Мой ласковый и нежный зверь

Never said a word of discontentment Fought it a thousand times but now I'm leaving home Evanescence — Exodus

- Чонун-а, ты уверен? – сомнения все еще не покидали меня. Если честно, в этот раз мне совсем не хотелось уходить, но хён настаивал, что я должен навестить маму. В некотором роде он прав: она – самый дорогой для меня человек. Сразу после Чонуна. Но так уж сложилось, что для нее я был единственным родным человеком, а у меня таких людей было двое. И невыносимо сложно выбирать между ними, но я уже решил: мама была моим прошлым, а хён является моим настоящим и единственным будущим. Сегодня я увижусь с ней в последний раз, чтобы все рассказать. Я почти готов идти, но все же желаю удостовериться: - Точно сможешь сам справиться? – он укоризненно глянул на меня и подошел ко мне ближе, волоча за собой ногу. Однако, несмотря на это, его шаги были твердыми и уверенными. Сократив расстояние между нами до минимума, хён мягко берет меня за плечи и пристально смотрит в глаза. - Забыл, что я тебя ночью катал? – не забыл. До сих пор сердце бешено стучит, когда вспоминаю ветер, бьющий в лицо; широкие стволы многовековых деревьев, сливающихся в одну размытую полосу; шелковистый мех, за который приходилось держаться, чтобы не упасть. Сначала я был против: нога только-только начала восстанавливаться, а Йесон уже собрался пробежаться. К тому же я, молодой парень, был далеко не пушинкой, чтобы таскать меня на загривке. Но объяснить этому лису, когда он не желает слушать, невозможно! Схватив меня зубами за воротник, Соня легко закинул меня на свою спину и прежде, чем я успел спрыгнуть, пустился рысцой в лес. Мимо проносились деревья, над головой созвездия сменяли друг друга, свистящий ветер полностью перекрывал другие звуки, а дорога, выстеленная светом полной луны, вела в самую чащу, заставляя нас все больше удаляться от дома. Я определенно совру, если скажу, что мне не понравилось. То волшебное чувство можно было сравнить только с чувством полета; каждый широкий прыжок моего любимого белоснежного создания, словно прыжок в бездну. Однако ни единой секунды мне не было страшно: та уверенность, с которой он двигался, передалась мне. В предрассветные часы Йесон перестал петлять в закоулках рощи и вплотную подошел к реке. В воду он зашел по туловище, забрызгивая меня искрами капель, отлетавших от намокшего хвоста, которым он размахивал из стороны в сторону. Недолго думая, я снял обувь и, закатав штаны, опустил ноги. Течение обдавало кожу прохладными потоками - с заходом солнца река уже успела остыть; в водной глади отражалось светлеющее небо, по-прежнему усыпанное мерцающими звездами. Теплое прикосновение губ ко лбу вырвало из полностью захвативших меня воспоминаний. Я смущенно улыбаюсь: наверняка я пропустил длинную чреду заверений, что у хёна ничего не болит и он в порядке.Обвив руками его шею, чмокаю в щеку и, еще раз окинув взглядом с ног до головы, прощаюсь. *** Я был весьма удивлен тем, что мамы не было дома, но даже в отсутствии хозяйки я нашел, чем заняться: заготовил дров, покормил скотину, сходил на рынок, убрался в доме и даже приготовил ужин. Это даже было хорошо, что у меня было время побыть одному – было время подумать. Какой бы понимающей она не была, но то, что я собираюсь рассказать ей, определенно вызовет у нее шок; поэтому нужно правильно подобрать слова, объяснить ситуацию как можно мягче. Только под вечер она вернулась от своей старой подруги, которая жила на другом конце деревни и с которой после моего ухода она тесно общалась. Увидев меня, сидящего за накрытым столом, она в слезах бросилась ко мне, душа в материнских, самых крепких, объятьях. - Боже, я уже и не надеялась увидеть тебя, дорогой, снова!.. – она наконец-то садится рядом; все внимание сосредоточенно исключительно на мне. Даже как-то неуютно становится от такого пристального взгляда. - Мама, я, наверное, самый неблагодарный сын, - она отчаянно мотала головой, прижимая ладонь ко рту. – но все, что я могу сейчас сделать для тебя – это рассказать правду. Я сказал обо всем: о Чонуне, о Йесоне, о наших с