Любовь для тела или для души...?

Сестра. Старшая сестра. Потерянная старшая дочь. Кристин катала на языке, словно пробуя, новые понятие, теперь принадлежавшие ей. Интересно… Теперь, когда отец (?) признался, Кристин приобрела многое. Во-первых, она приобрела сестру. Ещё с первых встреч Генри Джекилл замечал сходство между Кристин и будущей женой, и теперь это сходство объяснялось. И пусть Эмма была немного недалёкой (ну как, скажите мне, пожалуйста, можно было посчитать себя виноватой в этой истории между Кристин и отцом? Её тогда даже на свете не было), но они, действительно, были родственно похожи. Во-вторых, у девушки появлялась семья и корни, чего раньше у безродной проститутки и не было. Если сэр Денверс примет её под свою фамилию, или хотя бы даст право называться его дочерью, то автоматически у неё появляется возможность выходить в свет, появляться на приёмах и делать визиты на уровне гостьи, а не прислуги. И, наконец, в третьих у неё появляется наследство. Так или иначе, она дочь Кэрью, и, в конечном случае, часть наследства достанется ей, как старшей. И может она незаконнорожденная, но, тем не менее, времена немного поменялись. У неё есть права. Несомненно, это всё стоило обговорить с Эммой (а внутри всё искрится, так хорошо и приятно, что именно она оказалась ей сестрой). Жаль, что сейчас, после свадьбы, Эмма и Генри были заняты. Хотя, если подумать, пока они услаждают друг друга, у неё есть время свыкнуться со всеми мыслями и принять должное хладнокровие. Последнее было достаточно сложно, потому как с самой церкви, где девушка ценой своей жизни защищала Хайда, в крови ещё оставался адреналин. Быть может это был уже не он, а простое возбуждение, но факт оставался фактом: Кристин ещё не отошла от собственных подвигов. Потому, она ждала Хайда. Она знала, что он должен прийти и отдать ей должное. Им двоим, наконец, нужно понять, что несмотря на все недомолвки и споры, возникающие между ними, они всё равно придут друг к другу на помощь в случае необходимости. Они просто не смогут не прийти. Это их сущность, которую когда-то создало Мироздание. Не сказать, что девушке нравились размышления на тему наследства. Она словно пользовалась своим положением, но на самом деле она этого вовсе не хотела. В её душе образовалась пустота на том месте, где когда-то звучал, терзая, вопрос «Почему?». Теперь она знала правду, пусть и не хотела принимать и понимать её. Отчасти, она осознавала, что родители старались обезопасить её и себя, но давнишняя надежда, что её не бросили, теперь стала обидой и отчаянно грызла. Кристин задумалась, сможет ли она относиться к Дэнверсу Кэрью, как к отцу, и поняла, что нет, не сможет. Да и само имя Кристин Елена Кэрью звучит для неё дико. Елена. Как пафосно. Назвать так девочку-бастарда — это чистой воды фарс. В сердце защемило, девушка вспомнила мать. Значит, Андреа. Женщина, желавшая дочери хорошей жизни путём вычеркивания её из своей. Женщина, возненавидевшая мужа, предавшего их дочь. Женщина, которая не сумела пережить горя. Воспоминания о ней трепетно хранились всю сознательную жизнь, и Кристин просто не могла принять женщину по имени Андреа Кэрью за врага. Теперь нежность к матери только возросла. Размышления Кристин прервало прикосновение. Тело моментально отозвалось, затрепетав. — Хочешь сказать, Генри отпустил тебя?   