Прелесть

      Жизнь здесь с самого начала не была комфортной. Имея на руках дешёвые советские деньги, Дмитрий едва сводил концы с концами, прежде чем наконец найти свой угол, куда можно было бы приткнуться. Но сейчас жизнь стала по-настоящему невыносимой. Впервые за всё время он знал, что за ним следят. Что кто-то сопровождает его до бакалеи и обратно, ходит по пятам на ярмарке, стоит так, чтобы через витрину видеть, что он делает в ателье. Назойливый липкий взгляд не отпускал ни секунды. Он обернулся уже несколько раз, но не увидел никого, кто мог бы пристально смотреть на него.       Вагончик трамвая был неполный, до конца рабочего дня было ещё много времени, и Дмитрий не понимал, как можно спрятать пристальный взгляд здесь. Кто смотрит, ну кто? Наверняка слежка. Сомнений нет. Выйдя на остановке трамвая близ банка, он перехватил портфель поудобнее и пошёл под лёгкой моросью туда, куда ненавидел ходить. Каждый месяц ему приходилось наведываться в «Финанз-ВербюнтРентенбанк», который, как ему сказали когда-то, предоставляет особые условия кредитования для мигрантов. Так и было, пока у него не сменился покровитель и все, кто не успел выплатить кредит, не оказались в кабале. Дмитрий чувствовал себя крепостным, которым барин мог помыкать, как захочет. Уже на входе в банк он обернулся и заметил человека, который смотрел на него. Слежка. Чутьё не ошибалось на этот счёт никогда.       Гер Ридель был из тех людей, по лицу которых было отлично видно, чем этот человек привык заниматься. Считать денежки и вкусно кушать. Одетый по последней моде, с идеально набриолиненной причёской и уложенными усами франта, он курил дорогую сигару и смотрел на Дмитрия всегда сверху вниз, хотя не был сильно выше него. Дмитрий сжался в кресле посетителя и терпеливо ждал, когда наконец к нему обратятся. Говорить без разрешения он отучился уже давно. Он не в том положении, чтобы открывать рот на гера Риделя. Он даже старался дышать потише, хотя из-за насморка весьма шумно сопел. Гер Ридель медленно и аккуратно перебирал стопки документов, какие-то откладывал, какие-то подписывал. Он не торопился, и, не зная его методов работы, Дмитрий бы восхитился его основательностью и аккуратностью. Но он прекрасно знал, что половина, а то и больше, этих документов подписаны чьей-то кровью.       Гер Ридель стряхнул пепел с сигары в янтарную пепельницу и каттером откусил дымящийся кончик. Отложил сигару в портсигар, чтобы докурить потом. Отхлебнув из крошечной чашечки полупрозрачного порцеляна свой кофе, он наконец поднял на Дмитрия глаза. Секунду глаза в глаза — и Дмитрий послушно отвёл взгляд на свои ботинки.       — Опять у нас с тобой этот разговор. Что в этот раз? — Дмитрий аккуратно вытащил из папки на коленках несколько бумаг и протянул ему.       — Это налоговые бумаги.       — И что ты хочешь? Чтобы я платил за тебя государству? Налоги на тебе.       — Нет, что вы. Я принёс их показать доходность. — Гер Ридель придирчиво окинул взглядом документы и положил их на стол.       — Хочешь сказать, доход вырос?       — Да, на пять процентов по сравнению с прошлым кварталом.       — Мало.       — Я понимаю, согласен.       — Мне твоё согласие на счёт положить? — Дмитрий проглотил глухое раздражение и сжал зубы. Спокойно, спокойно, иначе ноги не унесёшь.       — Мне недостаёт работников, чтобы нарастить темпы работы.       — Ну так найми. Это твои проблемы. Я тебя для чего пригласил? Не чтобы твои жалобы выслушивать. Бумаги секретарю оставишь, когда будешь уходить. Он пересмотрит и принесёт отчёт, — гер Ридель допил кофе и отставил чашечку на блюдце. — Ты же понимаешь, мы люди деловые с тобой. Здесь некогда жаловаться, ныть, печально морщить лицо, пока ты это делаешь, твои шансы, твои ресурсы уже разворовывают другие.       — Конечно.       — Или учись сражаться, или тебя закатает под чужую более успешную машину. Ладно, свободен. Жду чека по отчёту.       Дмитрий кивнул и вышел из кабинета. Его слегка колотило от лютой злобы, но он умел её сдерживать. Сдерживать ярость — это как пытаться запихнуть стаю бешеных волков в коробочку размером с табакерку. Успел рывком закрыть замочек — сдержал, а если сил не хватило дожать крышечку, то пиши пропало. А Дмитрий слабым не был. Слабые ломались, как спички под ударом молота, в этой стране. Оставив секретарю папку с документами, он забрал с вешалки своё короткое пальто. Он не любил длинные, они быстро промокали и сковывали движения. Лучше пусть он выглядит странно и на него оборачиваются, чем он будет беситься из-за путающихся пол. Выйдя из здания банка, Дмитрий поправил шарф и пошёл в сторону Ной-Линденталь. От Цолльшток, где располагался банк Риделей, идти было прилично, но трамваи сейчас были битком, лучше пешком хоть половину пройдёт. Тем более ему нужно зайти в пару швейных магазинов по дороге. Засунув в рот сигарету, он прикурил от спичек и трясущейся от злости рукой заправил прядь волос за ухо.       