Мятные Конфеты / Боевые Шрамы

Октябрь, какое число?.. Шестое? Седьмое? Скорее всего, это октябрь, 1998 Грубые простыни. Вот что заставляет её проснуться. Грубые простыни и тошнотворное чувство внутри — такое приходит, когда ты слишком долго спишь. Её веки липкие. Тяжело открыть глаза. Но когда она всё-таки собирается с силами и делает это, то сразу узнаёт этот белоснежный потолок. И запах целебных трав, что висит в воздухе. Больничное крыло. Это не похоже на тот раз, когда она проснулась с похмельем. В этот раз она всё помнит. Очень хорошо. Её горло пересохло, и она тяжело сглатывает. Её губы тоже слипаются. Это занимает какое-то время, но ей всё-таки удаётся наклонить голову, чтобы увидеть остальную часть больничного крыла. Три кровати рядом с ней пусты и заправлены, но на четвёртой кто-то лежит. Её тошнота усиливается при виде светлых волос. Интересно, она всегда будет узнавать его по ним? Сначала она думает, что он здесь, потому что ещё не очнулся после оглушающего заклинания. Но затем ей удаётся сфокусировать свой взгляд, и она видит очень много красного. Он весь в крови. Почему он весь в крови? Она видит только одну его сторону, но на этой стороне она видит фингал под глазом, разбитую губу и всё ещё кровоточащую рану у него на виске. Его белая рубашка стала алой. И ему холодно. Она вспоминает, как его ледяная рука сжимала её горло, и понимает, что она не должна беспокоиться о нём. Она должна быть в ярости. И должна быть счастлива, что он так сильно ранен. Но нет. Она садится. Уже через несколько секунд пара рук пытается заставить её лечь обратно, но она борется с давлением, испуская неожиданный вопль неодобрения. Руки отпускают её, и в поле её зрения появляются очки Гарри. — Гермиона, тебе не стоит так резко садиться, — говорит он. — Я хочу — я хочу сесть, — хрипло отвечает она, путаясь в словах. Гарри осторожно откидывается назад. Он сидит, скрестив ноги, в ногах её кровати, с обеспокоенным выражением лица — впрочем, он почти всегда смотрит на неё с похожим лицом. — Что произошло? — спрашивает она, массируя внезапно начавшее пульсировать место под подбородком. Гарри прикусывает губу, поправляя очки на носу. — Ну, хм — Малфой напал на те— — Нет, нет, — отмахивается она. — Это я знаю. Потом. Что произошло потом? Кажется, он немного удивлён её реакцией. Он прочищает горло и взъерошивает свои и без того взъерошенные волосы. — О, эм... Именно тогда она замечает Рона за его плечом. Рона, который сидит на краю другой кровати, пока мадам Помфри перебинтовывает его руки. Мадам Помфри качает головой и что-то бормочет себе под нос, но Рон смотрит на Гермиону. Его губы растягиваются в мальчишеской улыбке, и он машет ей своей полуперебинтованной рукой. У него разбиты костяшки. Они в крови. Она понимает всё прежде, чем Гарри удаётся сказать ещё хоть что-нибудь. — Скажи, что он не, — выдыхает она. Гарри немного морщится. — Ты абсолютный осёл, Рональд Уизли! — она швыряет в него подушку, не успев даже подумать о том, что та может попасть в мадам Помфри. Впрочем, тут же оказывается, что у Поппи отличные рефлексы, потому что она спокойно уклоняется, позволяя подушке ударить Рона прямо в лицо. — Держите себя в руках, мисс Грейнджер, — просто говорит она. Когда подушка падает на пол, Рон выглядит растерянным. — Гермиона, я — —Не... — она поднимает руку, её резкий голос эхом отражается от стен. — говори ни слова. Ни одного чёртового слова. — и она выбирается из кровати, поправляет свою юбку и закатывает рукава. — Гермиона, тебе действительно не стоит — — Тихо, Гарри. Кажется, Поппи не особенно беспокоится о её маленькой истерике, потому что она продолжает перебинтовывать руки Рона, даже когда он хочет подняться. — Мадам Помфри? — спрашивает Гарри. — может, ей не стоит — — Она упала в обморок, мистер Поттер. Я уверена, что она может ходить самостоятельно. Короткая благодарность Поппи проносится в голове у Гермионы, словно весенний бриз, который тут же поглощается тем, что больше похоже на торнадо. Гермиона быстрым шагом пересекает больничное крыло, слишком