Хайд провёл языком по её ушной раковине. — У нас с ним уговор. Эмма засыпает — просыпаюсь я. Кристин вывернулась из его рук. Хайд разочарованно выдохнул. — Куда это ты? Сначала приходишь и закрываешь от пуль, а после отстраняешься? Кристин чуть улыбнулась, отведя взгляд. — Прости… Я ещё не отошла от этого всего. Сначала церковь, потом Д…отец. Хайд нахмурился: — Отец? Я думал, тебя бросили… — Меня действительно бросили, правда, прикрываясь благородными мотивами, —Кристин дернула плечом, — А отцом мне оказался никто иной, как сэр Дэнверс Кэрью. Как тебе такой поворот событий? — и она пересказала мужчине исповедь отца. К концу рассказа Хайд уже сидел на кровати, Кристин же сидела рядом. Мужчина внимательно выслушал историю сэра Дэнверса (который после этого рассказа, по его мнению, свой статус потерял) и теперь переваривал её. Он долго молчал, и девушка не то, чтобы переживала, а скорее недоумевала об этом. Наконец, Хайд высказался: — Твой папаня двуличный гад, и я даже извиняться за свои слова не буду. Моё мнение, на этом закончим, — Хайд увидел тень одобрения в её глазах, поэтому не стал размусоливать дальше, а просто сгрёб её в охапку, усадив на колени. Кристин даже звука издать не успела, какое уж там сопротивление. — Моя очередь говорить, малышка. Я думал, не дотерплю, — прошелестел он ей куда-то в шею. Кристин невольно поёжилась: не разговора ей захотелось от подобного обращения, на это ей намекнул небольшой узелок внизу живота. — Я сильно размяк в последнее время, сам себя не узнаю. Но сейчас я был бы последним идиотом, если бы не сказал. Разве я похож на идиота? — здесь он хмыкнул, — Не надо на меня так смотреть, нахалка, я не похож. Так вот, — словно спохватился он, — я должен признать, что мне повезло найти самую глупую, безрассудную, но и самую храбрую и нежную девочку, которая только могла бы быть, — Его голос стал ниже, — Там, в церкви, я думал, что всё кончено, и пытался нанести удар побольнее. Нас с Генри застрелили бы, как бешеную собаку, но это животное они бы запомнили надолго. И вдруг пришла ты, — в его глазах плескалась нежность, но за ней было всё то же непонимание, почему девушка так поступила, — Раскидала всех и вся, прижалась ко мне всем телом, укрыла от опасности. Ни минуты не сомневаясь, ты взошла на самый верх лестницы и указала всем их место и должность. Если бы я не знал тебя, я бы не поверил, что проститутки могут так управлять людьми, — тут он увидел лукавство в её взгляде. — Я бы не говорила так конкретно на твоём месте, — с этими словами она взяла его руку, раскрыла ладонь и взяла его большой палец в рот. Хайд рефлекторно чуть дернулся, но маленький язычок уже скользил вокруг пальца, напоминая о лучших минутах. Но мужчина не договорил, его нагло перебили. Другой рукой он взял голову Кристин, повернул на себя, и, гладя её висок, сказал: — Я лишь хотел поблагодарить тебя. Может я редко это говорю, но ты меня знаешь, это не в моём стиле. А сегодня ты поразила меня, этакая валькирия, ниспославшая мне прощение. Ты ведь боялась, я напугал тебя тогда, — Кристин услышала вину и раскаяние в его голосе, — Но ты пришла. Мне уже плевать почему, хотя, чёрт дери, я бы хотел знать, но я просто должен ещё раз попросить. Не оставляй меня, моя маленькая, моя самая нужная… Я без тебя уже не знаю как. Я просто… люблю тебя. До последнего вздоха. Кристин прикрыла глаза после сказанных слов. Он редко говорил о любви. Ему это было чуждо. Но каждое признание, с таким трудом добытое, давало невероятное наслаждение. Лучше этих редких моментов быть не могло. Девушка обняла Хайда за шею и коснулась губами его плеча. Мужчина понял, что не дождётся ответного признания и заворчал. Кристин прыснула, но тут же скрыла улыбку. Хайд в неверии оторвал её от себя. — Смешно тебе? Я тут в любви признаюсь, изголяюсь, а ты, чертовка, смеёшься? — Кристин все-таки позволила себе улыбнуться: — Хочешь сказать, что сомневаешься во взаимности? Но Хайд уже не слушал, его рука шарила по борту кровати. Кристин выглянула туда, желая узнать, что он ищет, и увидела мелькнувшую сталь. Что-то внутри неё оборвалось. Хайд привычным жестом держал в руке нож. — Эдвард, что ты собираешься делать? — настороженно выдавила Кристин. Лицо