Гер Ридель постоянно вёл все эти унизительные беседы о том, что они деловые люди. Нет, деловой человек тут один, второй просто наглый мошенник, который поднимает деньги на откровенном воровстве. Дмитрий не был ангелом, он часто шёл на жёсткие поступки ради достижения целей, но не жульничал, никогда. Потому что, даже используя правовые методы и приёмы, ты рано или поздно становишься всё жёстче и жёстче, превращаясь в камень. В бизнесе нет места сантиментам и излишней человечности. Нужно искать выгоду. Если выгода на стороне человечности, то можно и её проявить, а если выгода в том, чтобы утопить конкурента или отказаться от партнёра, то это нужно сделать. Дмитрий три года держал ателье в стране, где всеми силами старались упразднить частную собственность до того, что заселяли в одну квартиру по пять семей. Если он смог, значит, чего-то он да стоит как бизнесмен. И разговоры Риделя, который всё получал очень легко, буквально немного надавив кому-то на горло, его откровенно раздражали. Хотелось встать и сказать ему в лицо, что он не бизнесмен, а кусок говна. И как человек, и как делец. Потому что умный человек может получить всё, что пожелает, лишь с помощью ума, а не приставляя всем и каждому пистолет к голове.       Дмитрий торопливо шагал по улицам Кёльна, вжимая голову в плечи. Накрапывающий дождь то и дело попадал на очки, щёки, слегка кусал за уши. Но он упрямо не открывал зонт. Хотелось немного развеяться, сбросить пар, потому что, как известно, перегретые котлы имеют свойство взрываться. Этого он точно не хотел. Поход к геру Риделю оторвал его от работы, а это значит, что в ателье нужно попасть очень спокойным, чтобы ничего не испортить. Тем более ему ещё нужно купить крючки для платьев. Перед Рождеством заказов на платья стало больше, мода менялась, да и многие дамы желали встретить праздник в чём-то новом, фурнитура стремительно заканчивалась. На часах половина четвёртого дня, а в городе уже лёгкие сумерки из-за туч. Дмитрий помнил солнечные дни здесь, яркие, красивые, помнил, как наслаждался ими, вырвавшись из ныне Ленинграда. Но как теперь хотелось обратно. Просто погулять по родному городу, посмотреть на знакомые мосты, статуи.       Колокольчик на двери звякнул удивительно неприятно, отозвавшись в голове. Дмитрий поморщился и положил на прилавок крючок-застёжку на платье. Продавец настолько зачитался газетой, что даже не обратил на него внимания. Дмитрию пришлось кашлянуть. Мужчина тут же встрепенулся и отложил газету разворотом наверх. Он чуть не скрипнул зубами, увидев заголовок. Национал-социалисты активно вторгались всюду, куда могли засунуть свои руки, кричали громкие, полные пугающей безапеляционностью лозунги. Он не для того бежал из СССР, чтобы тут столкнуться почти что с её изуродованным близнецом. Тридцатые только наступили, а уже покатились не туда.       — Десять крючков, пожалуйста. — Продавец окинул взглядом крючок на прилавке и покачал головой.       — Сожалею, у нас таких больше нет, на прошлой неделе закончились.       — А когда будет следующий привоз?       — Не могу сказать, зависит от государства, — лавочник кивнул на газету.       — Благодарю.       Благодарить было не за что, но Дмитрий имел чёткую установку быть вежливым со всеми, даже с теми, кто ниже него по рангу, в семье хамство каралось всегда, и он, даже не задумываясь, говорил все эти вежливые формальности, потому что так нужно. Выйдя из магазина, он быстро пошёл вперёд, поднимая воротник, чтобы не мёрзнуть. Кепка не грела, иногда он жалел, что не привёз сюда шапку. Пусть бы выглядел глупо, зато было бы тепло. Дмитрий резко остановился, и в него чуть не врезался какой-то мужчина. Он торопливо извинился и быстро перешёл на другую сторону дороги. И остановился. Не к добру это. Дмитрий решил сделать небольшой нелогичный крюк, чтобы понять, не по его ли это душу. И когда мужчина пошёл за ним, он только выдохнул сквозь зубы. Отлично, только этого счастья в его жизни не хватало. Обычно он только чувствовал взгляд в спину, но ни разу не видел слежку своими глазами. И вот наконец он поймал шпиона. Тот шёл, не скрываясь, держа в подмышке газетку и рассматривая дома вокруг. И при этом они уже несколько раз столкнулись взглядами. Не к добру. Дмитрий прибавил шаг, резко свернул на перекрёстке и нырнул в толпу людей на остановке трамвая. Благо, его рост позволял потеряться даже в минимальном столпотворении. Он выскользнул с другой стороны и, срезав через переулок, быстро пошёл по параллельной улице к следующему галантерейному магазин.       Быстро оглядевшись на крыльце, он прошёл в тень магазина. Из переулка вышел тот мужчина и, видимо поняв, что потерял его, пошёл куда-то влево, пытаясь его высмотреть. Ну что же, удачи.       — Мне нужно десять плательных крючков, таких, — Дмитрий выложил последний, оставшийся в запасах, и с наиграно скучающим видом облокотился о прилавок. Галантерейщица медленно перебирала коробочки, то открывая их, то откладывая. Наконец она достала, видимо, нужные и высыпала на прилавок.       — Сожалею, гер, у нас только пять осталось.       — А когда будет новый завоз? — Она нахмурилась и кинула взгляд на перекидной календарь.       — Нескоро ещё, после Рождества.       — Тогда посчитайте мне все, что есть.       Дмитрий старательно сдерживал разочарование. Он и так знал, что такую качественную фурнитуру нужно заказывать прямо на фабрике изготовления. Но он был настолько мелкой букашкой, что переговоры с ним о закупках просто не велись. Он был никому не интересен. Получив аккуратный бумажный свёрток у продавщицы, он расплатился и вышел на крыльцо магазина. Значит, нужно зайти в другой, там может ещё немного купит и ещё.       Уже спустя квартал Дмитрий понял, что ему опять сели на хвост. Да что же это такое? Он раздражённо цокнул языком и кинул взгляд на мужчину через плечо. Слишком сильно совпадает их маршрут. Дмитрий прекрасно понимал, что он может излишне много думать, может это просто мания, кто знает. Нет, не мания. Мужчина сбавлял шаг вместе с ним, чтобы между ними было одно и то же количество шагов. Ну уж нет, он не даст вить из себя верёвки. Нужно узнать, кто его послал, по крайней мере уточнить, так-то это Дмитрий и так понимал. Но как минимум он даст понять, что не лопух и его не так легко надуть, что он тоже что-то, да умеет, например, думать.       Дойдя до этой мысли, он резко свернул в какую-то подворотню между домами, узкую и сырую. Прижавшись к стене и перехватив зонт повыше, чтобы использовать его как оружие, он начал считать шаги. Дмитрий покрепче сжал зонт и, когда услышал шаги и увидел наконец следящего, резко ручкой трости зацепил его за шею, дёргая на себя. Мужчина не ожидал такого, он попытался не упасть, но Дмитрий от души ударил его носком ботинка под колено, от чего тот завалился на мостовую и выставил перед собой руку, пытаясь закрыть голову. Но Дмитрий не собирался его бить дальше, он, наоборот, отпрянул, прекрасно понимая, что его могут неожиданно схватить.       — Кто ты такой? — Дмитрий понимал, что он смог повалить и ударить мужчину только потому, что напал из-за угла. В поединке глаза в глаза у него нет шансов. И, похоже, тот тоже это понимал, его лицо менялось от испуга до лёгкой пренебрежительной усмешки. — Кто тебя послал? Этот… — Дмитрий пытался выудить из памяти имя того немецкого ублюдка. — Вильгельм? Или как его там?       — А если я не скажу, что ты сделаешь? — Удар под дых. Ничего. Он ничего не сделает. Потому что не уверен, что этот наушник не сможет защищаться. Он не знал, во сколько оценена его шкура и можно ли в ней оставлять дырки, вдруг можно.       — Ёбанные немцы, будьте вы все прокляты! — Дмитрий почти зарычал, не заметив, как перешёл на русский. И, похоже, это даже немного обескуражило мужчину, он тут же стушевался. — Горите в аду всей страной, блять! Для вас мы просто куски мяса, за что вы обязательно получите, клянусь, — накричавшись, выпустив пар, он мгновенно успокоился и шагнул к мужчине уже без страха. Эмоции улеглись, и он понял, что вреда ему велено не причинять, иначе бы его уже давно схватили. Да и кто будет так глупо вести слежку, показывая себя на каждом шагу. Цель вовсе не в слежке. — Он послал тебя меня запугивать. И не только тебя. Вы все ходите за мной, вы не следите, он и так всё про меня знает. Вы делаете так, чтобы я вас видел, чтобы я вас боялся, — Дмитрий слегка наклонился и упёр металлический кончик зонта ему в грудь. Шпион не ожидал, что Дмитрий вдруг так изменит своё настроение, и слегка вжал голову в плечи. И потянулся к поле пальто. Значит, там револьвер. Значит, испугался. — Передай своему хозяину, что он меня плохо знает. Меня легко напугать, но очень нелегко заставить по-настоящему бояться. Пусть попробует.       Он окинул мужчину тяжёлым взглядом, хмыкнул и быстро пошёл к магазину. Ему всё ещё нужно купить крючки. Если понадобится, пойдёт в ещё одну лавку, лишь бы собрать сколько ему нужно. И пусть ходят по улицам дальше. Вильгельм этот даже не представляет, что Дмитрий пережил, какой животный ужас успел испытать, какое отчаяние перенёс, чтобы бояться простых наушников.       В ателье он пришёл с крючками в карманах и ощущением колокола в голове. Погода шептала, приглашала поспать, отдохнуть. Он отмахивался от этого и каждое утро поднимался и шёл к машинкам. Радовало только то, что завтра выходной. Как минимум, клиенты завтра не будут приходить. Дмитрий начал закрываться на выходные для того, чтобы хоть как-то дать себе самому время на то, чтобы успевать дошивать начатое, не перескакивая с одного на другое. И эти два дня он мог целиком посвящать себя шитью без возни с мерками и кроем. Выложив на прилавок три пакета с крючками, Дмитрий оглянулся на дверь. На другой стороне дороги, прямо напротив, была мясная лавка. Муляжи сосисок, колбас и окороков из папье-маше в витрине аппетитно блестели лаком под рядом лампочек. И рядом с ней, в переулочке между домами, стоял человек. Тот самый человек. Только уже в другом пальто. Дмитрий цыкнул языком и отвернулся, делая вид, что ему безразлично. Но он прекрасно понимал, что его пытаются снова взять за горло, надавить. Ну что же, пусть развязывают игру, если хотят.              