хорошо чувствуя пульс в своём запястье. Она останавливается рядом с кроватью Малфоя. Он окружён сдерживающими чарами. Она с трудом видит их свечение, когда прищуривается. Значит, она не может его коснуться. Она может только смотреть. Где-то в глубине души ей интересно, почему она вообще думает о том, чтобы коснуться его. Он в ужасном состоянии. Его подбитый глаз распух, и по его щекам и шее разбросаны синяки, словно где-то рядом с его лицом взорвалась чернильница. Рана на его виске выглядит так, будто она получена от удара камнем, и Гермионе легко представить Рона — Рона, который думает, что он такой смелый, такой рыцарь, думает, что он защищает её — избивающего и так уже потерявшего сознание Драко Малфоя до полусмерти. Она задаётся вопросом о том, как этому вообще позволили произойти в присутствии Хавершим. Но, опять же, Хавершим никогда не любила Малфоя. А потом она замечает смутное присутствие Нотта в углу. Он стоит далеко позади кровати Малфоя, но он всё ещё достаточно очевидно следит за ним. На его форме тоже есть кровь — на его идеально выглаженной белой рубашке — но он не ранен. Значит, это кровь Малфоя. — Грейнджер, — говорит он. В его голосе слышны язвительные нотки. Она не тратит время на приветствия. — Кто оттащил Рона от него? Нотт скрещивает руки на груди. — Я. Она бросает взгляд на Малфоя, рассматривает синяки. — Спасибо, — неожиданно для себя говорит она. — И за что же, блядь, ты благодарна? Его враждебность немного удивляет её. Она отступает на шаг назад, шире раскрывает глаза, встречая острый взгляд Нотта. — Это моя вина, — говорит она. Это тоже удивляет её. Правда, которую она озвучивает после череды лжи. — всё, что произошло. Нотт закатывает глаза. — Ёбаные гриффиндорцы. Так жаждете внимания. Всегда готовы забрать всю славу... — он подходит к столу, стоящему у кровати Малфоя — бросает что-то на него. Чёртову фиолетовую тетрадь. — ... и принять всю вину на себя. Она неожиданно чувствует присутствие Гарри у себя за спиной. — О, теперь твоя очередь защищать её честь, Поттер? — усмехается Нотт. — Отойди, Гарри. — Малфой хотел, блядь, задушить её — — Леди и джентльмены, представляю вам белых рыцарей Гриффиндорской Принцессы. Как романтично — — Он грёбаный психопат — — Отойди, Гарри, — снова огрызается она, в этот раз достаточно громко, чтобы заткнуть их обоих. — Гермиона... Она поворачивается к нему, гнев в его глазах сменяется обидой. Она вздыхает. Говорит: — Всё хорошо, Гарри. Я разберусь. Пожалуйста... пожалуйста, просто не вмешивайся. Он долго колеблется, затем молча кивает, отступая на несколько шагов, прежде чем развернуться и направиться обратно к Рону. Гермиона оглядывается на Нотта. Он приподнимает бровь. Выглядит, кажется, немного удивлённым. — Они всегда делают то, что ты говоришь? — он делает небольшое движение рукой, пародируя удар кнутом. — Сейчас всё ещё понедельник? Он снова закатывает глаза. Усмехается. — Такая, блядь, королева драмы. Конечно, сейчас всё ещё понедельник. Ты была в отключке всего — сколько, может, час? Достаточно долго, чтобы твой веснушчатый мудацкий бойфренд успел сделать всю грязную работу. Ты просто потеряла сознание, Грейнджер. Прими это. — затем он указывает на Малфоя. — А вот что будет с ним? Кто знает. Она злится. Тоже хочет бросаться оскорблениями. Но у неё всё не получается подобрать слова. — Скажи мне, Грейнджер — что за Гриффиндорец избивает человека, потерявшего сознание? — Я не просила его — — Это не имеет значения. Как ты уже сказала, это твоя вина, правильно? Она прикусывает губу. Выдыхает через нос, стараясь сохранять спокойствие. — Правильно, — с трудом проговаривает она. Между ними повисает напряжённая тишина. Дыхание Малфоя на мгновение прерывается во сне, и они оба переводят свои взгляды на него. Замирают на секунду. И когда Нотт снова встречается с ней взглядами, враждебность возвращается. — Зачем ты, блядь, его взяла? — Откуда ты вообще знаешь об этом? — спрашивает она. Нотт запрокидывает голову назад. Оглядывает её с головы до пят. Затем он достаёт что-то из своего