Naurlindale

Сон всё ещё тихо ворковал ему на ухо детским голосом, набегал с шелестом лавандовыми волнами, холодил разгорячённый разум прохладным касанием ветра, но сквозь ресницы Майа видел совсем иную картину — земля черна и безвидна, воздух непрогляден и едок от плотного запаха гари. Злые голоса где-то на грани слуха настойчиво беспокоили сознание. Саурон не ожидал, что они станут искать. Или его так долго не было, что хватились? Не вернусь. Устал. Пусть ищут. Разлад меж фэа и хроа сейчас напоминал бездонную пропасть, так что, решись он сбросить телесный облик и покинуть тёмные земли, для этого не пришлось бы прикладывать усилий. Даже легче, чем продолжать дышать обожжённым дымом горлом. Легче, чем дрожать от холода во мраке под мелким осенним дождём, превращавшим сажу и гарь в жирную липкую грязь. Волчий вой, однако, прозвучал где-то совсем рядом. Протяжный, но без торжествующей призывной ноты — предупреждение об опасности, а не охотничий зов. Саурон открыл глаза. Сон вспорхнул с плеча испуганной птахой, дух грянул оземь и канул в хроа, как камень в воду. Чаши весов качнулись и вновь пришли в равновесие. Майа с усилием приподнялся и сел, хмурясь и вздрагивая от озноба. Шевелиться было больно. Лицо и плечи неприятно саднило. Все эти проявления телесности и уязвимости и без того ощутимо царапнули по самолюбию, но едва ли не хуже оказалось то, что одежда на нём местами истлела и напоминала скорее грязные лохмотья, чем облачение военачальника Ангбанда. И он был слаб, как никогда в жизни — давешняя вспышка безумной ярости дорого ему обошлась, потребуется время, чтобы восстановить силы… Однако, показаться перед кем-то из подчинённых в таком виде было совершенно невозможно. В крепости оставались Майар чином повыше, которые и по сей день лелеяли надежду сбросить поставленного Владыкой наместника и занять его место, тем более что в возвращение Мелькора верили уже далеко не все. Даже мимолётное проявление слабости могло стоить власти, с таким трудом завоёванной. Саурон быстро огляделся, стараясь не обращать внимания на тянущую жилы болезненную слабость. Бежать некуда, прятаться негде — до самых стен Ангбанда, кажется, сплошная выжженная равнина. Изменить облик и улететь — тоже никак, не в его состоянии. Найдут и прирежут. И хорошо ещё если сразу убьют, не станут припоминать старые обиды. Саурон жёстко усмехнулся. Ну, для этого его всё же надо сначала поймать. Волки служили ему ещё с тех времён, когда он считался одним из мастеров Ауле. Это теперь их ненавидят и боятся эрухини, уже после того, как в подземельях Утумно были выведены огненноглазые безжалостные оборотни (он сам помогал Учителю приковать некоторых айнур к наводящим ужас обличиям, и, быть может, отчасти за то его и ненавидели так яро многие из слуг Мелькора). Но если так подумать, обычный волк ничем не хуже остальных обитателей леса. А в чём-то даже и превосходит прочих четвероногих. Нет зверя более верного, чем волк. И это не собачья преданность слуги хозяину, нет. Волк верен стае всегда. Стая верна своему вожаку. Саурон точно знал, кому он может доверять и теперь, и всегда. Он запрокинул лицо к чёрному небу, и с его губ сорвался зов. Они тоже считали его своим. Огромный тёмно-серый варг, приблизился так тихо, словно был тенью. Опустился рядом на землю, терпеливо ожидая, пока Майа собирал остатки сил и устраивался на его спине, а затем поднялся на сильные лапы и прянул в ночь. Так легко и без усилия, как если бы айну, цеплявшийся непослушными пальцами за шерсть на его загривке был сейчас лишь бесплотным духом. Путь через ночной лес вновь отбросил Саурона на самую грань меж сном и явью. Он мог поклясться, что слышал шёпот набегающих на прибрежные камни волн, однако эрухини больше не пела. Это впервые напомнило ему об одном важном вопросе — кто пробудил спящую? Быть может, Манвэ или Ауле? Или… Мелькор? Да мало ли кто. Важно, что не он сам. Давно ли это продолжается? Квенди была ему нужна, теперь он был уверен в этом — ей даны силы, глупо не воспользоваться. А чтобы никто не смел черпать из его колодца… были мысли и на этот счёт. Волк, меж тем, увёз его далеко от пепелища, в самую чащу леса. Здесь было хорошо — ворох тёплой и сухой лежалой хвои под разлапистой елью и тягуче пахло смолой. Вожак стаи косматой серой тенью застыл подле, положив тяжёлую голову на колени Майа. Озноб быстро отступил. Вычерпанные, казалось, до дна силы постепенно прибывали. Темнота, конечно, по-прежнему давила на виски, но здесь она стала иной, зеленовато-сумрачной, слегка разведённой светом звёзд. Идеальное место, чтобы собраться с мыслями. Итак, Мелькор не вернулся. Это была самая важная мысль сейчас, с этим что-то нужно было делать. Ждать дальше? Сохранять крепость в идеальной готовности, поддерживать численность войск… регулярно заставлять грызущихся меж собой от безделья орков счищать ржавчину с мечей, бесконечно оглядываться в ожидании удара от тех, кто больше не желает видеть над собой наместника навсегда ушедшего Владыки. И как долго он сможет терпеть? Ещё сто лет? Двести? Триста? Рано или поздно придётся признать поражение. Печальная участь. Оставить надежду? Что же, самое время всерьёз подумать и об этом. Если принять за истину, что Мелькор не вернётся, то требовалось действовать сообразно. Саурон задумчиво запустил пальцы в густой подшёрсток волка, и тот вздохнул, не