Снова он приводил себя в порядок перед очередной поездкой в ресторан. Дмитрий даже знал, в какой. Виктория явно не хотела изменять своим привычкам. Пока она не перепробует всё меню, не выпьет всех вин из винной карты, она не выйдет из этого ресторана. Но он временами вспоминал, как, когда только приехал сюда и, живя в маленькой съёмной мансарде в самом конце Моцштрассе в Берлине, попал в бар «Эльдорадо». Тогда он впервые за всю свою жизнь понял, что он не один такой, что таких уродов, как ему вдалбливали дома, много и они могут жить свободно. И отец Виктории был просто отвратительным тираном, раз не давал дочери в Веймарской республике быть с тем, с кем она захочет, только ради своего авторитета. Поправив узел галстука, Дмитрий открыл верхний ящик комода. Там, в шкатулке со стеклянной крышкой, на подушечках лежали запонки и галстучные булавки к ним. Отец с матерью приучили его выглядеть с иголочки, а отец каждое утро приводил его, совсем маленького, к своему платяному шкафу, давал потрогать все свои костюмы, рассмотреть узор на ткани и собрать для него сегодняшний туалет. Он никогда его не ругал, только направлял, давая прочувствовать ткань и понять, как они должны сочетаться. Отец учился мастерству во Франции, Дмитрий не успел. Повертев руки, чтобы рассмотреть ткань пиджака, он открыл крышку шкатулки и принялся перебирать безделушки. Подойдёт что-то или серебряное, или с неброскими тёмно-красными камнями. Достав два зажима, он повернулся к зеркалу и, приложив их по очереди, придирчиво прищурился. Наверное, всё же с камнями. Комплект с гранатами достался ему по наследству. Дмитрий вывез из Ленинграда драгоценностей и безделушек на несколько сотен рублей. Но он поклялся, что не будет их закладывать ни при каких обстоятельствах, только в самом крайнем случае. Особенно он дорожил комплектом, который, по словам отца, его дед привёз из Франции, законодательницы моды. Как и единственный сохранившийся из детства журнал «Vogue».       Удостоверившись, что всё идеально сочетается, он поправил волосы и спустился в ателье. Закрыв дверь в квартиру, Дмитрий положил в карман пальто портсигар и зажигалку, которыми в обычной жизни не пользовался, и присел на табурет, ожидая машину. У него есть немного времени, чтобы собраться с духом. Он не любил рестораны, но Виктория почти никуда его больше не брала, отец запрещал. Он бы с удовольствием сходил лучше в кино или театр. Как минимум там не будет этого назойливого немца. Дмитрию даже начало казаться, что он специально приходит в ресторан тогда, когда он приходит с Викторией. А ещё Дмитрий прекрасно понимал, что тогда в туалетной комнате они пересеклись впервые. Вильгельм увидел его в зале и пошёл за ним, чтобы получше рассмотреть. Значит, до этого они нигде и ни разу не пересекались, он бы не пропустил Дмитрия мимо себя.       — Ну и дурак же. А мог бы меня купить прежде гера Риделя. Я бы согласился. Наверняка там есть, чем поживиться.       Дмитрий улыбнулся и подпёр голову рукой. Он думал, настолько ли Вильгельм готов платить деньги? А столкнись они ещё пять лет назад, когда он только перебрался в Кёльн, он бы сейчас уже купался в роскоши? Или его воспринимают как нечто на один раз? Много вопросов, и все они одинаково отвратительны тем, что Дмитрий не видел в немце человека, только источник дохода. Потому что такие люди и сами относятся ко всем как к вещам, почему к ним отношение должно быть другое?       Сев наконец в машину, он приобнял Викторию и, даже не вслушиваясь в её щебетание, молча кивал. Всеми мыслями он был в завтрашнем выходном дне. У него сейчас несколько заказов, два из них ждут финальных штрихов, глажки и упаковки. Возьмётся за них сразу с утра. Декабрь уже закрался в город, присыпая всё тонким слоем снега, который таял к обеду. Но иногда Дмитрий отвлекался от шитья, чтобы посмотреть на то, как снежинки кружатся на ветру. Только смена времён года напоминала ему о том, что время движется, что он не застрял в одном бесконечно повторяющемся дне. Он не видел разнообразия, утонул в рутине, захлебнулся и пошёл на дно. И выезды в рестораны были лишь её частью.       Молча он помог Виктории снять полушубок и сдать в гардероб, так же молча галантно придвинул стул и сел сам.       — Ты сегодня удивительно тихий, что случилось?       — Настроение меланхоличное. Как говорят англичане, сплин. — Виктория понимающе кивнула головой.       — Ещё и погода портится. Скоро ночи сольются в клубок. Знаешь, зимой от этого всего помогают только праздники, рождество, новый год, без них зима стала бы ужасным испытанием.       