кармана. Светло-зелёная тетрадь, такого же размера, как у Малфоя. Её сердце пропускает удар. — Оттуда, что я его Опорный. — Его что? — Мерлин, Грейнджер, я думал, ты умная — его Опорный. Это медицинский термин. Мы в одной сраной программе. Я слежу за тем, чтобы он отправлял свои письма. Он следит за тем, чтобы я отправлял свои. Вот и всё. Одна и та же программа... Они с Ноттом состоят в аналоге Общества Анонимных Алкоголиков для Волшебного Мира, только вместо алкогольной зависимости они лечат несколько другую травму. Она думала о том, какой ущерб Война нанесла их стороне, но что-то подобное ей бы и в голову не пришло. У неё, кажется, немного разбивается сердце, и она ощущает резкий прилив чувства вины. Гарри с Роном спорят о чём-то у них за спиной. Ей практически не слышно, что они говорят. Она не хочет знать, но всё равно спрашивает: — А что происходит... если вы ничего не пишете? Нотт горько усмехается. — Мы отправляемся в тюрьму, Грейнджер. — и после тяжелой паузы он добавляет, — поздравляю, вы выиграли войну. Она могла бы ответить на это. Могла бы напомнить ему о том, что если бы его сторона выиграла, она бы, наверное, была мертва. Нет. Она бы определённо была мертва. Уничтожена, словно насекомое. Как и полагается мерзкой грязнокровке. Но, опять же, она держит рот на замке. Бросает взгляд на фиолетовую тетрадь. — Вам нужно писать каждый день? Нотт не удосуживается сказать "да". Он просто говорит: — Скорее всего, Дементоры уже в пути. У неё внутри всё сжимается. Её глаза снова находят фиолетовую тетрадь. И она тут же принимает решение. — Какого хуя ты делаешь? — шипит он, когда она обходит кровать и тянется к тетради. Её палочка оказывается направлена ему в лицо до того, как он успевает подойти к ней. Он останавливается. — Я исправляю свою ошибку, — тихо проговаривает она. — отойди. Он кажется сбитым с толку. Это первый раз, когда она видит его на грани. — Если ты уничтожишь тетрадь — у него даже не будет суда, — и это первый раз, когда она слышит отчаяние в его голосе. Рон и Гарри прекратили спорить. Больничное крыло погружается в тишину. В напряжённую тишину. — Я не собираюсь её уничтожать. Её рука накрывает переплёт. Она забирает тетрадь и пятится из больничного крыла, всё так же направляя палочку на Нотта и прекрасно видя удивлённые лица мадам Помфри, Гарри и Рона. Она уносится в бешеном темпе. На полпути по коридору она превращает кончик своей палочки в перо, переворачивая страницы тетради одной рукой; отыскав первую пустую страницу, она удерживает её большим пальцем. 5 октября, 1998, записывает она, и это практически невозможно разобрать. Дневник, Она забрала её у меня. И она была неправа. Так неправа. Она забрала её, потому что чувствовала себя беспомощной. Потому что хотела получить... контроль? Силу? Оружие против меня? Она даже не знает, что именно. Но ей не стоило этого делать. И ей жаль. Ей правда жаль. Потому что она видит, что я пытаюсь. Что я разбираюсь с последствиями своих прошлых действий и принимаю их. Она видит, что я борюсь. Она видит, что я этого не заслуживал. Она видит, что я не тот, кем был раньше. И она прощает меня. Даже если я никогда не смогу извиниться. Она прощает меня. Драко Когда она заканчивает писать, её рука дрожит, и она поднимает голову, чтобы обнаружить себя перед дверью, ведущей в совятню. Она заходит внутрь, и несколько сов поворачивают головы, чтобы посмотреть на неё. Она знает, как выглядит сова Драко. Ждёт не меньше получаса, пока та появится. Когда она приближается, та подозрительно смотрит на неё, наклоняя свою белую голову в золотую крапинку. — Сигнус, — мягко говорит она — она вполне уверена, что сову зовут именно так. — Можешь отнести это туда, куда нужно? Когда она протягивает дневник, птица пронзительно кричит, узнавая его. Один раз щёлкает клювом, прежде чем сомкнуть его вокруг края переплёта. И только когда её золотые крылья исчезают за горизонтом, Гермиона позволяет себе сесть — свалиться прямо на пол, посреди совиного помёта и оборванных перьев — и она плачет. Она, чёрт возьми, плачет.