открывая глаз, только дымный воздух затрепетал у ноздрей. Мелькор больше не вернётся… Почему? Если бы его наказали изгнанием из пределов Эа, самый верный ученик, столь прочно с ним связанный, точно бы знал. Нет, молчание Учителя стало его собственным решением, а не вынужденным. Почему же он всё ещё в Благословенных землях? Обида нашёптывала о том, как, наверное, сейчас бывший тёмный властелин нежится в свете Древ, наслаждается почестями, приличествующими его высокому положению среди Аратар, беспрепятственно ходит бок о бок с Айнур и Эльдар… Но холодный рассудок отмёл эту мысль как невозможную. Саурон знал своего учителя слишком хорошо, чтобы поверить в его искреннее примирение с Валар. Стало быть, если он и медлит сейчас в Благословенных землях, на то есть причина. Какая? Либо месть, либо возможность получить ещё большую, чем здесь, в Средиземье, власть. Быть может, Мелькор нашёл возможность убедить прочих в своём полном исправлении и сейчас медленно, но верно старается занять главенствующее положение среди Пятнадцати? Это было бы мудро, но долго и требовало большой осторожности. Майрон скорее бы сам поступил так, чем его учитель. Как всегда, возможность превратить отвратную какофонию бессмысленных событий в логически связанные звенья одной цепи вернула Майа желание продолжать действовать. Варг поднял тяжёлую голову, сузил жёлто-зелёные глаза, вопрошая. — Да, пора, — ответил Майа на молчаливый вопрос и добавил, потрепав зверя по холке. — Спасибо. Я не забуду. Варг поднялся на лапы, неспешно потянулся, зевнул, оскалив вершковые клыки, — и бесшумно канул в зеленоватый сумрак. Владыка справится теперь и без него. Саурон же принялся заставлять измученное тело двигаться. Перевернулся на живот, позволил себе три вдоха и выдоха, потом продолжил медленно подниматься. Приподнялся на трясущихся руках, с трудом утвердил колени на земле. Ещё три вдоха и выдоха. Спутанные волосы падали на лицо, липли к покрытому испариной лбу. Ничего. Уже лучше. Майа упрямо сжал губы и заставил себя не обращать внимания на слабость и дурноту и не поддаваться желанию махнуть рукой и сбросить хроа. Вернуться в крепость нужно было как можно скорее, так что на поблажки себе времени не оставалось совсем. Ухватившись одной рукой за низко опущенную еловую ветвь, а другой уперевшись в ствол, он выпрямился. Меж еловых лап, как в окно, увидел смутно знакомую лесную поляну. Деревья обступали полукругом чёрно-зелёное озерцо, закрытое с третьей стороны высоким каменным уступом. Ждать, пока тело вспомнит былую силу, пришлось на этот раз дольше. И Саурон отстранённо наблюдал, как серо-серебряная взвесь дождевой влаги с монотонным шелестом опускалась на водную гладь, на редкую траву, казавшуюся от покрывавших её крупных капель пепельно-седой. …Итак, он не вернулся. Вновь — почему? Из логичных причин оставалась месть. Как Мелькор мог бы отомстить Валар? Несложно догадаться — причинить большой вред живущим под их покровительством Эльдар. Как? Уничтожить разом целый город или даже несколько. Мелко. И непрочно. Намо их скоро отпустит в мир живых. Опрокинуть Аман, как старую лодку, и утопить в кипящем от подземного огня океане… Идеально, но невыполнимо — всё же армию Айнур Мелькору одному не перебороть. Исказить остроухих, склонить к тьме… Саурон помедлил на этой мысли, хмурясь и взвешивая все за и против. Заманчиво, но трудноисполнимо, тем более под самым носом у Валар. Тогда оставалось последнее — распря. Чтобы брат на брата. А ещё лучше внушить эльфам ненависть к их же верным защитникам и покровителям. А в идеале — всё и сразу… Но он слишком хорошо понимал Учителя. Филигранная политическая игра даже при условии совершенной победы не удовлетворила бы Мятежного. Слишком тонком и неявно. Что ещё? Разрушение. Материальный знак превосходства Падшего и его мести. Что можно, тщательно подготовившись, уничтожить одним быстрым ударом, но так, чтобы больнее всего уязвить Валар? Древа. Мысль показалась Саурону разумной. Мелькор ненавидел свет, которым не мог владеть, он уничтожил прежде Светильники, а теперь мог бы посягнуть и на Древа. Мир залил бы мрак, какого Арда не видела с древних времён. И во тьме стали бы полыхать костры и распри. А Валар, обескровленные искусным ударом, не возмогли бы остановить мятеж и бесчиние. Если он был прав и верно угадал причину промедления Владыки, то это того стоило — и ожидание, и борьба. "Но наведаться в укромные уголки Арды всё же надо — подготовить всё на случай запланированного отступления. Если Мелькор всё же не вернётся". За этим мыслями Саурон достаточно собрался с силой, чтобы подняться на ноги и, опираясь на длинную узловатую палку, подобранную тут же, доковылять до озера. Он с облегчением позволил себе снова опуститься на землю, жадно напился ледяной воды с привкусом хвои и земли и, когда потревоженная его ладонью гладь успокоилась, принялся разглядывать своё хмурое бледное отражение. Ему не нравилось то, что он видел. С таким выражением загнанного отчаяния в глазах не одерживают победу и не принимают взвешенных решений… Сколько всего он упускает теперь? Столь ли верна и логична его мысль, как ему хотелось бы верить? Майа содрогнулся от холода под коротким порывом ветра. Осень уже в разгаре, а в этих краях так и вовсе почти зима. Стоило также принять на заметку: если уходить из Ангбанда, то на юг. Надо было в любом случае