Дмитрий мягко улыбнулся ей и слегка отодвинулся, давая официанту наполнить бокалы. Ну, как минимум, он поест. Только в ресторане он мог позволить себе полноценный ужин, в обычные дни он перебивался с каши на жидкий суп. Дмитрий был верующим, но не постился, потому что это не загладило бы его грехов. Но сейчас сама жизнь усадила его на строжайший пост, на такой еде сил хватало ровно на то, чтобы работать, жить сил не было. И периодические визиты Виктории, как бы они не были не вовремя, давали ему возможность наесться вдоволь, чтобы потом неделю вспоминать привкус хорошего мяса. Дмитрия это искренне раздражало. Он не ленился, работал на износ, но не мог позволить себе даже хорошо есть. А он знал, что пока человек думает о низких потребностях, ни на какие высокие помыслы его не хватает. Поэтому и работа с эскизами и выкройками давалась ему ужасными усилиями.       — Гер, простите… — рядом стоял официант. Он немного мялся, видимо, понимая, в какую глупую ситуацию его загнали. На подносе было что-то под клошем. — Вам попросили передать.       — Кто? — Дмитрий мог не спрашивать, он и так понимал.       — Попросили не называть.       Он аккуратно поставил тарелку на стол и почти сбежал, а Дмитрий принялся судорожно выискивать среди посетителей именно его, того самого. А вот и он. Вильгельм всегда сидел за одним столиком, тем самым, с которого открывался прекрасный вид на центр зала, где всегда сидели они с Викторией. Дмитрий тяжело сглотнул и взялся за клош. А вдруг там бомба? Глупая мысль, но и такое исключать нельзя. Но нет, под клошем были горой сложены сладости, кусочки рахат-лукума, баклава, красиво посыпанные лепестками какого-то цветка. И сложенный несколько раз лист бумаги. Отодвинув тарелку так, чтобы Виктория тоже могла взять сладость, он развернул лист бумаги.       В записке было выведено всего два слова. «Моя прелесть». Дмитрий демонстративно засунул записку в бокал, чем вызвал у Виктории немой шок, поколыхал его в руке и опрокинул в себя. Мокрая бумага чуть не застряла в горле, но он всё же проглотил и посмотрел на Вильгельма. Тот явно видел эту эффектную выходку и, судя по лицу, был ошарашен не меньше Вики. С наслаждением видя оторопь на лице, Дмитрий взял кусочек рахат-лукума и закинул в рот. В конце концов, это подарок для него. Это был глупый поступок, ужасно глупый. Но ему хотелось именно произвести впечатление. Чтобы Вильгельм запомнил эту картину надолго, чтобы смеялся над ней или злился, всё равно. Но он хотел дать понять немцам, что не так мигранты просты, как кажутся. И не всех их так легко продавить. Они все разные, и не получится со всеми вести себя одинаково. Вильгельм сказал, что у него были русские шлюхи. Ну так он не шлюха.       — Что там было написано? — Виктория с беспокойством наклонилась вперёд.       — Непристойное предложение от того Вильгельма. Я уже привык, он за мной уже долго следит.       — Как так?       — Недели две. — Виктория отстранилась, давая официанту поставить еду на стол.       — Может, стоит сказать папе?       — Не стоит, он снова скажет, что это только мои проблемы. Давай лучше отвлечёмся. Ты говорила, что на Рождественские праздники уедешь в Баварию, на курорт.       — Конечно. Тебе стоит лишь шепнуть, и я возьму тебя с собой.       Она захлопала глазками, явно заигрывая. Дмитрий привык к такой манере общаться и всегда подхватывал. Но сейчас улыбка вышла натянутой, потому что он прекрасно видел, как Вильгельм за своим столиком что-то говорит человеку, кивая на него. Что-то должно случиться.       И что-то действительно происходило. Его окружили. Вход, выход к уборным, подход к бару, комнатам для покера — везде стояли люди. Одного из них Дмитрий узнал сразу же, тот самый, кого он зонтом сделал. И они двигались к нему. Медленно, словно просто скучающе расхаживали по залу, на деле же они все шли к нему, к их столику.       Ощущение, что кольцо сжимается вокруг него, не покидало. Он видел, как люди, конкретные люди, как будто подходят к нему поближе со всех сторон сразу. Они ждут, когда же он окажется один. И, кинув взгляд на Вильгельма, Дмитрий откинул все сомнения на этот счёт. Да, эти люди за ним. Он не знал, насколько это опасно, просто не понимал. Потому что если бы Вильгельм хотел изнасиловать, для этого нашлось бы куча времени в предыдущие разы, когда он не то чтобы аккуратничал. Почему сейчас? Что такого могло произойти, чтобы он решил так нагло попытаться на него надавить? Это просто очередная попытка запугать или он и вправду собирается его похитить. Вильгельм смотрел на него в упор, не моргая. Губы его улыбались, но не глаза. Они казались такими холодными, неприятными, пронизывающими, как сырой ветер зимой.       — Приглашаю потанцевать. — Виктория тут же оторвалась от бокала и протянула руку.       — Конечно, ты же знаешь, я всегда согласна.       