Чёрный свет

Размышляя о рассказе Инес, Бельфегор одновременно боролся с мыслью: «Такого не бывает!» — и собственным желанием поверить каждому слову. А впрочем, он уже поверил, и только упрямство не давало признать этого, потому старался не думать об этом словами, просто попытался понять, какие чувства вызывает эта история. И чувства эти были крайне противоречивы. Сочувствовать кому бы то ни было Бельфегор не привык, и потому всеми силами отмахивался от неприятного давящего ощущения, однако другие чувства были не лучше. Желание уничтожить существо, превратившее жизнь Инес в ад из скуки, было огромно, но безысходность от осознания невозможности воплотить мечту в реальность раздражала даже сильнее сочувствия. Бездействие злило Принца куда меньше невозможности сделать что-либо — последнее вызывало у него поистине адскую ненависть. Ведь он чувствовал себя в такие моменты совершенно беспомощным… Все остальные чувства терялись на фоне тех, что Бэл старательно от себя отгонял и всё же никак не мог изменить, однако их было немало, а попытка разобраться в этом обилии привела лишь к раздражению, злости на самого себя и желанию уйти тренироваться, бросая ножи в мишень, а еще лучше — во врагов. Вот только врагов поблизости не было, и их заменой стали кусты, ветки поваленных деревьев, лианы и изредка попадавшие под мачете змеи. Инес же шла рядом с Принцем, всё так же сжимавшим ее ладонь, и прислушивалась к голосу сердца, не желавшего возвращаться к привычным вялым, апатичным эмоциям. «Это может стать проблемой», — беззвучно прошептала она, но, как и Бэл, менять ничего не захотела. А возможно, попросту не смогла… Темнота леса действовала угнетающе, погода словно издевалась над путниками, лишь усиливая духоту, а влажность и вовсе превысила все мыслимые показатели. Небо заволокло тучами. Резко, спонтанно, будто природа совершенно внезапно на что-то разозлилась и решила расплакаться от обиды, одновременно с тем отомстив обидчикам. Бельфегор пробормотал проклятие и кинулся ставить палатку, Инес активно помогала, и как только редкие капли сменились проливным дождем, путники юркнули под спасительный навес. — Почти не промокли, — пробормотала Инес. — Не заболеем. — Зато можно перекусить, — блеснул оптимизмом Бельфегор и выудил из сумки пару порционных пакетов с провиантом. — Синьор Моретти запасливый, — улыбнулась Инес и тут же нахмурилась. — Но у него странная энергетика. Словно он одной ногой за Гранью, причем всегда. И еще… что-то в нем не так. Что-то аномально. Но я не понимаю, что именно. У него правда странная энергетика. — А, ты же не знаешь, — распаковывая еду, ответил Бэл. — У него есть особая способность. Он может останавливать сердце. Вернее, впадать в состояние, внешне крайне похожее на смерть. Даже если ему причиняют боль, он этого не чувствует, зрачки не реагируют, он вообще реальность словно не воспринимает, температура тела падает. А главное, пульса нет. Точнее, сердце не останавливается, оно просто очень сильно замедляется, где-то до одного удара в минуту, и то эти удары крайне слабые, их невозможно обнаружить обычной проверкой пульса. — Но это невозможно для обычного человека, — удивленно, однако не шокировано ответила Инес. — Похоже на летаргический сон, только не совсем. Куда сильнее! — Именно. Поэтому я и сказал, что способность особенная. К тому же, он может это контролировать. Когда надо, замедляет сердце, когда надо, возвращается в норму. Удобно, кстати, особенно для шпионажа. — Напоминает контроль времени, — пробормотала Инес. — Нет, он точно ни с чем потусторонним не связан, — отмахнулся Принц, приступая к трапезе. — Одиночка, товарищи есть, но ни семьи, ни близких друзей нет, и всё же с коллегами общается часто и довольно неплохо, хоть те и подшучивают над его странностями. Он ведь иногда на самом деле впадает в летаргический сон. Безотчетно. И пофилософствовать любит. Но никогда ни в чем подозрительном замечен не был, тем более в оккультизме. Сама видела, он даже в символике не разбирается. — И всё же это удивительно. Либо это какая-то особенность его Пламени, либо дар, как у… «экстрасенсов», — навешивать ярлыки Инес не любила даже в случаях, когда эти ярлыки признавали сами их носители. — Особенность энергетики, делающая невозможное возможным. — Это точно. Но с потусторонним это не связано. — Если ты так говоришь, — пожала плечами Инес и тяжело вздохнула. — Это хорошо. Чем меньше народу вовлечено, тем лучше. — Соглашусь. Люди — существа алчные и самоуверенные, что доказано фанатиками вроде дона Вентуры. В конце концов, за статуэтками началась бы настоящая охота. — И много людей погибло. На этот раз слова о возможной гибели множества людей не вызвали у Бельфегора ни отторжения, ни раздражения, ни мысли: «Это всё чушь!» — и потому он подумал, что, возможно, открыть душу человеку, которому начинаешь верить даже в абсолютно парадоксальных теориях, не такая уж плохая идея. Ведь Инес его всё же принимала, принимала таким, какой он есть, не стремясь изменить, подстроить под себя хотя бы в мелочах… — Альбиносов травят. Даже принцев, — нехотя сказал он, и Инес вздрогнула. Услышать подобное она никак не ожидала. — Мы с Расиэлем с самого детства били тех, кто смеялся над нашими глазами, потом научились сражаться на ножах и резали обидчиков. Дети