выкроить время и подготовить всё на случай запланированного отступления. Какое-нибудь пустынное место в горах, у горячих источников или вовсе — близ действующего вулкана… Когда-то давно Артано Майрону вместе с прочими Майар Ауле довелось укрощать подземное пламя далеко на юге от нынешней северной твердыни. Они спаяли два пласта земной тверди широким полукругом, похожим на крепостную стену, сковав клокочущее жидким жаром земное нутро и оставив лишь несколько выходов для избытка дыма и огня — кратеры вулканов. Во многом именно он, правая рука Ауле, руководил воплощением этого замысла, и ещё тогда радовался, как славно вышло и как хорошо будет жить там эрухини, как безопасно… Однако Валар распорядились иначе, и творение его рук было погребено под тёмными водами океана — вопреки всем уверениям мастера, слишком опасным для жизни показалось оно Силам… Но кто знает, быть может, после падения Светильников и последовавшей за тем страшной войны океан отступил, и чёрная земля в кольце пепельно-серых гранитных скал поднялась из пучин. Итак. Вердикт таков: ждать. Но не зевать и подготовить запасные варианты. Ещё неизвестно, получится ли у Мелькора осуществить замысел, если, конечно, Саурон всё верно уразумел. В любом случае, теперь можно действовать сообразно плану. Кивнув своему отражению, он тяжело поднялся на ноги. И всё же силы восстанавливались очень быстро, ещё немного, и он сможет как всегда легко менять обличья. Немного подумав, разомкнул потемневшие от жара кольца золочёного пояса. Верхняя туника истлела до такой степени, что и смысла не было утруждаться и стягивать её через голову, так что Саурон просто сорвал с себя остатки обугленного тряпья одним движением. Также порядком истлевшую нижнюю рубаху снимал с большей осторожностью — хоть жар и не мог причинить смертельного вреда хроа Огненного Айну, всё же оставил неприятно саднившие красные пятна на плечах, груди и спине. Но это скоро пройдёт, как только к нему вернутся в полной мере силы. Быстро сбросив остатки испорченной огнем одежды, он, не раздумывая больше, вошел в ледяную воду. *** На следующий день ехать пришлось долго, почти до сумерек. Но бесконечный путь потонул в мерцающем дымными бликами тумане и звучавших, казалось, непрерывно песнях. Миро пел со всеми, если знал слова, или молча слушал незнакомые гимны, стараясь запомнить, впечатать в память каждый звук. Унести с собой потом обратно, в мир обычный, где (едва верится!) случались ссоры, обиды и глупые распри. Хотя, думалось ему, может, и нет больше этого прежнего мира? И представлялся оставшийся позади Тирион, светившийся в сумерках, словно белая жемчужина в тёмной оправе леса. И его тоже, конечно же, накрыла волна праздничной радости, и плывёт, плывёт над шпилями башен серебряный колокольный звон, и звучат многие голоса, поющие гимны. Но даже этот нескончаемый день подошёл к концу. Коней они расседлали и оставили вместе со всем дорожным скарбом в светлой роще у подножия горы, остаток пути пришлось проделать пешком. После короткого привала к нему присоединилась Линтэ в мерцающе-светлых праздничных одеждах и с венком из мирта и жасмина на распущенных волосах. В руках она несла тяжёлую лампаду-светильник. — Турко свою отдал, велел с тобой вместе нести, а то тяжёлая. Голос девочки дрожал от радостных слёз. И, конечно, хотя широкий жест Туркафинвэ удивил и Миро также, он прекрасно понял чувства подруги. Дело было в скором празднике, а не в неожиданной братней щедрости. Он взял из её рук лампаду (и впрямь тяжёлая!), и они продолжил путь плечом к плечу. — Я сейчас буду извиняться, Линтэ. Потерпишь? Она вздохнула страдальчески. — Если тебе неспокойно, то давай. Но я уже говорила, что иногда делать глупости — это здорово. Ненадолго потерялись, потом нашлись, нам досталось от старших, а теперь снова всё замечательно. И мы идём на праздник! Он взял её за руку. — Это важно, не смейся. Я не спорю, приключение удалось на славу. И когда мне будет грустно, я всегда смогу вспоминать, как ты пыталась плыть в том озере! — Как упавшая в пруд домашняя кошка, я помню. Только не говори братьям, — взмолилась Линтэ, краснея до кончиков ушей. — Не скажу, не волнуйся… но не о том речь. Я знал, что за место Nen-Airadhin, а ты нет. И всё равно повёл тебя туда, ни о чём не предупредив. Пожалуйста, прости меня за это. Она встретила его взгляд твёрдо и с неожиданной серьёзностью. — Я прощаю тебя, Артамир, конечно же. Он помолчал, а потом покачал головой. — Нет, этого мало. Так нельзя. Я думал об этом. Линтэ молча ждала. — Я не знаю, что в таком случае принято говорить, поэтому просто даю слово, что буду считать себя связанным обещанием. Ты, конечно, нет. Ты делай, как знаешь. Не хочу, чтобы тебе казалось, что я принудил тебя… пытался принудить… Он в сильном смущении отвернулся, пытаясь собраться с мыслями. Линтэ всё ещё молча шла рядом. Не отняла руки. Не стала смеяться. Это придало ему уверенности. — Можно я ещё раз попрошу тебя сходить со мной к озеру после дня твоего совершеннолетия, Линтэ? И тогда ты сама решишь, чего ты хочешь. Девочка немного помолчала, прежде чем дать ответ. Совершеннолетие — это так нескоро, что казалось почти немыслимым и нереальным. Почему не успокоить друга, если для него это так важно? — Хорошо, но с одним условием. Миро, ты не станешь меня ни о чём просить, если сам этого не захочешь. И, пожалуй, ещё