пусть горит

В этот раз бывший клуб напоминает приличное место куда больше — по крайней мере, с точки зрения Антона: исчез застарелый запах гари, погромный мусор сменился строительным; барная стойка на месте, как и бутылки крепкого алкоголя на полках позади — самое, он считает, главное. Лёша кивает ему приветственно, наливая одновременно в стакан вискаря — немного, на полпальца. Ещё и наверняка дорогого какого-нибудь, как будто Антон ценитель. Антон выпивает виски одним глотком, — на одном шаге, — на втором ставит стакан куда-то на затянутые плёнкой доски, на третьем толкает ладонью новенькую дверь. Он опоздал, поэтому Нурлан запинается на середине слова, демонстративно: разворачивается в кресле, приподнимает выёбисто так левую бровь, прежде чем продолжить. Не сказать, что они тут все дохуя культурные, поэтому Антон просто падает на одно из свободных мест — между Пианистом и Белым, — кладёт руки на подлокотники, вытягивает ноги далеко под стол, пиная приветственно Поза, и начинает слушать. — Ничего про него так сразу не понятно, конечно — шустрый такой, скалится всем дружелюбно, говорит много, и, знаешь, всё, что я хочу услышать, по большей части. — Не хочу умалять силу твоего обаяния, — встревает Пианист своим приторно-доброжелательным тоном — как у воспитателя в младшей группе детского сада, у которого с самого утра дёргается глаз, — но это, наверное, подозрительно? Нурик морщится, закатывает глаза: — Да, бля, никогда бы не подумал, ты мне глаза раскрыл. Может, он нам гонит, потому что Юнусов ему приказал. А может, ему выговориться надо. — Тогда он идиот, — лениво бросает Антон, не особо пока въехав, о ком именно из более-менее ближайшего окружения Тимура идёт речь; сползает в кресле ещё ниже. — Если свои траблы с боссом первым встречным сливает. — Идиоты тоже небесполезны, — отвечает Поз, и, как всегда бывает, когда он Антоном недоволен, во фразе слышится намёк. Антону похуй, пока Белого всё устраивает. — Ну да, — легко поддакивает Слава. — Криду, вон, Юнусов применение нашёл. Лёха в углу смеётся и качает головой, щёлкая в пальцах очередную фисташку, забрасывает её себе в рот. — По Лёвушке всё понятно, держим на виду. И раз уж о Криде заговорили, — кивает Руслан, — кто с ним работал? Чё скажете? Антон работал, но разговоры с радостью уступит кому-то другому; Слава продолжает: — Ну вообще, если подумать, я бы про него то же самое сказал. Не в смысле, — он машет рукой, — что в уши гладко льёт, а просто — с ним всё так понятно, что кажется подозрительным. — Чё понятно-то, по существу давай, Рекс, ну, — даёт ему вербального пинка Нурлан. Слава, по-доброму улыбаясь, невербально посылает Бурого нахуй, говорит дальше, развернувшись к Руслану: — Мажорчик, сбежавший от бати Юнусову под крылышко. Выглядит так, что хоть сейчас на съёмки слащавой мелодрамы про любовь институтки и уличного гангстера, — Лёха на «институтке» смеётся, и Пианист бесшумно вздыхает, закатывая глаза. — Понтов и самомнения — жопой жри. На мозг не тянет, на того, кто руки будет пачкать — тоже. Посредник, наверное. — Как мне на данный момент кажется, — подхватывает за Славой Абрамов, — он среди окружения Тимура — я узкий круг имею в виду — ближе всего к цивилам. Инстаграм свой ведёт, скорее всего, сам, в клубах с обычной публикой зависает, фотографируется с удовольствием, это видно, автографы раздаёт — звезда, короче. — Звезда-пизда, — бормочет себе под нос Антон и добавляет уже громче: — Выёбывается он много. Я таких не люблю. Димино раздражение во взгляде становится чуть ли не умилённым; Антон не пиздит, он таких правда не любит. Всех этих сбежавшихся в столицу бандитов нового поколения, как их называет Старый — с таким выражением лица, как будто сам лично ещё банды конокрадов застал, — которым кажется прикольным, обязательным даже вести светскую, сука, жизнь: сторички про ночные