смеяться перестали — боялись. Знали, что нас никто серьезно не накажет даже за нанесение довольно сильных ран, потому старались держаться подальше. Мне это было на руку, не люблю толпу, вообще посторонних; Сиэль расстраивался, он хотел повелевать, а некем было. И он пытался повелевать мной. Но я ведь Принц! — всплеснул руками Бельфегор, чуть не уронив флягу, стоявшую на коленях, однако успел подхватить ее в полете. — Конечно, я не мог позволить ему мной командовать! Мы дрались. Сначала врукопашную, потом на ножах, в том числе метательных. Раны стали нормой. Но Сиэль брал коварством: мы спорили на что-то, например: «Проигравший съест ком земляных червей», — и устраивали соревнование, но он всегда придумывал нечестный способ победы и унижал Принца. Ни разу он не победил честно! Даже в дуэлях! Поэтому Принц спутал его с тараканом. Превратил его в алую розу! Королевскую розу. С тех пор Принц любит алый цвет еще сильнее! Но не в глазах. Взрослые всегда шушукались, а их трогать Принц права не имел. И Сиэль тоже. Поэтому в детстве нам приходилось выслушивать сочувственные комментарии взрослых и смотреть на усмешки, когда они шушукались за нашими спинами. Даже родители считали это дефектом, уродством, и заставляли нас прятать глаза. В итоге мы уже в три года начали отращивать челки, а в пять отлично видели сквозь них. Так люди стали шушукаться на тему: «Они прячут свое уродство», — но родители перестали заставлять нас носить солнечные очки. Всегда говорили: «Это чтобы сберечь ваши глаза», — но как только эти самые глаза исчезли из их поля зрения, забота о них тут же испарилась. Впрочем, неудивительно. Им всегда важен был лишь престиж. Потому они назвали Принца сумасшедшим, когда он убил брата. Пригласили психиатра, поставившего глупый диагноз, и тот выписал лекарства, превращавшие Принца в овощ! Спать сутками — не лучшее занятие. И Принц решил сбежать. Долго обдумывал план, наконец сумел подловить момент, когда его вели в душевую, свернул шею надсмотрщику, спрятал тело, прокрался в спальню родителей и убил их. Принц никогда не забудет их лица и слова: «Бэл, тебе всего лишь нужно принять лекарство, и ты сразу же успокоишься! Ну давай, выпей таблеточку, а мама позовет слугу, и тот сделает тебе укольчик». Она впервые назвала себя мамой. Не королевой, не Ее Величеством, не матерью, а мамой. Потому что в глазах был страх. Она панически боялась ножа в руке Принца! А отец пытался заставить его образумиться, говоря, что иначе Принц окажется в тюрьме или лечебнице. Глупцы! Принц всё продумал! Он ни за что бы не оказался заперт снова! Полгода в плену у стыдящихся его родителей — не лучшее времяпрепровождение, в лечебнице тебя хотя бы не кормят сказками о любви и необходимости продолжать лечение ради будущего страны. Они и впрямь хотели вылечить Принца: стереть из его сознания жажду крови, стереть агрессию, но это было невозможно! Они лишь питали ненависть! И Принц уничтожил их. Обставил всё как неудачную попытку переворота, подкинул доказательства против радикально настроенного дворянина, мечтавшего о свержении власти, в том числе и украденный у того на недавнем приеме платок с вензелями, ради чего пришлось быть послушным и принимать все лекарства, вернее, делать вид, что пьет таблетки, и безропотно позволять на самом деле колоть себе уколы, чтобы родители разрешили выйти к гостям… А затем Принц собрал вещи и сбежал. Написал почерком отца, что принца Бельфегора необходимо любой ценой защитить от повстанцев, вывезти из страны, но что после совершеннолетия он обязательно вернется, а также что до его возвращения наместником назначается чиновник, довольно неплохо относившийся в свое время к Принцу и отлично разбиравшийся в делах государства… Перетащить тела ближе к секретному проходу, убив по дороге охрану и большинство слуг — что может быть проще? Устроить хаос в кабинете, уничтожив некоторые бумаги, ненавистные повстанцам. Собрать вещи, взять деньги и по секретному проходу убежать к тому самому чиновнику, которого выбрал регентом. Передать ему записку, якобы написанную королем, а затем наблюдать панику, хаос и моментально начавшееся расследование. Принца вывезли из страны тайно, как и планировалось; он учился в закрытом пансионате, тренировался в метании ножей, создал стилеты, уникальные по форме, и снабдил их нитями для управления на расстоянии из особого сплава, под воздействием Пламени принимающего любую форму. А после своего десятилетия Принц скрылся! Обставил всё так, будто сбежал от преследователей, ведь хотя главного повстанца казнили, многие из его группы сумели сбежать, а потому свалить на них новую попытку покушения было несложно. Впрочем, на этот раз Принц отправился в самостоятельное путешествие. Бродил по Италии, уничтожая бандитские группировки, но это было крайне скучно! Принц — гений, а потому в пансионате оставаться смысла не было, ведь даже там он всегда учился самостоятельно, давно обогнав сверстников, которые его лишь раздражали, равно как и необходимость подчиняться глупым порядкам учителей, однако вести обычную жизнь Принцу тоже было не по нраву, ведь она невероятно уныла, потому он начал охотиться на бандитов. Вот только это оказалось не намного веселее: достойного противника найти не удавалось. Но, к счастью, это не продлилось долго: однажды