Мятные Конфеты / Боевые Шрамы

8 февраля, 1999 — Ну... — Симус делает паузу для большего эффекта. — наконец-то здесь тихо и спокойно. Раздаются тихие смешки. Несколько человек бросают взгляды на почти пустой стол Слизерин. Гермиона ловит себя на том, что она скрипит зубами, крепче сжимая своё перо. Она старается не поднимать взгляд — держать концентрацию. У неё нет на всё это времени Когда она поднималась в лифте из министерских камер временного содержания, ей стало ясно, что остаётся сделать только одно. То, что она делает лучше всего. Предупреждение Малфоя не осталось проигнорированным. Но оно точно не вызвало ту реакцию, на которую он надеялся. Потому что она не запугана. Ей не страшно. Она в ярости. Из-за Министерства. Из-за того, как усмехается Симус. И из-за него. Потому что как он смеет просить от неё так много? Как он смеет просить её вести себя настолько противоестественно? Это идёт вразрез со всем, за что она борется и во что верит... Просить её ничего не делать всё равно что просить яблоко стать на вкус как персик. Поэтому она уже по локоть в исследованиях. Даже не пытается спрятаться от остальных гриффиндорцев; впрочем, то ли они не замечают, то ли им плевать. Они не задумываются о том, что именно она читает и что записывает. Насколько она понимает, они просто видят занятую учёбой Гермиону Грейнджер. Как обычно. Только Джинни знает, что она изучает семейные древа студентов Слизерин. Что она запоминает исторические события, в которых участвовали семьи Паркинсон и Нотт. Только Джинни знает, что лежит в нижней полке её тумбочки. Джинни, которая впервые с того утра в Трёх Мётлах выглядит неуверенной. Выглядит так, будто она сожалеет, что подбадривала и утешала её. Гермионе интересно, думала ли она, что это ненадолго. В углу Ежедневного Пророка, который держит Гарри, то и дело появляется лицо Малфоя — это отвлекает. Его чёрно-белая фотография смотрит на окружающий мир. На неё. Почти по-настоящему. Почти так, словно он говорит: "Не смей. Не смей это делать." Но опасность не беспокоит её с того самого момента, как она решила сделать это. Наоборот, её увлекает этот интеллектуальный вызов. Защитить потомков фанатиков и убийц. Заставить их выглядеть достойно, даже если их родственные связи сильно этому мешают. С Ноттом особенно сложно. Его предки участвовали в достаточном количестве преступлений, чтобы произвести впечатление даже на маггловских серийных убийц. Но Гермиона не теряет времени. До судов остаются считанные дни, и она пообещала себе запереть глубоко внутри себя старую Гермиону. Хрупкую, чувствительную Гермиону. И в ту же секунду, когда они снова оказались в Хогвартсе, она ушла, не попрощавшись с МакГонагалл. Нашла слизеринца, выглядящего наиболее податливым — одного из немногих оставшихся — и подкупила его галеонами, запрещёнными заклинаниями и годовым запасом готовых эссе. Взамен Гермиона получила толстую стопку разноцветных тетрадей, которые она теперь прячет в своей тумбочке — и та, фиолетовая, тоже среди них. Она изучает их перед сном, каждую ночь, словно Библию. Не позволяет себе стыдиться этого. Чувствовать себя извращенкой. Словно она вторгается в личное, даже если так и есть. Необходимое зло. Ей нужно знать этих ведьм и волшебников лучше, чем собственных лучших друзей, если она хочет защитить их. У некоторых нет дневников, это сложнее — но эти студенты также не были отправлены на лечение у психиатра, а значит, их уже легче защищать. А ещё есть Малфой. Его высокий статус работает против него. Практически кто угодно захочет подставить члена семьи