Мятные Конфеты / Боевые Шрамы

30 января, 1999 Дневник, Я забыл. Я не думал, что на самом деле, блять, возможно забыть, каково это — чувствовать себя нормально, но я, блять, забыл. И теперь я должен понять, что мне делать. Потому что я не знаю, кто я без этой боли. Уже два года — нет, почти три — я строил всё на ней. Выделял место для неё. Приспосабливался к ней. Рассчитывал на неё. Ждал её и готовился к ней. Но сейчас, не вашими стараниями, конечно, её больше нет. И конечно — ну конечно, блять, это она должна была её забрать. Потому что так работает моя жизнь и моя удача, и теперь я снова ей должен. Снова ей должен. Я чувствую себя... пустым, без этой боли. Ни одно из других моих чувств не может быть таким же ярким, не может иметь надо мной столько власти. Блять, иногда я думаю, что скучаю по ней. Нет. Нет, я скучаю не по ней. Я скучаю по жизни, которая у меня была до неё. Драко 1 февраля, 1999 Сегодня она впервые за долгое время опаздывает на урок — и, конечно, она выбрала для этого один из худших моментов. Но в последнее время она плохо спит. А когда ей всё-таки удаётся уснуть, проснуться потом обычно оказывается чрезвычайно сложно — и сегодня она проспала весь завтрак и те драгоценные пятнадцать минут, что отделяли его от занятия по Защите от Тёмных Искусств. Она врывается в класс, нерасчёсанная, когда Гестия обсуждает тему сегодняшнего урока, и сбивает её с мысли, что уже достаточно неловко. Но гораздо хуже то, что единственное свободное место — рядом с ним. Он внезапно решил снова начать ходить на уроки. Почему именно сегодня? Почему? После того, как она решила — пообещала себе — держаться от него подальше? Она останавливается в нескольких шагах от двери, все смотрят на неё — включая его. Включая Гестию. — Мисс Грейнджер, замечательно, что Вы решили заглянуть, — Гестия звучит не особенно резко, но Гермиона всё равно чувствует себя так, будто её ударили. Вся эта ситуация как-то слишком быстро вышла из-под контроля. — садитесь, пожалуйста. Малфой сохраняет равнодушное выражение лица, когда она торопливо подходит к свободному месту рядом с ним, с силой сжимая лямку своей сумки. Её взгляд сразу находит его руку — это проще, чем его глаза. Кажется, всё в порядке — вся её работа скрыта под белым рукавом его рубашки, и его рука вполне обыденно лежит на парте. Впрочем, всё это только выглядит нормально. На самом деле что угодно могло пойти не так. Но она не собирается спрашивать его. Вообще не собирается разговаривать с ним. Она решила. Она решила. Вернувшись из подземелий, она полночи разговаривала с Джинни, и они решили, что из этого не может получиться ничего хорошего. Что этот Джексон Поллок — тупиковая работа. И точка. Она решила. Она наконец занимает своё место. Упирается лопатками в спинку стула, смотрит прямо перед собой и не слишком успешно пытается сфокусировать всё своё внимание на Гестии. Она ловит его запах, и ей приходится начать дышать ртом. Он напоминает ей слишком о многом. Теперь для неё даже слишком легко точно определить, откуда исходит каждый тонкий оттенок его запаха. Дуб и цитрус от одеколона. Холодная свежесть от мыла. Его одежда пахнет чистотой. И мята. Всегда мята, это конфеты, которые она пробовала с его языка — которые она пару раз воровала из его рта и забирала себе. Она ярко вспыхивает — снова заставляет себя сфокусироваться, пялится на Гестию так яростно, что её глаза начинают слезиться. Малфой не двигается. Она чувствует, что он тоже смотрит прямо перед собой, и от этого становится немного легче. Она не знает, что его взгляд сейчас мог бы сделать с ней. И она держится всю первую половину лекции, периодически напоминая себе о том, что это, может быть, последний раз, когда они так близко. Она решила. Дальше будет проще. И она никогда больше не будет опаздывать. Но