Принц встретил элитного убийцу, члена Варии, и с трудом смог победить! Это было пьянящее чувство! Наконец-то нашелся тот, с кем можно было ходить по лезвию бритвы, не зная, кто дойдет до конца, а кто упадет в пропасть! И тогда Принца нашли другие члены Варии, предложили вступить к ним. Мафия не была ему интересна, однако обещанные бои со сложными противниками манили — это был лучший вариант, куда лучше банальных драк со слабаками и уж точно намного лучше мирной жизни. Так Принц стал мафиози и ни о чем не жалеет! Однако он планировал когда-нибудь всё же взойти на престол, и потому делал всё, чтобы его не сочли погибшим, а также внимательно следил за состоянием своей страны и ситуацией на мировой арене. Вот только пока возвращаться он не собирается: в мафии намного веселее, чем за стенами дворца, среди интриг и камер папарацци! Бои пьянят, а от придворных склок сводит зубы. Потому Принц будет продолжать ходить по краю! Столько, сколько сможет… Ах, да. В пансионате все тоже смеялись, узнав об альбинизме, потому драк было немало, но за те полтора года Принц научился держать себя в руках. А когда попал в Варию, никому о своем диагнозе не сказал. Пусть считают Принца просто эксцентричным, он и впрямь такой! И незачем им знать о том, что может вызвать смех. Иначе Принц не станет сдерживаться и отрежет язык кому бы то ни было, даже патлатому капитану! Смеяться над Принцем не позволено никому. Потому что он Принц. В его жилах течет королевская кровь. Уникальная. Повисла тишина. Инес кусала губы и, как Бельфегор недавно, жалела о невозможности передать собственные чувства напрямую, но и за руку его взять не могла — опасалась, что ее оттолкнут. А потому, заблудившись в собственных чувствах и ощущении полнейшей безысходности, наконец тихо спросила: — Ты поэтому не можешь смотреть на собственную кровь, хотя спокойно смотришь на чужую? Потому что она напоминает о брате? Бэл передернул плечами. Опять эта ее чрезмерная понятливость… Впрочем, на этот раз точное предположение отторжения не вызвало. Напротив, показалось, что стоит поделиться еще одной тайной. Ведь его история не вызвала ни отторжения, ни смеха, ни нравоучений, ни ужаса. Только сопереживание. — Единственное, что было в Сиэле хорошего — королевская кровь. Он был мусором, жалким тараканом, трусливым, гадким… он просил пощадить его! Перед смертью умолял, готов был даже встать на колени! Принцу никогда не было так мерзко! Как только Расиэль сказал, что готов на коленях извиниться за всё, что было, лишь бы его оставили в живых, Принц сорвался и перерезал ему глотку! Это было омерзительно… где была его честь?! Впрочем, у него ее никогда и не было. Честь не позволит унижаться. Ни за что. А он был жалким отбросом, недостойным даже красивой смерти. И всё же в нем текла королевская кровь! Такая же, как у Принца. И когда он умирал, Принцу казалось, что всё залито и его кровью тоже… а впрочем, так и было, ведь победа далась очень тяжело. И наша кровь смешалась на траве. Принц похоронил Сиэля сам, под кустом белых роз, ставших алыми. Оказал ему величайшую честь! Быть похороненным лично особой королевских кровей — невероятная честь, мало кому выпадающая… Вот только Принца нашли смеющимся над могилой брата, в крови, и сочли сумасшедшим. Но он просто радовался тому, что избавился наконец от этого надоедливого клеща, подлого, бесчестного! От его гнета! Издевательств! От необходимости каждый день жалеть о родстве с настолько мерзким существом! Только вот Расиэль был принцем. Настоящим. Точнее, лишь по крови, но именно это и важно: когда Принц видит свою кровь, он вспоминает смерть Сиэля, самый сложный бой в своей жизни, бой в полубессознательном состоянии, когда кровь хлестала из ран, и моих, и его, но боли не ощущалось — лишь желание разорвать его на клочки! И Принц снова впадает в то состояние. Ему кажется, будто он вновь дерется за собственную жизнь в главном ее сражении, а потому он смеется, смеется, смеется! И убивает. Всех, кто окажется рядом! Принц всегда побеждает. Всегда окрашивает белые розы в алый, кем бы они ни были. Потому что он Принц. И проигрыш неприемлем. Ради королевской крови и своей чести он обязан побеждать! И он побеждает. Даже если не получается победить сразу, и командиры приказывают отступать, хотя такое происходило всего несколько раз, он обязательно становится сильнее и возвращается. Отдает долг — побеждает. Принц не остался в проигрыше ни разу. И так должно быть. Она смотрела на него молча, недвижимо, словно вглядывалась в Бездну, желая, чтобы та посмотрела в ответ и поглотила ее. Неотрывно, бесконечно долго, пугающе нежно… А потом вдруг скользнула вперед и прижала его к себе. Он замер. Правая рука легла на спину, левая зарылась в соломенные пряди, и его голову прижали к груди, в которой бешено билось живое, совершенно живое сердце, которое Принц не хотел перекрашивать. И напряжение отчего-то спало, даже эти сентиментальные глупости не казались больше совершеннейшей чушью. Хотелось забыться в этой тишине, уютной и теплой, ласковой и понимающей, принимающей, близкой… Поймать мгновение и заставить его замереть навечно. Он закрыл глаза и расслабился. Впервые в жизни на самом деле доверившись кому-то, он не пожалел — и странное, удивительное чувство, разительно отличавшееся от привычного удовлетворения собственным превосходством, восторга боя и упоения победой затопило душу. Счастье. Его не оттолкнули, не испугались… Он кому-то на самом деле нужен. И этот кто-то рад тому, что он жив. — Уверена, у тебя красивые глаза. Яркие и глубокие. Куда ярче моих. Они окрашены королевской кровью. Но не его. Твоей. Только твоей. Потому что в твоих глазах может быть только настоящая честь. Хотела бы я их увидеть… Они удивительны. Я знаю. И его лоб коснулся ее плеча.