Малфой, если представится возможность. Его защита требует большого внимания к деталям — но он, даже не находясь здесь, как-то умудряется усложнить всё, отвлекая её. Постоянно. Она ловит себя на том, что задерживает взгляд на его записях. На записях, бесполезных в смысле судебного протеста, но успешно заставляющих её сердце биться быстрее. Дневник, Моя ёбаная Амортенция теперь пахнет дрянным горячим шоколадом, и меня это не устраивает. - Дневник, Я читаю, блять, Шейкстаффа или как это называется, в научных целях. Запоминаю цитаты, чтобы выёбываться, когда она будет говорить, что я ничего не знаю о магглах. Я знаю, блять, всё о магглах. Но я хочу, чтобы она думала иначе. - Дневник, Виктор Крам может пойти и трахнуть себя своей ёбаной метлой. - Дневник, Чисто гипотетически, как думаете, насколько трудно убедить кого-то, что ты больше не мудак? - Дневник, Она сука. Я думаю, она нужна мне. ... Мерлин, что за сука. К тому моменту, когда она закрывает тетрадь, её руки всегда дрожат — она всегда читает его дневник последним. Его всегда сложнее всего отложить. И эти моменты — когда её голова касается подушки, когда она, прежде чем закрыть глаза, смотрит в бесконечно отвратительную красноту своих занавесок — Вот тогда она боится. — Гермиона? Он находит её в библиотеке, ночью перед первыми судами. Забини и Пьюси. Блейз и Адриан, напоминает себе она. Блейз и Адриан. Ей нельзя использовать фамилии. Не в суде. Потому что она пытается очеловечить их. — Привет, Гарри, — рассеянно говорит она, не поднимая взгляд. Просматривая старые статьи Пророка. Она прочитывает параграф или два, прежде чем осознать, что он ничего не сказал. Что он просто стоит, переминаясь с ноги на ногу. Это заставляет её нервничать. — в чём дело? — Я, эм... — он смотрит то на неё, то на пол. — я знаю, что ты делаешь. Она кусает внутреннюю сторону щеки. — Ну, да, я занимаюсь иссле— — Я знаю, что ты защищаешь их. Наступает напряжённая тишина. Они смотрят друг на друга, и она верит, что они оба прекрасно понимают, что это станет для них определяющим моментом. Для их дружбы. Для их будущего. — Не ври, — тихо проговаривает он. — Я не собираюсь снова врать тебе, Гарри, — её удивляет трезвость собственного тона. — не вижу смысла. — Хорошо. Она кивает. — Хорошо. Но он не уходит. Она вздыхает, достаёт новый лист пергамента. — Скажи, что хотел. Его пальцы сжимаются. У Гарри — её Гарри — всегда были проблемы с тем, чтобы стоять спокойно. — Тебе не стоит это делать, — говорит он. Это она и ожидала. — Я знаю. — Но ты всё ещё собираешься... — это не вопрос. — Да. Гарри прочищает горло. Неловко переступает с ноги на ногу, а затем лезет в свой карман. — Ладно, хорошо. Эм. Мне нужно кое-что тебе прочитать. И её ожидания рассыпаются в пыль, когда она замечает слова, написанные слишком знакомым почерком, в углу листка, который он разворачивает. У неё пересыхает горло. — Что ты— — Просто помни, что это не я говорю, хорошо? Я просто читаю, что он написал, — Гарри не смотрит ей в глаза. Он покраснел, но она не может понять, это из-за нервов или смущения. Не может сосредоточиться, чтобы понять. Он снова прочищает горло и начинает читать. "Прочитай это ей, если она будет упрямиться. И ради всего, блять, святого, Поттер, читай дословно, иначе она тебе, блять, не поверит." Гермиона шумно выдыхает. "Грейнджер, хоть раз в жизни не будь ёбаной идиоткой. Да, я называю тебя идиоткой. Ты идиотка, если считаешь, что я достаточно идиот, чтобы думать, что ты будешь слушать кого-то, кроме себя", — Гарри с трудом удаётся прочитать это предложение. — "А ещё