел сказать: «Не отворачивайся. Смотри на них, смотри постоянно и станешь еще сильнее. Хотя ты и так сильная. Просто пока этого не поняла». Но он молчал. Молчал и думал о том, что слова — бессмысленные ярлыки. И если бы можно было показать то, что чувствуешь на самом деле, жизнь была бы намного проще. Вот только он не мог. Никто не мог. Кроме мертвецов… И он просто взял ее за руку. — Идем, нам еще далеко идти, — тихие слова, не скрывающие эмоций, и бережное прикосновение. Она вздрогнула. Вырвавшееся из лавины воспоминаний сознание сообщило, что она не одна — на этот раз, открыв глаза, вынырнув из пугающей темноты, произнеся вслух то, о чем не хотелось даже думать, она оказалась не одна. И захотелось одновременно плакать и смеяться. Но она лишь сжала перебинтованную руку Бэла в ответ и прошептала: — Пойдем. Мы скоро доберемся…