затем Гестия объявляет начало практического занятия, и становится понятно, что сегодня решительно все обстоятельства против неё. — Мне нужны качественные, честные поединки. Образуйте пары со своими товарищами по парте. Один из вас будет атаковать, другой — защищаться. Все встают, и Гермионе кажется, что пол уходит у неё из-под ног, когда она тоже поднимается. Она чувствует, что все её силы и вся её уверенность растворяются вместе с партами, которые Гестия заставляет исчезнуть. Она бросает отчаянный взгляд в сторону Джинни и находит только сочувствие. Никаких светлых идей. Никакого плана побега. Что? Что она сделала, чтобы заслужить это всё? Ну, помимо того, что она потеряла девственность с Малфоем, что сейчас кажется ей большой глупостью. А потом хотела только большего. Нет, сейчас об этом точно не стоит думать. Другие пары уже начали свои дуэли, комнату освещает сияние различных заклинаний, но она даже не может заставить себя посмотреть на него. Она слышит, как он неловко прочищает горло, когда они находят свободное место ближе к углу класса. — Что ты... — начинает он, но она обрывает его. — Атаковать, — хотя бы здесь она уверена. Несколько секунд они молчат. Наконец, она заставляет себя посмотреть в его сторону — он стоит в нескольких шагах от неё, расслабленно держа палочку в руке. — Верно, — отвечает он в какой-то момент. Как обычно, она не может ничего понять по его тону. Он равнодушный, плоский, как выглаженная рубашка. И она уже снова отвела взгляд, но видит боковым зрением, как он встаёт в защитную стойку. — начинай, когда будешь готова. Не то чтобы это звучало снисходительно, но она всё равно сердится, хмурится, когда снова ловит его взгляд. Она использует свой гнев, чтобы подпитать первое заклинание. — Ступефай! — вскрикивает она, резко взмахивая палочкой — невероятно разочаровывается, когда его спокойное Протего отбивает заклинание. Она принимает стойку получше, теперь смотрит точно на него. Снова использует то же заклинание, в этот раз прикладывая больше силы. Малфой снова отклоняет его, но ему приходится двигаться быстрее. Он кажется немного удивлённым. Ей нравится, как это выглядит. — Ступефай! — она накладывает его ещё раз, надеясь, что это заставит его расслабиться. Надеясь, что он решит, что это единственное заклинание, которое она сегодня намерена практиковать. Но едва защитное заклинание соскальзывает с кончика его палочки, как она торопливо выдыхает, — Редукто! Флипендо! Левикорпус! Шокированный и совершенно не готовый к такому повороту событий, он успевает отвести только первое заклинание, крепче сжимая палочку. Второе сбивает его с ног, а третье поднимает его на несколько футов в воздух; он падает, больно ударяясь о пол. Её накрывает волной странного, но довольно яркого удовольствия, когда она смотрит, как он медленно поднимается на ноги — потирает ушибленный затылок. Несколько студентов повернулись и наблюдают за ними. Симус смеётся и, кажется, Рон и Гарри обмениваются улыбками. Может, они думали, что она будет ему поддаваться. Может, они думали, что она всё ещё у него под каблуком. Она невольно вспоминает бал на Хэллоуин. Слова Тео. Выдавливает их из головы, сжимая свою палочку до побелевших костяшек. Малфой внимательно наблюдает за ней, он снова занял оборонительную позу. И она замечает, что они также привлекли внимание Гестии; она всегда следит за поединками, в которые ей, возможно, понадобится вмешаться. Интересно, понадобится ли ей. А затем Малфой выкрикивает: — Экспеллиармус! — и она автоматически блокирует его — блокирует и в следующий раз. — Риктусемпра! Малфой сразу блокирует его. Она скрипит зубами. Если это сработало в прошлый раз, оно сработает снова. — Флипендо! — кричит она, а затем, как только он блокирует его, сразу выдаёт, — Инкарцеро! Отрывистый вздох Гестии