тусовки с коктейлями вырвиглазных цветов и засасыванием незнакомки на камеру, появления на красных дорожках, и обязательно обвешанными девочками-эскортницами, фото с Киркоровыми и Шнурами на ёбаных фестивалях и юбилеях; Антон ни хуя не понимает, зачем это нужно. Зачем активнее необходимого создавать видимость какой-то другой, чистенькой жизни, и потом бесконечно её поддерживать; зачем светиться лишний раз своей рожей по всему миру. Белый его совсем другому учил, и смотри-ка, выжили они без этой хуеты. А вот Пианист, видимо, понимает, и поправляет его утомительным менторским тоном: — Красиво он выёбывается, Антон, — смотрит на Руслана и говорит так, будто они это уже обсуждали: — Знает, как понравиться и что сказать. Его, в отличие от Щербакова, одного на встречу отпустить можно. Лёха ухмыляется, словно комплимент услышал, и Антон сейчас с ним согласится — каждому своё. — В общем, старательный мальчик, — подытоживает Пианист. — Об заклад бьюсь, больше половины его знакомых — те, кто нам бы очень пригодился в Москве. Так что, Шаст, пусть выёбывается дальше — а ты улыбайся. Антон улыбается — Слава с Нурланом смеются, но Абрамов только бормочет о том, что нужно поработать над дружелюбием. Антон не понимает, как это вообще к нему относится. Дружелюбие ему вон например Нурик может выдать — как у довольной сытой акулы. А он при Белом как раз для таких вот улыбок. Кстати, про улыбки. — Эд, — роняет он и поясняет для непонятливых: — Скруджи. Меня Юнусов часто с ним гоняет. Нормальный пацан. В отличие от всех этих ваших остальных, — он лениво шевелит пальцами, — с ним на дело идти можно. Он спину прикроет. — Пока Тимур не прикажет ему тебе в спину выстрелить, так, Малой? — щурится Старый; у него работа такая — не доверять. У Антона тоже, и в словах Стаса есть резон, но взбрыкнуть всё равно хочется — и Стас, чувствуя это, добавляет издевательски: — Без удовольствия, конечно же. — Ну у Шаста со Скруджи хорошо срослось, — тянет Поз; вроде бы задумчиво, но на самом деле — всё уже давно для себя решил. — Даже Юнусов заметил. — Ага, говорит, если они вместе работают вполовину так же хорошо, как бухают, Родина может спать спокойно, — с ухмылкой добавляет Руслан и переводит взгляд на Антона: — Вот и продолжай бухать, Шаст. Сам знаешь, чего и как. Антон знает; ему не очень-то нравится, но он знает. Ему вообще, если в целом на ситуацию смотреть, не очень всё это нравится, он изначально на стороне Каргинова был, когда тот говорил — Рус, лучшее — враг хорошего; не раскачивай лодку, в которой мы все плывём; не надо, Рус. Антону, как и Каргинову, хорошо в Воронеже жилось — только Каргинов, в отличие от него, там и остался. Каро всегда говорит, что знает своё место, и ему на нём комфортно; что во вселенной всё взаимосвязано, «эффект бабочки» и вся хуйня, и лезть куда-то так высоко — это брать у Вселенной взаймы слишком много, неизвестно, сможешь ли отдать. Антон не философ, ему до этого далеко, но — он делал то, что делал, потому что выжить хотелось; ещё потому, что Белый что-то говорил делать, и разница невелика. Никаких амбиций у него не было никогда, кроме «будь лучшим или мёртвым», поэтому затею Руслана он считает неоправданным риском. Считает — и не скажет никогда, прежде всего потому, что Руслан у него и не спросит. Не было никакого большого совета, на котором они с Каро подняли руки «против», а остальные — «за»; Белый решил, что выгорит, и, когда он что-то решает, Антон делает. А остальные за, Антон это прекрасно видит. Ну, Щербаку-то с Рексом по сути похуй, где веселиться, здесь просто возможностей больше, а Позу с Абрамовым только дай кого-то наебать и обыграть. И даже Старый — сколько бы он ни ворчал — увлёкся; ворчать он может сколько угодно, Антон его знает с тех пор, как мальчишкой в старом городском парке яблони-дички обдирал. И вот они здесь, в Москве — старательно вылизывают руку, которую потом будут кусать. — С Юнусовым понятно, ладно, — Руслан сцепляет руки в замок, опирается на них подбородком. — С остальными что? В кабинете повисает тишина: они и о Юнусове пока не слишком много знают, прошло меньше месяца. Антон разворачивается к Позову и смотрит на него; Дима пожимает плечами и наклоняется вперёд: — Ну чё тут скажешь, там ни к кому не подкопаешься. Мартиросян и Воля с Тимуром крепче всех связаны, ещё со времён Юнусова-старшего. И с Волей, и с женой его я всего раз виделся, ни он, ни я ничего лишнего друг другу не сказали. Зато посмеялись неплохо. С Мартиросяном Белый только встречался. Руслан отвечает: — Ну встречался. Нормальный мужик. Тоже наследничек — дед ещё в Союзе делишки с южными республиками крутил — но уже столько в деле, что об этом никто не вспоминает. Вежливый, улыбается так, что хуй знает, о чём он думает сейчас. — Короче. Ни с одним из них проблем иметь не хотелось бы. — Да если обобщать, — тянет Ваня. — Ну так, абстрактно если. Ни с кем из этих небожителей проблем иметь не хотелось бы. С дивана, на котором лежит Щербак, раздаётся кашель, в котором отчётливо слышно «ссыкло»; Абрамов с сучным выражением лица неторопливо поднимает руку и показывает средний палец. — Гарик плотно завязан на Кавказ, — добавляет Старый, игнорируя их обоих. — Естественно. Его никуда не сдвинешь, а если сдвинешь, то пизда рулю, так что лучше не надо. — Ну кто у нас ещё, Светлаков и Фадеев, — Поз говорит нудным тоном, как будто ему это смертельно надоело. — Светлаков пока в стороне от нашей движухи держится. Дела ведёт в основном с Мартиросяном, если необходимо. На светских тусовках любит появляться и играть в доброго дядюшку-благодетеля. Это они все любят, думает Антон молча; вспоминает пакеты с продуктами, которые таскал на четвёртый этаж Даньке в квартиру, мешки с картошкой, мукой, сахаром, — их, матерясь, волокли на себе Макар с Журавлём. Главное — с самим собой не заиграться, Белый вот не заигрывался. — Ургант — его с Мартиросяном совместный проект, — продолжает Дима, и Антон фыркает — проект, сука; Дима смотрит на него с усталым раздражением. — Сибирь подгрёб под себя ещё в начале нулевых, когда в Кремле все в невменосе были, и на него там практически молятся. Как с ним завязаться, — он пожимает плечами, — пока не знаю. Через Тимура никак, они больше необходимого не контачат. — Ну переходи уже к самому интересному, Дим, — зовёт его с другого конца стола Слава. Нурик ржёт: — Да он на Молли подсел просто! — и подмигивает ещё, дебил. Абрамов рядом с Антоном закатывает глаза: — Пиздиться ему понравилось тогда. Повторить хочет. — Чё за вечер воспоминаний, — ворчит Руслан, и все мгновенно затихают. — Фадеев нас почему интересует? — Не только из-за тёлок! — снова выкрикивает, как с галёрки, Комиссаренко, и Антона это заебало всё, он пока ничего нового для себя не услышал, и хорош, может, переливать из пустого в порожнее, нет? — У Фадеева с Юнусовым-старшим тёрки были, — произносит он. — Серьёзные, не как они обычно хуйнёй страдают — кто первый место под новый клуб отжал. Дима вздыхает шумно, и Антон почти слышит его отповедь — нет, Тох, взрослые дяди не живут по дворовым понятиям, всё немного сложнее в мире действительно больших денег, а «демонстрация силы» — это не всегда про физическую. Вот только на его, Антона Шастуна, памяти ничего более настоящего, чем физическое, с ним не случалось; последнее средство — это пистолет, нож и кастеты, а последнее средство, как известно, потому и последнее, что всегда действенное. — Об этом все слышали, в напряге ходили, — продолжает он. — Особенно ты, — ухмыляется Старый. — Пешком под стол. Игнорировать высеры Старовойтова сложнее, чем вздохи Димы, но Белый, как кот Леопольд, не в восторге от их взаимного зубоскальства, а потому Антон говорит и дальше по делу: — До открытого противостояния не дошло, но осадок у всех остался. Фадеев мутный и не публичный, с ним, наверное, сложнее всего встретиться. Чтобы у них там внутри какие-то конфликты были, никто ничего по существу не слышал. Чтоб исчезал кто-то — да. И он единственный, с кем мы столкнулись напрямую, когда он Воронеж хотел продавить. Не получилось, конечно же. — Тимуру это понравилось, — произносит Руслан, почёсывая заросший щетиной подбородок. — Может быть, больше, чем просто понравилось, — коротко смеётся он чему-то своему, кивает: — Короче. Надо сконтачиться со светлаковскими и фадеевскими, прощупать обстановку, и делать это надо самим, потому что Тимуру с Мартиросяном и Волей хорошо живётся. И надо вообще друзей заводить, не через Тимура, нам Москва нужна, а не он. — И делать это нужно, — Ваня подхватывает так гладко, как будто они репетировали; как будто ждал нужного момента, — на нейтральной для всех территории. Что в нашем суровом мире нейтральная территория, детишки? — он не отказывает себе в удовольствии сделать паузу, обводя всех по очереди радостным — а потому, по мнению Антона, не предвещающим ничего хорошего взглядом. — Место, сотворённое для удовольствий. Место, где каждый найдёт себе развлечение по вкусу… — «Арабская нооочь, волшебный востооок», — нарочно гнусаво выпевает Щербак. — Мы поняли, Вань, короче давай. — Шоу-бизнес, — говорит Абрамов. — Там куча бабок абсолютно ото всех, и на сферы влияния никто ничего не делит — заебёшься. Начинать нужно отсюда. Антон глубокомысленно кивает — Абрамов звучит логично, но ведь это его работа. — Мы кино снимать собираемся? — интересуется Слава. — Или лейбл открывать? — Мы, — вступает в разговор Старый, впервые за это утро, судя по тону, серьёзно, — пока ничего снимать и открывать не будем. Мы вложимся в то, что уже снимается и поёт. И уже на правах лиц, не чуждых высокому, вольёмся в ряды таких же ценителей искусства. — Аккуратно, конечно, — добавляет Абрамов. — Не Руслана же светить. И не всем сразу дружной гоп-компанией вываливаться на красную дорожку. Да можно подумать, кто-то собирается на это дело в очередь вставать. — И все мы знаем, — снова вздыхает Дима как-то обречённо, — кто тут у нас главный ценитель искусства. Антон усмехается, разворачиваясь к Абрамову, и тот смотрит на него в ответ с похожей усмешкой. Я-знаю-что-то-чего-ещё-не-знаешь-ты усмешкой. Не знать Антону не нравится, и он ловит Димин взгляд, потом — Руслана, и. — Да ни хуя! — говорит он громче, чем нужно, повторяет — тоже без нужды: — Ни хуя. Вы там у себя на совете в Филях о чём думали вообще? Дима набирает воздуха в лёгкие, и по глазам видно — аргументов у него достаточно, один, сука, другого умнее. Антон вот ни одного подобрать не может — и не собирается. — Потом поговорим, — прерывает зарождающийся спор Белый. Антон кивает угрюмо — естественно, поговорим; нужно понять ещё, кому эта хуйня в голову пришла. Хотя чего гадать, вот они, главные умники, прям рядом с ним сидят. — Закругляемся, — продолжает Руслан. — С Тимуром сегодня у кого какие дела? — У меня — никаких, — первым заявляет Щербак, закидывает руки за голову. — Я спать буду. Руслан усмехается уголком губ. — У меня встреча с Леваном, — пожимает плечами Нурлан. — У Пашу какие-то идеи насчёт восточного пути, будем слушать. — Я проверяю систему безопасности в казино Юнусова, система безопасности Юнусова проверяет меня, — отвечает Антон всё ещё резко. Дима добавляет: — Та же херня, только с цифрами, — пытается поймать взгляд Антона, выглядя при этом умиротворяюще — мол, чего ершиться, Шаст, разберёмся. Антон Диме не то чтобы не доверяет, просто идея изначально хуёвая. — И после этого в Black Star. Сегодня пятница, припоминает Антон, в клубе будет настоящее безумие, даже в вип-зоне. С Тимуром пиздеть в этот раз долго не придётся, Дима это замечательное занятие всегда