ты идиотка, потому что ты настолько, блять, упрямая. Только ты виновата в том, что мне пришлось привлечь Святого Ёбаного Поттера. Я уже знаю, что ты никогда не делаешь что тебе говорят. Я знаю, что ты не послушала меня. Я знаю, что завтра ты попытаешься пойти в Министерство. Тем не менее, сделай себе одолжение, постарайся не быть сукой пару ёбаных секунд и, блять, послушай меня. Я бы послал это письмо прямо тебе, но я знаю, что ты сожжёшь его, прежде чем дочитаешь, и в чём тогда, блять, смысл? Я верю, что Поттер — Мерлин, что за ебанутый концепт — заставит тебя слушать, блять, до конца. Я уже заебался это писать, так что ты тоже заебёшься. Вот это всё? Ты и я? Было хорошо, да? Я могу это признать. Я могу. Мне понравилось. Не говорю за тебя, но", — Гарри краснеет заметно сильнее, — "судя по звукам, которые ты издавала, я бы сказал, что тебе тоже нравилось." Она вспыхивает следом за Гарри. Неловко ёрзает на стуле. "Но вот в чём дело, Грейнджер. Мы можем наслаждаться всем этим, но мы всё ещё не подходим друг другу. И сидя здесь без возможности заниматься хоть чем-нибудь кроме размышления, я понял достаточно много дерьма. Типа, серьёзно, сколько раз должно случиться катастрофическое дерьмо, чтобы мы, блять, поняли? Мы вредны друг для друга. Токсичны. Бессмысленны." Её руки сжимаются в кулаки под столом. "Короче говоря, всё то, что происходило между нами, было просто упражнением по саморазрушению, и оно того не стоит. Я уверен, что через какое-то время ты согласишься с этим. Поэтому я надеюсь, что это освободит тебя от этого нелепого представления о том, что ты должна защищать меня. Ты скорее навредишь, чем поможешь. У меня новый хороший адвокат, и это всё, что мне нужно. Ты мне не нужна." Она закрывает глаза. Думает об этих нервных каракулях в его дневнике, которые говорили совершенно противоположное. "Поэтому, пожалуйста, прекрати совать свой нос куда не следует и не вмешивайся в это. Хорошо? Я представлю, что ты кивнула. Хорошо. Можешь прекратить читать вслух, Поттер, ты ёбаный—" — О, ну. Ладно. — Гарри останавливается. Мешкает, потому что знает, что должен встретиться с ней взглядом. Но она чувствует это. Выражение её лица становится нейтральным, взгляд — пустым. Сначала Гарри, кажется, чувствует облегчение, но затем как будто начинает беспокоиться. — Мне жаль, Гермиона, — говорит он. — я знаю, что это было грубо и большая часть была лишней, но это Малфой, и — ну, я имею в виду. В любом случае, мне жаль. Но я думаю, что он прав. Она моргает. — Думаешь? — Только насчёт того, что не нужно идти в Министерство, — торопливо проговаривает он. — не о том, что вы — пустая трата времени или что-то из… — Спасибо, Гарри, — коротко отвечает она, снова опуская взгляд. — Гермиона— — О, когда ты пойдёшь... — Она быстро пишет что-то на куске пергамента. Складывает его и протягивает ему. — можешь взять это, пожалуйста? Отправить ему? — каким-то чудом ей удаётся сохранять равнодушное выражение лица. Звучать спокойно. Гарри смотрит на неё так, будто у неё выросла вторая голова. Ошарашенно, словно она покрыта кровью или что-то вроде того. Словно он не знает её. — Эм... — выдавливает он после долгого молчания. — да. Да, хорошо. — Спасибо. Она смотрит, как он уходит, его шаги кажутся нетвердыми, он всё ещё выглядит ошарашенным. Она точно знает, что он раскроет письмо, как только скроется из виду. Но ей всё равно. Если он увидит, какая разница? Что изменится? Ничего. На самом деле, ничего. И всё, что он увидит, это: Ты прав. Я никогда не делаю что мне говорят. В следующий раз постарайся получше.