Живая душа.

— Я туда не пойду! — Пойдёшь. — Нет! — А я сказал — да. — Это самоубийство! — Его ты и хотел совершить два дня назад, если не забыл. — Уже не хочу! — Так, прекращай ныть и иди, пока я тебя туда не отнёс. — И не подумаю! Эй, Hände Weg von mir! Loslassen! Ich werde dich töten! (руки от меня убрал! Отпусти! Я убью тебя!) — Я предупреждал.       Тихо посмеиваясь, Союз нёс на руках возмущённо вопящего и дёргающегося Рейха в зал совета, где им предстояло отбить у других стран право на жизнь для немца. Именно такое заявление и выдал русский два дня назад. Нацист сначала посмеялся, потом покрутил пальцем у виска, а после начались возмущения и уговоры. В итоге они стоят около здания совета, а Рейх откровенно трусит. — Ты псих! — шипел он СССР в ухо. — Ага, причём давно, — весело соглашался тот, внутренне напрягаясь всё больше с каждым шагом. — Ich hasse dich. (Ненавижу тебя.) — Ich liebe dich auch. (Я тебя тоже люблю.)       С широкой улыбкой на лице и временно невменяемым немцем на руках Союз толкнул дверь в зал, где все уже собрались. Сказать, что их появление вызвало фурор — не сказать ничего. В абсолютной тишине раздался звон разбившейся чашки, выпавшей из рук ошеломленного Великобритании, удивлённое восклицание Германии: — Отец?! Глухое от России: — Ба-а-атя… Равнодушное от Северной Кореи: — Третий Рейх. Звонкое от США: — Fuck! А после, отодвинувшись подальше от отца, бессвязно что-то шепчущего и полубезумно глядящего на осколки разбитой чашки, он обвёл взглядом явно охреневшую публику, хмурого Россию, невменяемого Рейха, довольного жизнью СССР и, спрятав лицо в ладонях, глухо захохотал, поражаясь абсурдности ситуации. Япония снова о чём-то беседовала с Южной Кореей, изредка бросая взгляды на новоприбывших, Франция обеспокоенно поглядывал на Великобританию, Италия, нервно постукивая пальцами руки по столу, смотрел в окно, Китай всеми силами делал вид, что всё в порядке и ничего странного не происходит, Канада напряжённо следил за происходящим, готовый обороняться в любой момент, Северной Корее, казалось, вообще всё равно, он с интересом наблюдал за разворачивающимся представлением, жалея, что под рукой нет попкорна, а Германия искал под столом свою отвалившуюся челюсть. — И вам не хворать, — радостно скалясь, поздоровался Союз. — Ты рехнулся? — тихо, чтобы услышал только отец, прошипел Россия. — Давно, — хмыкнул тот в ответ. — Нет! — вдруг решительно произнёс Италия и, выхватив пистолет у сидящего рядом Канады, направил дуло на Рейха, — Non succedera 'piu'! (Это больше не повторится!)       Раздался выстрел. Секунды потянулись, как карамель. Союз успевает развести руки, выпуская немца, бледнеет и падает на место Италия, бросается к отцу Россия, а на груди коммуниста медленно расплывается красное пятно… Мир вокруг закрутился, в глазах потемнело, а сознание русского кануло во тьму.

***

      Открыв глаза, СССР упёрся взглядом в потолок своей гостиной. Сделав глубокий вдох, он поморщился от резкой боли в груди. Туго перевязанная бинтами рана заныла. Из соседней комнаты доносились тихие голоса и редкие выкрики, кажется, Беларуси и России, изредка можно было услышать спокойные комментарии Казахстана и недовольные замечания Украины. Повернув голову в сторону голосов, коммунист наткнулся взглядом на спящего в кресле напротив Рейха. Его любимая фуражка покоилась на коленях немца. Под глазами у него залегли тени, брови были нахмурены, а губы поджаты. Выглядел нацист уставшим и истощённым. Раздались тихие шаги, и в комнату вошёл Германия. — Как ты себя чувствуешь? — заметив, что СССР пришёл в сознание, шёпотом поинтересовался он. — Жить можно, — усмехнулся тот, скосив глаза на Рейха. — Ты трое суток в сознание не приходил, отец всё это время от тебя не отходил, пусть поспит немного. — Чем всё закончилось? — После того, как тебя подстрелили у Италии забрали пистолет, а тебе кинулись оказывать первую помощь, чтобы остановить кровотечение. Про отца все забыли, а после… После сказали что-то вроде: «Пусть живёт, если таково последнее желание раненого!» и оставили его. За такое они, к слову, получили от России, сразу после Италии. Потом медики поработали над твоей раной и отправили сюда. С тех пор все тут и засели, — устало потерев переносицу и поправив съехавшие очки, рассказал Германия. — Ясно, — вздохнул Союз.       