берёт на себя, а значит, ночь в его, Антона, полном распоряжении. Жаль, что не «Скрепка», конечно, но, если что, можно и туда съебаться. — Чё сидим тогда, разбор полётов окончен, — повышает голос Руслан, недвусмысленно глядя на Лёху, поворачивается к ним с Димой: — Я сегодня в «Силе воли», неизвестно, на сколько всё затянется, меня у Тимура не ждите. — Не будем, — подтверждает Антон, и Дима почему-то снова вздыхает — день у него, что ли, неудачно начался. Антону вот утреннего секса под настроение перепало, но не все, видимо, хватают удачу за хвост — или, в его случае, за хуй. — Поз, ты со мной? — Ясен хрен, — Дима пожимает плечами, кивает Абрамову — все остальные уже ушли, а у этого фантазёра ещё вопросы какие-то, судя по всему — и встаёт с кресла. Руслан внимания на них уже не обращает. Они спускаются по второй лестнице, выходят в двор, грязный, как будто не центр Москвы: изрисованные плохими граффити мутно-жёлтые стены колодца, подсыхающие лужи, перевёрнутый мусорный контейнер, медленно ржавеющая «копейка», наполовину вросшая спущенными шинами в покрытый трещинами асфальт. Чёрная бэха Антона стратегически припаркована в арке, перегораживая въезд; пара мальчишек, услышав лающий звук открывшейся металлической двери, сигают в сторону, прячутся за раззявленным багажником «копейки» — и всё это они проделывают так стремительно и тихо, что невольно напоминают Антону его самого. Он тоже ошивался возле машин, которые видел только в клипах американских рэперов, и хотел либо посидеть в них, либо — гораздо более приземлённо — спереть оттуда магнитолу и, может быть, снять диски. Собственно, так Руслан его и заметил. Антон улыбается коротко, отключает сигналку, открывает водительскую дверь, свистит: — Э, вы там спите? — Чё орёшь, — дружелюбно, как всегда, отзывается сзади, из соседнего автомобиля Макар. — Вчера Барса играла, повтор смотрим. Закончили? Антон не отвечает даже, бессмысленно, садится внутрь, поворачивает ключ в замке зажигания, открывает окно, достаёт из пачки сигарету. Пацаны всё ещё на месте — ждут, пока уедут чужаки. Тот, что помладше, вздрогнувший от свиста, колупает ногтем краску, стараясь быть понезаметней, зато второй встречает взгляд Антона и вскидывает голову, упрямо выставляя подбородок и не отводя глаз. Такие, как он — мальчишки, у которых отец, если он вообще есть, никогда не заработает на шикарную тачку из телека, — умеют либо восхищаться, либо ненавидеть. Этот — Антону стараться не надо, чтобы понять — ненавидит, искренне и зло. Не самого Антона, конечно, что ему Антон; всех, кто живёт так богато, что забывает об этом в какой-то момент. Антон подмигивает ему, когда Дима хлопает дверью, давит на клаксон, поторапливая Макара. Сам он был слишком отчаянным; слишком голодным, чтобы ненавидеть. * У Тимура сегодня настроение ни к чёрту, что делает его поразительно немногословным; кто бы ни был причиной, Антон благодарен от души. Он уходит из переговорной почти сразу, похлопав на прощание Поза по спине, по неосвещённому коридору выходит из святая святых юнусовского клуба. Из колонок по ушам бьёт сегодня особенно раздражающий дабстеп; хуйня какая-то, тематический вечер, что ли. Антон укрепляется в своём решении свалить отсюда, как только закончит с делами, но зря ему, что ли, бесплатно здесь наливают — это привилегии, от которых не отказываются, как шутит Матвиенко. На подлокотник кресла он почти натыкается, замечает едва ли в половине шага, обходит чужой праздник жизни, кажущийся слишком беспорядочно-бурным даже для вип-зоны: среди обжимающихся полуголых тел сложно понять, где кончается одно и начинается второе, — Антон не ханжа, но номер, сука, снимите, удобнее будет, — или третье; одна из девушек, сидящая прямо на столе, среди стопок, бутылок, почему-то разноцветных боа, задумчиво слизывает со своего среднего пальца порошок. Доходит до