***
Два следующие дня стали пыткой. Я несколько раз порывался сесть в авто и поехать к Америке, чтобы расставить все по полочкам, по своим местам, но потом вспоминал слова Люси и ещё больше погружался в работу. За двое суток я сделал недельный объем, почти не общался с семьёй и возвращался в спальню, когда Крисс уже спала. Я понимал, что они не виноваты и не заслуживают этого, ссылался на неотложные дела, но на деле просто сбегал от себя, чтобы не было так тошно думать обо всем. В конце второго дня я сидел у себя в кабинете и разбирал письма, которые не требовали срочного ответа, так как с остальными было покончено, но то и дело возвращался к досье, которое собрал для меня Ларс. С его помощью и ювелирной тонкостью я узнал немного о жизни своего ребенка и Америки. Аспен наотрез отказался говорить на эту тему. Он не хотел вмешиваться во все это больше, чем уже вмешался и я понимал его, он дорожил дружбой Америки и ему оставалось только надеяться, что она не убьет его хотя бы после того, что ее тайну, хоть и случайно, узнал я. Я узнал не так много, как хотелось: Америка и Иден Браун жили в одном из спальных районов Анджелеса в небольшой скромной квартирке. Америка работала частным преподавателем музыки и, очевидно, зарабатывала недостаточно, чтобы позволить себе нечто получше. Последние девять лет она вдова и сама заботится о единственной дочери. Генри Браун погиб, когда девочке было два года. Иден увлекалась живописью и ее картины иногда мелькали на местных выставках, учредители которых прорицали ей большое будущее. Ларс также сумел достать несколько фото из городского архива: из интервью с Америкой и несколько из выставок в которых участвовала Иден. Картины и правда были очень интересными, как для работ ребенка, да и должен признать среди взрослых редко встречаются подобные открытия. Теперь стало ясно, что они делали в галерее. Но куда больше картин меня интересовала улыбчивая девочка на фото. Я взял ту, на которой она была заснята с Америкой. Поразительное сходство, будто Америка родила свою точную копию, за исключением маленькой детали, теряющейся на общем фоне: цвет глаз, они были теплого шоколадного оттенка, как мои собственные. Я не обратил внимания когда мама вошла в мой кабинет, заметив ее только тогда, когда она подошла ближе и заговорила. Слишком поздно, чтобы хотя бы спрятать незаметно фотографии. — Что с тобой происходит? — спросила она достаточно твердо, чтобы дать понять, что разговор будет долгим. Мама была доброй и слишком часто невероятно наивной, настолько, что в упор не замечала измены отца и то, что он делает со мной, когда недоволен, но иногда она могла быть поразительно проницательной и настойчивой. — Ничего, о чем тебе стоило бы беспокоится, — отмахнулся я, но потом устало закрыл глаза. В таком настроении мама не поверит в глупую отговорку, что много работы. Она знает насколько я обычно загружен и это никогда не мешало мне уделять время своей семье. — Я — твоя мама, я же вижу, что что-то не так, — не так. Как-то странно звучит, и хотя я не замечал, что веду себя уж слишком странно, сказать, что все как раньше я тоже не мог. Вряд ли все снова сможет быть, как раньше, не после того, как я узнал, что от меня все эти годы скрывали Америка и Аспен. Я ещё раз бросил внимательный взгляд на маму, пытаясь понять насколько ошибочное решение я принимаю, но мне захотелось поделиться хоть частью того, что сейчас творилось в моей голове, с кем-то кто не знал, с кем-то кто не будет ревновать или злится, с кем-то кто поймет. Я пододвинул к маме несколько фото Иден, те, что у меня были, и одну с Америкой. — Красивая девочка и очень талантливая, — сказала мама, просматривая фото и пытаясь понять, что же в них было такого, что привело меня в столь тревожное состояние. Волнение в ее взгляде сменилось пониманием и обеспокоенностью. К какому выводу она бы не пришла он будет неправильным, — Тебя не должно удивлять наличие у леди Америки ребенка. Отбор не лишал ее права выходить замуж после его окончания и создавать свою семью. Я хмыкнул, отбор именно этого и лишил Америку: возможности оставить все во дворце, перевернуть страницу. Я привязал ее к дворцу, пусть даже и так образно. — Это моя дочь, — ответил я маме, чтобы она больше не терялась в догадках. Мама подозрительно посмотрела на меня, потом покачала головой, отрицая эту новость. Я сам не сразу поверил в эту правду, отказался соглашается с тем, что мог быть настолько козлом, но потом пришло понимание ситуации. Ведь все сходилось: нервозность Америки, поспешный уход и в конце концов разговор Люси и Аспена. Они же не знали, что я за дверью. — Как ты узнал