Пока Виктория с ним, они не тронут его, потому что вряд ли кто-то хочет иметь проблемы с гером Риделем. Дмитрий ловко выскользнул из петли окружения и, прижав к себе Вики, начал танцевать. Играл порывистый танец, из тех, что танцевать в обычных ресторанах неприлично. Но здесь можно всё. Дмитрий вёл Викторию, придерживая за талию. В танце она удивительным образом трезвела, у неё пропадал туман из глаз, и она тут же подхватывала его движения. Слишком близко, неприлично, вплотную друг к другу, широкие шаги, слишком откровенный танец. Но Дмитрию было плевать, он делал всё, чтобы все смотрели, чтобы быть на виду, не оказаться в тени, откуда к нему уже протянулись чьи-то руки. Виктория откинулась назад, и Дмитрий наклонился, в очень наглом движении почти провёл по платью на груди губами. Носи Виктория украшения на шее, он бы мог взять бусы в зубы, но это уже будет излишне. В полумраке зала ресторана они танцевали не одни, но Дмитрий чувствовал взгляд. Он никогда не был мнительным и взоров в затылок не чувствовал. Но именно Вильгельм пробуждал в нём какие-то тёмные неприятные ощущения, из-за которых холодели ладони. Это был не страх, это было желание вывернуться из-под слишком пристального внимания, выкрутиться из удушающей хватки. Это было желание жить. Музыка закончилась, и Виктория обняла его, очень близко.       — Ты сегодня гораздо веселее, чем обычно, прелесть моя.       — Разве ты не рада, ведь ты всегда жаловалась на мой хмурый характер.       Дмитрий мило улыбнулся и повёл её к столику. Судя по яркому румянцу, ей нужно посидеть, отдышаться. После такого количества вина с танцами нужно быть осторожнее.       — Я забыл зажигалку в кармане пальто, — он наигранно раздосадовано нахмурился.       — Сходи, конечно.       — Но как я могу оставить тебя даже на минуту?       Виктория захихикала и махнула на него рукой. Самое время. Пока петля не сжалась окончательно, Дмитрий быстро пошёл в гардероб. Сделав вид, что полез в карман, он как будто что-то уронил. И, попав в густую тень под стойкой гардероба, проскользнул в тень пальм в горшках на входе. Он видел сквозь листья, как за ним в коридор вышел мужчина, он огляделся и, видимо, поняв, что потерял Дмитрия, кинулся обратно, окликая кого-то. Дмитрий вжался в угол, благодаря бога за то, что этот ресторан не был ярко освещён и не имел окон, здесь было достаточно углов, где можно спрятаться. Мимо него через входную дверь прошли несколько мужчин. Они оглядывались, явно кого-то ища. Но Дмитрий не собирался идти через парадную дверь. Под прикрытием пальм он проскользнул в гардеробную, туда, где стойка открывалась, чтобы впустить портье. Спрятавшись за шеренгой вешалок с пальто и шубами, он быстро побежал к двери в хозяйственные помещения. По пути он успел схватить своё пальто. На двери выхода на улицу, на его счастье, была табличка, поэтому он не ошибся и не попал в ничей кабинет. Удача улыбнулась ему во всю зубастую пасть, он проскользнул мимо охраны ресторана и мимо людей Вильгельма. Дверь рабочего выхода была прикрыта мусорным баком. Остановившись в тёмном углу за ним, Дмитрий наскоро навязал шарф, спрятал шляпу под пальто, чтобы ветер не сорвал, и, матерясь на туфли, не приспособленные к холоду, быстро вышел на оживлённую улицу. Всё, теперь его момент истины. Перейдя улицу на светофоре, прячась в толпе, он кинул взгляд на вывеску с адресом и, кивнув себе, свернул в сторону дома. И как только широкие людные улицы миновали, он кинулся бежать.       Дмитрий с такой скоростью бежал по улицам, что даже не чувствовал ног. Как хорошо, что он не пренебрегал физическими упражнениями, иначе его бы не хватило на такое расстояние. Хвоста за ним не было, похоже, он испортил планы абсолютно всех. Он сделал то, что не позволялось делать холопам, он сбежал тогда, когда захотелось, без разрешения. Если Вильгельм реально считает его карманной собачкой Риделя, он явно не ожидал такой наглости. Слуги — это кроткие, послушные существа, от них не ждут непослушания. Но Дмитрий не слуга, его не нанимали, ему не платят за эту работу. С каждым шагом он злился всё больше и больше. Он ненавидел своё бесправное положение, презирал его, он понимал, что заслуживает большего, он и так уже натерпелся изрядно. Возможно, будь его воля, он бы уже вцепился в Вильгельма и начал понемногу вытягивать деньги из его карманов, раз уж он их сам готов отдать. Но не сейчас. Он остановился и попытался пригладить волосы. Потянулся за сигаретами, и его тут же прошибло в холодный пот. Дмитрий забыл портсигар в ресторане. Он начал судорожно вспоминать, где мог его оставить. На столике? Хорошо, если так. Но вдруг кто-то вытащил его из кармана? Только не это. Это был портсигар из Петербурга, любимый, очень дорогой. Ещё и подаренный отцом. Он развернулся обратно к ресторану, но, увидев проехавший по переулку «Мерседес», забился в тень козырька магазина. Он был уверен, что слежка сейчас пытается его отыскать. Нельзя возвращаться, бежать к ателье, сделать вид, что его нет, пусть всю ночь ищут по городу. Он поднял воротник и быстро пошёл вперёд.       