одно. Ты меня с Турко перепутал. — Что?.. — Если уж мы вместе в это всё ввязались, то и отдуваться надо вместе. В общем, я тоже буду считать себя… ну, в смысле, я тоже даю слово. Теперь уже Линтэ пришлось отворачиваться, пряча смущение. — Я уже сказал обо всём твоему отцу, — добавил тогда Миро, надеясь отвлечь. Успешно, конечно. — Что?! Она остановилась, как вкопанная, резко дёрнула эльфа за руку, разворачивая его к себе. — Как ты себя чувствуешь? Что он тебе сказал? Он ведь не… я имею в виду, он не причинил бы тебе… при всех, во всяком случае… Чем ты вообще думал! Миро казался очень смущённым, как будто пожалел уже, что вообще упомянул. — Не переживай так. Он выслушал, посмотрел на меня, как смотрят на ползущую по столу муху, и продолжил заниматься своим делом. Линтэ не поверила, но уточнять не стала. Смеяться — тоже. Ей вдруг подумалось, что всё это куда как серьёзно и отнюдь не игра. Сказанного слова назад не вернёшь, а обещания они дали нешуточные... Знакомая ладонь с размаху хлопнула её по спине. — Не скучно вам тут плестись? Давайте кто первый до врат? Attanуё, что скажешь? Задорные нотки в голосе близнеца, как всегда, оказалось невозможно проигнорировать. — Однозначно! Линтэ уже подбирала подол белого верхнего платья, чтобы заткнуть край за вышитый серебром кушак — если и случится упасть, перепачканную в земле нижнюю сорочку всегда можно спрятать! — Светильник погаснет! — попытался возразить растерянный неожиданным поворотом событий Миро. — Так отдай его своим! — через плечо крикнул Атаринкэ, спешивший втянуть в новую затею как можно больше народа. — Но!.. — Тогда оставайся! Морьо! Ты с нами? — Да я вас на раз обгоню, малышня! — Сначала обгони! — И обгоню! — Мы ещё посмотрим, кто кого обгонит, — неожиданно звонко прозвучал голос Финдарато. Его силуэт мелькнул справа и канул в туман. Фэаноринги, переглянувшись, рванули следом. — Линтэ, мы ведь не должны… — Давай сюда светильник. Девочка быстро высмотрела в тумане знакомый силуэт Майтимо, шедшего вместе с Кано и Финьо. Ему можно доверить лампаду. И спустя минуту Миро и Линтэ опять во весь опор неслись по тропинке в густом неподвижному тумане. *** Врата парили над пропастью. Линтэ подумала сначала, что ей показалось, но — нет. Дорога поднималась не прямо к вратам, а немного с уклоном, и было совершенно отчётливо видно, что нет ни тропы, ни моста за высокой белой аркой, вознесенной над пустотой. Таниквэтиль девочка всегда воображала скорее башней, чем горой, но вновь неверно. В тумане виднелись обычные каменные склоны. Она бы решила, что они заблудились и вышли не туда, но нет. Справа по другой тропе со светильниками и гимнами поднималась несколько празднично одетых ваньяр — златовласые, с головы до ног в белом, они казались светлыми духами, плывшими в тумане. …А кругом мерцали огни. Словно россыпь маленьких звёзд — в траве, в ветвях деревьев, некоторые с едва слышным стеклянным звоном парили в воздухе над самой тропой. У врат не было стражи, но стоило путникам приблизиться — створки сами собой медленно распахнулись, а за ними открылась вовсе не медленно вскипающая туманом и сумраком пропасть, а галерея бесчисленных колонн, выточенных, казалось, целиком из дымного адуляра, и подпиравших мерцавший самоцветами высокий свод. Наконец, старшие тоже поднялись по тропе — родные и близкие, давно знакомые и вдруг поразительно новые. Линтэ с тревогой и изумлением поглядывала на бледные лица необычайно тихих и серьёзных братьев. Какими взрослыми и невозможно красивыми казались они ей сейчас в праздничных белых одеждах и с венцами из светлого серебра и хрусталя на распущенных волосах! Она сама чувствовала себя такой маленькой и неловкой в этом платье с длинными рукавами; венок из перевитых тонкой лентой цветков жасмина растрепался после давешней игры в догонялки и постоянно норовил сбиться на бок, а шёлковые башмаки промокли насквозь от росы и вдобавок запылились от бега… — Боишься? — без тени насмешки спросил Миро. — Да, — так же просто отозвалась Линтэ, беря его за руку. Их тяжёлая старинная лампада с цветным узорчатым стеклом отбрасывала блики-искры, тонувшие в тумане — золото, бирюза и киноварь. Огонёк медленно качался над фитилём. Линтэ захотелось протянуть руку и коснуться украдкой пламени, но она не решилась. Вместо этого быстро скинула башмаки и осторожно отодвинула их ногой в сторону от тропы. Уж лучше босой, чем в противно чавкающих туфлях. — Ты всегда так делаешь? — Достаточно часто, да, — бледно улыбнулась в ответ девочка. — Думаю, владыка Манвэ даже не заметит. — Говорят, от его взора не может укрыться ничто даже в самом отдалённом уголке Эа… — Миро, мои босые пятки едва ли кого-то заинтересуют. Кроме мамы. Но она не должна узнать. Любой ценой. — Я не скажу. — Спасибо. Кано вошёл в парящие врата прямо перед ними и обернулся, улыбаясь ободряюще. Мол, не бойся, совсем не сложно. Он несколько лет подряд приезжал на праздник светильников вместе с отцом. Сердце девочки зашлось от ужаса и предвкушения, когда настал их черёд сделать шаг через пустоту. В момент между — между миром туманных лесных сумерек и полным неслышимой музыки иномирьем — она изо всех сил вцепилась в ладонь Миро, сама не зная отчего, опасаясь быть отвергнутой, недопущенной… Но нет. Мгновение миновало. И вот они уже шли меж перламутрово поблёскивающих колонн, и шаги их были бесшумны и