Мой ласковый и нежный зверь

I can’t change who I am. Not this time, I won’t lie to keep you near me. And in this short life, there’s no time to waste on giving up. My love wasn’t enough. Evanescence - Lacrymosa

Вторая наша встреча уже не была такой страшной; вернее, она не была страшной. В этот раз от него не исходила аура опасности, он был заинтересован мной. Я убедился в этом, когда он приблизился и затем обошел вокруг меня. Сейчас он не рычал, он в упор смотрел на меня и принюхивался; а я ломал голову, как животное могло разговаривать с человеком. Мне было ужасно интересно спросить что-нибудь или коснуться его, но я не решался сделать первый шаг, опасаясь за сохранность жизни. Сделав второй круг, он сел напротив меня, не став при этом ничуть не ниже, и принялся вертеть головой. У Лиса была очень забавная вытянутая узкая морда с неглубоко посаженными глазами. Они не сверкали как раньше огнем самой преисподней, они мягко мерцали, словно две гигантские звезды. Я отвлекся на разглядывание и упустил тот момент, когда он лизнул меня. Сначала я в ужасе подумал, что это была дегустация, но потом заметил, что горячий язык прошелся по нанесенным ранам. Он словно извинялся за них. Еще больше хочу потрогать его, но страх по-прежнему сковывает мои движения; и зверь, подбадривая, протяжно завывает. Ну, и что мне делать? «Может, ему спеть?» - проносится в голове мысль, а ведь не такая уж и плохая. Я пою ту самую, которая, возможно, спасла мне пару дней назад жизнь. К моему удивлению, он ложится на землю, прижимает уши к голове и жмурится. Неужели я так ужасно пою!? Но, кажется, причиной послужило не мое пение – странные звуки исходили из самого утроба существа, похожие на тот нечеловеческий голос. Я срываюсь с места и подхожу к нему, совершенно забыв об опасности. Ему больно. Ему очень больно внутри от этой мелодии, которую я теперь слышу отчетливей, но ни слова не могу разобрать. Тогда я пою колыбельную, и ему становится немного легче. Лис болезненно стонет, уткнувшись носом в мои колени, словно прося ласки. Он, наверное, очень одинок… Через некоторое время он засыпает, и я чувствую, что сильно пожалею, если не поспешу отсюда убраться. Выбравшись из-под огромной морды, бросаю свои вещи и удаляюсь в неведомом даже мне направлении. Иду долго; иду, не оглядываясь, пока уже на рассвете не выхожу на поляну, где стоял домик Чонуна. До избушки оставались считанные метры, но с каждым шагом я чувствовал все большую усталость. Да, с моей стороны это было глупо и рискованно, съехав по стенке, заснуть прямо возле двери, но на большее сил у меня уже не оставалось. *** Как я почувствовал себя с утра? А как может почувствовать себя человек, которого окатили из бочки ледяной водой!? Я в ту же секунду растерял остатки сна. Все, на что я был сейчас способен, - растерянно хлопать глазами, недоуменно глядя на нависающую надо мной фигуру. Хён, что-то про себя хмыкнув, ставит кадку, из которой меня только что окатили, рядом со мной и садится на ее край. - Что ты здесь делаешь? – смотрит на меня в упор, и по телу пробегают мурашки то ли от взгляда, то ли от мокрой одежды. - Разве не понятно? Я к тебе пришел. - Я никого не приглашал. – медленно цедит он. Кажется, у него вообще нет функции «моргать»; и это слегка пугает. Я по стеночке пытаюсь подняться – от неудобной позы все затекло, - но судорогой сводит плечо, и щемящая боль заставляет меня вернуться в прежнее положение. А Чонун наоборот встает, наклоняется ко мне и, сжав ноющую конечность, ставит меня на ноги. Больно так, что я не могу сдержать стона, но он, не обращая на это никакого внимания, тащит меня в дом. Усадив меня на стул, он осторожными массирующими движениями принялся разминать окаменевшие мышцы на руке. Похоже, я погорячился, сказав, что ему все равно. Медленно сантиметр за сантиметром боль отступала, и я смог облегченно выдохнуть и разжать зубы. Чонун вопросительно смотрит, отстраняясь. Не хочу, чтобы он прекращал, поэтому протестующий стон срывается с моих губ, вызывая у него неожиданную легкую улыбку уголками губ. - Ты странный. – его голос после продолжительного молчания меня весьма удивил. – Сначала утверждаешь, что не хочешь умирать, а делаешь все с точностью наоборот. Хён все-таки отпускает мою руку, и я с сожалением замечаю, что этого было мало; это странно, ведь про мокрую одежду я совсем забыл. Но не он. Чонун уже протягивает мне сверток, чтобы я переоделся, тут же хватаю его, предварительно поблагодарив, и отворачиваюсь. Зачем??? Отчего-то одна мысль о том, что мне придется раздеться в его присутствии, ужасно смущала. Но хён, очевидно, не собирался на меня смотреть, поэтому быстро усмирив разошедшееся сердце, приступаю к делу. Светлая клетчатая рубашка оказалась как раз, а вот штаны из плотной ткани пришлось закатать – боже, так из-за этого стыдно, потому