Naurlindale

Вход в пещеру был похож на прищуренный против ветра, опушённый налипшим снегом глаз. Они чудом заметили его в белой коловерти, по очереди забрались в каменную нору и долго бессильно лежали в темноте вповалку, едва живые от усталости. - Хорошо, что коней сразу отпустили, - странно монотонным голосом, словно сквозь сон, произнёс наконец Макалаурэ. – Им бы сюда никак не пролезть, а снаружи в такую бурю не оставить. - А мама догадалась отправить сундук с моим добром пораньше, а то пришлось бы под ёлкой бросить, - протянула в ответ Линтэ. - Весной бы нашли, когда снег сошёл, - прибавил Финдекано без намёка на шутку. Не до смеха, буря и впрямь такая, что, быть может, их самих только к весне откопают. Лаз узкий и длинный, оттого ярый вой вьюги звучал далеко и глухо, а дыхание родичей – здесь, рядом. Забившийся в одежду и волосы снег начал таять, но онемевшее от ледяного ветра тело горело огнём – когда ещё начнёт чувствовать неудобство и озноб. Спокойно. Шумит издали, как штормовое море. Но здесь безопасно. Пол присыпан чистым светлым песком. Пахнет издали снегом, тянет едва слышно запахом старого кострища, сухой берёзовой коры, стылым гранитным духом. Где-то дальше, если заставить себя напрячь слух, можно разобрать дыхание множества маленьких существ – очевидно, они были тут не одни. Но хозяева не возражали. Безопасно. Почти уютно. Закрыть глаза и позволить себе поплыть по течению, слушая как гудит и воет где-то страшный поток… Водопад! Они сейчас упадут! Майтимо вздрогнул и открыл глаза. Нет. Нет, конечно. Это просто сон. Почти сон. Он заставил себя приподняться на локтях и осмотрелся. Пещера низкая и совсем небольшая, уходила куда-то вниз, в темноту всё сужающимся лазом. Но им четверым и того хватит. Сразу видно, место давно облюбовано кем-то из охотников: охапка хвороста в дальнем углу, обложенное неотёсанными камнями кострище, даже медный светильник, заботливо наполненный маслом. Надо попробовать развести костёр и заставить до забытья уставших спутников снять мокрую одежду. Убедиться, что младшим тепло и сухо. Позаботиться о горячем питье и скромной трапезе. Иными словами, двигаться заставило привычное чувство долга. За ним последовал, как обычно, Финьо – поднялся и пошёл, спотыкаясь, проверять хворост – не отсырел ли? Нимало. Охотники позаботились обо всём: тут и мелкий хворост, и берёзовые поленца, и сухая кора для розжига – достаточно, чтобы ночь провести и не страдать от холода. Вместе с Кано уложили хворост шалашом в очаге, а Линтэ, как всегда ловкая с кресалом, добыла огонь. Майтимо тем временем успел убедиться, что нехитрый скарб в целости и сохранности, а также относительной сухости, и уложенная с собой снедь вполне пригодна для еды… В глубине пещеры обнаружилось семейство летучих мышей, но те отнеслись к непрошенным гостям с благодушным равнодушием. Только один зверёк развернул перепончатые крылья, поглядел на подошедшего Нельо блестящим глазом, но, получив на протянутой ладони кусочек хлебного мякиша, тут же угомонился и уснул, как ни в чём не бывало. - Хозяева дали добро, можем ночевать, - радостно подытожил Финьо, стягивая с себя насквозь мокрые тряпки. - Ты бы хоть отвернулся или в сторону отошёл, нечего сестру смущать… Нимало не смущённая сестра как раз, очень тщательно имитируя повелительные материнские нотки в голосе, но периодически сбиваясь на хохот, уговаривала второго брата отдать промокшие в сугробах штаны, чтобы просушить у огня. Тот витиевато ужасался необходимости переодеваться в присутствии юной девы, но не ходить же с мокрой задницей… Юная дева не возмутилась неделикатностью братних выражений. - Иными словами, - заключил Финьо. – Единственный, кто здесь смущается, это ты, друг мой Руссандол! Майтимо нахмурился. - Не очень-то веселись. - Это почему я не могу веселиться, когда мой друг краснеет как девица? - Потому что очень скоро нам может быть не до шуток. - И снова, друг мой – почему? Или ты испугался метели? – озорно ухмыльнулся Финдекано. - Метели? И часто ты попадал в такую в наших горах, под носом у Валар? На северо-востоке, быть может. Но чтобы у нас? И так близко к городу… - Эй, надеюсь, вы там сыты разговорами и не станете ужинать? Нам больше достанется! – позвал Кано. - Не надо об этом. Не пугай их, - быстро шепнул другу Финьо, пока они усаживались у костра на присыпанном песком полу. - А то они сами не видят, - ответствовал старший эльф, но