В этот момент в комнату оравой ввалились его отпрыски. Белка сразу бросилась к отцу, засыпая вопросами о его самочувствии. Следом подошёл и Казахстан. Украина остался стоять у стены, неприязненно поглядывая на проснувшегося от суматохи Рейха, а Россия подошёл к Германии, сверля отца неодобрительным взглядом. Обведя присутствующих взглядом, Рейх остановился на Союзе, что счастливо смеялся в объятиях дочери, отметив, что давно не видел у него такой искренней улыбки. — Никогда больше! Слышишь?! Никогда! Не смей больше так делать! Мы так испугались за тебя! — приговаривала девушка, утирая слёзы. — Ну чего ты? Подумаешь, царапина… Я и не из таких передряг выбирался, — потрепав её по голове, улыбнулся коммунист. — Хороша царапина! — возмутился Украина, — Ты трое суток в сознание не приходил! Чем ты думал?! — Я тебе скажу, чем! — прошипел Россия, — Зад… — Так! — перебила брата Беларусь, — Успокоились! Оба! Папе нужен покой!       Парни замолчали и дружно засопели. Впервые за долгое время они были в чём-то солидарны. Казахстан же неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал. — Ой, тебе же надо поесть! — воскликнула Белка и подскочила, — Так, мальчики, идёмте со мной, поможете бульбу перетаскать, я приготовлю.       И, не слушая возражения, ушла. А её братьям не осталось ничего, кроме как пойти следом. За ними ушёл и Германия. — Сразу видно, кто в семье главный, — устало усмехнулся Рейх, — Как ты? — Нормально, — отмахнулся коммунист, — Лучше скажи, когда всё закончилось, тебе сильно досталось? — Да куда там… — мрачно усмехнулся немец, — Россия такие взгляды на них бросал, что они слово произнести боялись. А на Италию так смотрел, что я думал, он прям там помрёт. — Они как-то слишком легко сдались, не находишь? — Ещё бы. Тебя там подстрелили, ещё не хватало тебя разозлить. У них было два выхода. Первый тебя прям там добить, но тогда бы они нарвались на меня и Россию, а второй задобрить тебя, чтобы как очнёшься, а в этом они не сомневались, не пошёл мстить. Они выбрали второй вариант. Оставить меня для тебя, так сказать. — Какие предусмотрительные… — криво улыбнулся русский, поднимаясь и морщась от боли. — Ты что делаешь? А ну лёг! Тебе нельзя вставать! — нахмурился нацист. — Доходяга, выключай режим заботливой мамочки, серьёзно. На войне мне доставалось куда больше.       С трудом встав, он пошатнулся, но равновесие удержать смог. Всё тело отозвалось глухой ломящей болью. Проклиная в мыслях диван, который вполне мог бы сойти за орудие пыток, он потянулся, разминая затёкшие конечности. Каждое движение отдавалось болью, как во всём теле, так и в груди, более того, его начала охватывать неприятная слабость. Сцепив зубы, СССР сделал шаг. После ещё один. Победно усмехнувшись, он медленно пошёл на кухню, но, не преодолев и половины комнаты, его тело решило, что с него на сегодня хватит, а коммунист начал заваливаться. — Mein Gott, ну почему ты такой упрямый? — придерживая его за талию, вздохнул немец. Его реакции можно было только позавидовать, — Зачем ты вообще полез под пулю? — Да пожалуйста, — саркастично ответил русский, поджав губы, — Я лишь подумал, что ещё одна рана может тебя убить, ты ещё от прошлых не отошёл. Кстати, как ты? — Посмотрите на него! — шипел Рейх, оттаскивая СССР к дивану, — Сам на ногах не держится, а интересуется моим самочувствием! Лучше бы о себе побеспокоился, Hornochse (придурок). — И всё же? — усаживаясь на диван и откидываясь на его спинку, поинтересовался Союз, скрестив руки на груди и вопросительно вскинув бровь. — …нормально… Жив, как видишь, здоров, и даже стою на ногах, в отличие от некоторых, — присев рядом, вздохнул фриц, — И да, спасибо. Скосив на него глаза, коммунист нахмурился. — Дай угадаю, все дни, что я пробыл в беспамятстве, ты сидел тут и нормально не спал? — С чего ты взял? — вскинулся Рейх. — Мешки под твоими глазами говорят сами за себя, — пожал плечами СССР. — Я поспал в кресле, — смутился немец. — И как? Удобно? — ехидно поинтересовался русский. — Более чем, — фриц отвернулся. — Полагаю, в нём ещё удобнее, чем на диване. Кстати, где все спали всё это время? — Ну, я в кресле, Россия вообще не спал, хоть Беларусь и пыталась его заставить, сама она, кстати, спала на матрасе. Нет, не на том, на котором спал я в подвале, не смотри на меня так. Казахстан на кухне, за столом, а Украина накопал где-то кучу одеял и спал в них прям на полу. — Но почему не в моей спальне? Там бы двое