В ателье он проскользнул только спустя почти час. Он всё время оборачивался и шарахался от случайных прохожих, как вор, как шпион, как будто он вернулся в свою страну. От ощущения, что его снова загнали в угол, как животное, он бесился всё сильнее и сильнее. В полной темноте Дмитрий снял пальто и полез в сейф — пересчитать деньги и попытаться понять, есть ли у него хоть какая-то возможность сбежать из Веймарской республики. А куда бы он бежал? Англия, да, а ещё лучше Канада. Чем дальше отсюда, тем лучше. Но на пароход через Атлантику ему не хватит денег. Максимум на поезд до Ла-Манш. А дальше на перекладных, с попутчиками разве что. Он приложил кулак ко лбу, пытаясь успокоить мысли и обдумать ещё раз происходящее. Ридель держит его за горло, а Вильгельм, прекрасно это видя, колет похабными намёками прямо у его хозяина на виду, чтобы в какой-то момент руки на горле Дмитрия сжались, ломая позвоночник. Он закрыл сейф и присел на табурет у прилавка. Момент паники пройден, ум вернулся в голову и пытался найти выход. Дмитрий уже готов пойти на откровенное мошенничество, чтобы перекрыть долг перед гером Риделем побыстрее. Его останавливала вовсе не совесть, её у него не было, иначе бы он не пользовался Викторией при каждом случае. Его могли поймать. И не было никаких гарантий, что банкир его прикроет, нет, он его ещё в чём-нибудь обвинит. А Дмитрий, как мигрант с долгами, просто смешон будет в попытках защитить себя. Он закрыл лицо руками, вздыхая. Да что же за жизнь такая.       Медленно, чтобы не налететь на мебель, он снял с себя пиджак с жилетом, сдёрнул галстук, расстегнул воротник и манжеты. Наконец-то можно дышать, хоть немного. Он любил рубашки, но здесь они превратились в атрибут рабства. У него вроде как оставался ликёр, может, именно сейчас прекрасная возможность надраться в удовольствие. Обычно он старался сдерживать себя, потому что нужно было работать, держать лицо перед клиентами, не терять контроль при Виктории. Но сейчас он готов был послать все принципы к чёрту. Завтра будет работать в одиночестве весь день, так что какая разница. Можно и с бодуна побыть. Но раздался звук мотора и у него почти подкосились колени в каком-то паническом помутнении, он едва успел схватиться за дверной косяк. Он же закрыл дверь? Перед ателье затормозила машина, и Дмитрий быстро сделал шаг назад, в тень заднего помещения. Но это был не «Мерседес», нет. Открылась дверь со стороны заднего сидения, и он увидел до боли знакомый белый полушубок. Виктория. Она с помощью водителя поднялась по ступенькам и громко постучала в дверь.       — Открывай, я знаю, что ты здесь.       — Чёрт, — Дмитрий едва слышно выдохнул это и закрыл лицо руками.       — Я вижу тебя, ты в проёме стоишь. Открывай сейчас же, иначе я пожалуюсь папе! — Дмитрий чуть не подпрыгнул от того, как больно эта угроза его уколола. Подавив приступ ярости, он взял с прилавка ключи и, дойдя до дверей, открыл их.       — Прошу, дорогая гостья.       — Так, — Виктория не совсем твёрдо стояла на ногах, но это не помешало ей дойти до прилавка и поставить на него не открытую даже бутылку вина. — Бокалы неси.       — Виктория… — Она подняла руку и дала водителю снять с себя полушубок.       — Ничего слышать не хочу. Я не пьяница, чтобы напиваться в одиночестве, — она придвинула высокий табурет к стойке и чуть не упала с него. Дима успел её удержать, отчего она рассмеялась. — Ты сраный джентльмен, я хочу хоть один раз увидеть тебя пьяным. Неси бокалы или стаканы.       Дмитрий послушно поднялся на кухню и вынес два стакана. Увы, бокалов у него не водилось, только стопки, а из них вино не пьют. В полной тишине он включил настольную лампу на прилавке и принялся открывать бутылку. Руки подрагивали. По улице проехало авто. И нет сомнений, по чью душу. Интересно, приезд Виктории спас его или, наоборот, выдал? Стали бы они ломиться к нему? Если вдруг ни с чего произошла такая резкая смена тактики с приставаний к откровенному запугиванию, что-то произошло. И не зная, что происходит в голове этого немца, Дмитрий не знал, как ему реагировать, что делать. Налив по полстакана, он вздохнул. Наверное, просто ждать. Он выкинул глупость, даже две подряд, время Вильгельма доставать козыри из рукава, если такие есть.       — Ну, за нас. Молодых, красивых и таких несчастных, — Виктория залпом опрокинула в себя стакан. Дмитрий откровенно завидовал ей, он бы тоже хотел пьянствовать настолько дорогими винами. С ними себя даже пьянчугой не чувствуешь. — Ах, как же хорошо. Знаешь, тут даже лучше. Здесь я могу говорить то, что хочу, вслух, и никто не подслушает.       — Моё ателье всегда к вашим услугам, — Дмитрий, успевший выпить свой стакан, потянулся к бутылке, чтобы повторить.       — Вот скажи мне, я одно понять не могу. Ты как умудряешься это всё держать? — она обвела рукой ателье. — Мне кажется это так невыносимо сложно сейчас.       — Ты совершенно права, это очень сложно. На всё нужны деньги.       — Деньги, деньги… Всё зло от них, мне б век их не видать… — Виктория сморщила лоб. — Ателье же держится не на деньгах, а на тебе. Все видят в тебе нечто слабое, я знаю, я сама такая. В нас видят только слабости, никто не видит в нас силу, потому что мы должны быть просто приставлены к тем, кто силён, у кого деньги. А я даже немного завидую тебе, у тебя есть внешнее проявление силы. Вот оно. — Дмитрий невесело рассмеялся.       — Обветшала моя сила, как ни посмотри.       — Вот скажи мне, друг мой. Разве только деньги тебе нужны в этой жизни? Разве тебе не хочется найти себе кого-то, под чьё крыло захочется забиться? — Виктория приложила холодный стакан ко лбу и шмыгнула носом. — Я не про деньги. Просто вместо ресторанов этих сидеть дома, говорить, танцевать фокстрот, просто сидеть и смотреть в окно на небо. Как же меня тянет эта жизнь, куда, ну куда мне сбежать, чтобы я могла быть свободна? Где я смогу танцевать с женщиной в ресторане и на меня не будут пялиться, думая, что я вусмерть пьяна. Но я не могу проявить силу, я… я как будто в тисках.       Дима налил себе ещё в стакан и сделал несколько глотков. Пока жизнь предоставляет право напиваться дорогущим вином, нужно ею пользоваться. Он понимал Викторию, понимал, что она набирается, чтобы потом любую её выходку могли оправдать тем, что она пьяна. Подлив Виктории ещё, он поднял стакан и тяжело сглотнул. Он понимал, о чём она говорит, но страшно то, что внутри него эти все правильные по сути слова ничем не отзывались. Как будто он смотрит равнодушным взглядом какую-то трагическую пьесу, все вокруг плачут, а он не может даже слезинки выдавить.       — Предлагаю выпить за то, чтобы мы с тобой нашли свой угол. Чтобы такие, как мы, могли его вообще найти.       — Хорошо сказал, аминь, — она аккуратно чокнулась с ним и опрокинула в себя стакан, выпивая его залпом. Отставив его в сторону, она огляделась и стащила с полки коробочку монпасье. Дмитрий решил её не останавливать. В коробке лежали швейные булавки. Увидев это, Вики горько засмеялась. — Жизнь даёт нам коробку монпасье, мы её открываем, а там вместо сладких конфет чёртовы острые булавки. Как иронично, какой юмор.       — У меня настоящие конфеты есть. Тебе принести?       — Давай, я хоть одной закушу.       На нетвёрдых ногах Дмитрий поднялся на второй этаж и залез в навесной шкафчик. Там была коробочка с печеньем и конфетами. Набив карманы брюк какими-то шоколадными, он медленно, хватаясь за перила, спустился. Виктория уже дремала, положив голову на сложенные на прилавке руки. Выложив перед ней кучу конфет, Дмитрий налил себе почти полный стакан. Тяжело вздохнув, он погладил Викторию по волосам и оглянулся на сидящего в кресле у витрины водителя.       — Ваше здоровье.       Сложно описать, что чувствуешь, когда вся твоя жизнь с какого-то момента — одна сплошная серость и неустроенность. Он уже давно не чувствовал почву под ногами. Началось всё ещё со смертью отца, когда Дмитрий впервые понял, что готов на многое ради достижения цели. И так продолжалось всё время. Но в конце концов понимание этого выматывало, особенно когда вино смывало плотины холодного расчёта и на него обрушивалось осознание того, что он никто и звать никак. Что он пацан на побегушках в чужой стране, где на него всем плевать. Он никогда себя не жалел, потому что считал это бесполезным занятием. Всё равно это не исправит положения, только появится лишний шанс себя линчевать. Зачем это? Но в бездну он заглядывал частенько, тем более, что она была недалеко, внутрь себя загляни и вот она. Выпив стакан, Дмитрий потрепал Викторию за плечо. Просила конфеты, вот пусть ест.       — Ди-има, ты что, плакал?       — Нет. Это глаза, а не я, — а как ещё сказать. Душа не плакала, плакало тело, измученное скотскими условиями.       — Мой хороший, иди сюда.       Виктория сползла со стула и, кое-как дойдя до него обняла, давая положить голову себе на плечо. Её серьга больно царапала щёку, но от этого было только лучше. Так Дмитрий не терял реальность. Он не ревел, просто слёзы текли по щекам, нервные, неприятные, пока всё не выплачешь — не остановишь. А вот Виктория разрыдалась в голос. Что она бормотала сквозь всхлипы, было невозможно понять, но Дмитрий кивал, гладил её по волосам, обнимал. Пусть выплачется, станет полегче. И ему тоже. Понимание, что даже деньги не делают человека более счастливым, грело его душу как никакое другое. Он жалел Викторию, но не мог не злорадствовать глубоко в душе. Водитель, сидевший до этого в кресле, подошёл к ним, чтобы налить воды из графина в тот же стакан, где было вино, и дать Виктории. Дмитрий помог ей выпить его, чтобы она не захлебнулась, и принялся платком из нагрудного кармана вытирать ей лицо. Он прекрасно знал, что водитель передаст всё это слово в слово, поэтому даже на пьяную голову терпеливо молчал. Вряд ли Виктория заберёт с собой бутылку, вот тут он и разгуляется.