***

Дождь закончился так же внезапно, как начался. Всего полчаса, и тропический ливень помчался дальше, забыв попрощаться. Бельфегор не заметил, что монотонный стук в крышу палатки сменился тишиной, а вода перестала затекать под брезент, стремясь исправить несправедливость, лишившую траву под тентом живительной влаги. Он не знал, сколько времени прошло, не знал, как вообще можно было настолько выпасть из реальности, чтобы не услышать тишину, сменившую сильный шум… но точно знал, что не хотел отпускать эти мгновения. Мгновения покоя, умиротворения и искреннего счастья, выросшего из боли, имевшего горький привкус, но, несмотря ни на что, обжигавшего сердце непривычным, живительным теплом. Хотелось улыбаться. И его улыбка терялась в ткани ее кофты… Но всё хорошее имеет неприятное свойство заканчиваться. Впрочем, как и всё плохое, и тогда это свойство ждут как желанного гостя. Вот только падение неподалеку от палатки старой сосновой ветви стало неприятным финальным аккордом. И Бельфегор, мысленно осыпав грохот проклятиями, нехотя отстранился. — Пора идти, — проворчал он, стараясь как можно быстрее привести чувства в норму, однако получалось плохо. — Да… Грустно, — пробормотала Инес. — Странно… тепло. Люди мимолетны. Всё мимолетно. Но тепло остается. Почему? Так странно… И на этот раз, несмотря на путанную форму вопроса, он ее понял. Понял, потому что почувствовал то же самое. — Не знаю. Но это не плохо, мне кажется, — едва слышно. — Мне тоже, — уверенно. И он вновь улыбнулся. — Встаем! Пора собираться. И вообще, мы слишком засиделись. Надо бы ускориться. Раз дождь прошел, пожара в лесу точно не начнется, так что я расчищу нам дорогу, а то мы давно выбились из графика. — Ты собираешься сжечь лес? — опешила Инес, выходя из палатки вслед за Бэлом. — Только часть! Сделаю небольшую просеку. Надеюсь, ты не начнешь кричать: «Нет, там же милые зверушки, давай не будем убивать вон ту игуану»? — Нет, конечно, — невесело рассмеялась Инес. — Это просто переход в иное состояние. Ты же не пытать их собрался. — Это будет мгновенно. Хотя больно. Но они сгорят до того, как поймут, что происходит, — пообещал Бэл. Инес пожала плечами и начала сворачивать палатку, а он прицелился, кивнул собственным расчетам, уточнил у спутницы курс и выпустил из перстня мощный поток всепоглощающего алого пламени. — Как красиво, — прошептала у него за спиной Инес, и он довольно рассмеялся. Радоваться, что твое искусство принимают, считают прекрасным, естественно. Но если твое искусство — смерть, таких моментов в жизни может попросту не возникнуть… Просека протянулась недалеко, поскольку дальше Инес направление сказать не могла, в ширину не позволила бы спокойно разойтись двум людям среднего телосложения, а в высоту оказалась достаточной, чтобы пройти взрослому человеку, но не достигавшей верхних ветвей: Бельфегор решил, что прямые лучи ультрафиолета им ни к чему, а столь тесно переплетенные ветви будут держаться, даже лишившись большей части стволов. Пепел медленно оседал на сырую землю, превращаясь в грязную кашу, некоторые ветви, лишившись опоры, падали следом, а Инес отстраненно отметила, что духов, с которыми можно связаться в этом месте, резко прибавилось. Они шагнули в черный от сажи тоннель и начали быстро продвигаться вперед. Надо было наверстывать упущенное время, и просека становилась всё длиннее, а от иногда падавших ветвей Инес защищал Бельфегор, сжигавший их на подлете. Дождь из черного пепла всё падал и падал, перекрашивая привычный мир в грязные, унылые оттенки, но ей было абсолютно всё равно. Лишь мастерство Принца вызывало неподдельное восхищение. Наконец они вышли на большую поляну, являвшуюся последним ориентиром, и Инес, не говоря ни слова, закрыла глаза, а Бельфегор приготовился к томительному ожиданию. Он не понимал, почему, приближаясь к поляне, девушка становилась всё мрачнее, но дурное предчувствие, накрепко поселившееся в душе буквально перед самым выходом на свободное пространство, уходить не желало. И он подумал: «Надеюсь, она не закричит. Иначе придется снова вырубить. А нам нельзя терять время. Да и у меня кровь носом идет… Этот ее крик слишком сильно действует на тело. Со страхом справиться еще можно, а вот тело действительно не выдерживает. Думаю, если она будет кричать рядом с человеком хотя бы минуту, он может умереть. Барабанные перепонки точно лопнут, может, даже глаза, а затем не выдержат сосуды сердца или мозга, и он умрет. Вот что имела ввиду эта Тьма, говоря, что даст ей силы защищаться… Стоп! Опять я думаю об этом! Решил же, что не буду! Какая еще „Тьма”, черт побери?!» И вдруг Инес вскрикнула. Негромко, совершенно не пугающе, по-человечески, но было в этом крике нечто, заставившее Бельфегора мгновенно подбежать к ней. Обреченность и панический ужас. А затем она упала на