него с опозданием. Попова сначала — и на первый, и на второй взгляд, — почти не узнать, хотя Антон видел его и пьяным, и под кайфом; только таким и видел. Он сидит на диване, в нелепо — неестественно — расслабленной позе откинув на спинку голову. На коленях у него какой-то неизвестный пацан — тощая спина с выступающими позвонками под ничего не скрывающей майкой-сеткой, шея как у утёнка, торчащие уши, выбритый затылок, — наклоняется, вылизывая старательно горло и линию челюсти, одной рукой оттягивая ворот и без того сползшей с плеча рубашки, другой расстёгивает Арсению ширинку на джинсах. Попов улыбается, тоже нелепо, одним уголком губ; взгляд его скользит по потолку, танцполу, парню у себя на коленях, Антону, не задерживаясь ни на чём дольше секунды; когда пацан вскидывает голову и тянется к его губам, не отвечает на поцелуй. Антон мысленно желает неизвестному посягателю на хуй Попова удачи, без особой, правда, искренности, — чё толку, с бревном ебаться и то интереснее сейчас будет, но у каждого свои предпочтения, конечно. Доходит наконец до барной стойки, выхватывает из рук бармена бутылку вискаря — сойдёт, зачем цедить, — и оглядывает публику по соседству уже прицельно. У Скруджи тут Леночка недавно была, её подружки уж наверное не хуже. * Полчаса спустя Антон вываливается обратно в вип-зону; Полиночка — подружка Леночки, конечно, — спешит из туалета за ним, Антон слишком расслаблен в эту минуту, чтобы рявкнуть на неё. Отъебалась бы уже — и так присосалась ебучей пиявкой, Антон не особый любитель бабских засосов, как и бабских длинных ногтей, — силы в этом всём маловато, одно раздражение. Но Антон расслаблен, а Полиночка, ясен хуй, хочет ещё хоть пять минут провести с ним и его полупустой бутылкой халявного виски, а не идти обратно отплясывать свой канкан. Или что они тут сегодня танцуют, бля, — в глазах начинает пусть немного, но плыть, нихуя непонятно. Антон только видит, что у Леночки, вьющейся у шеста, каблучищи сантиметров сто, не меньше. — Надоело танцевать, — вздыхает Полиночка, когда они оба возвращаются к барной стойке; прилипает к его локтю. — В кино хочу. — Тебе билет купить? — бормочет Антон, но он тут небось и не нужен как собеседник. Скорее — новый чувак с кошельком, и смешно, что Полиночка решила, что он — её потолок. Уж в этом-то клубешнике — реально смешно. — Сниматься! Ленку вот в массовку недавно брали… — Меня не ебёт, — честно говорит Антон, но девчонку не ебёт тоже, наверное: — …с Поповым даже в фильме! Представляешь? Антон трёт ребром ладони лоб, спонтанно раздражённый; звезда-пизда, всё понятно, но он как-то не ожидал, что в Москве эти звёзды — реально постоянный предмет каких-то ебучих обсуждений. Ладно Полиночка эта, хер с ней, но когда уже и разговор с пацанами сегодня пообещал ему плотное знакомство с миром шоу-блядь-бизнеса… Хуйня это всё, странная хуйня. Тем она страннее, что Антону с недавних пор сложно воспринимать кинозвёзд и в контексте «Антон, поиграй в инвестора», на что очевидно рассчитывал слишком довольный сегодня Пианист, — и в контексте «он такой охуенный, моя подружка постояла с ним две секунды в кадре». Он от одной кинозвезды только сегодня (вчера уже, что ли?) утром сваливал, проклиная возникшие из-за чьих-то тёрок пробки возле ебучего Сити. — Как думаешь, если я к нему подойду… Антон не слушает; взгляд его рассеянно бродит по танцполу, по забитым телами диванам в випке, по всё трущемуся на коленях Попова пацану в сетчатой майке. Попов спит — реально, откинув голову, дрыхнет, ну или снесло башню, чё бы он там ни принял; он в отключке, и Антон с понимающей усмешкой наблюдает, как пацан лезет к Попову в карман джинсов, даже не притворяясь, что не ищет там бабло или ключи от хаты, где бабки лежат, — лезет и ничего, походу, не находит. Антон, глотнув виски, ржёт так, что Полиночка вздрагивает у его плеча.