об этом? — мама не спросила почему я уверен в этом, только как узнал. Сначала промелькнула мысль, что она все знала, но откуда? Это было слишком абсурдно, ведь взяв в руки фото о́на не узнала девочку может дело в том, что она у себя в голове не допускала вероятности, что Америка стала бы мне врать о таком. К тому же если бы Америке было что-то нужно от меня, она давно бы пришла и потребовала бы от меня все, что угодно. Знай я об Иден, я несомненно помогал бы им, учитывая их непростые условия. Мне стало совестно, Иден была моим ребенком, но ей и Америке приходилось жить в скромной квартирке и лишь надеяться на то, что следующий месяц будет достаточно благополучным чтобы продержатся на плаву ещё немного. — Подслушал разговор Аспена и Люси. Случайно, — хотел ли я узнать об этом как-то иначе или вообще не знать? Я запутался. Часть меня хотела поехать и выяснить у Америки как мы смогли сделать это с нами, сжечь все дотла и не сгореть самим. Другая часть желала вернуть прежнюю жизнь, где все было слажено и не было ни сожалений ни разочарований. И я не знал как было бы лучше для всех. — Но как? — мама не находила слов, настолько сильно ее шокировала эта новость, — Как эта девочка может быть твоим ребенком? Ей должно быть… — Одиннадцать, Она родилась на десятый месяц после отбора, — если верить предположения Ларса и той неизменной константе, что я был отцом этой девочки, а дата ее рождения как раз приходится через девять месяцев после отбора. В больничной хронике указано, что ребенок родился раньше срока, недоношенным (что, как выяснилось, было абсолютной ложью) и может именно так ей удалось обмануть всех. Не знаю как так у нее получилось (без помощи врачей тут явно не обошлось), но с таким объяснением никто и не стал копать глубже, проверяя действительно ли ее новорожденных дочь — ребенок ее мужа, — А подробности того, почему она появилась на свет на самом деле тебе не нужны. — Невозможно, — она покачала головой, отрицая эту действительность, но девочка на фото была реальна, хотели мы с мамой в это верить или нет, — Почему ты выбрал Крисс, а не леди Америку, если ваши отношения так далеко зашли? Эта девочка, моя внучка, не росла бы в чужой семье. — Потому, что был зол на нее и совершил ряд непростительных глупостей, — я не хотел рассказывать ей всю историю, сам до конца не понимая что тогда произошло, — Иден не росла в чужой семье. Муж, за которого Америка поспешно вышла замуж, чтобы обезопасить себя и ребенка, погиб, когда девочка было два годика. — И все эти годы Америка сама справлялась с воспитанием дочери? — удивилась мама. В последнее годы жизнь в Иллеа стала тяжелее, и матери-одиночке должно было быть особенно тяжело. Смертность резко увеличилась, как уровень безработицы и бедности. Многие просто не выдерживали нервного напряжения и заканчивали жизнь самоубийством. Так же было много тех, кто отказывался от детей потому, что не могли их хотя бы прокормить. Что мы с мамой бы не делали, этого всегда будет недостаточно, да и средств всегда было мало — отец тратил слишком много на бессмысленные войны. Я кивнул, ведь это было вполне очевидным, но, прекрасно зная Америку, не следовало ожидать от нее чего-то меньшего. Она вполне вероятно боролась со всеми обстоятельствами хотя бы из-за одного духа противоречия. — Не думаю, что она позволит увидеть девочку, — с сожалением покачала головой мама. Тут я был согласен с ней, но не собирался спускать все на нет. Я хотел узнать свою дочь, я хотел исправить всю ситуацию чтобы ответить, хотя бы перед собой, кто я и как привел всех нас к этой ситуации. — Я уже видел ее, — я вспомнил девочку с задорной улыбкой и умными глазами, которая совершенно случайно налетела на меня в галерее. Забавно ведь, если бы не это, я бы никогда не узнала, что она есть, — Она прекрасна. — Где? Когда? — мама схватилась за сердце и я всерьез начал переживать за нее, но она покачала головой, мол все нормально, если такое возможно. — На открытии галереи. Они были там с Америкой. Я не понимал как Америка решилась ее привести, если столько лет прятала от нас, но узнав о таланте Иден понял, что она просто не смогла ей отказать. — Что ты собираешься теперь делать? — у меня не было разумного ответа и четкой стратегии, я просто знал, что должен сделать хоть что-то. Это уже будет больше ничего. — Я не знаю, но я собираюсь стать частью их жизни, — но сначала придется перебороть ослиное упрямство Америки и ее обиду. Мама была права, ничего не получится просто так. Она даже не представляла себе насколько сложный у Америки характер. Мне повезет если она просто заговорит со мной. — Я понимаю, что ты чувствуешь, но