Мятные Конфеты / Боевые Шрамы

25 ноября, 1998 Дневник, Эта ёбаная хуйня на моей руке. Разрушает мою жизнь. Драко 30 ноября, 1998 Шесть дней. Прошло шесть дней, и ничего. Даже от Паркинсон, которая настолько талантлива во всём, что касается сплетен, что у неё обычно есть вся информация ещё до того, как кто-то решает её распространить. Что означает, что Захария ничего не сказал. Гермионе это не нравится. Это заставляет её чувствовать себя некомфортно. Потому что она уже сказала Гарри и Рону, Джинни и Парвати, и всем, кто заметил, что они отдалились друг от друга, и догадался спросить, что они расстались, что означает, что он может разыграть свою карту в любой момент. Но, как сказал Малфой, у него всего одна карта. У неё в животе затягивается морской узел. Она добавила Визжащую хижину в постоянно растущий список мест, в которые она больше не может возвращаться. И хотя она может объяснить это смертью Снейпа, если кто-то вдруг спросит, в действительности она знает, что это не имеет никакого отношения к Снейпу. Она заметила, что Малфой отсутствовал на занятиях — как в последние дни прошлой недели, так и сегодня. И он отсутствует на приёмах пищи. Она беспокоится почти так же сильно, как в то утро, когда думала, что он утопился, хотя у неё нет на это никакого права. Ей не стоило говорить то, что она сказала ему. Ей не стоило поощрять их глупое влечение друг к другу — и то, что в любом случае должно было произойти, произошло через пару минут после того, как она сделала это. Не считая того, как она в детстве упала на детской площадке — увидела, как её собственная кость прорвалась сквозь кожу её ноги — Малфой связан с каждым страхом из её прошлого. Поместье Малфоев живёт в его глазах, в его прикосновениях и его голосе, и было глупо с её стороны думать, что это не так. Тем не менее, даже подобные рассуждения не мешают ей беспокоиться. Джинни — ещё одна проблема. Гермиона подозревала, что она не особенно верила в их с Захарией отношения, и теперь, когда они оказались столь недолговечными, в её взгляде стало вдвое больше подозрения. Во время еды Гермиона периодически замечает, как та следит за ней, и это заставляет её осторожничать с каждым укусом. Ей нужно залечь на дно. Ей нужно держаться подальше от Захарии — и от Малфоя, любой ценой. Нет, на самом деле — она думает, что какое-то время ей лучше держаться подальше ото всех. Всё было проще и безопаснее в начале года, когда она в основном выбирала одиночество. Несомненно, её друзьям это покажется регрессом. Но это необходимо. Гермиона, к которой они привыкли — разбитая, неинтересная и пустая, словно яичная скорлупа — ну, это такое себе, но так она точно будет в безопасности. Да, возвращение к своему старому поведению кажется отличным планом. Секунд двадцать. Она готовит Костерост для мадам Помфри, немного потерянная во всех этих мыслях, когда это начинается. Постепенно разрастающаяся суматоха, рождающаяся где-то у входа в больничное крыло. Крики, шум, звуки шагов нескольких ног. Они с Поппи одновременно поднимают взгляд, и каким-то образом, инстинктивно, Поппи догадывается освободить ближайшую койку. В следующее мгновение толпа студентов собирается за углом, в прихожей. — Помфри, Помфри — помоги! — кричит Нотт. Гермиона роняет колбу, которую держала в руке. Та разбивается о каменный пол. — Положи его сюда! Сюда! — тут же отзывается мадам Помфри. Она закатывает рукава, пока ведёт студентов к пустой койке. Гермиона замирает. — Мисс Грейнджер, быстро, — Поппи машет рукой, привлекая её внимание, но когда Гермиона не реагирует, она разворачивается. Щёлкает пальцами в воздухе. — Сейчас же, девочка — милостивый, иди сюда! Гермиона спотыкается о собственные ноги. Наступает на стекло, когда заставляет себя подойти к Поппи. Малфой всегда бледный. Но не настолько. Сейчас он такого же цвета, как и простыни, на которые его положили, буквально сливается с ними. Все его вены видны — он полупрозрачный — и она практически видит, как они пытаются удержать то небольшое количество крови, которое в них осталось. Но вся она — вся она — льётся ничем не сдерживаемым потоком из его левой руки, и