Хайда осветила сумасшедшая улыбка. — Собираюсь наказать тебя, как подобает, — он быстрым движением сбросил её с себя на кровать. Девушка оцепенела в ужасе. Не может быть. Хайд не может. Мужчина навис над ней. Хайд завидел страх на её лице и понял, что переборщил. Нужно было объяснить этой впечатлительной особе, что ничего дурного в его задумке нет. Хайд куснул её за ухо, отчего Кристин вздрогнула. — Боишься, девочка моя? — сладко процедил он. По телу Кристин снова пробежали мурашки, — Я бы тоже боялся. Хайд сорвал с неё одежду слишком грубо, но поразительно умело. Словно и не в платье была Кристин, а в давно ставшем родным костюме известной профессии. Теперь под ним лежала совершенно нагая девушка, с ужасом пронизывающая его глазами. Минуту, милая, сейчас я успокою тебя. Кристин видела, что он жадно пожирает её тело взглядом. Мурашки снова покрыли её кожу, но страх не отпускал. Нож всё ещё был в его руке. Естественно, в голове всплыли образы идущего на неё Хайда с совершенно безумными глазами и тупым ножом в руке. Боже, он готов был ее убить, но вовремя очнулся! А теперь? Теперь Кристин не видела безумия в его глазах. Они были ясными, чистыми, те самые ястребиные глаза бурого цвета, что являлись ей в лучших снах. Перед ней был именно Эдвард Хайд, а не безумный убийца… но именно Эдвард Хайд и занёс над ней нож. Кристин закрыла глаза, покоряясь судьбе. С ним она бороться не будет. Никогда. Если ей суждено принять смерть от его руки, то так тому и быть. Лишь бы он сумел отпустить это. Сталь сверкнула, опускаясь. За закрытыми веками Кристин вытаращила глаза, отчего те широко распахнулись. Нет, нож не вонзился ей куда-нибудь в живот или в грудь. Нет. И Кристин сразу поняла, чего хотел Хайд. Не поняла лишь, откуда он узнал. В своё время к девушке приходил один особенный клиент. Почему именно к ней? Потому что однажды они узнали об общей наклонности. Когда клиент был с Кристин, в воздухе то мелькали плётки, то сверкал металл. Руки, натертые верёвками, лёгкие порезы на животе, спине, груди, ключицах — всё это доставляло девушке невероятное эротическое удовольствие. Ей нравилась жестокость, но очень-очень томная. Медленная, едва ощутимая, скорее проходившая на муку. Далеко не все, даже лучше сказать, редкие, клиенты могли подобным образом разнообразить её работу. Остро отточенное лезвие ножа коснулось нежной кожи около пупка и заскользил по животу. Дыхание на мгновение замерло, а затем участилось во много раз, как и пульс. Всё тело пронзило невозможное желание, такое сильное, что девушка в отуплении сжала простыни. Хайд вел кончиком лезвия дорожку, целясь на самые сладкие места. Кристин изогнулась, отчего лезвие сильнее вжалось в молочную кожу. Хайд ухмыльнулся. — Нравится тебе? Нехорошая девочка-Кристин попыталась было остановить эту сладкую муку, но Хайд не дал. — Ну-ну, тише. Я ещё не закончил. И боюсь, мне придется ограничить тебя, — как сладок был его голос. Кристин не особенно понимала смысл его слов. Лишь когда вокруг запястий обвился кожаный ремешок, девушка поняла, что всё серьезно. Хайд орудовал ножом с профессионализмом маньяка (коим, собственно, и являлся). Со стороны казалось, что он истерзал свою жертву очень давно, и перед ним лежит кровавое месиво, но это было не так. Жертва жила, хотя местами так не считала. Лёгкие касания, а после и тонкие царапинки сводили девушку с ума. Она хотела остановить это, но не могла. А Хайд лишь усугубил ситуацию тем, что связал её. Теперь Кристин была в его власти, хотя вовсе не рассчитывала на это. — Давай посмотрим: готова ли ты? — он отложил нож — К чему? — задыхаясь выдавила из себя измученная наслаждением девушка. — Ты думаешь, это наказание? Ох, малышка, какая же ты всё-таки глупая. Считай, это была конфета перед шествием на