Живая душа.

— Я не знаю, куда он делся! — сорвавшись, заорал СССР и, резким движением стащив с головы ушанку, швырнул её на диван. Нервы его начали сдавать и, заметавшись по комнате, он продолжил: — Меня не было пять минут! Я отдал ему пакет и ушёл в магазин, а когда вернулся, его уже не было! Осталась только фуражка! — Он бы не бросил её, с ним точно что-то случилось, — вздохнул Германия. — Убили? — осторожно предположил Россия. — Нет, следов крови там не было, — отмахнулся Союз, — Скорее, похитили. — Но зачем? — Отомстить, убить без свидетелей и следов, выпытать информацию… Да мало ли! — всплеснул руками коммунист и, остановившись на секунду посреди комнаты, снова заметался. — Бать, спокойнее… — предостерегающе начал его сын. — Вот как найду доходягу, так и успокоюсь! — очень мрачно пообещал СССР, а потом кровожадно улыбнулся: — А заодно упокою самоубийцу, напавшего на него. — Обязательно, — усмехнулся Россия, — Вот только сначала надо его найти. А вот как это сделать? — Надо установить слежку за странами, — предложил Германия, — Зуб даю, это кто-то из них. — Может, Италия? — предположил Рос, — Он явно ненавидит Рейха. — А кишка не тонка? Он пистолет-то в жизни первый раз, кажется, держал, когда меня подстрелил, — саркастично заметил Союз. — Тонка, не тонка, а слежку установим за всеми, — решил немец. — За Италией, Великобританией, США, Канадой и Францией нужно следить круглосуточно, отправим к ним шпионов из особого подразделения, — усмехнулся коммунист, — Уж от них ни одна страна не скроется. — Что за особое подразделение и почему именно эти страны? — поинтересовался Гера. — Там обучают шпионов особого назначения с подросткового возраста. Разработка отца, придумал её в тридцатые года, они хорошо помогли нам в войне, проникая в лагеря твоего отца и подслушивая разную информацию, — пояснил сын коммуниста, — Мимо этих ребят не пролетит даже муха незамеченной. — Отцу бы это не понравилось, — хмыкнул Германия, с уважением глянув на СССР, — А насчёт стран? С Италией всё понятно, а остальные? — Вы видели, как они переглядывались на собрании? — дождавшись неуверенного отрицательного покачивания голов от парней, Союз продолжил: — Словно что-то задумали и договорились о чём-то этими взглядами. — Значит, надо отдать распоряжения, — заключил Россия, а Германия очень недобро улыбнулся. — Сейчас отдадим, — мрачно усмехнулся коммунист, но, резко побледнев, рухнул на колени и часто задышал, — В кармане пальто… Таблетки… — прохрипел он, глядя на сына. — Твою мать! — подскочив с дивана, заорал парень и метнулся к вешалке, на которой висело отцовское пальто.       Пошарив по карманам, он достал нужный коробок и подскочил к отцу, сознание которого потихоньку начало уплывать. Вытащив таблетку, он передал её СССР, а тот, забрав её трясущимися руками, с трудом проглотил. — Что происходит? — раздался напряжённый вопрос Германии. — Отец… Болеет… — прерывисто дыша, ответил ему Рос.       А Союз тем временем попытался встать. — Ты что творишь? — зашипел его сын, когда он рухнул обратно на колени, — Посмотри, до чего довёл себя! А ну живо успокоился! Тебе нужно отдохнуть! — Когда разберусь с этой проблемой, тогда и отдохну, — отрезал коммунист, слабо трепыхнувшись. Сознание упрямо уплывало. — Нет! Сначала ты…       Парень не успел договорить. Покачнувшись, СССР рухнул в руки обалдевшего России, сидящего рядом. Проверив пульс отца, он облегчённо вздохнул: — Жив, просто в отключке, — а после попросил Германию, — Помоги мне перенести его в спальню, пожалуйста. Я один не донесу.       Без лишних слов немец выполнил просьбу. А после Россия взялся за приказы. Потянувшись к старому отцовскому телефону, он набрал выученный наизусть номер секретаря и, когда тот поднял трубку, распорядился: — Установить слежку за всеми странами, особых шпионов к Великобритании, США, Канаде, Франции и Италии, докладывать мне обо всех их передвижениях. Выполнять! Попрощавшись, секретарь положил трубку, а русский устало констатировал: — Осталось только ждать…

