Прелесть

      Дмитрий, надвинув шляпу на лицо, чтобы неприятный липкий туман не так сильно врезался в лицо, быстро шёл по тротуару. С самого утра настроение у него было паршивое. Пошив костюма для Вильгельма накануне ночью вынул из него столько нервов, что он желал, чтобы на пути попался кто-то, кого он сможет загрызть. Как назло, улицы оказались ужасно пустынными, несмотря на рабочий день. Он ненавидел такие сложные покрои из тканей в клетку, потому что для того, чтобы каждая клеточка идеально легла и совпадала друг с другом, в отход шли непозволительно большие куски ткани, сколько Дмитрий ни старался. Это очень раздражало, вызывая приступы самоненависти. Будь он не таким нищим, его разве трогало бы это? Нет, конечно. Радовало то, что Дмитрий, состроив саму невинность, смог выпросить у Вильгельма ещё один чек для покупки тканей. Если ткани на костюмы ему хватало с остатком, женские платья требовали срочно учесть последние модные тенденции. Поэтому, пересмотрев в книжной лавке все журналы мод ещё на прошлых выходных, Дмитрий уже выстроил себе стилистику на грядущий сезон и видел, какие ткани возьмёт. В среднем его работа стоила около двухсот, двухсот пятидесяти рейхсмарок, это было недёшево, но откровенно говоря, ему хотелось стремиться к тому, чтобы его платья и костюмы были штучным товаром и продавались гораздо дороже. В конце концов, он не просто так грезит о карьере кутюрье. Одежда не как элемент прикрытия наготы, а как произведение искусства.       Пользуясь полученным чеком, он направился в магазин Найшуллера в соседний район, там было сильно дороже, чем он привык, зато были весьма необычные ткани, качественные и при том уникальные в каком-то роде. А ещё за небольшие чаевые он мог претендовать на хорошее к себе отношение. Зайдя в большой светлый магазин, он любезно улыбнулся одному из продавцов и достал кошелёк, показывая серьёзность намерений. Мужчина, представившийся Герхардом, тут же засуетился за прилавком. Дмитрий шёл по списку, брал самые новые и необычные ткани. Да, дорого, но герр Диркшнайдер на удивление легко расставался с деньгами, его не трогало то, какие суммы ушли на погашение долгов, на фурнитуру.       Каким бы спорным человеком Вильгельм ни был, Дмитрий не мог не признать, что он явно прекрасно понимает, что для того, чтобы бизнес начал приносит доход, на него бесполезно давить. Он как цветок, его нужно полить деньгами, согреть рабским трудом и удобрить терпением. И он был готов предоставить первое и третье. Может, он видел в этом интересное развлечение, наверняка среди его предыдущих пассий были не чистые проститутки. Дмитрий даже в самые плохие времена отказывался торговать телом, да и сейчас он не понимал, можно ли серьёзно назвать то, что происходит, торговлей телом. По факту Вильгельм не прикоснулся к нему так ни разу. Он смотрел, разглядывал, пару раз погладил и один раз взял на руки, но на секс он явно не претендовал.       Набрав прилично тканей, он забрал у продавца перо и бумагу, чтобы вписать адрес мастерской в бланк. Не на руках же нести десять полных рулонов.       — Какая встреча. — Дмитрий не вздрогнул, но судорожно сжал зубы и ручку, чтобы не выдать того, как сердце от злости рвануло в горло. Он, не оборачиваясь, дописал адрес, поставил подпись и только после этого медленно обернулся на герра Флаке.       — Что же вас удивляет? Вы шьёте, я шью, рано или поздно мы бы встретились в магазине тканей.       — Дороговато для вашей мастерской. — Дмитрий хмыкнул в ответ.       — Будь моя воля я бы заказывал напрямую на фабриках эксклюзивные ткани.       — Вы всё так же беспочвенно амбициозны, я смотрю.       — Ну почему же, я работаю много, качественно, пусть и не имею образования, но у меня достаточно постоянной клиентуры, которая ценит именно меня. То, что вам не понравилась критика с моей стороны, не значит, что я от этого стал хуже. Возможно, это вам нужно пересмотреть свои взгляды на жизнь и научиться реалистично воспринимать свои работы, — Дмитрий повернулся к продавцу, мягко улыбаясь, забрал из рук свою часть бланка и бумаги о стоимости заказа. Он умел быть обаятельным с полезными и приятными ему людьми. А Герхард отлично поработал, терпеливо и не переставая вежливо к нему обращаться показывал ткани почти час.       — Какая же вы надменная дрянь. Вы требуете уважения к себе, тогда как унизили мою работу. Мне передали формулировки, с которыми вы обсуждали мои пиджаки.       — Но я не выливал на них чернила. Вы поступили как обиженный ребёнок, — Дмитрий выложил на прилавок подписанный Вильгельмом чек. Он краем глаза увидел, как герр Флаке вскидывает брови, не понимая, откуда у него деньги на такие ткани. — То, что я не сообщил Вильгельму о вашей выходке — это не мой альтруизм, скорее, желание приберечь козырь в рукаве.       — Я так понимаю, этот козырь вам нужен чтобы съехать из того тёмного чулана, где вы сейчас обосновались? — герр Флаке смотрел сверху вниз, слегка усмехаясь, как будто пытаясь этим задеть. Но Дмитрий всегда был маленького роста, он привык к этому. А ещё даже, несмотря на это, научился смотреть свысока более убедительно.       — Даже если и так, не ваше собачье дело. Предлагаю разойтись и забыть о существовании друг друга для общего блага. Иначе козырь сыграет и вам это не понравится. А сыграть он может очень скоро.       — Я наслышан о вашем споре с ним. Хотите этим приблизить победу?       — Именно поэтому я и прошу не лезть. Я не мешаю вам работать, не прихожу в вашу мастерскую, не трогаю вас напрямую. Но ваше эго такое большое, что я смог его задеть, даже не выходя из своего, как вы выразились, чулана, — Дмитрий скривился и усмехнулся, видя, как герр Флаке морщится и поджимает губы. — Всего доброго. У меня ещё работы полно, мне некогда с вами беседы вести.       Дмитрий быстро вышел на крыльцо и достал портсигар, едва не выронив. Ему откровенно не хватало друзей. Не хватало его людей, которым он мог уткнуться в плечо и постоять в объятиях, чтобы почувствовать землю ногами и душой. Он не был нежным цветком, нет, он был упрямым сорняком, который пробился на мостовой, который топтали люди, вырывали дворники, а он, сука такая, пробивался раз за разом. Но был в его чёрствой душе уголок, в котором он, как бабки хранят в сундуках свои затхлые сокровища, хранил воспоминания о Петербурге. О людях, которые приходили к нему на чай, приносили с собой музыку, смех, тепло. И в гостиной под абажуром с бахромой на столе выстраивались чашки чая и рюмки водки, столичное печенье в вазочке и нотные листы. И под ритм настенных часов с гирями играл саксофон. Воспоминания мгновенно охладили его, как ведро воды костёр. Герр Флаке снова стал казаться незначительной назойливой мухой. О, как бы он хотел пожаловаться Арсению, этому заносчивому графу, на свою жизнь. Чтоб тот ядовитой змеёй высмеял Флаке и Германию с ним заодно, отравив их сарказмом и иронией.       За спиной звякнул колокольчик на двери и из магазина вышел герр Флаке с помощником. Он глубоко вдохнул свежий мартовский воздух и обернулся к Дмитрию.       — Вы всё же удивительный человек. Сколько видел русских, а таких, как вы, вижу впервые, — герр Флаке хмыкнул, наблюдая за тем, как Дмитрий равнодушным взглядом окидывает улицу, делая вид, что его тут нет. Сделал шаг к нему. — У вас внутри сокрыт такой дух противоречия, что его невозможно побороть, вы всегда против, вы всегда сопротивляетесь, всегда идёте наперекор всем. Ещё и делаете это так импульсивно, как малые дети. Вам самим это не надоедает, это ваше поведение?       — То есть вы, когда портили мою работу, делали это не по другим мотивам и вели себя как взрослый холодный человек? — Дмитрий повернулся к нему и прищурил глаза. Он не испытывал ненависти к этому немцу, первый приступ агрессии растворился быстро, сейчас он видел перед собой просто препятствие, которое нужно перешагнуть как можно скорее. — Я веду себя как бизнесмен. У меня нет времени ни с кем расшаркиваться, мир меняется так стремительно, что, не будь я импульсивным ребёнком, не сопротивляйся я обстоятельствам, я бы остался в Берлине работать в баре, протирая столы. И быть при Вильгельме, будучи модистом, весьма выгодно мне сейчас. Видите ли, герр Диркшнайдер и его окружение достаточно богаты, чтобы отдавать много денег за одежду в то время, когда другие экономят даже на еде. Но пока что его обшиваете вы. Вы мой главный конкурент.       — Самонадеянно считать себя моим конкурентом с вашей стороны, — герр Флаке подошёл почти вплотную к нему. Он возвышался почти на голову, смотрел сверху вниз взглядом хищника, пытающегося оценить соперника. — Я сколотил себе состояние и имя. И, может, вам и не нравятся мои пиджаки, это и не мой основной профиль, у меня талант в пошиве женских платьев, это признали в Парижском доме мод.       — А я заработал непрошибаемый характер, умение работать сутками не отрывая жопы от стула, железную уверенность и целеустремлённость. Дисциплина, герр Флаке, дисциплина ебёт талант, — Дмитрий показал ужасно пошлый жест пальцами, изображая секс, заставляя мужчину поморщиться от такой вульгарщины.       — Какой же вы неприятный человек. Я боюсь представить, чем вы могли зацепить герра Диркшнайдера, чтобы он не выставил вас после первой же ночи, — Дмитрий в ответ захихикал. Он и сам не знал, потому что его ядовитый характер постоянно находил трещины в маске милой наивности и сочился наружу, не скроешь. Но герра Диркшнайдера это как будто забавляло, вызывало такой же азарт, как рулетка.       — Вы правы, я шьюшка. Поэтому у меня есть преимущество, — Дмитрий шагнул к герру Флаке, заставляя того отшатнуться, и выдохнул сигаретный дым ему в лицо. — Я сплю с герром Диркшнайдером, я его любимая прелесть, и стоит мне сыграть на нём, состроить оскорблённую невинность, он сделает то, что я попрошу. Вы так можете? Нет, конечно, — Дмитрий аккуратно провёл кончиками пальцев по щеке соперника. Кожа оказалась тонкая, почти старческая, прохладная. — Мне не нужно, чтобы вы меня любили. Просто не мешайте, и тогда я не постараюсь не задеть вас, пока лезу вверх по головам. До свидания, рад был увидеть.       Дмитрий ненавидел лицемерить, ненавидел эти расшаркивания, раскланивания, когда хотелось послать человека на половой член или ещё куда подальше, пусть бы он и не понял значения слова. На самом деле ему не было надобности говорить человеку, что ему что-то не нравится, это было просто написано на его лице. Прочесть не смог бы только совсем слепой. Потушив сигарету об угол какого-то дома, он откинул окурок и выдохнул последний дым. Ему нужно, нужно пошить костюм идеально, ему нужно это место под крылом богатого транжиры. Надвинув шляпу поглубже, он втянул голову в плечи. Отвратительная погода. Туман холодными пальцами лез за поднятый воротник, вызывая неприятные мурашки по спине. Он бы всё отдал сейчас за автомобиль. К нему многие относились как к роскоши, но Дмитрий мечтал о каком-нибудь хоть маленьком автомобильчике, хотя бы Жуке, чтобы просто не ходить по городу в слякоть и сырость. Пальто неприятно мокло на плечах от водяной пыли. В такие дни дышалось легче, если бы не груз обстоятельств, который висел на шее.       Бойтесь своих желаний. Прямо у его мастерской стоял знакомый до скрипа зубов «Мерседес». У порога, под небольшим навесом, стоял Вильгельм и о чём-то переговаривался с охранником. Что опять ему нужно? Дмитрий поправил воротник пальто, шляпу, чтобы не выглядеть, как продрогший воробей на телеграфной линии, и медленно двинулся навстречу. Первым его заметил охранник — ткнул в него пальцем, и Вильгельм тут же повернулся к нему. На короткое мгновение на лице промелькнуло облегчение, как будто он думал, что Дмитрий может сбежать. Куда там. Из одной клетки пересадили в клетку слегка получше, а один чёрт крылья поломает об прутья.       — Я жду тебя уже полчаса, ты не брал трубку. Где ты шляешься? — Дмитрий натянул на лицо самую раздражённую улыбку на свете и глубоко выдохнул.       — Я работаю.       — Вне мастерской?       — Я не собираюсь жертвовать личным временем ради походов в магазин за тканями.       Вильгельм пожал плечами. Он то ли препирался, то ли нет, ему явно было совершенно не интересно всё, что говорил Дмитрий. Зачем вообще тогда колыхать воздух?       — Завтра в пять часов утра будь добр уже ждать меня на крыльце. Поедем на Нордшляйфе гран-при. Волосы не укладывай.       Не дожидаясь ответа, Вильгельм сел в Мерседес и захлопнул дверь, как будто влепил звонкую точку. Дмитрий в голове судорожно перебирал планы на завтрашний день, пытаясь понять, как их разбросать. Он знал, где это, туда ехать только почти четыре часа, ещё и сам заезд будет часов восемь, значит, завтра весь день будет натурально убит на эту поездку. Значит, сегодня ночь почти без сна, работать и работать. Дмитрий сжал в кармане связку ключей, чтобы они больно впились в пальцы. По законам этого звериного мира зарабатывает не тот, кто самый терпеливый, шустрый и сильный, а только тот, кто уже богат. Так что цепляйся за свой кошелёк. Скули, но делай.              В пять часов утра Дмитрий уже стоял на ступеньках мастерской и курил сигарету. Кое-как закинутый в желудок завтрак и кружка кофе держали его на ногах. Он проспал часа четыре, из них половину не в глубоком сне, а скорее в каком-то полузабытье. Да и лёг спать он поздно, не расчитав, что нужно потом пораньше встать, успеть и кое-что сшить, и привести себя в порядок. Сегодня на нём наконец-то было надето всё самое лучшее, чтобы сшибать зевак с ног. Шикарный кофейного цвета в едва видимую клетку костюм тройка, коричневые кожаные дерби, которые он ещё ни разу не надевал, и широкое пальто типа двубортной шинели песочного цвета с горчичным шарфом. Прилично отросшие у лица пряди волос неприятно трепал ветер, заставляя поправлять шарф, кожаные перчатки и поглядывать на наручные часы. Погода никак не создавала настроение, наверняка на стадионе будет так же холодно и ветрено. Наконец в конце улицы показался знакомый автомобиль, и Дмитрий спешно потушил окурок носком ботинка.       — Заезд начнётся в половину двенадцатого, мы успеем позавтракать. — Вильгельм на заднем сиденье даже не поздоровался, даже не оторвался от чтения свежей газеты.       — Я уже позавтракал.       — Думаю, что до полудня ты ещё успеешь проголодаться. — Вильгельм не отрываясь от чтения протянул руку назад и вытащил две подушки. — Бери, подремай пока. Когда приедем в Нюрбург, я тебя разбужу.       — Ты правда считаешь, что спать в автомобиле — это хорошая идея?       — На поезде ехать было бы в два раза дольше, — Вильгельм всё же изволил кинуть на него взгляд и хмыкнул. Дмитрий в ответ на это только пожал плечами.       — Хорошо. Если я могу доспать свою положенную норму, я могу расположиться с комфортом.       Он нагло скинул пальто и шарф, сунув их удивлённому охраннику с переднего сиденья, расслабил узел галстука, расстегнул пиджак и упал головой Вильгельму на колени. Тот как будто даже внимания не обратил, только поправил газету так, чтобы она не мешала Дмитрию. Поудобнее подоткнув две подушки, Дмитрий уставился в первую полосу газеты, пытаясь нагнать сон. Стачка, стачка, забастовка, восстание, бунт. Германия как кастрюля с плотно закрытой крышкой, кипит, бурлит, булькает, скоро крышку опрокинет и польётся на плиту. Повернувшись на бок, Дмитрий почти уткнулся носом Вильгельму в живот под мягким шерстяным пальто и закрыл глаза.       Проснулся он разбитым ещё больше, чем до этого, зато заботливо укрытый пледом. Вильгельм молча рассматривал пейзажи за окном и накручивал пряди его волос себе на пальцы. На удивление, эти прикосновения были приятными хотя бы потому что он делал это аккуратно, без рывков и попыток тянуть. Дмитрий снова закрыл глаза и кончиком носа почесался об пальто.       — Просыпайся. Через пятнадцать минут будем в городе. Сразу заедем в ресторан, — Вильгельма не смущало ничего. Он просто делал то, что хотел, сохраняя каменное лицо, как и всегда. Он потому отменно играл в покер, что никто не мог его считать.       — Надеюсь в этом ресторане будет кофе.       — Непременно.       — А если не будет, ты его мне всё равно купишь? — Дмитрий состроил капризное лицо ребёнка и Вильгельм, опустив взгляд, ухмыльнулся на одну сторону.       — Конечно, прелесть моя, всё, что угодно.       Нюрбург оказался мелким городишкой из тех, каких полно в старой Германии. Машину потряхивало на щербатых мостовых, ресторан оказался семейной забегаловкой при отеле, но Дмитрий не жаловался. Ему вообще не пристало жаловаться, жалость — это удел слабаков, а он сможет на более удачные кнопки воздействия нажать. У него ныла шея и давило на глаза, но он стоически держал осанку на неудобном стуле и послушно ел крем-суп и жаркое, запивая всё терпким кофе с шоколадом. Ничего из этого Дмитрий не просил, Вильгельм, как и всегда, заказал по своему усмотрению, но, как обычно, угадал. В отличие от Виктории, он всегда брал простые, сытные блюда, с которыми сложно не угадать. Кофе с шоколадом тоже оказался очень вкусным, только вот никакого прилива бодрости после него Дмитрий не ощутил. Отшутившись необходимостью почистить перья, он сбежал в туалетную комнату и долго прикладывал к лицу мокрые холодные руки, стараясь не намочить манжеты и воротник. Из зеркала на него смотрел человек, который знать не знает, что такое отдых.       — Какое. Жалкое. Зрелище, конечно. — Истерическая дрожь в голосе придала сцене ещё более кислый прискус, заставив скривиться       Он провёл рукой по лицу последний раз и принялся поправлять влажными пальцами волосы. Нужно привести себя в относительный порядок, чтобы не ударить в грязь лицом перед богатеями. В конце концов, он тут не развлекается, это его работа, быть роскошным приложением к Вильгельму. Пока что он и роскошь не пересекаются. Ничего, скоро, очень скоро наступят славные времена. Главное сейчас — выбраться из долговой ямы и накопить немного деньжат. Тогда Дмитрий просто соберёт вещи, бросив всё, и свалит к чёртовой матери в Англию, а оттуда куда-нибудь в Канаду. Удовлетворившись наконец своим внешним видом, он вернулся в зал, где Вильгельм уже надевал пальто. Натянув нейтральную улыбку на лицо, Дмитрий дал слуге надеть пальто на себя и вышел к автомобилю вместе с ним.       