гильотину. Хайд выпрямился во весь свой громадный рост над ней, и Кристин задохнулась. О, это чувство зависимости! Слишком жарко, слишком. Слишком хочется… Хайд несколько секунд пожирал её похотливыми глазами, а после единым движением, как барс на охоте, накрыл ее собой. Девушка затрепетала. Горячие мягкие губы заглушили выдох. Хайд исступлённо целовал Кристин, возбуждая руками чуть зарумянившуюся кожу. Девушка вилась под ним, задевая голыми бедрами неслабо выпирающий бугор. Хайд чуть рыкнул и раздвинул ей ноги. Его пальцы бережно, но настойчиво углубились в неё. Кристин дёрнула руками, но кожа ремешка беспощадно впилась в запястья. Пальцы двигались, доводя до безумия. Хайд был доволен: она влажная, податливая, самое то. Внезапно до него дошло, что она пытается что-то сказать, но его действия не позволяют ей повернуть языком. Предварительно поцеловав ее, тем самым изучив состояние ее языка, он, чуть прищурившись, поинтересовался. — Ты хочешь что-то сказать, малышка? — вот только ласкать её мужчина не перестал. Кристин выдавила что-то нечленораздельное, весьма позабавив этим Хайда. Мужчина замер в ней, вызвав недовольный стон. — И всё-таки? Кристин облизнула вспухшие губы, переводя дыхание. Её руки снова дёрнулись. — Сними…одежду, — прерывисто приказала она. Хайд наклонил голову, отчего половину лица завесили длинные пряди. — В том ли ты положении, чтобы указывать? — он чуть надавил на клитор. Девушка едва сдержалась, чтобы не застонать. Сдавленным шепотом она взмолилась: — Я прошу… Лицо Хайда осветил оскал, он мигом сорвал с себя одежду, не заботясь об ее сохранности. — Да. Вот так! — Кристин жаждала его, он видел это. А она видела, насколько он хотел её. Руки девушки снова беспомощно дёрнулись, и она застонала, мечтая коснуться его. — Э, нет, милая, — он провёл языком по её ушной раковине. — Ты зря начала просить, потому что теперь только это ты делать и будешь. Умоляй меня! — Пожалуйста! — Кристин содрогнулась, ощущая его близость, но недоступность. Хайд снова ласкал её. В его ладонях грудь стала больше, едва помещаясь в них. Соски под действием его губ возбудились и розовыми бутончиками красовались на белоснежном теле. Её тело блестело от пота, дыхание давно сбилось. Хайд же лишь наступал, не желая, видимо, принять сам то, что дарил ей. Это был не просто секс, это было даже не занятие любовью. Вернее, это было оно, по главной эмоцией в этом ядерном коктейле была благодарность. Со всей душой (при наличии. Многие оспорят) и от всего сердца Хайд благодарил возлюбленную им женщину за её любовь к нему. Кристин уже не ощущала себя, она была где-то далеко. Столько удовольствия, она была близка к эйфории. Почти достигнув пика, она непослушными губами пролепетала: — Эдвард, я прошу тебя… Он не смог вытерпеть этой измученной просьбы. Собрав остатки самообладания, Эдвард Хайд нагнулся, чтобы поцеловать её. Её скорбный выдох прибавил ему уверенности. Хайд погрузился в её глубины. Полный наслаждения крик заглушили горячие губы. Кристин дрожала от возбуждения. Дрожал Хайд. Девушка выгнулась ему навстречу, отчего его член вошёл лишь глубже. Хайд ощущал её теплое лоно, просящее большего. Ещё большего. Небеса дали ему женщину, куда более ненасытную, чем он сам. Хайд качнулся и начал двигаться в ней. Затрещала кожа ремешка: Кристин потянулась руками к нему. Ее спина выгнулась дугой, голова вжалась в подушки. На мгновение Хайд залюбовался её разметанными по ткани волосами. А после убыстрил темп, поддерживая её за бедра. Он сжал её ягодицы с силой, какую имел, и сжал бы сильней, если бы мог. Такая мягкая, такая нежная… такая горячая и страстная. Солено-бархатная на вкус. Нежно-альтовая на слух. Его. Его, его, его. Его! Его девочка! Из самых глубин его вырвался полустон-полурык. Хайд кончил в