ним отношениях, о том, что он не опасен, и о том, что я оставляю ее здесь ради него. Я вовсе не был удивлен ее реакцией, я был выслушать что угодно: просьбы, проклятья, угрозы… Но она лишь плакала. Безмолвно, беззвучно плакала; и мое сердце разрывалось на части от материнских слез. Я не мог ни утешить, ни приободрить, потому что я уже сделал свой судьбоносный выбор. Завтра после обеда я в последний раз покину эту деревню, чтобы навсегда оставить свою жизнь до сегодняшнего момента в прошлом. Когда она, рыдая, выбежала из дома, я не последовал за ней, потому что от этого нам двоим будет только больнее. Она переждет; она поймет; со временем, возможно, простит. Но сейчас ей, как и мне, нужно попрощаться с привычным миром в одиночестве… За тревожными мыслями я совсем не заметил, как уснул. Йесон сейчас, должно быть, разминает ногу, рыщет по лесу в поисках очередного красивого места или же молится. В эту тяжелую минуту я бы хотел услышать их пение, какие слова из ничего сотворяют чудо. Если бы они могли бы успокоить встревоженное сердце… Рассвет. Я всегда особенно переживаю в это время: что если лис не сможет вернуться обратно? Эта мысль заставляет кровь останавливаться в жилах и душу холодеть. Через полчаса луна скроется и Йесон с Чонуном станут одним целым, нужно просто подождать. Несмотря на то, что уже полностью проснулся, я не открываю глаза; пока не почувствую, что все хорошо закончилось, буду в напряженно пытаться уловить звуки леса – хотя физически это невозможно, - ожидая положительных вестей. Начинают щебетать птицы – зверь уснул. Только теперь я могу вздохнуть полной грудью и открыть глаза. От увиденного спокойствие, которое, наконец, соизволило меня посетить, в ту же секунду исчезло. За столом друг напротив друга сидели те самые парни, которых я пару месяцев назад встретил у рыбного прилавка. Это определенно были зверобои; но разве они не должны были уже уйти!? Столько времени прошло со дня их прихода! Я в ужасе переводил взгляд с одного на другого. Тот, что был с крепкой фигурой, казалось, полностью игнорировал меня, а вот его союзник напротив вперился колючим взглядом, ухмыляясь и закидывая ногу на ногу. - У нас появилась тема для разговора, Рёук-ши. – тягучий голос так и был пропитан ядом. Меня даже начало мутить от его присутствия. Он определенно хороший психолог, раз с такой легкостью заставляет меня нервничать; но так просто я не сдамся. - Понятия не имею, чем же я мог заинтересовать вас. – это живое воплощение дьявола улыбается еще шире. Со стороны другого парня послышалось только сдавленное хмыканье. - Думаю, вот этим. – из неоткуда достает тот мешочек, который Чонун дал мне когда-то, легким движением кухонного ножа вспарывает его и высыпает оттуда лохмотья серебристой шерсти. – О! Давненько нам с тобой белые лисы не встречались! – восторженно почти кричит он, толкая напарника в плечо. –Наконец-то ты сможешь спокойно закончить свою карьеру, Канин-а! Его веселье выводило меня из себя. Однако в бешенство приводило и то, с какой легкостью он догадался, что Йесон – белый лис. Словно пытаясь наткнуть меня на правильный ответ, взгляд останавливается на черном воротнике у парня со шрамом. Это был черный лисий хвост. Как минимум одного Духа этот человек уже убил. - Не поймаете. – презрительно бросил я, вспоминая, что Йесон уже резво носится даже с пораненной ногой. - Ты отведешь нас к нему, пока он в облике человека. – брюнет встал и начал приближаться ко мне. - Нет! – еще более твердо ответил я. Хён нужен им в облике лиса, а значит, если сегодня его не найдут, им придется ждать еще месяц. А за это время мы с Чонуном что-нибудь сумеем придумать. Парень шипит и вскидывает руку, чтобы ударить меня, но второй неожиданно останавливает его: - У нас впереди еще целых полдня, пока не взойдет луна. Мы можем и подождать, Хичоль-хён. - Верно, Енот. Уж теперь-то нам некуда торопиться! – Хичоль опускает руку и возвращается на свое место. Откидывается на спинку стула и вытягивает ноги; любовно проходится длинными пальцами по большой сабле, лежащей на столе. Отчего-то меня очень плохое предчувствие…