***
−Верховный принимает? – привычно бросает Асса. До сих пор больно видеть на месте бессменного Поскребышева какую-то канцелярскую крысу. Крыса поднимает на Леденёву светлые глазки и, старательно глядя в стену, говорит: −Не принимает с утра. Придется подождать, товарищ полковник государственной безопасности. −Так позвоните и сообщите, что у меня важное дело. – рычит Асса, подаваясь вперед. −Все тут с важными делами. – огрызается секретарь. На маленьком, каком-то липком, личике мимолетно мелькает торжество бюрократа над человеком. Власть над душой, жизнью и смертью. −Ну и пошел к черту. Прежде чем это чучело успевает сообразить, Асса оказывается рядом с дверью и, почти не прилагая сил, дергает массивную ручку. Замок вылетает напрочь. −Караул! – визжит крыса. В приемной пусто. Дальше-дальше, в кабинет. Это сапоги стучат по паркету или собственное сердце? Дверь в кабинет приоткрыта. Леденёва толчком распахивает ее настежь. И падает на колени рядом с лежащей на полу неожиданно маленькой сухой фигурой. −Товарищ Сталин! Сильные тонкие руки вцепляются в прикрытые буркой плечи, поворачивают неподатливое тело набок. Лицо. Страшнее всего взглянуть в лицо. Жуткое. Неестественно перекошенное на правую сторону. С совершенно безумными живыми глазами. −Врача! Срочно врача! Секретарь стоит на пороге и никуда не спешит. Асса скользит взглядом по его равнодушной физиономии и выхватывает из кобуры пистолет. −Живо врача! Пристрелю, падаль! Как всегда срабатывает. Секретарь срывается с места и уносится куда-то вглубь дачи. −Все хорошо, Иосиф Виссарионович. – заполошно шепчет Асса, удерживая тяжелую седую голову. −Ас-ся… − глухо невнятно выговаривает Верховный. −Тише-тише, все будет хорошо. −Про-сти… − с трудом выталкивает он слова. – Прости нас… −Прощаю. – Асса прижимается к изрезанному морщинами лбу. – Все прощаю. Только не умирайте, пожалуйста, не умирайте. Помутневшие было глаза светлеют. −Ася… Доч-ка… Худое уставшее бороться тело расслабляется в судорожно сжатых руках. Асса мгновение смотрит на заледеневшее лицо, ладонью закрывает невидящие глаза и до хруста сжимает зубы. По щекам текут горячие слезы, капая на неподвижную грудь под распахнутой черной буркой.***
Она мечется по Москве, пока ноги сами не приносят ее к квартире Светы. Асса медлит, стоя на площадке, а потом все-таки стучит. Дверь приоткрывается, являя миру спокойное лицо Светланы. −Асса? – поднимает брови женщина. – Здравствуй, заходи. −Тебе еще не сообщили? – хрипло спрашивает Леденёва, переступая порог. −О смерти отца? Булганин звонил. Света убирает с обеденного стола стопку книг, наливает воды в чайник и ставит его на огонь. −Что, не выгляжу убитой горем? – криво усмехается женщина. −Не мне судить. – качает головой Леденёва, опускаясь на табуретку. Света не садится. Отходит к окну, глядя куда-то вперед. −Ты же знаешь, мы с ним в последнее время не ладили. Да наверно, никогда не ладили. Просто в детстве это воспринималось по-другому. Мне иногда казалось, что к тебе он относился с куда большей теплотой. −Тебе казалось. – хрипло выговаривает Асса. – Он любил тебя, Света. Просто не знал, как это показать. −Наверно. – пожимает плечами Света. – Найди лучше Васю. Ему явно хуже, чем мне. −Найду. Из комнаты доносится детский плач. Света срывается туда. Асса отрешенно смотрит на синий цветок газа под пузатым чайником. В квартире Ждановых ей неуютно. Все здесь какое-то чужое. И Света чужая. Нет больше девочки, хвостиком ходившей за старшей подругой. Асса выключает засвистевший чайник и заглядывает в детскую. Света сидит на краю кровати маленькой Кати и что-то рассказывает в лицах. Леденёва безмолвно машет рукой. Света губами произносит: «Дверь захлопни». И возвращается к игре с дочерью.***