колени. Секунды как часы. Вот она неуклюже взмахивает руками, вот падает прямо в грязь, откидывается назад и замирает, прогнувшись в спине, руками касаясь мутной воды. Вот он подбегает к ней, хватает за плечи, пытается встряхнуть. Ее губы дрожат, не произнося ни звука, а глаза застыли и отказываются двинуться, из тела же будто враз выкачали весь воздух. Ветер шумит в кронах деревьев, обрывает огромные опахала пальм, протыкает их иглами сосен, кружит в слабом вихре и роняет к корням. Вот она открывает рот, и Бельфегор уже знает, что произойдет следом. Он инстинктивно закрывает уши руками, плотно вжимая ладони в кожу, а следом земля уходит из-под ног и кажется, будто мир распяли на огненном колесе. Он смотрит на воздух, вырывающийся из ее рта, и ему кажется, будто вместо привычной пустоты на его месте пульсирующая воронка без цвета, формы, но абсолютно точно осязаемая. В глазах темнеет, а всё его существо обращается в одно-единственное непреодолимое чувство — страх. Вот только он знает, что должен бороться. Не помнит, почему, не понимает, ради кого, но точно знает, что обязан сопротивляться. Он отрывает руки от ушей, и звук усиливается; тянется к ее шее, чтобы нанести удар, но… Тишина. Внезапная звенящая тишина накатывает мощной волной, заставляя ноги подкоситься. Упав на одно колено, Бельфегор пристально смотрит на Инес и понимает, что на этот раз победил, даже не заставив ее замолчать, но победа не приносит удовлетворения. Инес всё еще в трансе, а кожа белая, как полотно, губы синюшние, и кажется, будто ее собственный страх в тысячу раз сильнее ужаса, который он только что испытал. «Что происходит?» Первая связная мысль растворилась в абсолютно пустом сознании, а затем Бельфегор заметил, что ее губы движутся. Но он не слышал ни слова. Только сейчас он понял, что в ушах ужасно гудит, и что на самом деле крик длился лишь несколько секунд — победа оказалась столь призрачной… Но и это его не волновало. Да, он сумел не потерять над собой контроль, даже испытав тот ужас, да, он не знал, получилось бы сохранить сознание, продлись эта пытка минуту или две, но важным сейчас было лишь одно: Инес, казалось, говорила с кем-то, вызывавшим одновременно и панику, и бесконечное обожание. Он просто обязан был услышать ее реакцию на этот разговор… А потому, крепко зажмурившись на секунду, открыл глаза и подполз к девушке. Умение читать по губам в который раз помогло в трудной ситуации — несмотря на дрожь Инес и мутное зрение, он сумел разобрать почти всё. «Я умру? Нет? Так, да? Вечное пугает, но манит… Почему? Почему я должна? За что? Кому? Вам скучно? Я скучная. Эксперимент провален? Нет? Раз я жива, эксперимент не провален, остальное не важно… Похоже на злую шутку. Они? Они должны умереть, чтобы не умерли другие, простая арифметика. Вам всё равно… вам всегда всё равно, но я другая. Я не такая. Вам это интересно, да? Да… Дать возможность видеть, но не влиять. Смотреть на гибель, не в силах помочь… Я сломаюсь? Уничтожить всех не получится. Я сломаюсь скоро? Когда? Почему я не могу смотреть в будущее? Могу?! Что я… Что я могу?! Кто? Как?.. Зачем-зачем-зачем… Опять, всё с нуля? Еще хуже? Хотите усилить давление, потому что я привыкла к этому? Этот эксперимент вообще подойдет к концу?! Когда? Когда я наконец?.. Я умру? Тогда это закончится? Зачем-зачем-зачем?..» Она начала раскачиваться вперед-назад, всё сильнее отклоняясь, — казалось, еще немного, и спина не выдержит давления. А речь становилась всё более безумной, истерической, дрожащей… Бельфегор постепенно обретал способность слышать, и некоторые возгласы Инес, совсем не такие тихие, как обычно, давали представление о ее состоянии. Она была на грани. Еще немного, и сорвется в пропасть. А может, и нет? Ведь она уже говорила с такими… с какими «такими»? Да не важно! Главное — выдернуть ее из этого кошмара! Пока не поздно. Бельфегор схватил ее за плечи и с силой встряхнул. Не подействовало. Инес продолжала что-то шептать, и невозможность раскачиваться заставила ее ронять голову на грудь, а затем откидывать ее назад, до упора. Казалось, качнись она чуть сильнее, и перелома не избежать. «Когда я сломаюсь?» «Я не дам тебе сломаться», — решение было принято в одно мгновение, и размышлять над ним Бельфегор не собирался. Он просто начал трясти ее и закричал в самое ухо: «Приди в себя! Всё это не имеет значения! Мертвые давно ушли, они ничего не могут тебе сделать! Просто открой глаза, слышишь? Давай, возвращайся! Ты обязана вернуться, прямо сейчас! Я жду. Ну же!» И, казалось, она услышала, потому что среди бормотания послышались слова: «Вернуться? Я должна… Куда? А… хватит… Я должна вернуться к…» А в следующую секунду мир перевернулся. Полет. Секундная невесомость, а затем тяжесть тела, рвущегося сквозь воздух к земле, прохлада ветра, скользящего по коже, абсолютная неспособность изменить траекторию движения… Бельфегор мгновенно сгруппировался. Резкий порыв ветра, буквально отшвырнувший его от Инес, исчез так же внезапно, как появился, и Принц, сумев оттолкнуться ногами от дерева на краю поляны, ловко приземлился. Вскинув голову, он осмотрелся, но никого и ничего нового не увидел: всё тот же лес, сейчас странно давящий, словно мгновенно превратившийся в долину смерти, сырая земля, пронзительно синее небо в вышине и