поместились. — Да там всё в крови запачкано, даже не спрашивай, откуда она. — Почему просто не сменили бельё? — Не нашли другой комплект. — М-да… — глубокомысленно протянул Союз, — С этим всё ясно, разберусь. Ещё какие-нибудь проблемы? — Кроме отсутствия продуктов, спальных мест и взаимопонимания? Nein, ist schon gut (Нет, всё хорошо), — усмехнулся немец. — Что с последним? — не понял Союз. — Украина и Россия постоянно ссорятся, перестают только при виде меня. Тут уже они вместе и очень дружно убивают меня взглядом, — хмыкнул нацист. — А чего ссорятся-то? — Украина возмущается, что Россия им ничего обо мне не рассказал и обвиняет его в произошедшем, — помрачнел Рейх, — Боюсь, это может плохо закончиться.       Союз задумчиво посмотрел на него, а после перевёл взгляд на дверь в кухню, откуда доносились приглушённые голоса его детей и звонкий смех Беларуси. — С Россией и Украиной всё понятно, а что насчёт Белки и Казахстана? Как они к тебе относятся? — спросил русский. — Оба опасаются и не доверяют, но если Беларусь пытается проявить какое-то дружелюбие и гостеприимство, то Казахстан держится особняком. — А Германия?       Рейх застыл и словно заледенел. Широко распахнув сонные глаза, он поджал губы и посмотрел на дверь, за которой не так давно скрылся его сын. Он будто перестал дышать — стал похож на мраморную статую, глаза которой горели живым пламенем. — Когда шок и удивление прошли, он начал от меня шарахаться, но после мы всё же поговорили, — улыбнувшись уголками губ, ответил он. — И до чего договорились? — со смешком поинтересовался коммунист. — Много до чего. Самое главное — больше никакой войны и никаких смертей. Отныне я пацифист. — Ты? Пацифист? — СССР засмеялся, — Будешь жить по принципу: я пацифист, пусть мои враги перебьют друг друга? — Вот и я так отреагировал, — улыбнулся немец. В гостиную вошла Беларусь. — У нас уже всё готово, — весело улыбнулась она, глядя на отца, — Я сейчас всё принесу. Тебе чай или кофе? — Не стоит, я сейчас приду на кухню, — отмахнулся Союз. — Ну уж нет! — нахмурился Рейх и, осторожно схватив попытавшегося встать СССР за плечо, возвращая на место, — Ходил ты уже, erinnern (помню), чуть с полом не поцеловался. — Первый блин комом, — буркнул русский и снова попытался встать, но хватка у немца оказалась железной. — Комом или нет, но ты никуда не пойдёшь. Не хватало ещё, чтобы ты по пути на кухню помер, — и, игнорируя возмущённый возглас коммуниста, он обратился к его дочери: — Беларусь, будь так добра, принеси еду сюда, bitte (пожалуйста). И да, он будет чай. Твой отец пока не в состоянии самостоятельно ходить. — Хорошо, — кивнула она и ушла. — Ты что творишь? — недовольно спросил Союз. — Порчу тебе жизнь, Совок, — радостно скалясь, ответил Рейх. — Как же ты меня бесишь, — закатив глаза, оповестил его тот. — Ich versuche (Я стараюсь).       В гостиную вернулась Белка, неся в руках тарелку варёной картошки и большую кружку горячего сладкого чая. — Спасибо, — поблагодарил её отец, глядя как она ставит всё это на маленькой стол перед ним. Кивнув, она посмотрела на немца: — Дядя Рейх, тебе тоже сюда принести или ты на кухне поешь? Было видно, что девушке неудобно, но, пересилив себя, она всё же обратилась к нему. А также нацист понял, что она не хочет оставлять его с отцом наедине надолго. Всё то время, что он тут находился, за ним пристально следили. Не открыто, нет, но он всё равно заметил и всё понял. — Я на кухне поем, — фриц решил не нервировать Беларусь. — Хорошо, — сдержать облегчённый выдох ей всё же не удалось, так что теперь она старательно отводила взгляд и нервно теребила подол своего сарафана.       Пытаясь сгладить повисшую гнетущую тишину, Союз потянулся к кружке с чаем, но рука его дрогнула, и он пролил немного на стол. — Совсем я уже разваливаюсь… — печально вздохнул он, — Белка, не принесёшь, пожалуйста, полотенце с кухни? — Да, конечно, — кивнула девушка и ушла. — Давай, иди на кухню, — обратился русский к Рейху, — И не волнуйся, Казахстан и Белка не испепеляют тебя взглядом, а значит не всё потеряно. И не смотри на меня так, я всё вижу и понимаю, не дурак, — хмыкнул он в ответ на удивлённый взгляд фрица. — Порой мне кажется, что обычная война куда проще эмоциональной, — вставая с дивана, пробормотал он и ушёл.       Через минуту появилась Беларусь, передала полотенце отцу и тоже ушла. Союз вновь остался в одиночестве…