Далекие от трезвости голоса Асса слышит еще на площадке. И доносятся они как раз из квартиры Василия. Леденёва стучит. Никто не отзывается. Стучит еще, громче. Пару раз ударяет ногой. Открывать ей определенно не спешат. Асса раздраженно выдыхает через нос и шарит в карманах в поисках ключей. Ключи находятся, но к замку не подходят. −Вот паразит. – ругается Асса. – И с чего бы тебе замки менять? Дверь соседней квартиры приоткрывается, и оттуда высовывается седая голова в папильотках. −Совсем страх потеряли! – возмущается голова. – Я в милицию позвоню! −МГБ вас устроит? Асса выпрямляется и показывает удостоверение. Голова подслеповато щурится, ойкает и исчезает за дверью. −Изыди, нечисть. – бормочет ей вслед Асса, доставая из внутреннего кармана отмычку. Замок, щелкнув, поддается. Прямо с порога ударяет таким зарядом перегара и курева, что кашляет даже привычная и не к такому Леденёва. Хозяин квартиры обретается на кухне в компании двоих товарищей и целой армады пустых, полных и полупустых бутылок. Накурено – хоть топор вешай. Окна плотно закрыты шторами, зато люстра горит. В дальней стене отчетливые дырки от пуль. Василий поднимает глаза на вошедшую. Долго всматривается, пытаясь осознать, кто это, и расплывается в широкой пьяной улыбке: −Ася… Ася пришла. Ребята, это ж моя названная сестричка. Ася, садись с нами. Пом… Помянем отца. −Да вы, я смотрю, уже второй день поминаете. – брезгливо оглядывается Леденёва. – Ну-ка, вы двое, на выход. У меня важный разговор к товарищу генерал-лейтенанту. В ответ на нее таращатся глаза настолько бессмысленные, что даже страшно делается. Асса тяжело вздыхает, подхватывает обоих за шкирку и, мимоходом проверив наличие кальсон и сапог, выкидывает на лестничную клетку. Василий укоризненно качает головой. −Ну что ты сделала. Все испортила. Он махом опрокидывает в себя еще стопку водки, морщится и закусывает куском черного хлеба. −Ничего, не замерзнут. Вася икает и содрогается всем телом. Леденёва закатывает глаза. −Твою ж мать. Да простит меня Надежда Сергеевна. В следующую минуту Василий, как до этого его товарищи, взмывает в воздух. Асса, не особо церемонясь, запихивает генерала под ледяной душ, как был в штанах и майке. Силком вливает в мотающего головой мужчину холодную воду, а потом сидит под дверью ванной, прислушиваясь. Наконец, Василий выползает на свет божий. Выглядит генерал отвратительно. Кожа лица серовато-белая, глаза красные, под ними фиолетовые полукружья. Но на ногах стоит твердо и на свою мучительницу смотрит без гнева. −А мы ведь это проходили. – усмехается он. Леденёва привычно закатывает глаза. После выпускного в школе Вася тоже завалился домой в состоянии нестояния. Асса примерно так и колдовала над ним всю ночь, чередуя ведро холодной воды на голову и стакан кипяченой внутрь. Сейчас же она раздвигает шторы и открывает форточку. −Кофе хоть сваришь? −Что с тобой делать. Пока Леденёва пристально следит за туркой, Василий сгребает со стола все бутылки, остатки закусок и выкидывает это добро в большую картонную коробку. Потом садится на стул и сверлит взглядом спину Ассы. −Что теперь будет, Ась? Леденёва поводит плечами и быстро снимает кофе с огня. −Я не знаю, Василек. Что-то нехорошее. Они пьют кофе из чудом сохранившихся у Васи фарфоровых чашек из подаренного когда-то сервиза и думают, очевидно, об одном и том же. −У отца нет преемника. – произносит Вася. – Начнется дележка. И, кажется, я знаю, кто из наших крокодилов самый зубастый. −Берия. – вздрогнув, произносит Асса. Вася тянется через стол и накрывает ее руку на чашке своей. −Мы пробьемся, Ась. Ведь мы семья. −Да. – кивает Асса, не особо веря. – Пробьемся. В то, что они семья, она все-таки немного верит.***
Стук в дверь ровно в полночь никогда не предвещал ничего хорошего. Асса поднимает голову от сцепленных рук, бросает взгляд на часы и горько ухмыляется. Что ж, этого следовало ожидать. Она мимоходом выглядывает в окно, замечая не особенно прячущееся оцепление. Ну прямо задержание особо опасного преступника. Поэтому она подходит к дверям и щелкает замком. Того, что стрелять начнут сразу и на поражение, она никак не ожидает. Промахнуться с трех шагов – это надо постараться. Две пули входят в брюшную полость. Асса отшатывается, машинально хватаясь за стоявшую в прихожей дубовую вешалку. Под удар попадают сразу трое. Еще одна пуля свистит над ухом. Асса отступает вглубь квартиры, блокируя дверь комодом. Вешалка отправляется в короткий полет до окна и вылетает наружу в рое осколков. Следом прыгает сама Асса. Тяжело переворачивается по земле, гася