Инес, запрокинувшая голову назад и снова что-то говорившая… кому? «Они вне любых понятий». Холодок пробежал по позвоночнику, но отступать Бельфегор не собирался. Даже мысли об отступлении не промелькнуло в его разуме. Напротив, он быстро поднялся и подбежал к Инес, но стоило лишь ему вновь крикнуть ей: «Возвращайся!» — как воздух уплотнился, завертелся в сдавленном вихре и снова ринулся на него. Вот только на этот раз Бельфегор был готов — ловко увернувшись от потока воздуха, он проскользнул под ним, выпрямился и… в следующую секунду случилось то, чего он никак не мог ожидать. «Не мешай, смертный». Пустой, безразличный голос, словно состоявший из тысяч музыкальных инструментов, переходящий с баса на сопрано, прорезал тишину, мгновенно приковав ноги к земле. Паническим ужасом пробежал он по нервам, словно пытаясь вырвать их из тела, а затем абсолютно весь воздух на поляне, будто превратившись вдруг в алмазную стену, резко двинулся назад. И противостоять ему не было никакой возможности, такой силы был ветер, сдувавший даже траву с земли, но отчего-то обходивший Инес стороной. Бельфегор пытался удержаться на ногах, нагнулся вперед, спрятав лицо от ветра за предплечьем, но еще более мощный порыв отбросил его назад, к деревьям, и только многолетний опыт сражений позволил Принцу избежать переломов. Раздался треск веток, лес, теряя листву, принял в себя чужеродный элемент — человеческое тело. Вот только буквально через секунду Бельфегор снова оказался рядом с девушкой и с ненавистью подумал: «Как сражаться с тем, чего нет? С тем, что давно умерло!» Вот только ему не надо было сражаться. Лишь вывести Инес из транса. Но если на физическое воздействие она не реагировала, а слова, способные ее вернуть, вызывали противодействие невидимого чудовища… «Точно. Должно сработать». — Инес, вернись ко мне, я жду, — четкий, уверенный голос без тени сомнений, громкий, но мягкий. Без фальшивых интонаций, но и не скрывающий ни единой эмоции. Голос, впервые произнесший ее имя. И на секунду Бельфегору показалось, что он чувствует нечто ужасное, темное, вязкое, как затягивающее болото… или черная дыра? И в то же время невероятно прекрасное, минорно-светлое, восторженное… Инес вздрогнула и пробормотала: «Я должна вернуться. Я вернусь. Заканчивать… Надо заканчивать. Всё это бессмысленно. Я всё равно не сдамся. Не сломаюсь так легко». И Бельфегор понял, что победил. Вернул ее. Сумел достучаться… Эта победа была действительно ценной. Пару минут спустя Инес глубоко вздохнула и открыла глаза. Силы враз покинули тело, и она чуть не рухнула на землю, но Бельфегор подхватил ее за плечи и с недоверием спросил: «Ты в порядке?» Она окинула его мутным взглядом, хотела было что-то ответить, но… по щекам вдруг потекли непрошеные слезы. И он понял, что всё совсем плохо. Иначе она ни за что не позволила бы себе такую слабость. В сердце словно с размаху вогнали раскаленный гвоздь, старый, ржавый, кривой, безжалостно длинный… Не думая, что делает, Бельфегор притянул ее и прижал к себе. Осторожно, бережно, словно боясь разбить. Даже тогда, в палатке он не решился ее обнять — не чувствовал необходимости, а вот теперь отчего-то не смог поступить иначе. Возможно, потому что тогда теплом делились с ним, а сейчас это делал он сам?.. Руки скользнули по спине, пальцы зарылись в спутанные светлые волосы, давно лишившиеся заколки и растрепавшиеся, горячее дыхание обожгло бледную кожу. Он крепко, но бережно держал ее в объятиях, а она мелко затряслась, закусила губу и прижалась к нему всем телом, роняя на белую рубашку горячие горькие слезы, но не издавая ни звука. — Поплачь. Сегодня можно, — тихо сказал он. И Инес услышала. Поняла. Он не оттолкнет ее даже такую… А в следующую секунду она разрыдалась. Громко, навзрыд, сжимая в кулаках ворот его рубашки и захлебываясь слезами. Он же тихо гладил ее по волосам и думал, что эти создания, может, и находятся вне любых понятий, но с точки зрения человека они точно зло. Потому что не может нечто, не являющееся злом, от скуки доводить человека до такого состояния. Убивать намного милосерднее, чем заставлять мучиться всю жизнь. Секунды казались минутами, а минуты часами. Время текло незаметно, будто обходило этот лес стороной, и только птицы кричали где-то вдалеке, боясь приблизиться к странной поляне, до сих пор сохранившей давящую, гнетущую атмосферу. Инес наконец успокоилась и только шмыгала носом, всё так же вцепившись в рубашку Принца, будто боясь, что стоит лишь ее отпустить, и наваждение развеется — она снова будет одна. Одна на всем свете. А он монотонно, но бережно гладил ее по волосам и размышлял о полученном доказательстве: теперь сказать, что Тьмы не существует, у него не вышло бы, хотя предоставить доказательства этого другим людям он бы не смог. Вот только другие его никогда не волновали, главное, он сам знал, в чем заключена истина, и сейчас последние сомнения были развеяны шквальным ветром и потусторонним голосом, так похожим на крик Инес и в то же время совершенно иным: абсолютно нечеловеческим, но произносящим человеческие слова. Что всё это значило? Почему эти странные существа решили «даровать» Инес такие способности? Зачем им всё это? Неужели и впрямь просто из скуки? Люди творят много ужасных вещей, и со скуки в том числе, потому назвать