невесомы, словно они и сами стали бесплотными айнур. Пахло едва уловимо ладаном, смирной и морской солью — святостью и ветром. — Не мёрзнут? — шёпотом спросил Миро, пряча улыбку. — Кто? — в тон ему отозвалась Линтэ. — Пятки. И Линтэ только тогда заметила, что мозаичный пол был на удивление тёплым, почти горячим, словно нагретым на солнце, хотя воздух оставался прохладным и свежим… — Нет, не мёрзнут, — беззаботно ответила она. *** Под самым куполом безоблачного звёздного неба, над бескрайним туманным морем, затопившем Благословенный край, сошлись на праздник Светильников эльдар и айнур. В ясном свете множества лампад и свечей мягко мерцали белые одежды, серебро украшений, хрусталь и жемчуг, вплетённые в распущенные волосы гостей. Линтэ топталась у входа и поглядывала, как бы невзначай, на обнаруженный ею только что узкий коридор, так заманчиво уводивший куда-то влево и вверх… Ей думалось, а не ведёт ли этот коридор на стены, белым кольцом окружавшие убранную к празднику светом и цветами площадку. Ведь Таниквэтиль — самая высокая гора в Эа! Интересно, если забраться вооон туда, быть может, получится увидеть Тирион! И море! И серые пристани Альквалондэ! И… кто знает, как далеко будет видно. А что если у неё бы получилось, как Владыка Манвэ, рассмотреть утонувшие в сумраке земли Эндорэ. Куйвиэнен, чьи тихие воды впитали звёздный свет и стали прозрачно-серебряными, как роса в белоснежных цветах Нинквэлотэ… И развалины страшной крепости на севере! Отец говорил, что от мрачных башен Утумно не осталось и камня на камне, но… а вдруг! Вот бы увидеть ужасных валараукар, про которых шёпотом рассказывал младшим Турко! И огромных волков-оборотней! Но идти одной не хватало храбрости, а братья и Миро ушли искать в толпе родню и друзей… — Aia, nésa! — знакомый звонкий голос раздался в позади. Забыв про таинственный коридор и сказочных чудовищ, Линтэ с радостным вскриком кинулась к двоюродной сестре, собираясь обнять, но в последний момент остановилась, растерявшись. Они не виделись с позапрошлого лета, и, пожалуй, если бы Ириссэ не обратилась к Линтэ первой, та бы не рискнула подойти. Дочь Нолофинвэ за это время из бойкой и смешливой девочки начала превращаться в девушку. Белая Дева Нолдор — Линтэ слышала, как о ней говорили в городе. Но одно дело услышать, а другое — увидеть. Тонкая, высокая и прямая, с нежным, ещё немного детским, очертанием скул и подбородка. Белое платье с низким вырезом, открывавшим плечи, было перехвачено в талии тяжёлым поясом, усаженным серебряными лилиями. На тёмных, вьющихся мягкими некрупными волнами распущенных волосах — серебряный же венец, украшенный жемчугом и перламутром. Сестра смотрела прямо и немного насмешливо, так что Линтэ стало стыдно своих пунцовых после беготни с братьями щёк, босых ног и детского венка, который, конечно, опять сбился набок. Ириссэ со смехом приблизилась (подплыла по воздуху, не иначе), гибким движением наклонилась и обняла сестру. Лёгкие пушистые локоны и воздушные белые одежды пахли чем-то сладким и летним, словно тёмные лесные ягоды. Линтэ ещё больше смутилась. Она так хотела увидеть сестру, но ожидала-то встретить ту, прежнюю подругу, с которой ловили на поросших травой склонах кузнечиков и собирали землянику в отдалённых уголках старого сада. Но вместо неё — вот эта словно из белого перламутра выточенная принцесса. — Ты так выросла, Линтэ! — немного насмешливо, слегка снисходительно, как взрослая. Девочка насупилась. — Ты тоже… выросла, — буркнула она почти обиженно. Глупо, конечно. Ириссэ не виновата, что она старше. А завидовать нехорошо. И повисло молчание. — Ты красивая, — пискнула, наконец, Линтэ, заливаясь тут же жарким румянцем. — Naitië ta! Aia, Írissë Vanimelda! (Воистину так! Приветствую тебя, Ириссэ Прекрасная!) Турко мягко отстранил младшую сестрёнку и предстал перед Белой девой во всём великолепии своего праздничного убранства. Большими глазами Линтэ смотрела как старший брат изящно кланяется, без малейшего смущения целует Ар-Фейниэль руку, и говорит-говорит-говорит…. А вчерашняя её подруга, с которой они совсем ещё недавно спасали мышонка от кошки (неблагодарный грызун потом тяпнул одну из спасительниц за палец и шмыгнул в траву) и бегали собирать крошечные белые ракушки на речном мелководье, благодушно и лишь чуточку застенчиво принимает знаки внимания. — Вот бесстыжий, опять влюбился, что ли? — В кого он влюбился, Морьо? Ты в своём уме? Это же Ириссэ! — И что теперь? Она вон какая стала, — и он витиевато изобразил рукой в воздухе нечто, долженствовавшее изобразить неожиданную прелесть девушки. Линтэ в ответ только немо хватала ртом воздух, не умея объяснить, что это же Ириссэ! Та самая, которая так ловко умеет камешком сшибать яблоки с веток. И не боится без взрослых зайти в конюшню, чтобы покормить отцова огромного коня хлебным мякишем. Она учится стрелять из лука и умеет плести самые пышные венки из длинных стеблей лесных трав. Она не для того, чтобы в неё влюбляться! Однако Турко так и не отпустил бело-розовую ручку кузины и по-прежнему стоял с ней рядом, весело о чём-то говорил… А та смеялась его словам и не отводила сияющих глаз от его лица. — Морьо, это ведь несправедливо. — А тебе что, завидно? А как же твой «жених» ванья? К отцу до сих пор подходить страшно, он сердитый, как шмель. А что, это правда, что малыш Лаурфиндэ ходил к нему твоей руки