яростно окрашивает простыни в красный цвет. Участок кожи, на котором находится Тёмная Метка, истерзан. Изрезан, словно кусок мяса. Кровь стекает на пол с той стороны, где его рука свисает над кроватью — течёт по его предплечью к ладони и вниз, протекая между его пальцев. Она чувствует, как у неё внутри всё сжимается. Переводит взгляд на его лицо. И он просто смотрит. Прямо вверх, на потолок. Его глаза налились кровью — стеклянные, полуприкрытые. Удивительно равнодушные. Если бы не вся эта ситуация, он бы казался ужасно скучающим. Он моргает. Медленно. Он в сознании. Он в сознании. — Мисс Грейнджер! Резкий голос мадам Помфри действует на неё, как удар тока, и в следующее мгновение она пропитывается тёплой кровью, зажимая его руку. Она размазывает её по прикроватной тумбочке, пока роется в ней в поисках экстракта бадьяна. Мадам Помфри сместила с полдюжины слизеринцев, собравшихся вокруг них, чтобы встать в ногах кровати и поднять ноги Малфоя. — Что случилось? — спрашивает она резко, но спокойно, как и всегда. Гермиона не представляет, как ей удаётся оставаться спокойной. — Я — я не, я не знаю, я нашёл его в таком состоянии, — торопливо отвечает Нотт. — Должен быть какой-то несчастный случай. Кто-то усмехается. Это Малфой. Он говорит нерешительно, всё ещё глядя на потолок: — Нет нужды в том, чтобы врать ради меня, приятель. — Мистер Малфой, не разговаривайте, — настаивает Помфри. Гермиона дрожащими руками наносит бадьян, но рана сопротивляется ему. — Не работает, — выдыхает она, впервые услышав, как странно она звучит. Нерешительно. Расстроенно. — Это Тёмная Магия, я сомневаюсь, что что-нибудь сработает, — огрызается мадам Помфри, и боковым зрением Гермиона видит, как она готовит жгут. — Что вы делаете? — спрашивает Нотт, но одна из медсестёр Помфри отталкивает его назад, когда он пытается забрать его. — Вы не можете отрезать ему руку! — Здесь ничего не поделаешь. Тёмная Метка сопротивляется лечению. — Вы даже ничего не попробовали! Пока они спорят, Гермиона прижимает руки к ране, пытаясь остановить поток крови. — Что ты натворил? — шепчет она. — О чём ты думал? Что ты натворил? И Малфой поворачивается, его голова слабо наклоняется на подушке, усталые глаза находят её. — Теперь она выглядит лучше, не так ли? — шипит он. Она резко выдыхает, и затем мадам Помфри отталкивает её в сторону и с помощью палочки завязывает волшебный жгут над его локтем. — Эй! Нет! — Нотт теперь забаррикадирован уже несколькими медсёстрами. Малфой следит взглядом за Гермионой, когда она отступает обратно в толпу; её мышцы не работают, разум вертится в каком-то бесполезном водовороте. Мадам Помфри берёт Малфоя за запястье и направляет свою палочку туда, где собирается резать. Нотт швыряется ругательствами. Несколько других слизеринцев брезгливо отвели взгляды — другие повернулись спиной. Помфри открывает рот, заклинание уже зависает на кончике её языка. — Подождите! Сначала Гермиона не понимает, что она сказала это. Но все повернулись, чтобы взглянуть на нее, и мадам Помфри вопросительно изогнула бровь. — Мисс Грейнджер, сейчас не время для — Она действует импульсивно. — Нет. Подождите. И она проталкивается обратно сквозь толпу медсестёр и учеников, чтобы встать рядом с Поппи и достать из кармана свою палочку. — Мисс Грейнджер, у нас не очень много — Она делает это, прежде чем её успевают остановить. Забирает руку Малфоя из рук мадам Помфри и наводит кончик своей палочки примерно на дюйм выше раны. — Империо, — выдыхает она. Все охают. — Мисс Грейнджер! Но она не сводит глаз с раны — чувствует на себе взгляд Малфоя. — Исцеляйся, — приказывает она. Сначала нет ничего, кроме тяжёлой тишины. Мадам Помфри ловит её за руку, утягивает в сторону. Но когда она отступает назад, она смотрит. И все снова вздыхают, когда раны на руке Малфоя начинают неохотно сшиваться. Уже через тридцать секунд линии Тёмной Метки снова выглядят нетронутыми, и она смотрит на них сквозь блеск засыхающей крови. Смотрит на них со всем своим постоянством. Лицо Малфоя неподвижно, словно маска. Гермиона оцепеневает. И в следующее мгновение Авроры уже врываются в больничное крыло.