заглушается вздохом Малфоя, и, прежде чем она понимает, что сделала, он уже корчится на земле в плену уверенно затягивающихся заколдованных верёвок. Она охает. Отступает и поднимает палочку, чтобы снять заклинание, но Гестия оказывается быстрее — Фините! Малфой всё ещё лежит на полу, тяжело дыша, но Гестия встает перед ним и загораживает ей обзор. — Мы не используем это заклинание во время учебных поединков. Вы явно знаете об этом, мисс Грейнджер. Гермионы хватает только на то, чтобы кивнуть. Кабинет погружается в тишину. — Минус пятнадцать очков, Гриффиндор, — говорит Гестия так, будто в этом есть какой-то смысл. Будто кто-то всё ещё беспокоится о Кубке Хогвартса. — и на сегодня Вы свободны. А вот это — в этом есть смысл. Это гораздо более значимо. Она чувствует, как краснеет от стыда; тяжело сглотнув, она поворачивается и складывает свои вещи в сумку. Не смотрит на Малфоя, пока торопливо двигается на выход, опустив голову. Что на неё нашло? Она бы ни за что не выкинула что-то подобное в предыдущие годы. На занятиях ей не раз приходилось участвовать в поединках с Малфоем, и она всегда держала себя в руках. Она слишком легкомысленна. Он делает её легкомысленной. Из-за него она каждый раз слишком распаляется, рискуя закипеть. И когда она спускается по лестнице, не зная, что делать с собой в течение следующих тридцати минут, она ещё более уверена, что убрать его из своей жизни — это единственное верное решение. Лучший вариант. Она вырежет его, как раковую опухоль, если потребуется. Они идут с Зельеварения, когда это происходит. Несмотря на отвратительное начало, дальше день прошёл достаточно хорошо. Рон, которому понравилось неудачное приземление Малфоя, сегодня в хорошем настроении. Он более открытый и общительный — даже пошутил пару раз. Она задаётся вопросом о том, может ли быть так, что Рон счастлив, только когда несчастлив Малфой, но не задерживается на этом надолго. Когда они поднимаются из подземелий, Гарри, Рон и Джинни отделяются от неё, чтобы сыграть в квиддич перед обедом. Она решает провести следующий час в библиотеке — скорее всего, наметит черновик письменного извинения для Гестии, а потом будет практиковать заклинания. Она давно этим не занималась. Но когда она заворачивает в пустой коридор, то замечает яркую вспышку и слышит тихий треск, а затем проклятие подножки заставляет её упасть лицом вниз. Она охает, её подбородок пульсирует; она поднимается на ноги — собирает всё, что уронила. Но неизвестный неприятель не отпускает её, и содержимое её сумки рассыпается по полу, когда еще одно проклятие валит её на спину. Она шарит по карманам в поисках своей палочки и накладывает Протего, как только новое проклятие направляется в её сторону. Его источник вступает в её поле зрения. — Какого чёрта ты— — Помолчи, Грейнджер, — огрызается Малфой. — просто послушай. Она точно не может это сделать. Она вскакивает на ноги и швыряет в него Флипендо, но он легко блокирует его и продолжает говорить, отбиваясь от парада заклинаний, которые она выпускает в него следом. — Мне пришло в голову, что, возможно, ты просто не знаешь, как выпустить всё... — он делает паузу, чтобы обвести её широким движением руки. — это, — и затем он уклоняется, когда она бросает в него ещё одно Инкарцеро. Прошлый раз явно ничему его не научил. Она не может поверить, что ему хватило наглости напасть на неё из-за несчастного учебного поединка. Она открывает рот, чтобы сообщить ему об этом после того, как запустить ещё несколько заклинаний. — Я не могу поверить, что ты— Его Флипендо застаёт её врасплох и заставляет отступить на несколько шагов назад. — Я сказал, послушай, Грейнджер, — он запускает ещё одно, и она едва успевает отразить его, — потому что мне кажется, что мы нашли что-то замечательное. Она открывает рот, чтобы произнести новое заклинание, когда осознаёт, что он сказал. — Я... — она делает шаг в сторону, всё ещё направляя на него палочку. — извини, что? — Это, — лениво тянет он, указывая на них с таким видом, будто сообщает что-то очевидное. — это заметно. Тебе это нужно. — Извини, что? — повторяет она, в этот раз громче. Но вместо того, чтобы ответить, он отбрасывает собственную сумку с книгами и широко раскидывает руки. — Вперёд, Грейнджер. Оторвись на мне. Она так сильно хмурится, что от этого может заболеть голова. — Я...