что теперь я на маленького ребенка похож. Но в моем положении выбирать не приходится. Теперь нужно было повесить промокшие вещи: на солнце они высохнут в два счета. Когда я вновь вернулся в дом, меня посетил почти первобытный ужас – Чонун собрался готовить! Еще одного такого варева я точно не переживу! В мгновение ока, я даже сам не понял, каким образом очутился возле хёна, вырываю из его рук котел с водой и проверяю: не успел ли он чего-нибудь туда уже закинуть. Не успел. Ставлю на печку и, угрожающе сощурившись, обращаюсь к нему: - Разведи огонь и больше НИЧЕГО не трогай! Я сам приготовлю. – удивительно, но этот чертов отшельник не стал перечить и преспокойно отправился во двор за дровами. Провожаю его взглядом и тяжело вздыхаю, закатывая рукава рубашки. Ну, вот, теперь мой нелепый образ полностью завершен. Теперь я на правах новоиспеченной кухарки могу полазить по шкафчикам, по ящичкам в поисках ингредиентов, а их там немало. К тому моменту, когда я закончил с «инспекцией» и подборкой всего необходимого для завтрака, хён уже раздувал небольшой огонек в топке. - Такой вполне подойдет. – останавливаю его, пока он целый костер не организовал, и указываю пальцем на стул. Кажется, я отлично вжился в роль наглеца. Даже смешно от таких мыслей, но хён на удивление послушен сегодня. Вода еще не начала закипать, а давящая тишина уже конкретно обосновалась в небольшой комнате. Нужно было что-то сказать, чтобы разбить эту неловкость, поэтому старательно обмозговывал различные темы для разговора. В голову пришла только одна идея. - Хён, знаешь, а я вчера снова с Лисом встретился. – устраиваюсь на полу рядом с печкой, от нее исходит такое ободряющее тепло, что я постепенно говорю уверенней. - Ты точно смерти ищешь… - я только рассмеялся от того, как он забавно поморщился, и тут же поспешил перевести стрелки: - Просто тебе здесь одиноко. – он вопросительно выгибает бровь, но я продолжаю. – Любому человеку было бы одиноко… - А тебе не будет одиноко? У тебя же семья в деревне? - Я знаю, что они у меня есть и что я всегда могу к ним вернуться, а ты совсем один. - То есть, ты меня жалеешь?.. – хён морщится, словно лимон ест. Вода начинает закипать. - Я чувствую потребность позаботиться о тебе. – честно говоря, я ничуть не соврал. Безусловно, он достаточно силен, чтобы двадцать восемь лет прожить в таких суровых условиях, но… Мама всегда говорила, что насколько сильна броня, настолько беззащитно сердце. Я просто не могу его оставить одного. - Вода. – а!? О чем это он!? Я совсем потерял нить разговора. – Вода вовсю кипит. А-йа! Соскакиваю на ноги, путаясь в них, сгребаю половину заготовленных ингредиентов в охапку и кидаю в горшок. В помещении сразу заплясали ароматные запахи, среди которых особенно выделялись имбирь и барбарис. После этого все мои, да и не только мои, мысли завертелись вокруг предстоящего завтрака. А дальше мне было совсем не до разговоров – нужно было многое сделать: проверить, насколько сварилось мясо, выбрать правильный момент для засыпки риса, не переборщить со специями… Где-то через полчаса на столе уже стояла отварная говядина с рисом, я в наглую занял стул, а хёну пришлось устраиваться на кровати. Несколько первых минут мы ели в тишине, но потом Чонун принялся расхваливать мое блюдо. Я, конечно, знал, что я хорошо готовлю, но все же не смог сдержать смущенный румянец, слушая бесконечные дифирамбы своему кулинарному мастерству. После окончания трапезы предлагаю ему помочь с уборкой; он по-прежнему насторожен, но все равно соглашается. Что ж, он уже не избегает контакта – одно это хорошо. Собрав все вещи, которые требовали стирки или капитальной чистки, мы двинулись к реке: дорога недолгая – управились за четверть часа – но труднопроходимая. Все это время мы болтали, не я один пытался что-то рассказать, а это был действительно диалог. Как говорится, лед тронулся. Мне удалось выведать у него несколько интересных моментов из жизни – как я и думал, он жил в лесу с самого детства без родителей или других людей; за годы, проведенные в этой глухомани, научился, как он сам сказал, самому важному – ни при каких обстоятельствах не встречаться с Духом. Выяснил я немного и про это создание. Для Чонуна он – прежде всего магическое существо, которое скорее молится, чем ищет добычу. Вот здесь я не мог с ним не согласиться: мне самому во вторую встречу Лис показался добрым, неопасным зверем. - Как думаешь, я ему нравлюсь? – я спросил себя, но к своему удивлению получил ответ: - Нравишься. - А тебе? – любопытство разыгралось не на шутку. Я пытливо пытался заглянуть в его глаза, которые сразу же спрятались за длинной челкой. - Не нравишься. – я сначала надулся и, обижено сопя, ускорил шаг; но потом эта его закрытость – словно он не еж, а черепашка – вызвала только улыбку. Не все сразу, Ким Рёук, не все сразу!