Перед стадионом была огромная толпа, люди очень хотели посмотреть на эти соревнования, тем более, что сегодня от Германии выступают сразу несколько экипажей. Понятно, что им с Вильгельмом стоять в очереди было не нужно, автомобиль сразу припарковался у отдельного входа, где было всего несколько человек и те явно не в очереди, а просто разговаривали. Проследив, как Вильгельм вышел из авто, Дмитрий в последний раз вздохнул, чтобы уложить шторм в голове и играть незамутнённую ничем прелесть близжайшие много часов и вышел через открытую охранником дверь. От тут же подошёлк Вильгельму и взял его за любезно подставленный локоть. Парадоксальная пародия заботы Дмитрию не нравилась, потому что выглядела как попытка привязать к себе сильнее. Чтобы, когда Дмитрий пожелает выпорхнуть, выставить ему счёт и за эти широкие добродушные жесты. Но, чтобы не дурить голову снова, он посильнее прильнул к Вильгельму. Пока охранник разбирался с их билетами, он принялся скучающе оглядываться по сторонам и буквально споткнулся о лицо, которое ненавидел, наверное, сильнее всего в жизни.       Герр Ридель стоял на достаточном расстоянии от него, но смотрел как будто в упор. Рядом с ним были его секретарь и телохранитель. Секретарь, на удивление приятный и тихий мужчина с проседью, который всегда был вежлив с Дмитрием, что-то говорил, двигал губами и перебирал бумажки, а герр Ридель оглядывал Дмитрия с ног до головы, оценивая. Он и сам знал, что выглядит неподобающе, в расхристанном пальто, кое-как намотанном шарфе, без шляпы, гетры не идеально накрахмалены, ещё и не побрился с утра. Дмитрий вспомнил тех парней, которые написали ему оскорбление перед мастерской и, презрительно поморщив нос, вскинул подбородок. Он выше людей, которые не способны признать проигрыш. Дмитрий умел мстить, он был ужасно злопамятным, но если он проиграл, тут уж ничего не попишешь. Для реванша он выбирал изящные методы, насколько это было возможно, оставляя такие топорные глупые вещи городской шпане. От герра Риделя такой глупости он не ожидал, но этот взгляд как будто подтверждал догадки Дмитрия, он не отпустил, он будет портить и пить кровь. На пальцы, сжимающие рукав чужого пальто, опустилась ладонь и Дмитрию даже не нужно было оборачиваться, он по лицу герра Риделя видел, что тот тоже обратил внимание наконец на всю картину.       — Благо, этот напыщенный идиот будет сидеть с другой стороны стадиона, — голос Вильгельма над ухом звучал настолько пусто, будто герр Ридель для него был не более чем элементом интерьера. Кому в голову придёт обсуждать стул, который всегда стоял на этом месте?       — Вам, я вижу, не впервой наживать врагов.       — Тебя я не переплюну, я враг отдельных людей, а ты целого государства.       — Я не полит преследуемый. У меня уголовное дело, — Дмитрий дёрнул плечом, поудобнее перехватывая руку Вильгельма, и обернулся на него. — Мы пойдём внутрь?       — Замёрз? Жаль, трибуны там открытые.       Кому вообще пришло в голову проводить такое мероприятие в начале марта. Наверняка Германия решила в очередной раз потрясти перед странами анклава перьями и выиграть. После первой мировой, где немецкое самолюбие отпинали зверским образом и загнали целую страну в долговую яму, немцы считали своим долгом выиграть в других местах, в спорте, в автопроме, везде, где получится. Дмитрий чувствовал родство с Германией, от того и боялся тут находиться с каждым днём всё больше, потому что ураган, бушующий внутри него самого, так же очень хорошо чувствовался в воздухе вокруг. Кто знает, на сколько хватит терпения у целой страны, не сегодня-завтра взрыв.       Дмитрий впервые был на этом стадионе, он вообще был не в восторге от необходимости уехать настолько далеко от дома. Наверняка обратно они будут ехать полночи. Дмитрий вздохнул и шагнул вперёд. Трибуна, на которую их провели, была явно для богатых гостей. Отделанная хорошими материалами, она возвышалась над всеми рядами сидений, как балкон над бельэтажем. Аккуратные, обитые явно недешёвым бархатом диванчики были составлены в несколько групп, чтобы разделить компании. Здесь было теплее, чем на улице, но только это не спасало от ветра, который хотя бы мягкими дуновениями, но залетал внутрь.       — Не хочешь испытать удачу?       — Нет, — Дмитрий закутался в пальто покрепче. Ещё холодный мартовский ветер забирался под полы и ерошил и без того не уложенные волосы.       — Предлагаю всё же попробовать. Насколько я знаю, у тебя скоро день рождения. Считай, что я подарю тебе деньги только с условием, если ты поставишь их на машину. — Дмитрий прикусил губу, пытаясь не кривиться в раздражении. Он знал от Виктории, что Вильгельм азартный, но, похоже, всё ещё хуже. Он затягивает за собой окружающих. Как алкоголик, который упрашивает всех вокруг выпить за уважение.       — А если ставка не сыграет?       — Ты проиграешь, деньги уйдут победителю. Ставь.       Вильгельм прикурил сигарету и затянулся. Мягко выдохнул дым вверх, и улыбнулся, махая кому-то. Дмитрий же рассматривал автомобили там, внизу, на трасе, пытаясь понять, какая команда кажется ему самой возможной победительницей. Он не был клиентом тотализаторов, даже не представлял, кто выигрывал раньше, кто пилоты, какие шансы. Единственное, что он знал, машины герра Порше выиграли подряд три предыдущих гран-при, об этом писали все немецкие газеты, захлёбываясь восторгом. Выцепив взглядом новенькие блестящие Мерседесы на старте, Дмитрий наконец фыркнул и повернулся к Вильгельму. Вынул из его пальцев сигарету и затянулся, глядя ему в глаза.       — Я хочу на две поставить. Первое и второе места.       — Даже так? — Вильгельм ухмыльнулся. Он не мог не понимать, что Дмитрий не столько хочет выиграть, сколько ударить побольнее по его кошельку.       — Да.       — Триста марок на каждую. Сколько будет выиграно на каждой, столько ты и получишь. Обычно выходит до двух тысяч с одного автомобиля.       — Я ставлю на Бугатти, — Дмитрий видел, как вытягивается лицо Вильгельма. — На экипаж мсье Широна. И так уж и быть, не буду убивать твою немецкую душу, вторая ставка на Мерседес, герра Караччолу.       — Ты так уверен в том, что выиграет он? Рудольф уже дважды выигрывал гран-при, да и герр Мерц сегодня тоже на старте. К тому же на стадион вроде как изволит пожаловать герр Гитлер.       — Мне что с того. — Дмитрий попытался не скривить лицо. Лицемерный крикливый лидер социал-националистической партии его откровенно пугал тем, как умело он направлял ненависть людей. — Ты просил сделать ставки, и я их сделал. Как будто появление очередного влиятельного партийца может повлиять на ход честной гонки. — Вильгельм поджал губы и, вскинув подбородок, быстро пробежал глазами по сторонам. Дмитрий и сам понимал, что так пренебрежительно высказываться о Гитлере, когда вокруг люди — очень рискованно. Он знал, что и как говорить, чтобы зацепить немецкие горделивость и желание присоединить Австрию. Видимо, поняв, что их никто не услышал, Вильгельм опустил на него глаза и, забрав сигарету, улыбнулся на бок.       — Хорошо. Я скажу своим ребятам, они сделают ставки. Пошли, присядем пока.       Дмитрий пожал плечами и сам пошёл к стоящим лицом к стадиону диванам. На них уже сидели несколько незнакомых ему людей, они обсуждали предстоящую гонку, пытаясь переспорить друг друга. Их трибуна возвышалась над всем стадионом, поэтому казалось, что если здесь гул толпы настолько громкий, там, внизу, вовсе можно оглохнуть. Диван оказался прохладным. Не холодным, скорее всего, их вынесли недавно из тёплого помещения, но сидеть на нём уже было некомфортно. Дмитрий поморщился и закинул ногу за ногу. На него тут же обернулись четверо, впиваясь напряжёнными изучающими взглядами. Вильгельм вальяжно поприветствовал всех и с размаху приземлился радом с Дмитрием.       Спать хотелось ужасно. До заезда ещё куча времени, но сидящие тут же чуть в стороне господа заспорили не на шутку. Не так далеко от них вообще оказалась трибуна для радиожурналистов, они громко, пытаясь перекричать шум толпы комментировали на нескольких языках состав команд и погоду на трассе. В компании Вильгельма никто не спорил, напротив, на четырёх диванчиках, полукругом стоящих вокруг кофейного стола, повисла неловкая тишина. Дмитрий откинулся на спинку диванчика и попытался подпереть голову. Мысленно он был не здесь, дома, где лежал костюм Вильгельма, пришивал пуговицы к сорочке. Он как раз нашёл идеально подходящие к оттенку ткани, это смотрелось настолько благородно и строго, что хотелось плакать. Хотя вспоминая, как он надевал сорочку на снятии мерок, можно было сделать просто ворот на три пуговицы, а остальное зашить, всё равно ему остальные пуговицы не нужны. От нечего делать он забрал у проходившего рядом то ли официанта, то ли просто служащего стадиона, с подноса чашку кофе. Скорее всего её принесли Вильгельму или одному из тех господ, которые сидели с ними. Ага, понятно, на него кинул косой взгляд один из мужчин, на что Дмитрий высокомерно вскинул подбородок и, подув на кофе, отхлебнул. Кислая дрянь, зато взбодрило мгновенно. Он предпочитает более мягкую прожарку, а тут явно огня не пожалели.       — Ты мог попросить у меня, зачем так, — Вильгельм завёл руку ему за спину и слегка сжал на талии. Даже через пальто, пиджак, сорочку и нательное ладонь показалась ужасно холодной, как лёд.       — Если я сейчас упаду в обморок, не дождавшись кофе, это будет ещё более неловкая ситуация, — он поджал губы и ещё раз отхлебнул, сморщившись. — Отличное пойло, даже мёртвого поднимет.       — Герр Берг, раз уж вы оказались в нашей скромной компании, не желаете рассказать о себе? — милейшая женщина с украшенной кристаллами сеточкой на тёмных волосах, в кроличьей шубке, забрала принесённый ей бокал шампанского и лукаво улыбнулась, прикрывая им губки.       — Я с удовольствием, но, как вижу, вам уже известно, кто я, а вот вы мне не представлены. Какое упущение, — Он кинул абсолютно змеиный взгляд на Вильгельма, но тот в ответ ухмыльнулся и поудобнее расселся на диванчике.       — Тогда позвольте представиться, — сидящий рядом с девушкой парень с немного безумными большими глазами ребёнка, дружелюбно, без наигранности, улыбнулся и протянул руку. — Вальтер Крайе, это моя дражайшая супруга Нина.       — Рад знакомству, — Дмитрий встал с кое-как согретого дивана, пожал руку герру Крайе, аккуратно поцеловал ручку фрау.       — Даан Пац, — сидящий на другом диване излишне загорелый, не подобающе аристократу, мужчина с крупным круглым лицом и излишне широкой улыбкой сам потянулся ему навстречу. — Мы весьма наслышаны, что у вас были разборки с герром Риделем.       — Это очень громкое слово. Я бы это назвал недоразумением на почве разного понимания слова «кредит». — Герр Пац в ответ хохотнул. Он единственный не старался держать приличия, перед ним стоял большой бокал тёмного пива и, судя по всему, он уже пригубил такой же.       — Как ни назови, всё одно, герр Ридель поломал об вас зубы.       — Скорее о Вильгельма, но, признаюсь честно, если у меня получилось пнуть его себялюбие хоть на грамм, я уже бесконечно рад.       — Ханно Клаузен, — последним представиться решил мужчина, у которого Дмитрий нагло увёл кофе. Он даже не пытался улыбаться. Он был в идеально пошитом костюме глубокого синего цвета, идеально подходящим его глазам по цвету. Аккуратно уложенные бриолином в помпадур чёрные волосы слегка блестели, а уже залёгшие между бровями возрастные морщины придавали ему недружелюбный вид. — Чем вы занимаетесь? Бизнес?       — Да, у меня своё небольшое дело. Но у меня есть планы на расширение, всё же пока есть возможность пробиваться, это будет умный шаг.       — Я слышала, что у вас своё ателье, — фрау Крайе откинулась на руку мужа.       — Да, но у меня в планах открыть салон кутюр.       — Ах, это же значит, что я застала юного кутюрье, — Нина заулыбалась и отсалютовала ему бокалом. — Я обязательно наведаюсь к вам, когда вы всё же его откроете.       — Непременно буду ждать.       Дмитрий мило улыбнулся ей, слегка наклонив голову, от чего девушка прелестно зарделась и отвернулась к Вальтеру. Герр Клаузен едва слышно хмыкнул. Скорее всего, никто больше не услышал его, потому что на стадионе ропот ожидающей зрелище толпы уже напоминал грохот огромного завода. Но Дмитрий как будто кожей почувствовал его пренебрежение. Виктория говорила про мальчиков, Вильгельм говорил о шлюхах. Понятно, на чьём месте он сидит, страшно даже подумать, сколько под крылом герра Диркшнайдера побывало парней. И уж тем более глупо думать, что эти господа не заподозрят и в нём проститутку и если чете Крайе и герру Пац было наплевать, что за очередной образчик попал сюда за руку с их приятелем, герр Клаузен всем своим видом выражал неприязнь, и не только к Дмитрию. Сложилось ощущение, что всё гораздо глубже и тот на деле ужасный гомофоб. Под рукой Вильгельма, которую Дмитрий чувствовал плечами, откинувшись на спинку, это ощущение не так давило. Ему не впервой жить в непроглядном осуждении, но теперь у него есть физическая защита, что может быть лучше. Он скучающе рассматривал стадион, качал остатки кофе с гущей на дне чашки и пытался не клевать носом. Дмитрий настолько ужасно не выспался сегодня ночью, вымотался за последние дни и явно не так уж был похож на холёную куколку, чтобы привлекать на себя мимолётные взгляды всех сидящих. Щетина слегка колола пальцы, когда он в очередной раз поправлял вьющиеся пряди волос, лезущие в лицо. Отставив чашечку на столик, он поудобнее устроился на диване, излишне вальяжно, наплевав, кто и что подумает. А в довершении спектакля откинулся затылком Вильгельму на руку близко к плечу. Тот ничего не сказал, а только хмыкнул куда-то в волосы и, согнув руку, положил пальцы ему на плечо, чтобы Дмитрий мог удобно умостить в сгибе голову.       — Герр Берг, я наслышан, что вы вели бизнесс в ССССР. Как это возможно? — герр Крайе решил зацепиться за это и Дмитрий едва удержал лицо. Кто и какие слухи о нём распрастраняет по городу? Узнать бы, кто эта гнида.       — Я застал времена новой экономической политики. Когда правительство начало закручивать гайки, я всё продал и уехал в Европу. Жил в Австрии какое-то время, потом перебрался в Берлин и оттуда по рекомендации знакомого переехал в Кёльн.       — Австрия вам понравилась?       — Сложно сказать, — Дмитрий отставил пустую чашечку кофе и сложил руки в замок. Его не пробить каверзными вопросами. — Мне нравится Петербург и я хотел бы вернуться. Европа для меня чужая, какой бы красивой она ни была. Но Австрия великая страна, пусть и растеряла земли, — заметив ироничную ухмылку на лице герра Клаузена, он отзеркалил её. — В конце-концов этими прекрасными гоночными автомобилями Германия обязана герру Порше. Он австриец.       Ответить на это было нечего, и дальше тема не пошла. Отлично. Дмитрий терпеть не мог людей, обуреваемых гордыней, нет ничего омерзительней. Он и с собой боролся, и других осуждал. Германия со своими обществами по изучению ариев и Атлантиды уже давно поехала крышей на почве собственного уникального происхождения. Это коснулось не всех, очень многие немцы крутили пальцем у виска, вот только голосом этих дурных людей были не абы кто, а учёные, политики. А уж о том, что немцы спят и видят, как прибрать к рукам Австрию, которую считают куском своей земли, а австрийцев ни в грош не ставят, он успел наслушаться ещё в Берлине. Пьяные люди очень любили потрепать языком.       Сухие глаза слипались, он проваливался в дрёму, но одёргивал себя и пытался сконцентрироваться на трассе. Но он не врал, что совершенно не азартный человек, ему было настолько плевать, выиграют его ставки или нет. Если хоть одна победит, уже будет неплохо. Компания не очень громко обсуждала последние тенденции в автомобилестроении, акции завода Сименс, его присутствие здесь было лишним. Он кукла, игрушка Вильгельма и говорить ему совсем не обязательно. Так почему бы этим не воспользоваться. Тотальный недосып от постоянной работы, нервы, нервы и нервы, на грани срыва тут же вылезли наружу и выключили белый свет. Он провалился в забытье за мгновение и успел только слегка повернуть голову к шее Вильгельма, чтобы было удобнее.       Гул, какой-то грохот, он на митинге? Где он? Толпа кричит, беснуется. Поднимает глаза, деревянный мавзолей. Почему он в Москве? Паника подбирается к горлу, он бежит к воротам сквозь толпу, расталкивая локтями. На него кричат, толкают, больно. Толчок. Расшибётся же… Его ловит кто-то, обнимает, заставляет повиснуть на себе и тащит с площади. От пальто пахнет горькими Шанель, настоящими. Кривится, он ненавидит духи Шанель. Становится горячо. Душно. Мостовая горит, плавится. Руки держат почти больно, он цепляется в ответ, боится отпустить. Но его вырывают из рук спасителя, швыряя в темноту, которая накрывает как удавка, отрезая воздух.       Очнулся Дмитрий как от удара, вскинулся, запутался в чём-то тяжёлом, дёрнулся в сторону, пытаясь отпрянуть и чуть не рухнул куда-то, не понимая, где он. Несколько мгновений непонимания, в попытках собрать ещё не проснувшиеся до конца глаза, и он с мучительным стоном закрыл лицо руками. Он в своей кровати, в брюках и смятой сорочке, растрёпанный и подозрительно выспавшийся. Ещё и заботливо укрытый одеялом, в котором запутался и из-за которого чуть не свалился с кровати. В доме стояла тишина, было слышно, как на первом этаже громко тикают часы с маятником. За окном горят фонари и кромешная чернота, значит сейчас глубокая ночь. Дмитрий провёл рукой по волосам и огляделся. Пиджак с жилеткой и галстуком небрежно накинуты на спинку стула, украшения горкой лежат на комоде. Он потёр лицо ладонью и сел. Он всё же заснул. Даже не так, отключился, ему резко выключили свет, раз и провал. Очевидно, что Вильгельм привёз его домой, снял одежду, укрыл пледом… Дмитрий кинул неодобрительный взгляд на стул. Если он так с сорочками обращается, очевидно эта инсталляция тоже его рук дело. Знать бы только, он бросил гонку и повёз его домой, или остался и отправил его с охраной? То, что он долго спал в машине, не подвергалось сомнению, у него ужасно затекла шея. Он потёр переносицу и включил лампу на прикроватном столике. Нужно умыться, прибрать одежду…       Но глаза мгновенно прилипли к аккуратно уложенной на сиденье пачке рейхсмарок. Сон сняло как рукой. Дмитрий схватил их и принялся пересчитывать. Четыре с половиной тысячи рейхсмарок. За что? Секунда непонимания и он разжал пальцы, от чего деньги, как осенние листья, закружились над одеялом и полом. Его ставки выиграли. Он угадал оба места. Дмитрий безумно заулыбался, рассматривая целую кучу денег перед собой, и, задрав лицо к потолку, даже не попытался сдержать восторженный смех.