что... — Выпусти свою злость. Давай устроим дуэль, — объявляет он с яркой решительностью в голосе. — очевидно, тебе нужно как-то избавиться от накопившейся злости на меня. Мы ни к чему не придём, пока ты не сделаешь это. Так что сделай это, Грейнджер. Избавься от неё. Я прямо здесь, — он ещё шире раскидывает руки. — Ты... — она недоверчиво фыркает. — ты шутишь, — часть её мозга застряла на словах "мы" и "никуда" и принимается анализировать их до бесконечности, потому что Малфой, кажется, думает, что они могут двигаться дальше. Несмотря на то, что он сделал. — Нет, — категорически говорит он, с вызовом глядя на неё. Она видит этот захватывающий, дерзкий огонь в его глазах, которому так тяжело противостоять. Но — нет. Нет. Она решила. Решила. — Оставь меня в покое, Малфой, — выдавливает она. С трудом отворачивается и поднимает свою сумку с пола, накладывает Акцио, чтобы собрать всё остальное. — Трусиха, — бросает он вслед, когда она направляется прочь. Ответ находится на удивление просто. — Иди нахуй, — и она не оборачивается, стремительно набирает скорость, остро осознавая, что он делает то же самое. Ещё одно заклятие подножки проскальзывает возле её лодыжки — он явно специально промахнулся, но оно всё равно заставляет её охнуть. Она бросает растерянный, недовольный взгляд через плечо, когда он накладывает следующее, а затем бросается бежать, потому что она не может это сделать. Они не могут это сделать. Он не сделает это. Не снова. Нет. Тяжело дыша, она забегает за угол, отчаянно ища спасения. — Алохомора! — шипит она на ближайшую дверь; распахивает её и влетает внутрь, не осознавая, как близко позади неё находится Малфой. Он влетает в заброшенный класс, прежде чем она успевает запереть дверь, и она думает, идиотка, идиотка, ты идиотка, Гермиона. Она в ловушке. Она упирается спиной в дальнюю стену, рядом с горой сломанных парт, сжимает палочку в дрожащей руке. — Оставь меня в покое, — снова огрызается она, удивляясь тому, насколько испуганно звучит. Малфой молча запирает за ними дверь — без помощи палочки; загораживает собой единственный выход. — Нет, — говорит он и останавливается на этом. Дальше — только заклинания. Одно за другим, снова и снова, снова и снова. Он применяет против неё целый арсенал небольших хитрых проклятий, которые она никогда раньше не видела, и ей приходится поспешно адаптироваться; её сердце шумно бьётся в груди, и без того невозможная ситуация превращается в совершенно безумную. Кабинет освещается вспышками их заклинаний, синими, фиолетовыми, красными — некоторые врезаются в стены и разбивают окна. Она едва может поверить, что это действительно происходит. Едва может поверить, что ему хватило смелости. Ублюдок. — Ублюдок! — громко кричит она, ударяя его довольно мощным Ступефай точно в грудь. Он охает и отступает назад, но быстро оправляется, отвечая ей Риктусемпрой, настолько невыносимой, что она сгибается пополам. Мало-помалу расстояние между ними сокращается, заклинания становятся ярче и громче, когда они сближаются. Они выкрикивают ругательства и используют худшие заклинания из всех, что знают — все, кроме смертельно опасных — и когда она слышит слово "Грязнокровка", то, блять, окончательно выходит из себя. — Экспеллиармус! — кричит она. Их разделяет всего пара футов. И когда его палочка отлетает в сторону, она отбрасывает свою и бросается к нему, чтобы с силой толкнуть его в грудь. О, нет...