Мятные Конфеты / Боевые Шрамы

19 декабря, 1998 Дневник, Есть ли какое-то заклинание, которое поможет мне разобраться в этом? Драко 24 декабря, 1998 Она целыми днями пытается всё распланировать. Прилагает столько же усилий, как когда работала над эссе на первом или втором курсе. Вот только это даже сложнее, потому что она не может рассчитывать на "Превосходно". Она может проявить максимальные внимание и осторожность, но всё равно не будет уверена в успехе. Она даже не уверена, что он позволит ей закончить предложение. Но это канун Рождества. Она не может больше ждать. Это должно произойти сегодня. Она минут двадцать стоит перед своей кроватью, глядя на три четверти своего гардероба, вываленные на покрывало. Сейчас её не может проконсультировать Джинни или Парвати. Она единственная из седьмого курса решила остаться. И игнорировать эту ворчливую часть своего мозга, которая продолжает настаивать, что это всё максимально нелепо, оказывается достаточно сложно. В конце концов она останавливается на бледно-голубом свитере — зелёный, о котором она думала сначала, в итоге показался слишком претенциозным. Она надевает джинсы, повязывает вокруг шеи белый шёлковый шарф и натягивает ботинки. Только когда она пытается с помощью магии заколоть свои волосы, спрятанные под вязаной шапкой, то осознаёт, что никогда не делала этого для Рона. Конечно, она очень постаралась впечатлить всех на Святочном Балу. Но это было другое. Момент, который она выбрала, чтобы показать, что она что-то большее, чем просто утомительная всезнайка. И это было для всех. Для неё. Но это — она никогда не делала это для одного специального человека. Это... по-странному волнующе. И настолько же пугающе. Каждый раз, когда ей кажется, что её наконец-то устраивает, как она выглядит, что-то переворачивается внутри неё, и она решает, что выглядит по-идиотски. И в какой-то момент это так расстраивает её, что она хлопает ладонью по зеркалу, хватает свою сумку и уносится прочь из комнаты. Она тщательно всё рассчитала. Она не может позволить себе тратить драгоценные минуты на бессмысленную суету. Но, идя по пустынным коридорам, украшенным к Рождеству, она действительно начинает волноваться. Она даже не представляет себе реакцию Малфоя, и она провела последние несколько дней, стараясь обдумать все варианты развития событий. Но решимость не покидает её. Она справится, даже если в какой-то момент её колени начнут дрожать. И они начинают. К тому моменту, когда она спускается в подземелья — добирается до места, в котором, как Гарри и Рон однажды сказали ей, скрывался вход в гостиную Слизерин — она практически уверена, что её волнение будет очевидно. Тем не менее, она поправляет подвеску под шарфом и достаёт палочку. Три раза касается ею стены — раздаётся громкий стук. В ожидании ответа она равнодушно размышляет о том, стучался ли вообще кто-нибудь в гостиную Слизерин. Она вытаскивает подвеску из-под шарфа и крутит её в пальцах. А затем удивлённый и подозрительный Теодор Нотт неожиданно материализуется в нескольких дюймах перед ней, словно шагнув сквозь стену. Она отскакивает назад. Выдыхает тихо. — Грейнджер? — его тёмные брови изгибаются, напоминая маленькие горы. — Эм — привет, — проговаривает она наконец, собравшись с силами. — здравствуй. — Ты только что... постучалась? — протягивает он, словно отвечая на её недавние размышления. — Да, я, я.., — она цепляется большим пальцем за ворот свитера, — я надеялась поговорить с Драко. Паника начинает разрастаться внутри неё. Она как-то не рассчитывала, что Нотт будет играть роль привратника. Она была слишком занята тем, что радовалась, что Паркинсон уехала домой на каникулы. И очень вероятно, что он просто посмеётся над ней и захлопнет дверь — ну, стену — у неё перед носом. — Зачем? — спрашивает Нотт, и она вытягивает себя из пучины мыслей. Сейчас, конечно, не лучший момент для того, чтобы возмущаться, но бороться со старыми привычками оказывается сложно. — Это не твоё дело, м? Нотт напрягается. Он поправляет ворот своего свитера, осматривая её. — На самом деле, моё, Грейнджер, и