происходящее нонсенсом язык бы не повернулся, вот только почему тогда сама Инес говорит, что эти существа разительно отличаются от людей, что они не добро и не зло? Разве не похожи они на жестоких императоров, бросающих в клетку со львами рабов, чтобы посмотреть, сколько те продержатся? Однако императоры зрелищем наслаждались, Инес же говорит, что Тьме абсолютно всё равно. Но разве так не еще хуже? Разве это не значит, что они причиняют боль даже не ради наслаждения, а безо всякого смысла?.. Бельфегор никак не мог поймать ускользавшую мысль, ощущение, которое шептало, что Инес права, и Тьма вне понятий добра и зла. Он чувствовал, что всё не так просто, как кажется, но сформулировать этого в мыслях не мог: не хватало какой-то детали, важной детали, расставляющей остальные по своим местам. И наконец, когда он уже устал искать то, чего, казалось, не было, Инес пришла в себя. Она в последний раз шмыгнула носом и пробормотала: «Извини». Бельфегор неопределенно повел плечами и отстранился: продолжать спасательную терапию смысла не было. Вот только на душе осталось тянущее чувство, будто чего-то не хватало… и он даже знал, чего именно. Тепла. — Бывает, но постарайся в следующий раз держать себя в руках. Что это вообще было? Я так понимаю, ты с духами этой «Тьмы» прежде уже говорила, так почему сейчас так разволновалась, что впала в истерику? Инес нахмурилась и закусила губу. Рассказывать об услышанном ей не хотелось, но ощущение бережных прикосновений на волосах всё еще обжигало ярким светом. И она сдалась. — Тьма сказала, что это не всё. Есть еще. «Дар». Что он больше, чем я думаю, но я не развивала другую часть, поэтому она почти совсем не проявляется. Но… я не хочу. Видеть прошлое и будущее, видеть всё это… не хочу! — Почему же? Предсказания полезны, — озадачился Бэл, вставая и подавая Инес руку. Та приняла ее и кое-как встала, однако ноги слушались плохо, как и тело вообще, а потому она вынуждена была ухватиться за Принца. Впервые за всё это время посмотрев на него, она шокировано распахнула глаза, а затем затараторила извинения, вытаскивая из кармана платок и начиная быстро протирать губы Бельфегора. «Кровь», — отстраненно подумал он и проворчал: — Нечего так паниковать, это ерунда. — Вовсе нет! Тебе же больно. И потом, если ты ее увидишь, тебе совсем плохо станет… Прости, я такая дура! Обо всем на свете забыла, когда увидела… — Неужели ты забыла о Принце? — безразличным тоном поинтересовался тот, но на душе заскребли кошки. — Я редко их встречаю, очень редко… Понимаешь, за Гранью можно найти любого духа, если знаешь, кого ищешь — имеешь представление об его ауре. Но у них нет имен, а их аура… она попросту не считывается, потому что почувствовать одного — то же самое, что почувствовать других. Они уникальны, но эти различия не уловить, не с моим уровнем энергии, и потому они для меня недосягаемы. Я могу с ними говорить только в местах их перехода за Грань, как сейчас. Но… так страшно… — она закусила губу и, убрав платок, нехотя закончила: — Когда увидела, почувствовала привычный ужас и восторг. Как всегда. Но… Тьма не стала бы говорить, не произнеси я приветствие — тот крик. И я бы попросила тебя отойти, если бы… Если бы она сама меня не поприветствовала. Узнала эксперимент и обратилась первой. У меня… я боюсь их. И люблю. И ненавижу. И восхищаюсь. Чувствую к ним всё и ничего, это странно, не могу передать… Но приветствие — это страшно. Оно намного сильнее моего. Намного. И когда он закричал, я не смогла не ответить. А потом он сказал, что это еще не всё, и я… мне так плохо стало… Сказал, что эксперимент нужно продолжить, они так решили! Он ушел за Грань всего сотню лет назад, и ему тоже интересен эксперимент. Если можно так сказать, потому что слово «интерес» в данном случае — неточный ярлык. Но он сказал, что другие наверняка захотят усилить мои способности, точнее, развить их. Я подавляю, а они хотят, чтобы я развивалась… Прости, я была в панике и обо всем забыла. — На этот раз Принц прощает, — протянул Бельфегор, но кошки на душе скрести так и не перестали. И Инес это почувствовала. Осторожно взяв его за руку, она прошептала: «Не повторится», — а затем медленно, пошатываясь, пошла вперед, но была остановлена раздосадованным предупреждением: — Вообще-то сначала надо осмотреть сумки, возможно, нашим запасам воды конец. — Как так? — растерялась Инес и начала осматриваться. Вырванная с корнем трава, комья земли, лежавшие возле кромки деревьев, перепачканные в грязи, некогда белые брюки Принца и чуть меньше пострадавшая рубашка, лишенная левого рукава… — А что случилось?.. — медленно, но верно до ее сознания доходила суть произошедшего. Глаза расширились, губы дрогнули, кожа побледнела. Инес схватилась за голову и застонала. — Кажется, ты верно поняла! Твой потусторонний дружок решил поиграть с Принцем. Оказывается, они и в виде духов кое на что способны! — Я думала, это кажется… краем сознания — что ты летишь. Но этого не могло быть и… Было. Правда. Всё правда. Прости, прости, если можешь… это моя вина. — Вовсе нет, просто у кого-то плохой самоконтроль, и он тут же нападает, если что-то идет не по его, — фыркнул Бэл и отметил, что описание чем-то напоминает его самого, разве что самоконтроль у него был куда лучше. Он прикинул направление, в котором