она осознаёт это слишком поздно. Потому что она только что перешла к рукоприкладству, и она не знает, как он— Малфой толкает её в ответ, и ладони, что упираются в её плечи, в кои-то веки тёплые. Она отступает, ошарашенная, но затем снова бросается к нему, полная ярости, толкается и царапается, заставляя его защищаться от своего небольшого акта насилия. — Чувствуешь себя лучше, Грейнджер? — интересуется он, цепляя её за запястья. Она позволяет себе короткий недовольный вскрик и вырывает руку, не успевает остановить себя, прежде чем её ладонь жёстко соприкасается с гладкой поверхностью его лица. Звук пощёчины эхом отражается от стен. Она охает. Подаётся назад. И Малфой смотрит на неё, кажется, самым мрачным взглядом из всех, что она видела. Тихо шипит сквозь зубы. Её сердце пропускает удар. В следующее мгновение он быстро бросается к ней, и она отступает назад, и он с силой сжимает её руки, и затем он толкает её с такой силой, что она врезается в старое скрипучее бюро. Ударяется об одну из полок. Её бёдра болезненно пульсируют. Он снова цепляется за неё, подаётся ближе и ещё раз ударяет её о дерево — и ещё раз. — Ты этого, блять, хочешь, Грейнджер? Да? — в третий раз. — этого? Она паникует — ждёт, когда он по-настоящему ударит её. Сделает ей больно. Действительно больно. Её ногти впиваются в его руку. — Скажи, что ненавидишь меня, — рычит он, его лицо в нескольких дюймах от её лица; он отрывает от себя её руки, с силой сжимает её запястья. Он грубо встряхивает её. — А? Скажи мне. Скажи мне, блять. — Я ненавижу тебя! — выкрикивает она; в её глазах стоят слёзы, злость закипает в её груди. Она — она в ярости, она разъярена — она...она растеряна — она чувствует столько всего, столько, блять, всего одновременно. — Снова! — требует он, ещё раз встряхивая её, обжигая дыханием её лицо. — скажи это снова! — Я ненавижу тебя! — Да? — Да! — Скажи мне! — Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! — кричит она. Дёргается, ударяет его в тяжело вздымающуюся грудь. — я ненавижу тебя за то, что ты сделал! Я ненавижу тебя за то, что ты вот так использовал меня! Использовал Рона! Я ненавижу тебя за то, что ты заставил меня думать, что я могу доверять тебе! Я ненавижу тебя! — Отлично! — рычит он; а затем, когда эхо их криков рассеивается, кабинет погружается в невыносимо напряжённую тишину. Она смотрит, испуганная, разъярённая и растерянная, ему в глаза; он не ослабляет болезненную хватку на её запястьях. Он тяжёло дышит прямо ей в лицо, его лоб блестит от пота. Она чувствует эту мяту... Его губы накрывают её так, словно пытаются с ними срастись. Он с силой прижимается к ней, они сталкиваются зубами, носами, лбами. Она коротко охает, невольно открывая рот, и его язык проскальзывает внутрь. И требуется около трёх секунд, чтобы все сигналы тревоги внутри неё затихли — чтобы она подалась ближе, так же яростно отвечая на поцелуй. Он отпускает её руки с низким стоном, и она тут же путается пальцами в его волосах. Его собственные руки скользят по её телу, одна опускается ниже, чтобы уцепиться за её бедро — обвести её ногу вокруг его талии, так, как ему, кажется, это нравится — другая обхватывает её горло, и тот слабый голос в её голове, что напоминал ей о том, что она совершенно точно не должна этим, блять, заниматься, растворяется. Просто исчезает. Она издаёт тихий отчаянный звук, отстраняется, только чтобы вдохнуть — но отсутствие его губ ощущается слишком болезненно, и это заставляет её нырнуть обратно, прежде чем она успевает набрать полные лёгкие воздуха. Он целует её жадно — пожирает её рот, пока её губы не припухают и, может быть, не начинают кровоточить, а её глаза не