я объяснял тебе это тысячу раз. Но мне это надоело, так что я не собираюсь повторяться. А затем, к её совершенному удивлению, он отступает назад — исчезает, и через несколько секунд на его месте возникает Драко. Он во всём черном. Чёрный вязаный джемпер. Чёрные брюки. Это резко контрастирует с его бледной кожей и платиновыми волосами. Но, впервые за долгое время, он кажется отдохнувшим. Глубокие, резко очерченные фиолетовые круги под его глазами, к которым она так привыкла, немного уменьшились. И его взгляд моментально устремляется на её шею. Туда, где её пальцы все еще нервно играют с подвеской. Слова, которые она так тщательно готовила, вылетают из её головы. — Грейнджер, — говорит он, и она не может ничего понять по его тону. — Сейчас канун Рождества, — это всё, что приходит ей в голову. — Неплохо подмечено. Она прочищает горло. Пытается как-то организовать свои мысли. Пытается вспомнить, почему она вообще здесь. — Это... ну, это канун Рождества, — снова говорит она, — а я... ну, я подумала, у тебя есть какие-нибудь планы? — Она переступает с ноги на ногу. Потирает подошвой ботинка свою лодыжку. — Планы? — он повторяет это слово так, будто слышит его впервые в жизни. — Да. Ты не занят сегодня вечером? — ей кажется, что всё это звучит по-детски. Она не помнит, что вообще планировала сказать и как оно должно было звучать. — А что? — впервые на его лице проявляется какая-то эмоция. Он изгибает тонкую бровь. Она медленно выдыхает. — Я бы хотела пойти с тобой на свидание. Наступает долгая, болезненная тишина. Она скользит по нему взглядом, просто чтобы не смотреть в глаза. — На... свидание? Она ненавидит, когда он повторяет за ней. — Да, — говорит она. Скрещивает руки на груди, заставляя себя встретиться с ним взглядом. Теперь другая бровь тоже изгибается, и он меняет позу, вяло прислоняется к стене. — Ты понимаешь, Грейнджер, что слово "свидание" обычно несёт в себе романтический подтекст? Гермиона чувствует, как колотится её сердце. Она практически уверена, что это движется к его отказу. — Да, — говорит она в любом случае. — и поэтому оно... подходит. И наконец-то — наконец-то — она видит эмоции в его глазах. Видит слабый проблеск удивления. Но затем, менее через секунду, он вновь пропадает за стеной. Её грудь пульсирует, болезненно, словно по ней ударили молотком. Она опускает взгляд. Неожиданно чувствует себя идиоткой в этом своём свитере, одергивает его, поворачиваясь, чтобы уйти. Логичная часть её мозга, конечно, осознавала возможность такого финала. Но эмоциональная часть — нет. Она выдыхает рвано. Ускоряет шаг. Хочет побежать. Убежать и спрятаться. Вот только есть ещё пара шагов, созвучных с ней — догоняющих её. И она оборачивается, чтобы увидеть Драко, что сокращает разделяющую их дистанцию, параллельно натягивая длинное чёрное пальто; в руке он сжимает перчатки. Её пульс сбивается. Сердце пропускает пару ударов. — Судя по твоему виду, мы идём куда-то, где холодно, — его взгляд скользит по ней, задерживаясь на её шокированном лице. — веди, Грейнджер. Они аппарируют из Хогсмида, держась за руки — и, даже сквозь ткань перчаток, этот контакт заставляет её вздрогнуть. Когда они прибывают, оказываются в тёмной занесённой снегом аллее, он тут же отпускает её руку. Выдыхает облачко пара, поворачивается, пытаясь понять, где они находятся. Она набирается храбрости. Снова тянется к его руке, крепко сжимает её. Не хочет смотреть на его реакцию — столько храбрости в ней нет, ещё нет — и сразу тянет его за собой. Вскоре они уже лавируют по тротуарам, пробираясь сквозь толпы людей. Она привела его в Лондон. Он сжимает её руку почти нервно. — Мы идём в Косой Переулок? Она сжимает его ладонь в ответ — наконец, бросает на него короткий взгляд. — Нет. Облегчение в его глазах несложно заметить. Она думала отвести его туда. Думала о правильном магическом свидании. А потом подумала о том, что большая часть магического общества едва ли отнеслась бы к нему с большим теплом. И это должно было стать спасением. Для них обоих. Видя его взгляд, она становится вдвойне