просить?! И он зло рассмеялся. Линтэ могла бы сказать, что Миро им по матери двоюродный, стало быть, кровь нолдор и в его жилах течёт. И что Морьо смеётся потому, что он её обиду Артамиру не простил, но раз она не держит зла, то и ему надо бы перестать дуться. Но Линтэ не стала отвечать. Ей было тошно. От праздничного светлого настроения не осталось и следа — её собственная зависть и обида, раздражение Морьо, лучезарная улыбка Турко, обнажённые плечи и девичий венец вчерашней подруги, гнев отца, Миро, который хотел всё сделать правильно, а получилось немного смешно и даже стыдно… И этот самый стыд. И то, что она не посмела вступиться за Миро перед братом. И это всё было так несправедливо и так горько. А потом она натолкнулась взглядом на него. Высокий, даже выше, чем ей тогда в лесу показалось. Одет в светлое, как и все, но на безупречно белый шёлк словно пепельная тень легла. Он, несомненно, был красив всё той же стремительной, хищной красотой смертельно опасного зверя. И даже самая эта красота его тонкого лица должна была покорять, подчинять, повергать в трепет ужаса. Мелькор стоял среди эльдар непринуждённо и без малейшего смущения, хотя его очевидно сторонились. Он видимо скучал. Линтэ с ужасом следила за тем, как он медленно обводит взглядом зал, без интереса рассматривая празднично радостные лица гостей. Или он ищет кого-то? Она ни за что не желала быть им замеченной. Отступая на шаг, пискнула жалко: — Морьо! Но брат уже куда-то делся. Турко всё ещё занят беседой с Ириссэ. Старших нигде нет. Атаринкэ, Артамир — тоже как в воду канули. Паника захлестнула девочку, необъяснимая, бессмысленная. Да зачем бы она ему? Столько времени прошло, ни разу не встречался. Даже когда ночью в лес бегала тайком от матери смотреть бархатные лиловые ночные фиалки. Часто дыша, словно от быстрого бега, она смотрела полными ужаса глазами на Мятежного. Ещё немного и увидит. Что он сделает? Узнает? И ладно. Она поклонится, как принято. Он кивнёт равнодушно. Многие в городе верят, что Мелькор больше не враг детям Эру. «Я сделаю тебе подарок». О, непременно узнает. Подойдёт? Нет, конечно. Посмотрит на неё тем непроглядным, как край бездны, взглядом, и она невольно, как шаг в пустоту, сама к нему подойдёт… «Иди сюда. Наверх. Скорее. Ну же!», — негромкий голос, словно дуновение ветра. Линтэ схватилась за голову, забыв сделать очередной вдох — неужели он? Но нет. Нет. Совсем другой. Не раздумывая больше, она опрометью бросилась к тому самому коридору, уводившему налево и вверх… вверх, вверх, вверх — узкая винтовая лестница, и пряди тумана, стелившегося по ступеням, расплёскивались под её босыми ногами. А потом разом — ах! И нет больше стен. Бездонная чёрная тишь, мерцавшая россыпью далёких и близких звёзд, опрокинулась беззвучно, окатила прохладой и покоем. Линтэ осмотрелась. Место это походило на крепостную стену. И здесь не было никого, кроме двоих. Высокий златовласый майа в одеждах белого и лазурного цветов сидел на скамье с раскрытой книгой на коленях. Перед ним стояла дева из ваньяр, белокожая, с кошачье-зелёными яркими глазами. Чёрные ресницы, тёмные же брови с надменным изломом. Высокие скулы, немного впалые виски, затенённые полупрозрачными мягкими завитками слегка волнистых прядей, и узкий, точёный подбородок. Яркие, словно ягодный сок, тонкие губы неожиданно мягко очерчены. Профиль — летящий росчерк бледной акварели. Жемчужного цвета платье совсем не такое как у Ириссэ, закрывало плечи и горло, длинные рукава, никаких украшений, кроме необычайно красивого и сложного убора на заплетённых в косы, несмотря на праздник, золотых волосах. — Что стоишь? Иди сюда, господин Эонвэ ждёт, — позвала она дружелюбно. Эонвэ. Майа владыки Манвэ. На секунду вспомнились слова Миро, а потом стало смешно — в самом деле, не из-за оставленных же в траве туфель её сюда позвали. Линтэ приблизилась, молча поклонилась. Предательский расползающийся венок попытался съехать на нос. Краснея, девочка быстро сорвала его с головы и спрятала за спиной. К счастью, за краем подола праздничного платья почти не было заметно босых ног, если не присматриваться. — И зря ты, славная. Покажи-ка мне свой венок. Ванья с улыбкой опустилась на край скамьи, словно разом забыв о герольде Короля Арды. — Вот. Только он совсем испорчен. Мама сплела его для меня сегодня утром, но я… была неосторожна. Эльдиэ взяла из рук Линтэ растрёпанные веточки жасмина, с тихой грустью коснулась кончиками пальцев пожухлых цветков с оборванными лепестками. Её молчание почему-то напомнило девочке о печальном перезвоне колокольчиков в тёмном святилище. Там всегда тихо-тихо дышал ветер, гладя серебро незримыми пальцами, заставляя его петь непрерывную литанию, едва отличимую от тишины… — Я люблю жасмин. Знаешь что, давай меняться. — На что? — не поняла Линтэ. — Ты отдашь мне свой венок, а я тебе свой. Он мне не нужен. И она сняла с головы убор. Он был собран из множества причудливо свитых между собой стеблей, листьев, бутонов и цветков… Крошечные, почти прозрачные лепестки флёрдоранжа и мирта влажно поблёскивали, когда на них падали блики света. Тёмным пламенем вился среди них медноогненный плющ. Украшение казалось настолько же хрупким, как и сплетённый из живых растений венок, а вспыхивавшие хрустальные кристаллы походили на капли росы… Да, это было творение рук неведомого мастера, а не живые