продолжать разговор не стал. *** Наурлинтэ засмеялась: посмотрела на белоснежное шёлковое одеяние, уныло раскинувшее обтрёпанные у манжета рукава на камнях, на себя, в шерстяной мужской тунике поверх нательной рубахи. Дивно началось её путешествие на святую гору! Уж не знак ли свыше? Знак чего? Не ходить? Но вернуться-то теперь никак. Она протянула руку в бушующую коловерть и ахнула, когда тысячи маленьких ледяных игл заплясали по коже. В этом чувстве было что-то удивительно знакомое, как смутное воспоминание о чьих-то словах, услышанных в толпе. Или тень чужого сна, подсмотренного невольно. Быть может, в том и знак – её дорога домой заметена, стёрта с лица земли. Нет пути назад. Мама хотела от чего-то защитить – и преуспела. Или наоборот. Что же она видела тогда? Что видел Кано? Что значат её собственные сны, от которых наутро остаётся воспоминание о шуме моря и поющем голосе? Голосе, никогда и нигде ею не слышанном наяву. Опять сны. Наверное, их Дом в особой немилости у Ирмо, посылающего сны. Или у Намо, ведающего судьбы. Или у обоих братьев разом. Линтэ медленно достала онемевшую руку из беснующегося колючего мрака. Странное, странное чувство всё больше овладевало ею. Наверное, это монотонный вой ветра. Или треск пламени над костром. Всполохи плясали по стенам пещеры, тёмное золото и чёрные тени колыхались, не то в танце, не то в борьбе друг с другом. Странное чувство. Померещилось, немота из ладони медленно расходится по всему телу, а бесконечное колыхание тьмы и пламени не снаружи – внутри. Линтэ поймала себя на том, что чуть покачивается из стороны в сторону, как заворожённая. Надо что-то делать. Надо что-то делать? Сказать. Сказать? Со мной что-то не так. Что-то не так? Воля бессильно опустила голову, скованная этим эхом, этим гулом, этой песней. - …никогда не видел прежде. Его рук дело, ты же понимаешь. Обрывок фразы Кано (или это был Финьо?) всплыл над бушующим морем. Отдалённо показалось, подняли на руки и несут. Куда? К огню. Ах да, она ведь сидела у самого выхода из пещеры. Уснула. Уснула? Она не чувствовала себя спящей. - …слишком близко? Смех. - Смотри! Кано охнул испуганно. Линтэ поняла, что её ладонь, та самая, которую она окунула в ночь, потянулась к огню. Языки пламени обвились вокруг пальцев. Словно горячая ладонь. Словно кто-то обещал провести сквозь эту странную немоту, и ночь, и сон без сна. - … я рассказывал о том случае, помнишь? …мать боится… Майтимо? Или пламя гудит, и в нём вот-вот можно будет различить слова. - … не причинит вреда… Голос Кано расплывался, как пролитая на воду тушь. Вслушаться. Надо. Внимательнее. В груди занимался жар. Такое бывало прежде. Она просыпалась иногда, не помня сна, но сердце торопилось, спотыкаясь, а внутри полыхало пламя. Как если бы она выпила пригоршню огня. Воспоминание откуда-то из детства поднялось над коловертью светотени и камнем опустилось на дно. - Нариэт. Она слышала это имя раньше. Тоже во сне? Или нет. Что-то такое говорил Эонвэ. Или нет. Или да? - Пора проснуться. Чей это голос? Макалаурэ? О чём он? Как она может проснуться, если не спит. Вот – она с усилием приподняла голову и прищурилась, всматриваясь сквозь огонь – вот братья и Финьо. Она видит их. И пещера. И раскинутая на камнях мокрая одежда. Запах мокрой шерсти и дыма. Не спит конечно. Линтэ быстро облизала губы пересохшим языком и попыталась позвать Майтимо. Голоса не было. Сон? Явь? - Нариэт! Голос произнёс имя как повеление. И оно отозвалось во всём её теле – как отзывается инструмент под смычком. Неизбежно. Она звучала в ответ. В унисон. Или как эхо. Стон на губах. Или песня. Неужели братья не слышат. Сон? Явь? Она открыла глаза и глубоко вдохнула солёный и свежий морской воздух. Полынь, соль и сладкий чобр. Но она всё ещё смотрела сквозь пламя там, в пещере под крылом взъярившейся ночи. Всё ещё дышала загустевшим от дыма, жара и влаги воздухом. - Нариэт. Реальность перестала двоиться. Тело осталось лежать, глядя бессмысленно распахнутым в пустоту взглядом, сердце успокоилось, зашагало ровно. Хроа погрузилось в сон. Линтэ лежала под бледными низкими звёздами, узнавая и не узнавая странное место, в которое привёл её Звавший.   *** Саурон торопился, что было ему несвойственно. Он совершенно ясно понимал, что нет нужды гнать события вперёд так стремительно, но… слишком долго вынашивал этот план, слишком тщательно выверял каждый шаг, так что теперь казалось – желанная цель в руках. Он видел уже их – Кольцо и Слугу. Простое гладкое кольцо из чёрного металла, похожего на наплывы застывшей лавы. Нет, не золото! Использовать элемент Владыки, проникнутый крупицами его силы, было бы соблазнительно, поскольку позволяло увеличить конечную силу артефакта. Но… Саурон желал сохранить фэа слуги совершенно неискажённым, неподвластным влиянию извне – никакому, кроме его собственного, конечно. Квендэ станет настолько безраздельно принадлежать ему, насколько это только возможно, а поскольку Единый, вопреки всем ожиданиям и здравому смыслу, был готов исполнить данное слово и не вмешивался… Можно было вовсе забыть эту оговорку – эльф всё же не его, не Майрона творение, и лишь по соизволению Предвечного эхо песни Айну стало частью живого фэа. Но если всё получится, Слуга во веки вечные будет – его. Песня будет звучать неискажённая, в первозданной своей прелести, словно ровное пламя свечи за чёрным хрусталём лампады. Послушная его, Саурона, воле, бесконечно преданная ему одному… Что бы ни случилось. Возрастив и приумножив спящие в квендэ силы, а также присоединив их к своим – он сделает из слуги совершенное орудие и сам станет в разы сильнее. И кто знает, если удастся опыт, не сможет ли он повторить его на других… Многих. Он вновь и вновь видел себя повелителем бесчисленных легионов, страстно, истово его обожающих. С их помощью он сможет сотворить порядок в Арде, построить безупречное королевство, где царит строгая соразмерность и гармония. И по его, Саурона, слову эта новая Арда преклонится перед законным королём – и Мелькор увидит, как полезна была неискажённая песнь его ученика. И он прославит его и поставит над всеми своими слугами… И вместе с тем имя убитого эльфа жгло память, вторгаясь в упоительные мечты и нарушая цепочки безупречно выстраиваемых последовательностей; оно бередило что-то такое, что давно пора было вырвать с корнем. И он позволил себе нетерпение. И он попал в ловушку. Как же можно было так нелепо попасться?.. Когда Саурон ворвался в неподвижный вечный мир лавандовых сумерек, огонь над горном взвился, лизнув рыжими языками мраморный свод. Уже тогда стоило понять, что не время. Надо успокоиться. Надо прислушаться. Надо ещё раз убедиться, что Единый не расставил свои сети. Но как он мог ожидать?.. Он знал уже точно, какова земная любовь, и был уверен, что не обнаружил в себе тяги к ней. Больше того, он собирался воспользоваться этой уязвимостью её сердца, укоренить свою власть именно там, оставаясь совершенно свободным. Он был достаточно мудр, чтобы не привязываться к квендэ. Она была ему дорога, как дорого любимое оружие, всегда сохраняемое в безупречной готовности поразить врага - и только. Он предпринял все предосторожности. И не учёл одной единственной опасности. Когда он приблизился к спящей, то назвал то самое имя, которым всегда именовал в своих мыслях. Оно было её сутью и не важно, каким прозванием наградили её прочие… Она бодрствовала там, в мире реальном, поэтому здесь её фэа казалось лишь полупрозрачной тенью… Он голосом рванул её к себе, не ожидая, пока настанет удобное время. Он призывал её, уже чувствуя свою над ней власть. И она повиновалась. Медленно, но неизбежно. И вот – момент первого торжества, первый шаг к исполнению Плана. Она открыла глаза, её фэа зазвучало той мелодией, которую он и предвидел, которую он пестовал и воспитывал в ней. Но Саурон не мог отозваться. Диссонанс, страшный диссонанс обуял его, потому что прежде, приходя сюда, он позволял себе снять «маску», но сегодня он поторопился, забыв, что Нариэт была обещана и дарована Майрону, а не Саурону. Как же он мог упустить эту деталь? Он стоял позади неё, полускрытый в тени колонны, едва сдерживая крик боли и ярости. Он ненавидел её. Он ненавидел эту песнь, им спетую и причинявшую теперь такие страдания. Он ненавидел Майрона, проклятого Айну, не отступившего от темы Единого. И на какое-то мгновение вновь задумался: а что если он сейчас просто сбросит квендэ со скалы, оборвётся ли её жизнь и там, в мире живых?.. Она подняла лицо к небу, разглядывая в недоумении странно низкие, припорошенные рассеянным сумраком звёзды, и распущенные волосы поймали отблески огня из горна, и словно жидкое пламя пробежало по чёрному шёлку… В ней была сила. Глупо не воспользоваться. Саурон отступил – его время придёт позже, и тогда Майрон ему будет уже не нужен. - Aia, Narieth maira!