рада, что спланировала всё именно так. — А куда? — спрашивает он. — На Трафальгарскую площадь. Там рождественский базар. Она внимательно анализирует его реакцию, пока они идут; видит лёгкую неуверенность. Сомнение. — Маггловский рождественский базар? — бормочет он. — Да. Они всего в одном квартале оттуда. И никто из них не произносит ни слова, пока они не выходят за угол и не оказываются на яркой залитой светом площади с огромной елью возле фонтана, сверкающей, словно маяк. Гирлянды над ними сияют яркими звёздочками; маленькие палатки, раскрашенные как бревенчатые домики, стоят, выстроившись в ряды, наполненные сладостями, подарками и чудесами. Здесь очень многолюдно, парочки и семьи с маленькими детьми суетятся вокруг них, все находятся в отличном настроении. — Это тест? — тихо спрашивает Драко, смотрит строго вперёд, когда она косится на него. — Что? — она почти смеётся. — Тест, — невозмутимо повторяет он. — ты меня проверяешь? Пару секунд она молчит. Потом усмехается. — Да. Это тест. Я хотела посмотреть, устроишь ли ты тут массовое убийство магглов. — она отпускает его руку. Обводит площадь широким жестом. — вперёд. Драко приподнимает бровь, глядя на неё. Фыркает. И она снова смеётся, качает головой. — Знаешь, ты смешной. Ужасно смешной. Нет, это не тест. Я хотела отвести тебя куда-нибудь, где нас не стали бы беспокоить. Куда-нибудь, где всё миленькое и рождественское. Я привела тебя сюда, потому что подумала, что тебе понравится, — и она довольна тем, как просто ей удалось это выразить. Она ещё более довольна, когда морщинка между его бровей разглаживается и он снова берет её за руку. — Сарказм — это самая низкая форма остроумия, Грейнджер. Они проводят там несколько часов. Сначала она отводит его к небольшой стойке с горячим шоколадом, закатывает глаза, когда он жалуется на необходимость стоять в очереди. — В Сладком Королевстве есть очереди. В Трёх Мётлах. В магическом мире тоже нужно ждать, — возражает она, отворачиваясь, чтобы сделать заказ, когда наступает их очередь. — Да, но их горячий шоколад топится и мешается вручную Эльфами! И его подают в серебряном флаконе, а не в какой-то паршивой бумаге— Она пихает паршивый бумажный стаканчик ему в руки, эффективно затыкая его. — Это швейцарский горячий шоколад, — говорит она, уводя их в сторону от очереди. — не говори ничего, пока не попробуешь. Драко прищуривается, подозрительно заглядывая в свой стаканчик. Он снимает одну перчатку зубами — неожиданно увлекательное зрелище — и затем опускает свой мизинец во взбитые сливки, осторожно кладёт его на язык. — О да, обязательно проверь, не отравлено ли, — фыркает она, поднося свой стакан к губам. И, наконец, он следует её примеру, делает небольшой глоток. Очень приятно наблюдать за тем, как распахиваются его глаза. Наблюдать за тем, как он тут же отпивает ещё и обжигает язык. Она не говорит "я была права". Ничего не говорит. Просто изгибает бровь и торжествующе улыбается, прежде чем повернуться и повести его к следующей палатке. Они нюхают ароматические свечи и изучают сделанные вручную рождественские украшения — ну, она изучает, он критикует. Его невероятно удивили и восхитили заводные игрушки, ведь все его игрушки были зачарованы. Она замечает, что он обращает особое внимание на маленькую механическую карусель. — Нравится? — Она бессмысленная, — говорит он слишком громко, стоя прямо перед владельцем магазина. Но его глаза прикованы к ней, он наблюдает за тем, как она крутится. Как вращаются маленькие шестерёнки, играющие какую-то рождественскую мелодию, как в музыкальной шкатулке. — Она тебе нравится, — повторяет она, в этот раз уже утвердительно. Драко фыркает и расправляет плечи, удаляется вместе с тем, что осталось от его гордости, и Гермиона покупает карусель, пока он не смотрит, прячет её в сумку. — Знаешь, нам надо будет сходить в Косой Переулок, — говорит он, когда они осматривают выставку пряничных домиков — там идёт какое-то соревнование. — Зачем? — в ней просыпается лёгкая неуверенность. Неужели ему настолько некомфортно среди магглов? Но затем