затуманивает похоть. Ей нужно держаться от него подальше. Нужно остановить всё это. Глядя ей в глаза, Малфой отпускает её горло — обсасывает свой палец, медленно, лениво, позволяя ей смотреть. Она зачарована. А затем он задирает её юбку, даже не тратит время на насмешливые прикосновения, не собирается её дразнить. Он запускает руку ей в трусы и толкается этим пальцем глубоко внутрь. Гермиона с резким вздохом запрокидывает голову, ударяясь затылком об один из верхних ящиков бюро. Она не замечает этого. Ей плевать. Ей это нужно. — Блять, — рычит он, задирая её ногу выше, ритмично двигая пальцем. — не думал, что ты будешь влажной. Румянец смущения борется с румянцем возбуждения на её щеках. Она не смеет посмотреть на него. Просто смотрит на потолок, тяжело дыша, смотрит, как он качается в одном ритме с движениями руки Малфоя. — Нравится, когда я кидаюсь на тебя, а, Грейнджер? — его голос звучит хрипло, его дыхание сбилось. Он добавляет второй палец, и она зажмуривается. Но затем он отпускает её бедро и его рука снова находит её горло. Он заставляет её посмотреть на него. — да? — снова спрашивает он, его глаза горят. Он начинает чаще двигать рукой. — Иди нахуй, — это всё, на что её хватает, но он неожиданно улыбается. Улыбается так, как ей нравится — кривовато, остро, показывая свои белоснежные зубы. Так, что ей хочется лечь перед ним, сдаться ему, позволить ему сделать с ней что угодно. Малфой притягивает её ближе, выдыхает ей на ухо: — Ты подала мне идею. — Идиот, — выдыхает она, снова закрывая глаза. И он сгибает пальцы внутри неё — сразу же задевает какую-то потрясающую точку, заставляя яркие искры вспыхнуть за её закрытыми веками. — Здесь! — охает она, цепко сжимая в пальцах его волосы, снова распахивает глаза, чтобы найти его взглядом. — Что? — выдыхает он, и на мгновение вся злость — вся грубость стирается с его лица. Его пальцы замирают совсем рядом с этой точкой, а затем подаются назад. Она шипит. Скребёт ногтями по коже его головы, скулит — смотрит, как он на секунду закатывает глаза, — нет, нет! — она неловко извивается. — вернись. Вернись. Его пальцы снова начинают двигаться. — Что ты— Они задевают эту точку. Она дёргается. Вскрикивает. — Здесь! Блять. — её затылок снова ударяется о бюро, и она не может поверить, что говорит это, но она — ей нужно...она просто... — прямо здесь. Прямо здесь, — выдыхает она, снова и снова, повторяет это, словно молитву. — пожалуйста. И она чувствует, как пальцы Малфоя замирают. Чувствует, как он складывает это воедино. Осознаёт. В следующее мгновение он снова обретает силу. Возвращает себе контроль. Его рука сжимается вокруг её горла, его губы возвращаются к её уху. — Здесь? — спрашивает он — насмехается, его пальцы кружат вокруг этой точки так, что у неё перед глазами встают цветные пятна. Неоновые вспышки. Линии и всполохи. Ёбаные галлюцинации. — Да! — охает она. Его язык проскальзывает вдоль её ушной раковины. — Вот так? Она громко стонет. Ей плевать, если кто услышит. — Да, вот так... Он тут же достаёт пальцы. Пустота причиняет ей физическую боль. И когда она недовольно смотрит на него, то видит, как он облизывает их. Забывает, что хотела сказать... А затем он внезапно дёргает её за бёдра. Наклоняет её. Требует: — Повернись. — Что? — Повернись, блять, — а затем он с такой силой дёргает её за бедро, что она теряет равновесие и разворачивается, теперь прижимаясь к бюро грудью. Она слышит, как он расстёгивает пряжку своего ремня. Шумно вдыхает. И затём она чувствует его жёсткую длину, когда он прижимается к ней своим тёплым телом — но прежде чем сделать что-то ещё, он устраивает подбородок на её плече, и его левая рука скользит мимо её талии в поле её зрения. Тяжело дыша, Гермиона смотрит на неё, пока он закатывает свой рукав; его голос отдаётся вибрацией