***

      Очнувшись, Рейх первым делом отметил, что находится в висячем положении, его руки прикованы к стене, а ноги едва достают до земли. С трудом разлепив глаза, он поморщился от резкой боли в голове. Находился он в маленьком тёмном помещении, а напротив была металлическая дверь с зарешечённым окошком, через которое в «камеру» проникал свет. Дёрнувшись, он зашипел от боли. В голове словно взорвались фейерверки, а кисти рук словно обожгло огнём. По своим последним воспоминаниям он пришёл к выводу, что его похитили и держат в плену. — Wieder… (Снова…) — хрипло рассмеялся нацист, — Wer ist dieses mal? (Кто на этот раз?)       Естественно, ему никто не ответил. Вздохнув, фриц попытался дотянуться ногами до земли, чтобы дать затёкшим рукам возможность отдохнуть. Голова пустовала и отказывалась выдавать какие-либо мысли. Хорошо его приложили… Страха тоже не было, видимо, чувство самосохранения до сих пор в отключке. Сейчас ему предстояло только ждать.       Вдруг он услышал женский крик. До боли знакомый голос…

***

      Её крик разнёсся по всему зданию. Сколько она уже здесь? Неделю? Может, месяц? Она давно потеряла счёт времени. Давно потерялась в этой бесконечной боли. Каждое забытье для неё подобно награде, ведь после него её ждёт только боль, новые пытки, становящиеся всё изощрённее с каждым днём… На её теле нет живого места. Раны загноились, она уже давно не чувствует рук и ног. Лишь сплошная боль. Что с ней делают сейчас? Ломают пальцы? Неужели, там ещё есть, что ломать? Неважно. Неважно, что с ней делают, главное — это боль.       Как она ещё не сошла с ума в этом месте? Благодаря дочери… Благодаря воспоминаниям. Этим добрым глазам и счастливой улыбке, которые она видит каждый раз, находясь в беспамятстве. Этот весёлый смех и радостное: «Мамочка!», а после такие тёплые и родные объятия… Всякий раз приходя в сознание, она помнит всё это, держит в голове и улыбается разбитыми губами, не обращая внимания на стекающую по подбородку кровь. И никакая боль не пересилит тепло этих маленьких ручек… И всякий раз, она, словно мантру, повторяет про себя: «Не сдавайся! Ради неё… Не смей ломаться, ты всё стерпишь! И когда-нибудь снова увидишь её!» Каждое воспоминание — сокровище. Но вспоминает ли дочь свою мать? Хоть иногда? Вряд ли. Ведь она — страна-агрессор.       Напротив раздался хриплый стон. Разлепив слипшиеся от крови глаза, женщина посмотрела на прикованного к противоположной стене друга. Палач, оставив её, пошёл развлекаться ко второму пленнику. Бедолага. Ему несколько дней назад выжгли глаза. Как он ещё не сломался? Они тут вместе с самого начала, почему он всё ещё держится? Может, ради сына? Скорее всего. У него больше никого нет.       Раздался громкий хруст и хриплый срывающийся крик. Ему тоже ломают пальцы. Странно, что они сохранились целыми до этого дня. Впрочем, палач уже исправил это упущение.       В голове зашумело и сознание заволокла тьма.

***

— Kann nicht sein… (Не может быть…) — прошептал Рейх, услышав мужской срывающийся хриплый крик.       Этот голос был ему знаком. Неужели… Неужели, они здесь? Как давно? Неужели, они живы?

***

— Просыпайся давай! — женщину облили ледяной водой.       Вздрогнув всем телом, она с трудом открыла глаза и замутнённым взглядом посмотрела на мужчину. — Ну надо же, кого я вижу? — саркастично прошептала она, — Неужели, решил снизойти до нас? Какая честь… — Весьма сомнительная, — с трудом выговаривая каждое слово, добавил её друг, внимательно слушавший их. — Вижу, ты уже и без глаз неплохо справляешься? — повернувшись к нему, заметил мужчина, — Да вот только какой-то ты болтливый… — он схватил пленника за подбородок, сжав его, словно в тисках, — Передам это палачу. Тебе ни к чему язык. — Ах ты мразь! — прохрипела женщина. — Полно, Японская Империя, полно, — снова вернулся к ней тюремщик, брезгливо вытерев о свою футболку руки, — Ты же не хочешь расстаться со своим прелестным язычком? — а после, буквально за мгновение сменив настрой, он стал серьёзным: — Ладно, хватит паясничать. Я здесь, чтобы сообщить вам хорошую новость, — выдержав театральную паузу, он продолжил: — Поздравляю, теперь все вы в сборе. Третий Рейх у нас. — Что?! Он жив?! — вздрогнув, осипшим голосом прошептала Империя. — Да, но это не надолго, — многообещающе протянул их мучитель. — Не верь ему! Он лжёт! — прошипел Фашистская Италия, — Рейх был тяжело ранен! Он не мог выжить! — Ему помогли, — недовольно поморщившись, ответил мужчина. — И кто же? — не скрывая сарказма, поинтересовалась Японская Империя. — СССР, — тюремщик буквально выплюнул это слово. — Бред, — заключила женщина.       И, словно ответ её словам, по зданию разнёсся крик боли. И голос принадлежал Рейху. — О, веселье началось! Негоже такое пропускать, — довольно улыбнулся мужчина и пошёл на выход, — Италии язык отрезать, — приказал он напоследок палачу.