должны были отлететь сумки и двинулся на поиски, а Инес продолжала бормотать извинения и спрашивать, всё ли с Бельфегором в порядке. Но если раньше он бы воспринял подобные вопросы как неуверенность в его способностях, сейчас понимал, что вызваны они исключительно заботой, заставляющей забыть даже о том, у кого именно интересуются о том, не повредил ли ему ветер. — Принц в порядке, что ему будет от какого-то ветра? Это всё глупости. Ты видела шрамы Принца, думаешь, такая ерунда его травмирует? — Шрамы… — она запнулась, но всё же продолжила, следуя за ним по пятам: — Они получены в бою. А здесь даже драться не с кем. Представляю, как тебя это задело. Невозможность сражаться… — Зато Принц вернул тебя в сознание. Чем это не победа? — он довольно рассмеялся, а она удивленно на него посмотрела и вдруг широко, искренне, совершенно счастливо, хоть и немного печально улыбнулась. — Ты позвал меня по имени. Не послышалось. И послал эмоции. Свои эмоции. Я чувствовала… волнение, ненависть к Тьме, боль… надежду. Много всего. Поверить не могла потом, что это правда, но… это было. Бэл опешил. Резко затормозив, он обернулся и в упор посмотрел на Инес. — В каком смысле? — А ты разве не почувствовал? «Чужеродные» эмоции. Словно в тебе две личности. Перед тем, как я пришла в себя. И впрямь, что-то подобное было, но он списал это на нервы да и, если честно, некогда было об этом думать в тот момент, а потом столь незначительная деталь скрылась в глубинах памяти. Но ведь это было! Противоречивые чувства затопили сердце, но одно из них было наиболее ярким, и на нем Бэл решил сосредоточиться, потому как это чувство он любил — радость победы. — Значит, Принц всё же сделал то, что, по твоим словам, не смог бы сделать, ши-ши-ши! Это победа! — И правда, — улыбнулась Инес. — Возможно, теперь и впрямь получится передать эмоции. — Тогда вперед, передавай, — скомандовал Бэл, упирая руки в бока. — Например, свои мысли по поводу сказанного этой Тьмой. Инес поморщилась. Вспоминать произошедшее, а уж тем более передавать такие чувства Бэлу ей не хотелось, но, зная, что спорить с ним бесполезно, всё же согласилась. Она прикрыла глаза и сосредоточилась, Бельфегор тоже, но ничего не произошло. А затем Инес вдруг взяла его за руки и приблизилась вплотную. Удивление смешалось с ощущением правильности происходящего, а в следующую секунду в его душе внезапно появились чувства, которых там попросту не могло быть: панический ужас, отчаяние, неверие, обреченность, безысходность, смешивающиеся с апатией, отстраненной мыслью: «Когда всё это уже закончится?» — и презрением к себе. Презрением за слабость. Всё это пронеслось в одно мгновение, оставив после себя выжженную пустыню дичайшей боли. Боли не физической — душевной. И лишь одно собственное чувство, вызванное этим шквалом, он смог идентифицировать, вот только оно ему не понравилось. Оно заставляло протянуть руки, обнять эту глупую девицу так крепко, чтобы кости затрещали, и не отпускать до тех пор, пока… не важно, до каких именно, да он и сам не знал, вот только это было бы абсолютным сумасбродством! И вдруг Инес пробормотала: — Сумасбродством, да?.. Бэл резко дернулся и буквально отпрыгнул в сторону. «Она еще и мысли читать умеет?!» Инес печально улыбнулась. — Прости, я не читаю мысли. Просто расшифровала образы, на которых ты был сконцентрирован. Думала, ты специально мне их показываешь, а оказалось, просто задумался о том, что показала я… Но знаешь, мне приятно. Правда. Ты не стал меня жалеть, не стал говорить, что всё будет хорошо, просто хотел поддержать. Искренне. Это бесценно… Спасибо. — Ты!.. — у Бельфегора не нашлось слов, чтобы выразить всю степень своего возмущения. Впрочем, они вскоре нашлись для другого: — Почему ты вообще меня «считывала»? Договорились, что ты кидаешь свои образы, а не наоборот! — Но ты сконцентрировался на этих мыслях и показал мне их. Я должна была отвернуться? — озадачилась девушка, и Бельфегор неопределенно взмахнул руками. Злиться он не перестал, но и винить исключительно Инес уже не мог. — Какой-то это странный способ беседы! Как на детекторе лжи! — наконец проворчал он, складывая руки на груди. — Зато за секунду ты получил все знания о том разговоре с Тьмой. Если попытаешься вспомнить, увидишь его от начала до конца. Правда, без видений, только с моими эмоциями, но ты будешь помнить это смутными образами. И, думаю, поймешь, почему я не хочу, чтобы способности усилились. — Всё равно ничего хорошего в невозможности скрыть свои чувства нет! — А их можно скрыть. Просто ты впервые так говорил, потому пока не умеешь этого. — Напрашиваешься на повторение эксперимента? — съязвил Принц. — Вовсе нет, но если захочешь, я только «за». Впервые говорила так с живым! Даже не думала, что получится… — Сомневалась в Принце! — Скорее, в его желании открыться постороннему. Отчего-то последнее слово резануло слух, и Бельфегор мысленно поморщился. «Да уж, будь эта связь всё еще активирована, она бы узнала много того, о чем ей знать не стоит. Никому не стоит. Потому что, черт побери, она и впрямь мне важна… Как же это всё некстати! Зачем мне вообще друзья, я же Принц!» — с такими мыслями он развернулся на каблуках и, ни слова не говоря, направился в лес — за сумками, на ходу пытаясь вспомнить то, чего с ним не происходило.