неё, обжигающе, сумасшедше-завораживающе. И сам закрыл глаза, ощущая весь шарм и блаженство момента. Не разрывая связи, Хайд отпустил её и улёгся рядом с ней. Она, усталая, счастливая и совершенно обессмысленная, рассеянно бегала пальчиками по его груди, дыша куда-то в ключицу. Мужчина запустил в её волосы руку, мягко сжимая пальцы. Девушка подняла на него глаза. Хайд встретил взгляд, понимая, что говорить она ничего не хочет, да и не может пока. Он невесомо коснулся её губ большим пальцем. Девушка уже приняла его внутрь, но мужчина, рассмеявшись, отстранил руку. — Уймись, милая, — он погладил её по волосам, — Ты притомилась. Мятежные глаза послужили ему ответом. Но разве её мнение что-то значило сейчас? Что за вопрос. Конечно значило, он не просто так всё это затеял. Хайд поцеловал её в макушку. — А теперь слушай меня и молчи, дорогая. Сейчас Эдвард будет размышлять вслух. Кристин фыркнула что-то колкое в ответ, но послушно уткнулась ему в ключицу. Хайд задумчиво гладил её спутанные волны волос. — События в церкви натолкнули меня на интересную мысль. Я стал задумываться об этом не так давно, но зато качественно. Допустим святой, но всё-таки отец сказал занимательную вещь: мы с доктором совершенно разные люди. Так и вот. Ежели проклятому Джекиллу дозволено быть счастливым с его наивной дурочкой, то почему я не могу иметь собственную? — Кристин сардонически поглядела на него- Молчи, я знаю, что ты скажешь. Да, у меня уже есть своя наивная дурочка, именно моя, больше ничья. Но я должен пометить её, заклеймить! Моя собственность и более ничья, — сарказм в её глазах сменился радостным ожиданием, — И вот я подумал, не сделать ли мне тебя своей женой, м? Рассмотрел все варианты, за и против, и понял, что здесь всё-таки нужно спросить твоего согласия. Хайд коснулся губами сначала её скул, затем мочки уха — Ну что, любимая? Согласна быть со мной в болезни и здравии, в горе и в радости, пока смерть не разлучит нас? Кристин уткнулась ему в грудь и кивнула. Хайд прижал к себе её непутевую голову. Кристин не видела того безумного счастья и гордости от её ответа. Хайд не видел слез торжества в её глазах.

***

Кристин спокойно спала у него в руках. Было около трёх часов утра. Хайд молча наблюдал за ней, не желая спать самому. Генри старательно отводил глаза. Хайд усмехнулся: — Стыдно тебе? А мне не стыдно было смотреть. Генри тихо чертыхнулся: — Ты забываешь, кто ты, а кто я. — Не такие уж мы и разные, — возразил Хайд, — посмотри, с ними мы почти идентичны, за исключением того, что ты и с бабой ведёшь себя, как размазня. Джекиллу пропустил обидные слова мимо ушей. — Я до сих пор не могу поверить, что ты решил обременить себя узами брака. Хайд оскалился: — Обременить к ней неприемлемое слово, следи за языком, — затем он расслабился, — И да, Генри Джекилл, у тебя две руки и обе обещаны. Не забывай, я левша, — он беззлобно усмехнулся. Генри с удивлением понял, что Хайд пошутил: — Не может быть. Я не узнаю тебя. Хайд долго не отвечал на это — Я тоже не узнаю, — сказал он спустя приличное время, — И догадываюсь, чем это закончится. Увы, это разобьёт ей сердце. Генри задумчиво посмотрел на спящую Кристин. — И нет никакого другого выхода? Хайд недоверчиво скорчил рожу: — Ой, да брось, ты хотел избавиться от меня, так вот получи. Только твоей заслуги в этом нет, чёрта тебе в пробирку. Только она, — он тоже не сдержался и посмотрел на неё, — Только она, — повторил он тихо. Темнота ещё скрывала своим одеялом все кругом. В комнате, где царил полный хаос из раскиданных одежды, спали двое. Миниатюрная девушка в объятиях огромного мужчины, чутко вслушивающегося в её дыхание. У обоих был глубокий сон. Девушка уснула раньше мужчины, а потому не слышала ни короткого разговора, ни его итог, когда грандиозный