цветы. Быть может, кто-то из майар Ауле выполнил эту работу по просьбе какого-нибудь ванья, который и преподнёс его в дар возлюбленной… — Я не могу его принять. Девичий убор. Впору невесте на свадьбу в таком красоваться. — Он теперь без надобности, — повторила дева. — А твой венок мне по нраву. Подаришь? — Конечно, бери. А что можно ответить, когда на тебя смотрят вот так, когда ты видишь, что хоть лицо спокойно и весело, а в глазах притаилась скорбь. — Hannad! А ты мой возьми. Сегодня праздник, негоже отказываться от подарка, который дарят с чистым сердцем. Она пригладила растрепавшиеся волосы девочки и медленно надела на неё венец. Поправила ленты, чтобы держался и не съезжал опять на лицо. — Ну вот, славная. Наденешь его на свадьбу? — Куда? — совсем опешила растерявшаяся девочка. — Когда вырастешь большая, какой-нибудь славный эльда непременно придёт просить руки такой красивой девочки. Вы будете очень счастливы вместе. И на свадьбу ты наденешь мой венец, он очень тебе к лицу. И передашь его потом своей дочери. Зелёные глаза странно блестели, словно ванья очень хотелось заплакать, но она улыбалась. Линтэ молчала. Слишком много всякого случилось за день. И вот ещё это. У неё закружилась вдруг голова и захотелось домой, в сад, полный тумана и осенних запахов, и чтобы свет фонаря плыл золотой рыбкой по молочным волнам… — Ну, довольно. Namariё! Слова прощания она произнесла, глядя прямо перед собой и улыбаясь застывшей улыбкой. Эонвэ, всё это время спокойно наблюдавший за их странной беседой, отозвался: — До встречи, Варимэ. Ванья ушла, не оглядываясь, туман принял её белую фигурку и сомкнулся за спиной. — Кто она? — выдохнула Линтэ. — Она очень хорошая девочка. Но очень печальная. В Валиноре, Наурлинтэ, хоть и называют его Благословенным краем, пожалуй, не меньше горя и несправедливости, чем там. Он перевёл взгляд куда-то вдаль, за окоём. Эндорэ! Там затенённые земли! Ах, ванья тут же была выброшена из головы, венок забыт, девочка осторожно, поглядывая опасливо на майа — а ну как прогонит! — приблизилась к каменной ограде. Темень. Туман. Словно подушку приложили к лицу — ничего не видать. — Погоди, смотри внимательнее. Прохладная ладонь легла на затылок, и точно завесу отдёрнули. Девочке показалось, она птицей летит над морем, и чёрная гладь поблёскивает, словно наплывы слюды. А впереди тёмным опалом в оправе белопенного прибоя из тумана показалась земля. Блёкло засеребрился прибрежный песок, серыми тенями выросли скалы, а за ними — бескрайние леса и подпирающие небо кряжи. Дальше, дальше, дальше, прямо навстречу пламенеющему созвездию Анаррима, венчающему трёхрогую гору в окружении дымящихся, рдеющих тускло земель, сожжённых недавним пожаром… Вновь словно сорвало с глаз покров. Да разве это обычная гора? Огни костров мерцали на крепостных стенах, недреманные глаза множества башен всматривались в ночь. Несокрушимые бастионы и сотни, тысячи похожих с такой высоты на муравьёв существ сновали по множеству переходов. — Это Ангбанд, — спокойно объяснил Эонвэ. — Ты, быть может, не слышала об этой крепости, она была лишь малым сторожевым укреплением до войны. Утумно же разрушен до основания и сейчас на том месте только льды, не на что смотреть, по правде говоря. Ты хотела ещё увидеть валараукар, но едва ли нам сегодня повезёт, я и сам их очень редко вижу. Они прячутся где-то в глубоких пещерах под Ангбандом, как и волколаки. Пока прячутся. Линтэ слушала вполуха, заворожённо наблюдая за мерцающим золотым огоньком света в одной из самых высоких башен. В окне горела свеча. Она могла поклясться, что огонёк дрогнул, потому что кто-то ей невидимый подошёл к окну. Кто же? Если бы только она могла ещё чуточку приблизиться… — Хватит, оставь для следующего раза. И вот уже она снова стоит на белой стене Таниквэтиль, уткнувшись лицом в слепую мглу. — В другой? Я ещё раз смогу посмотреть в следующем году? Правда? Майа покачал головой и легонько щёлкнул девочку по носу. — Всё может быть. Понравилось тебе Эндорэ? — Да! Горы! Там совсем всё другое, не как у нас! Вот бы посмотреть ближе! А Воды Пробуждения? Их тоже нельзя увидеть? Может, в следующий раз? Леса там темнее, гуще, я уверена, что видела незнакомые мне деревья! И даже показалось, что одно из них… Но разве деревья могут ходить? — Обязательно спроси у госпожи Йаванны, она всё знает о деревьях Арды и, уверен, сможет рассказать тебе кое-что интересное. Только не говори ей, что я показал тебе после, договорились? Ангбанд. Девочка нахмурилась. Крепость выглядела не просто обитаемой. Те крошечные фигурки на стенах… — Orcor! Орки! Ведь это были они, правда? Майа спокойно кивнул и вновь устремил взгляд в ночь. — Их так много! И ты сказал, что в подземельях прячутся валараукар и оборотни! Но ведь… ОН здесь! Кто же тогда построил крепость на севере? Эонвэ молчал. — Скажи, господин, будет война? Опять? Эонвэ вновь не ответил. Он смотрел в ночь и видел сейчас, наверное, спящую под звёздным небом землю... Девочка осторожно приблизилась и села на скамью совсем рядом с герольдом Короля, таким сильным и почти всемогущим. Он наверняка знает, что делать, и защитит её и их всех! И всё же ей было страшно, а ещё она устала — столько всего случилось за два дня! И Ангбанд… Она почему-то подумала про совсем не страшный золотой свет свечи в окне высокой башни — кто же всё-таки там прячется? И венец