по её коже. — Видишь это? — спрашивает он. — Да, — выдыхает она — она видит. Она видит чистую кожу и бледно-розовый шрам там, где она зашила его. Видит, что кожа кажется немного бледнее, потому что под ней ничего нет. Но её глаза начинают закрываться, когда его рот снова находит ее ухо, когда он начинает играть языком с её мочкой, покусывает её. — Вот в чём проблема, Грейнджер, — говорит он, и она запрокидывает голову назад, роняя её ему на грудь; боль внизу её живота становится всё более жгучей. — ты забрала это — всю ту боль, всю ту ненависть. Но когда это всё исчезло, ты тоже исчезла. Она замирает. И даже когда его руки начинают поднимать заднюю часть ее юбки — тянут её бельё вниз по её бедрам — она может только слушать. — Ты знаешь, каково это — чувствовать себя пустым? Ничего не чувствовать? Да. Она знает. Но она не отвечает. Не может. — Вот, что ты сделала, — он уже не просто тихо бормочет, он рычит. — ты всё забрала. Я не мог ничего почувствовать. Ни боли, ни тебя, ничего, — а затем он холодно усмехается, — и прости, но я с этим не согласен. Он оказывается внутри неё, прежде чем она успевает хоть как-то к этому подготовиться. Короткий крик срывается с её губ, и она ударяется о край бюро, ошарашенная неожиданным вторжением, новым углом — его словами. Всем этим. Его руки обвиваются вокруг её бёдер и разводят их в стороны. Он тут же погружается глубже, и она охает, когда её накрывает волной удовольствия. Когда эта волна проходится по всем её нервным окончаниям. — Я не согласен, — продолжает он, словно она может уследить за его словами. Словно он не втрахивает её в бюро. — Я отказываюсь. Ты мне, блять, нужна. Её пальцы сжимаются в кулаки, она с силой жмурится. — И-иди нахуй, — тихо выдыхает она. И неожиданно он ускоряет этот медленный, глубокий ритм, толкаясь в неё с такой силой, что она вскрикивает. Охает с каждым его толчком, её дыхание заходится в прерывистом стаккато. Тем не менее, она даже так пытается говорить. Пытается игнорировать это уверенно нарастающее напряжение между её ног, которое угрожает разорвать каждый его следующий толчок. — Как... как я пойму — как я пойму — чёрт — как...должна — должна ли я... о, боже, должна ли я... ожидать, что Рон войдёт— Малфой проникает глубже, чём всё время до этого — с силой толкается в неё, заставляя её вскрикнуть. — Не говори, блять, о нём. Не сейчас, — и его рука скользит вверх по её телу, чтобы снова опуститься на её горло, — не когда я делаю это с тобой. И она замолкает. Больше не может ничего сказать, когда его ровный ритм начинает сбиваться — становится бессистемным и отчаянным, когда он начинает терять контроль. Она теряет контроль вместе с ним. Её ноги дрожат — кажется, её колени вот-вот подломятся. — Скажи, что ты поняла, — выдыхает он, грубо потираясь о неё бёдрами, эта боль внутри неё разрастается, множится. — не забирай это, — и сейчас он звучит умоляюще, его грудь тяжело вздымается. — не забирай. Не забирай единственное, что я чувствую. Единственное, что я хочу чувствовать. Она открывает рот, чтобы предупредить его, потому что она сейчас сорвётся. Потеряется в волнах яркого экстаза. Если он ещё раз заденет эту точку— Малфой яростно вздыхает, выдаёт: — Я, блять, люблю тебя. И оргазм накрывает её, словно цунами. Не заботится ни о её растерянности, ни о болезненном ощущении в её сердце. Просто запускает всё это электричество, всё это яркое удовольствие по всем её сосудам. А затем он словно передаётся Малфою, и она чувствует, как он напрягается — чувствует, как вздрагивают его бедра — а потом он стонет ей в плечо, кусает его, когда и его накрывает удовольствием. Наступает тишина, они дрожат. Его частое дыхание обжигает её липкую от пота кожу. Её колени подкашиваются. Она сглатывает ком в горле. Её голос звучит хрипло. — Что ты сказал?