маньяк, мужлан и убийца смущённо, но искренне пробормотал:"Я люблю тебя". *** Через неделю Хайд и Кристин тайно обвенчались. Джекилл узнал самым последним, чем был крайне недоволен и ругался почём зря. Кристин была счастлива, её давно не виделись таковой. Всё было хорошо, причем совсем всё. Решился вопрос с происхождением, любовь установилась на постоянной основе — лучше и быть не могло… Но… Но счастье длилось не очень долго. Так или иначе, Хайд всё-таки не мог жить в мире со всем миром. Четыре месяца он наслаждался идиллией. Четыре долгих месяца был счастливее, чем когда-либо прежде. Четыре крохотных месяца провел вместе с Ней. Спустя четыре месяца силы его истончились до конца. И Джекилл, и Эмма, понимали, что происходит. Кристин понимать этого не хотела. А Эдвард Хайд исчезал. Словно в самом начале ему дали шанс обрести покой, не достигнутый в жизни, и вот, всё исполнено. И теперь мужчина умирал. Впервые самостоятельно, без чьего-либо воздействия, умирал. По началу он храбрился, желая продлить сладость жизни, но даже его сил не хватало. В конечном итоге, когда один мужчина с двумя личностями внутри слёг в постель, все уже знали: это финал. Хайд всё больше ощущал себя в Пекле, а Генри Джекилл в последний раз проходил что-то вместе с ним. Температура их тела поднялась и долгих два дня держалась. Изменений не было, кроме как ухудшений. Ситуация в доме была почти траурная: все передвигались очень тихо, даже улица за окном молчала. К тому времени Эмма ждала ребенка, поэтому, чтобы не смущать несчастную сестру, большую часть времени она проводила в комнате. Джон Аттертон не отходил от Кристин, лишь на ночь она отправляла его домой. А сама девушка… Она не сильно отличалась от своего страдающего мужа: мертвенно-бледная кожа, худое, осунувшееся лицо и тёмные тени под глазами. И утешить её не мог никто. Слишком поздно было. А если бы пытались сделать это раньше, то… Да что там… Не случись что-то из прошедшего, не было бы теперешнего. В том был весь ужас. И вот настал тот день. Вернее сказать, это были сумерки. Джон уже отбыл домой, Эмма, после дежурства, отдыхала у себя. С Хайдом сидела Кристин, и он был очень плох. Дыхание его было сбито, а кожа обжигала. Совсем недавно он забылся беспокойным сном, измученный недугом. Девушка изредка меняла лёд у него на лбу. Буквально через 10 минут она услышала еле слышный, хриплый голос: — Не так я себе это представлял. Она дёрнулась от его голоса, как от выстрела, пододвинулась ближе. — О чём ты? — она поправила холод на его лбу. — О том, как все закончится, — он выдал то ли оскал, то ли улыбку. Кристин мотнула головой — Не говори так, — она чуть отвернулась, словно услышала что-то, но Хайд увидел затопивший её ужас в глазах, — Не трать силы, поспи ещё. Хайд накрыл её руку своей, заставив повернуться обратно. Он заглянул ей в глаза. — Малышка, я больше не усну, — Кристин с болью выслушала конец фразы, — Я чувствую, как боль отступает, это может значит только одно: я последние минуты вдыхаю земной воздух. Девушка зажмурилась, и из-под век сбежали две слезы. Прочертив дорожки на щеках, они сбросились вниз на простыни. Хайд проследил за ними. Потом он вздохнул. — Не надо. Ты сама знаешь, что я не тот, о ком надо плакать. Результата он добился: на него уставился вовсе не печальный, а уже гневный взгляд — А ты прекрасно знаешь моё мнение на этот счёт, — в бессильной ярости заявила она. Хайд лихорадочно улыбнулся. — Вот. Наконец я вижу свою девочку, — увы, его слова возымели не то действие, которого он хотел. Хайд проследил за сменой лиц. Мужчина хотел что-то сказать, но последний приступ боли нахлынул на него. Эдвард Хайд сжал зубы, чтобы не выдать этого жене. Но Кристин заметила и погладила его по руке, не в силах что-либо сказать. — Поцелуй