инерцию. Кувырком уходит от выстрелов и бросается в сторону ближайшей подворотни, ведущей в соседний двор. Ловит шальную пулю в спину, натыкается на засаду и одним прыжком взмывает на пожарную лестницу. Пальцы скользят по влажным перекладинам, но упрямство побеждает. −Леденёва! – гремит на весь двор чей-то голос. Она оборачивается через плечо и застывает. Один из мгбшников держит за шиворот гражданского. Откуда он, черт возьми, взялся на улице в первом часу ночи? Мужчина замер, как мышь перед змеей, и только косит глазами на прижатое к его виску дуло пистолета. −Сдавайся, Леденёва. Асса выдыхает сквозь сжатые зубы и обреченно разжимает руки. А потом на голову обрушивается сокрушительный удар.***
Она приходит в себя в темноте. Сердце мигом заходится в панике, дыхание перехватывает. Ей требуется несколько минут, чтобы продышаться и успокоиться. Зрение никуда не делось. Просто в комнате нет окон и выключен свет. Боли, как обычно, нет. Но ткани тянет при глубоких вдохах. Она неловко ощупывает себя. Она в той же рубашке, жесткой от запекшейся крови. Повязок нет. Но и пуль внутри нет. А ведь все три застряли. Значит, вытащили так, пинцетом, без операции. Коновалы, черт их побери. Что-то постоянно лязгает. Что может так лязгать и мешать двигаться? Она ощупывает все, до чего дотягивается, и разражается громким обреченным смехом. Она сидит на полу. Руки сковывают прикрепленные цепями к стене кандалы. Но смешно ей не от этого. Куда больше веселит широкий ошейник на шее. От которого тоже тянется цепь. Докатились, Асса Иосифовна. Дошутились про цепную собаку.***
Свет вспыхивает ровно через сутки. Одновременно гремит входная дверь. Асса поднимает голову и слегка щурит глаза. Ей не больно от света. Ей не бывает больно. Берия входит в камеру уверенно, по-хозяйски. С удовольствием осматривает открывшуюся взгляду картину. Да, Асса может вообразить, как выглядит со стороны. Все еще перепачканная в крови, лохматая, босая. И на цепи. −Наконец-то ты заняла свое место. Асса Иосифовна. Ее имя и отчество он почти выплевывает. −Теперь заступиться за тебя некому. Но и убивать тебя нерационально. Ценный, мать твою, ресурс. Так что посидишь здесь, на цепи, пока не поумнеешь и не начнешь исполнять мои приказы как надо. Асса молча следит за его лицом. Спокойное, удовлетворенное. Сытое. Так мог бы выглядеть комар, напившийся крови. Берия шагает ближе, хватает за цепь, прикрепленную к ошейнику, и тянет вверх. −Зато можно уничтожить все, что тебе дорого. Твой отряд, например. Или генерал-лейтенанта Сталина. Или достославную семью Владимировых. Асса молчит, страшным усилием воли заставляя себя не измениться в лице. Он не знает. Слава революции, он не знает, что она уже полгода как распустила «Южный гром», сожгла все личные дела и подхимичила с бухгалтерией. А вот Вася… Господи, Вася… И Владимировы... −Молчишь? Ну молчи-молчи, посидишь еще недельку в темноте, так запоешь… И он уходит. Даже не ударив. Собственно, а зачем ему торопиться? У него еще много времени впереди. Гаснет свет. Асса закрывает глаза и проводит кончиками пальцев по ошейнику. Он металлический, как и все остальное. Леденёва прослеживает правой рукой тянущуюся от левой цепь. Находит вмурованное в стену кольцо. Дергает. Раз. Другой. И улыбается, заслышав хруст штукатурки.***
В следующий раз свет зажигается через 72 часа. Двери открываются, но заходит не Берия. Рядовой боец с миской какой-то гадости. Асса за версту чувствует запах и демонстративно морщится. Боец, не сводя с нее глаз, ставит миску на пол в пределах досягаемости и совершает фатальную ошибку. Поворачивается спиной и делает шаг к приоткрытой двери. Впрочем, даже если бы он не отвернулся, исход был бы тем же. Одним прыжком Асса распрямляется и вскидывает правую руку. Вырванная из стены цепь взлетает хлыстом, сбивая парня с ног. Тот падает очень удачно, блокируя дверь, не давая тем, кто снаружи, ее захлопнуть. Асса выскакивает в коридор, размахивая цепями. Сносит еще двоих и мгновенно узнает родные лубянские казематы. Так, налево и по лестнице вверх до третьего этажа. Там, справа, окно без решетки, выходящее во двор. Она бросается вперед. На крики уже бегут