он говорит: — Сходить в Гринготтс. У меня нет маггловских денег, я хочу ещё этого паршивого горячего шоколада, а ты больше ни за что не будешь платить. Неожиданно ей чертовски сильно хочется поцеловать его. Она отворачивается, чтобы спрятать свою широкую улыбку, цепляя его за руку и разворачивая их обратно к стойке с горячим шоколадом. — Я позвала тебя на свидание. Ты, конечно, должен уважать традиции. Сегодня плачу я. — Традиции? — усмехается он. — если хоть сколько-нибудь уважать традиции, то мужчина — это я, если ты ничего от меня не скрываешь, Грейнджер — должен платить за всё. Но ты подставила меня. — Потрясающий сексизм — два горячих шоколада, пожалуйста. Он продолжает спорить с ней, даже когда нетерпеливо хватает предложенный ему стакан и они садятся на край фонтана, пьют и рассеянно наблюдают за людьми. — Что думаешь? — спрашивает она, немного боясь узнать ответ, и обводит базар широким движением руки. Драко делает большой глоток из своего стакана, незаметно для себя оставляет над губами белые усы из взбитых сливок. — Многолюдно и странно... но не то чтобы совсем отвратительно, — он поворачивается к ней лицом, сверкает этой полуулыбкой, которую она не может выкинуть из головы по ночам. — и этот паршивый горячий шоколад— Она целует его. Хочет поцеловать его быстро, стереть взбитые сливки с его губ, но он на вкус как сахар и шоколад, с этим вечным оттенком мяты, и она просто не может остановиться. Она разворачивается к нему всем телом, холод его кожи просачивается сквозь шерсть её перчаток, когда она притягивает его ближе. Она не осознавала, как сильно соскучилась по этому. Не осознавала, насколько она была голодна с той ночи в больничном крыле. И если она хоть что-то понимает в языке тела, то он, кажется, чувствует то же самое. Он накрывает ладонью её бедро, подаваясь ближе, горячий шоколад остаётся забыт, когда пальцы другой его руки сжимаются в её волосах. Кто-то присвистывает. Драко мгновенно отстраняется, ругаясь себе под нос, и она смеется, чувствуя, как он тянется к своей палочке. Целует его снова, пока ему не становится плевать на всё остальное. Позже он спрашивает о возможности взять третий горячий шоколад, но вместо этого она ведёт его ужинать. В один из её любимых ресторанов, в детстве они с родителями заходили туда после театра. Она думала не идти туда. Думала, что это может быть слишком тяжело. Но потом она подумала, что там можно будет создать новые счастливые воспоминания, и это перевесило. Они говорят о своём детстве. Говорят о том, что они любят больше всего и меньше всего, о том, что они делают в свободное время — обо всём, что они бы узнали друг о друге гораздо раньше, если бы не были так заняты взаимной ненавистью. Она выясняет, что Драко — сладкоежка, и прячет очередную улыбку, когда видит, как он доволен пирогами на десерт. Он любит квиддич, а она терпеть его не может. Она может приготовить обед из четырёх блюд, а он не знает, что такое дуршлаг. Он освоил все зелья из учебной программы Хогвартса, как и она. Она боится змей... как и он. Они похожи во всём и ни в чём одновременно. На протяжении всего ужина она то и дело замечает, как его взгляд соскальзывает на подвеску на её шее. — Что это значит? — спрашивает он, играя ложкой с подтаивающим фисташковым мороженым, которое они взяли на двоих. Он указывает свободной рукой на себя, а потом на неё. — это. Она подпирает щёку рукой и чуть ли не впервые за вечер говорит то, что действительно планировала — и хотела — сказать. — Это значит, что я хочу повзрослеть — и начать выбирать то, что хорошо для меня. Драко позволяет ложке погрузиться в мороженое. Откидывается назад, задумчиво глядя на неё. — Я не хорош для тебя. Она играет с подвеской, не сводя с него глаз. — На самом деле, мне так не кажется. Он шумно выдыхает, и она продолжает, пока ей ещё хватает самообладания. — Я упрямая и эгоистичная, и моя гордость не позволяла мне признать это, но, кажется, я давно нуждалась в тебе. Его глаза темнеют, сереют, словно сталь. Его нога под столом скользит вверх вдоль её лодыжки. Она просит счёт.