меня, — спросил Хайд немного погодя. Внутри Кристин что-то оборвалось. Да, это действительно конец, сейчас она это осознала. Эдвард Хайд никогда не просил о подобном. И вот, заканчивает на этом. Украдкой утерев слёзы, она взяла его лицо в ладони. Горячая кожа обжигала, но девушке было плевать. Неотрывно глядя ему в глаза, она коснулась его губ своими. Раскаленной плотью он принял поцелуй. Она прижалась лбом к нему. — Не оставляй меня. Пожалуйста, — почти прошептала Кристин. Хайд положил руку ей на голову, понимая, что свет гаснет. — Ты от меня так просто не отделаешься, — выдавил он. Кристин чуть улыбнулась сквозь слёзы. Конечно не отделается, куда же Эдвард Хайд денется из её головы? Она погладила его по щеке: — Я люблю тебя Хайд выдохнул… Кристин подняла лицо, залитое слезами. Взгляд багровых глаз остановился где-то на стене. От самого зрачка появился тоненький ободок зелени. Он рос. Девушка собрала силы и поднялась с груди мужчины. Зелёный поглощал багровый на воспаленных страданиями глазах. Вот баланс стал ровным, вот зелень разрослась…и вот багрового не осталось совсем. Снова вдох. Глаза метнулись и упёрлись в Кристин. На лице выступила испарина: температура, повышенная ранее, падала до нормальных величин. Генри Джекилл смотрел на девушку с состраданием. — Кристин, мне... — она подняла ладонь в немой просьбе, и он замолчал. Девушка поднялась и направилась к двери. Ощущения были ей в новинку, но оценивать их медицински у неё просто не было сил. Пустота. Полная пустота, внутри не было ничего. Да и снаружи тоже ничего. Мир как будто катился в бездну, а какая-то неведомая сила высасывала из него краски. Всё серело с невообразимой скоростью. Едва ли не на ощупь Кристин дошла до дверного проёма, но, постояв там мгновение, она качнулся дальше. Вот только дальше была лестница… Джекилл предупреждающее вскрикнул, но предотвратить падение было уже невозможно. Несчастная, не видя лестницы, но ступив на неё, потеряла равновесие. Кристин даже не поняла, что падает, ощущения внешнего мира для неё померкли, была только боль потери. Девушка полетела вниз… Страшные последствия ждали Кристин… если бы Джон в тот вечер не забыл по рассеянности своей шляпы (и не надо говорить, что шляпа у джентльмена всегда при себе. В той обстановке, в той ситуации себя забрать забудешь, что уж о шляпе говорить). *** Кристин носила траур по погибшим мужу в течение полугода. Носила бы и дольше, если бы не одно обстоятельство… Хайд оставил ей ребенка. О браке Кристин и Эдварда знало только ближайшее окружение. И вот, как раз это ближайшее окружение начало беспокоится: никто не хотел, чтобы новорожденный повторил судьбу матери, какого пола бы он не был. Даже сейчас к бастарда относились пренебрежительно, хоть и в такой степени, как во времена детства Кристин. Генри было предложил записать ребенка на имя Джекиллов, ведь к тому моменту у Генри и Эммы уже была прелестная месячная малышка Елена, названная в честь тётки. Но Кристин наотрез отказалась, говоря, что этого ребенка она не отдаст никому. Вот тогда-то и пришел Джон. Он вызвал её на разговор по душам. Он был мрачен. Она же была таковой со смерти мужа. Джон усадил её в кресло, а сам отошёл к окну. Кристин сидела, как её посадили, уставившись бессмысленным взглядом в пустоту. Генри был крайне обеспокоен таким её состоянием, продолжавшимся уже немалый срок, но поделать ничего не мог: так действовало на неё горе. Джону это тоже не нравилось, и он не без беспокойства замечал седину в волосах молодой женщины. Джон, наконец, собрался с мыслями. — Я хочу предложить тебе сделку, — и видя, что реакции нет, он со вздохом продолжил, но уже мягче, — Кристин, послушай, это важно. Он подошёл и присел на корточки прямо перед ней, взяв её ладони в свои. Кристин перевела на него