обдумай все хорошо, — мама по доброму и с пониманием смотрела на меня, но что-то ей не нравилось. Я встал из-за стола и подошёл к ней ближе. Я догадывался, что она осуждает меня, не могло быть иначе после той правды, которую я открыл ей, но мне хотелось немного ее понимания, даже если я сам себя не понимал, но я не предполагал, что ее мысли были в совсем другом направлении, — Ты очень виноват перед Америкой и, возможно, ещё любишь ее, но Крисс — твоя жена и мать твоих наследников, она… — Я не собираюсь разводится с Крисс, я просто хочу наладить общение с Америкой и Иден. Не больше. — Что ж если так, тогда все хорошо, — уже спокойнее кивнула мама, но прежде, чем уйти все же решила оставить мне наставление, — Прежде, чем решать о чем-нибудь с Америкой, подумай о Крисс. Она не виновата в том, какой выбор ты сделал. Мама ушла, а я остался думать о том, что же делать дальше. Мыслей по-прежнему было мало, но я не стану опускаться до предательства собственной жены. Я не зелёный юнец, который бросится к любимой несмотря на все обстоятельства. Наш поезд с Америкой ушел давно и нет никаких шансов чтобы нам вернуть давно утраченное.***
Утром третьего дня, разбирая почту, я пришел к понимаю, что хватит жалеть себя и доставлять беспокойства своей семье своим странным поведением. Америка уже должна была успокоится, а значит можно нанести им визит. Было слишком рано, домашние ещё спали, но я уже собирался оставить их и дела на целый день. За час или два не решить всего или хотя бы части вопросов, но я должен это сделать, ради моей семьи и ради моей дочери. — Ты куда-то собрался? — в кабинет вошёл ещё заспанный Аспен и с недоумением посмотрел на меня. — К Америке, — продолжать оттягивать этот разговор было бессмысленно, чем дольше я ждал, тем хуже все становилось. — Ещё слишком рано, — Аспен посмотрел на часы и покачал головой, но увидев мое выражение лица, решил заканчивать споры, потому, что ему не победить в этот раз, да и мы оба знали, что Америка — ранняя пташка, она уже не спит, — Я с тобой. Кофе допью и можем ехать. — Нет, я поеду один, — я редко отказывался от его компании, но это не тот случай, когда мне нужна охрана. — Уверен? — с большим сомнением спросил старый друг, — Америка тебя по кусочками разберёт, если она подумает, что ты хочешь забрать у нее Иден. — Я не собираюсь этого делать. — Это ты Америке попробуй ещё доказать, — покачал головой Аспен, признавая то, что наша общая знакомая была со взрывным характером и никто из нас двоих точно не знал как будет она себя вести в сложившейся ситуации. Возможно, вполне вероятно, что Аспен прав, — нужно усилить охрану мальчиков. Кто знает вернёшься ли ты живым. — Не нужно преувеличивать. Мы с Америкой — взрослые люди, — по крайней мере я надеялся, что мы сможем решить все цивилизованным путем. — Я посмотрю, что ты скажешь вернувшись общипанным, как индейка на День благодарения. Шутка Аспена не казалась мне смешной ни когда я выходил из кабинета, ни когда подъехал к дому Америки. Сначала я заехал в торговый центр, в попытке присмотреть хоть что-то, и я нашел, как для Америки, так и для Иден, но у ее дома понял, что это опрометчивый шаг. Она решит, что я захотел откупится, а это не то, что мне нужно. Подарки остались в машине, а я с небольшим букетом, взятом на свой страх и риск, направился к ее двери. Еще на подъезде к дому, только въезжая в район я понял насколько тяжело приходилось Америке. Дома были старыми и потрепанными временем, клички узкими, а местные, те немногие, кто встречался по пути, слишком скромно одетыми. Несмотря на то, что это все ещё Анджелес, в воздухе ощущается безнадежность. Моя машина слишком выделялась среди других, оставленных на обочине, но ничего скромнее в автопарке не нашлось, а ехать общественным транспортом было рискованно. Поднимаясь по ступеням я остро ощутил разницу условий в которых мы жили последние двенадцать лет и в которых росли все мои дети. Наши пути были слишком далёкие, чтобы ещё хоть раз пересечься. Именно поэтому я ни разу больше не видел Америку (а, возможно, я просто не замечал) и именно поэтому ей удалось столько лет прятать дочь у меня под носом: я никогда не бывал даже на окраине родного города. Я постучал в дверь, уже не зная на что я рассчитываю, и тихий внутренний голос подсказывал мне вариант, что никто так и не откроет дверь, но после третьего удара послышались спокойные размеренные шаги и тихо открылась дверь. Америка стояла в простой, но как и во время отбора элегантной одежде с небрежно завязанными в пучок волосами без всякого удивления, испуга или злости, будто знала, что я приду. — Здравствуй, Максон.