ванья оказался куда тяжелее её собственного, так что голова сама собой клонилась вперёд… — Не время спать, Наурлинтэ. Подожди совсем немного, наступает самая торжественная ночь в году. Девочка вздрогнула и открыла глаза. Эонвэ улыбался, и в его фиалковых глазах плясали золотистые искорки веселья. — Господин, — жалобно протянула девочка. — Зачем вы это всё мне показали? — Просто так. Ведь ты хотела увидеть, правильно? — А крепость зачем? Эонвэ хитро сощурил смеющиеся глаза. — Сам не знаю. Но пусть это будет наш с тобой секрет, договорились? — Хорошо… Спасибо! — За что? — Обычно со мной ничего случается, все самое интересное происходит со старшими братьями. Турко даже один ездил к Вала Ороме и жил несколько месяцев среди его майар! А я младшая. И, кажется, всё-всё, что можно было сделать интересного и необычного, переделают братья ещё до того, как я вырасту… — Ты ещё ребёнок, Линтэ. У тебя всё впереди. И опять этот взгляд и это повисшее молчание, звенящее плачем серебряных колокольчиков. — А теперь, довольно разговоров. Пойдём-как обратно, а то опоздаешь на праздник. И, кстати, совсем забыл! И он достал из-под небрежно брошенного на скамью плаща пару детских туфель. Тех самых. Белых, шёлковых. Брошенных в мокрой от тумана траве у самых врат. Линтэ со стоном закрыла пламенеющее лицо руками. Как ни удивительно, Миро оказался прав. *** Он неспешно вошёл в подсвеченный червонным светом факельного пламени тронный зал, и собравшиеся там майар разом затихли — так порыв ветра сбивает пламя с фитиля. — А, вот где вы все. Негромкий голос отдавался вибрирующим эхом, как раскаты грома. — Где тебя носило, кузнец? — проворчал нимало не устрашённый Готмог. Он, конечно, был первым среди бунтовщиков. — Я был и остаюсь там же, где и всегда, — невозмутимо ответствовал Саурон, делая вид, что не обратил внимания (до поры до времени) на пренебрежительный тон майа. — Выполняю наказ Владыки в меру отпущенных мне скромных сил. Он даже не глянул в их сторону, проходя мимо, однако и голоса достало — айнур чином помладше, как срезанный тростник, упали на каменный пол, скуля и корчась от боли. — Пожар у стен Ангбанда — твоих рук дело, кузнец? Что за нелепая выходка? Отвечай! Саурон, не ускоряя неторопливого шага, приблизился к креслу наместника, стоявшему у подножия девяти ступеней, но не остановился. Факельное пламя вздрагивало при каждом его шаге — девять ступеней наверх. Он медленно развернулся и обвёл тяжёлым взглядом собравшихся недовольных. — Я всегда делаю то, что должно, как наместник Ангбанда и правая рука Короля Арды. В отсутствие законного и единственного Владыки я для вас — вершитель Его воли. От тихих слов, кажется, содрогнулись стены тронного зала. — Или вы забыли те клятвы, которыми связали себя? Или, быть может, мне стоит напомнить вам?.. Лишь самые сильные продолжали стоять перед Майа, большинство либо попадали на колени, закрывая руками лица, либо давно корчились от боли под железной ладонью его давящей воли. — Ты спросил про пожар, Готмог. Несложно догадаться, что лес вблизи крепости может стать надёжным укрытием для вражеских лазутчиков. Но я избавил нас от этой уязвимости. — И теперь всякий проклятый эльф знает, что крепость не заброшена! Им и лазутчики не понадобились! — не унимался огненный дух. — Неужели ты боишься эльфов, предводитель балрогов? Ответьте мне, вы все, верные слуги Мелькора, вы боитесь детей Эру? При упоминании Имени поднявшийся у подножия Чёрного трона вой стал походить на рёв штормового ветра во время бури. Даже Готмог отпрянул с яростным рычанием. И только Саурон стоял над ними бесстрастный и неумолимый. — Довольно лжи. Вы боитесь. Если бы не я, вы расползлись бы по укромным норам и не смели носа показать. Но кого нам бояться? Валар? Они в светлых землях пируют со своими остроухими питомцами, им дела нет до этих земель. Или, всё же, эльфов? Ну что же, возрадуйтесь! Вашим страхам скоро придёт конец. Владыка вернётся, и покорит эти земли своей воле от северных льдов до великих пустынь на юге. И вновь Готмог, единственный, кто ещё был способен поднять голову и посмотреть прямо в лицо Чёрному Майа, посмел возразить: — Не слишком ли долго мы ждали? Где он? Почему до сих пор не вернулся? Саурон смерил его тяжёлым взглядом. — Ты глуп, Валарауко. Не так уж сложно понять, почему Владыка медлит. Готмог не сдавался: — Ну так скажи мне, глупому. Давай! Мы все хотим знать! Саурон встретил его взгляд без малейшего колебания. Сейчас он воистину был тенью всепобеждающей воли Мелькора — тёмное пламя в зрачках и клубящийся живой мрак у ног. — Месть, Валарауко, стоит того, чтобы ждать, — почти мягко произнёс он. Гомог не выдержал тяжести его взгляда. Он первым отвёл глаза и нехотя склонил голову. Молчание, от которого у иных майар кровь хлынула горлом, длилось лишь несколько мгновений, однако и того хватило. Мятеж был подавлен. Саурон, так же не торопясь, спустился по ступеням и направился к выходу. Высокий обсидиановый трон в отблесках факельного пламени казался охваченным огнём. — Готмог, почему он не займёт его сам? Хриплый голос одного из балрогов озвучил мысли многих. Мало у кого оставались сомнения в том, что первый ученик Владыки был более чем способен занять и удержать трон. — Потому что он лжец, — с ненавистью отозвался Готмог. Он хорошо знал, кому именно лжёт бывший майа Ауле. Знал ли сам Саурон? Едва ли.