взгляд. В них была нежность по отношению к другу, но скорбь скрыть было невозможно. — Послушай. Я знаю, твоя душа ушла вместе с ним, но ведь остался ребёнок. И если ты продолжишь бездействовать вас обоих ждёт немилосердно жестокость со стороны людей. Я не хочу этого допустить, Кристин. — Сделка будет простая, — объяснял он, глядя ей в глаза, — Я дам имя и кров твоему ребенку, сделав тебя своей женой. Постой! — остановил он поток её бессвязных слов, — Я знаю, что ты принадлежишь ему, знаю, что не хочешь предавать память о нём. Но подумай сама, ведь малыш к этому всему непричастен. Ему нужна нормальная жизнь, он достоин её более, чем большинство из нас. Я уверен, мы с тобой сможем быть для ребенка хорошими родителями. Клянусь, я буду любить его, как своего. По щекам Кристин заструились слёзы. Она прикрыла глаза. Джон взял её лицо в ладони. — Я ни к чему тебя не обязываю, Кристин. Но это лучший способ уберечь тебя и малыша. Уверен, Хайд бы сказал тебе то же самое, он был готов на все, чтобы защитить тебя, — Джон чуть запнулся, — Я готов не меньше. Ответила она нескоро, и её голос напоминал шорох он крыльев мотылька: — Ты же понимаешь, что я никогда не смогу тебя полюбить, Джон. Никогда. Он лишь стирал слезы с её лица: — Я знаю, знаю. Но это не важно. — На что ты обрекаешь себя? — она вымученно посмотрела на него, но Джон возликовал: плотина была прорвана, она наконец перестала держать эмоции в себе. — На жизнь с любимой женщиной, чьё сердце, увы, не моё, — он печально улыбнулся, от этой улыбки Кристин не выдержала и уткнулась ему в плечо, сотрясаясь в рыданиях. — Прошло немало времени с того нашего разговора, но ничего не поменялось, — он гладил ее по волосам, — И не поменяется. — Ты бы мог найти ту, которая полюбила бы тебя. Ты мог бы быть с ней счастлив, — сбивчиво говорила она ему в грудь, сожалея о собственной бессердечности к нему, такому доброму и отзывчивому — Никогда, — твёрдо сказал Джон и прижал её к себе. — Если бы не Хайд, я бы когда-нибудь нашел тебя сам и больше бы не отпускал… Может, так было бы лучше… *** — Папа, почему мама ушла от нас? — спросила Джона Аттертона маленькая леди, стоя вместе с ним за руку у свежей насыпи. — Мама болела, милая. Когда-то она потеряла важного для неё человека и с тех пор была нездорова, — стараясь окрасить бесцветный тон проговорил отец. — Мистер Джекилл говорит, что больные не могут иметь детей, значит и я, и Габриэль-это чудо?   Аттертон чуть улыбнулся: — Для вашей мамы вы всегда были чудом, Андреа. Джон обернулся туда, где стояли Джекиллы с его сыном. Габриэль был ещё мал, чтобы прощаться с матерью так, как делала это сейчас Андреа с отцом. Джон выполнил своё обещание. Они с Кристин обвенчались, и через три месяца она родила девочку Андреа. Жили мирно и тихо: перед дочерью Джон и Кристин были любящей семьёй, за глаза — добрыми друзьями. Аттертон любил малышку, как родную дочь, баловал, ругал и вёл себя, словно ему на жизненном пути лишь это и было начертано-быть отцом. Кристин постепенно снова нашлась в этой реальности, где теперь не было её половины, но, как и говорила, полюбить Джона так и не смогла. Спустя почти 8 лет, Джон сумел уговорить её на второго ребенка, и Кристин родила ему сына, Габриэля. К сожалению, долго наслаждаться ролью матери она не смогла. Через два года у неё случился первый сердечный приступ, но тогда рядом был Генри, он сумел оказать ей первую помощь. Но ещё через полгода случай повторился, и рядом не было никого. Джон Аттертон овдовел с двумя детьми. В ночь перед отпеванием он клялся ей, что вырастит детей так, как бы хотела этого она, и потом расскажет им историю Эдварда Хайда и Кристин Баркшер. Он был уверен, Кристин поверила ему. Ведь весь остаток жизни он старался исцелить её, дарил любовь для души.