люди. В узком коридоре цепями особо не помашешь. Или помашешь. Левая подсекает ноги одному и самым кончиком перешибает голень второму. Асса на ходу оборачивает правую вокруг руки. Пули с искрами рикошетят от этого кокона. Кто-то что-то орет, но она не слушает, прыжками преодолевая лестницу до заветного окна. На улице глухая ночь, и это к лучшему. Стекло взрывается осколками от удара цепями, и Асса прыгает, приземляясь на крышу низкого гаража. Пригибаясь, бежит по нему до забора, перепрыгивает и сразу ныряет в переулок. Два сильных рывка, и металл на запястьях лопается. Она бросает всю эту груду прямо там. Ошейник не поддается. Цепь от него удалось отковырять еще в камере. Освободившись, Асса легко закидывает себя на пожарную лестницу, забирается на крышу трехэтажного дома и, прячась за трубой, отступает. Уходить крышами определенно безопаснее, чем улицами. Останавливается она только проскочив Сретенку и позволяет себе перевести дух. Шума за спиной давно не слышно. Москва спокойно спит и не видит босую девушку в окровавленной рубахе. Асса глубоко вдыхает, выдыхает и мысленно прикидывает, куда идти. Решение находится небыстро и радует не особо. Но выхода нет.***
Двери открывают только после четвертого, более громкого, стука. На пороге возвышается заспанный секретарь ЦК. При виде мало похожей сейчас на человека Ассы, его глаза округляются, а рот открывается. −Доброе утро, Никита Сергеевич. – скалится Асса. – Поговорить бы. −Мать честная, Леденёва! Ты откуда такая? −С Лубянки. Хрущев меняется в лице и шире открывает дверь. −Заходи, поговорим.***
−Васильев, на выход! Василий с трудом поднимает гудящую голову. Все тело болит от жестких нар, и, кажется, начинается простуда. Он кое-как встает и дергается, когда конвоир набрасывает ему на голову мешок. Дыхание мгновенно перехватывает. Неужели сейчас? Вот так сразу? Прямо в камере? Долго же придется кровь отмывать... −Шагай. Он делает шаг вперед, не успевая додумать мысль про кровь и чистые полы. Его придерживают за плечо, направляя и негромко предупреждая о лестницах. Но не толкают и не грубят. Становится холодно. Они выходят на улицу. Где-то совсем рядом фырчит автомобиль. −Ногу поднимай. Он поднимает ногу, ощущая опору, и залезает куда-то совсем уж в кромешную тьму. В этой тьме появляются другие руки. Придерживают за плечи, снимают мешок и вдруг обнимают. −Василек. −Ася? Машина неспешно трогается с места. В кузове темно хоть глаз выколи. Очевидно, какой-то фургон. Знакомые руки все еще лежат на плечах. −Куда нас везут? −Подальше отсюда. Руки скользят по груди, находят карман и что-то вкладывают туда. −Деньги и документы. Я скоро сойду, а ты поедешь дальше. На месте тебя встретят. −На каком месте? – совсем теряется Василий. – Меня что, не освободили? Смешок Ассы щекотно проходится по виску. −Нет, родной, тебя украли. Намечается большая буча. Лучше тебе потеряться где-нибудь в Татарии. Потом я сама найду тебя. −Буча… − голова окончательно идет кругом. – Погоди, так тебя не арестовали? А Света? Ее тоже? −Свету не тронули. А я сбежала. −И теперь собираешься скинуть Берия? −Не я лично, но направление мысли верное. −Если не ты, то кто? К уху прижимаются теплые губы. −Хрущев. −Что? – таращится Василий. – Да он же… −Он самый хваткий их всех. – отрезает Асса. – Другого выбора нет. −А Жуков? −Простак в политических делах. Вася замолкает и откидывается на стенку. Асса в темноте безошибочно находит его плечо, сжимает и говорит: −Все будет хорошо. Машина тормозит. Кто-то снаружи отпирает двери. −Береги себя, Василек. −И ты себя.***
Видеть на своем месте Берия очень приятно. Асса подпирает стену за плечом генерального прокурора Руденко и позволяет себе насладиться слабостью бывшего всесильного наркома. Тот мечется по камере, ругается, мешая русский с грузинским, и то и дело косится на нее. −Радуешься, Леденёва? Ждешь не дождешься, когда можно будет мне отомстить? Асса пожимает плечами и смотрит на преувеличенно-спокойного генерала Батицкого. Потом снова на Берия. −Нет, к чему бы. Я, в отличие от вас, человек. И, повернувшись спиной, уходит. У нее слишком много дел, чтобы наблюдать за расстрелом давнего мучителя.