Мятные Конфеты / Боевые Шрамы

11 февраля, 1999 Она просыпается в холодном поту в половину третьего ночи. Ей снилось, что она смотрит, как Пэнси Паркинсон опускается под пол зала суда в своей клетке, пока слова "приговорена к смерти" эхом отражаются от стен. Но в жизни? Нет, извините, это ей не подходит. Она отбрасывает одеяло и выходит из спальни, завязывает свой халат по пути вниз по лестнице, перепрыгивает через ступени, спускаясь в пустую тёмную гостиную. Взмахнув палочкой, она зажигает огонь в камине — бросает в него все бумаги, которые подготовила к суду. Все эти истории и записи, которые она собирала всё это время. Ничего из этого не сработало. Ни с Блейзом, ни с Адрианом. Все эти семейные древа и истории об их добросовестности не сыграли никакой роли в зале суда. Они никак не повлияли на окончательные вердикты Визенгамота. Значение имели только точные доказательства, и она постепенно осознаёт, что наиболее значимыми были— Намерения. В случае с Блейзом и Адрианом, очевидно, помог недостаток таковых. Их пассивность — вера Визенгамота в то, что они были как бы перетянуты на тёмную сторону общим потоком. То, что они не тянулись к этому сами. С Пэнси всё не так просто. Пэнси была активной. Как и Драко, Пэнси отправляли на миссии. В отличие от Драко, Панси их выполнила. Руки Гермионы дрожат, когда она достаёт чистый лист пергамента и перо, пытаясь что-то придумать. Что угодно. Какой-нибудь гениальный способ доказать, что Пэнси сделала то, что сделала, по уважительной причине. Ей даже не нужно это доказывать, нужно просто иметь возможность утверждать это. Ей нужно— — Гермиона? Она подскакивает, и перо выпадает из её дрожащей руки. Гарри стоит у подножия лестницы, держа в руках Карту Мародёров; его волосы в беспорядке. — Прости, эм... — говорит он, — иногда я смотрю на неё, чтобы уснуть. Я видел, как ты ходила туда-сюда, а потом ты, ну — ты как-то остановилась и замерла, и я немного забес— — Я в порядке, Гарри, — тихо проговаривает она, взглянув на него — по-настоящему взглянув на него за, кажется, ужасно долгое время. Он похудел. Ещё сильнее, чем перед войной. И он кажется уставшим. И она задумывается о том, как ему, наверное, тяжело каждый день улыбаться. — А — да, верно. Хорошо. — он отворачивается. Поднимается на несколько ступеней. Какой-то внутренний инстинкт предупреждает её о том, что это в каком-то смысле последний шанс. — Мне страшно, — в отчаянии выдавливает она. Он замирает. Часы над камином оглушительно тикают. — Мне... — она сглатывает ком в горле. — мне страшно, и я очень одинока. Кажется, он молчит целую вечность, и всё это время Гермиона чувствует, как она краснеет — как слёзы скапливаются в уголках её глаз — потому что она знает, что звучит глупо, смехотворно и жалко и — — Знаешь, это у тебя никогда не получалось, — говорит Гарри, пока ещё не поворачиваясь. Она смахивает первую слезу, которая скатывается по её щеке, шмыгает носом. — Что? — она уверена, что не хочет знать ответ. — Просить о помощи. Мышца на её лбу судорожно дёргается. Она смотрит на спину Гарри, пока он не поворачивается, самую малость, и не ловит её взгляд одним глазом. Снова долгое молчание. Затем он изгибает бровь, и она понимает, что он ждёт её. Даёт ей возможность — этот последний шанс. Он...он предлагает. Помощь. И она понимает, хотя осознавать это чертовски тяжело, что он прав. Она никогда не просила. Никогда не знала, как. Часы отсчитывают ещё тридцать секунд, и Гарри снова отворачивается. Поднимается ещё на одну ступеньку— — Помоги, — слабо шепчет она. Прочищает горло. — П-помоги...помоги мне, — ещё две слезы оставляют влажные следы на её щеках. — Пожалуйста. Снова наступает тишина. Но затем Гарри поворачивается к ней лицом, и на его губах играет слабая улыбка. — У неё были Домашние Эльфы? — Не знаю. Может быть. Наверное. Но к ним бы точно не относились хорошо. Они не выступят в её защиту, — к этому моменту Гермиона уже буквально кверх ногами. Она лежит, перекинув ноги через подлокотник дивана, её кудри подметают ковёр; она смотрит в потолок. Отчаянно надеется, что смена положения поможет ей что-нибудь придумать. Что кровь, устремившаяся ей в мозг, сможет выбить из него какую-то идею. Гарри склонился над стопкой записей, которые они сделали за последние несколько часов; первые солнечные лучи просачиваются в комнату, словно угрожая. Сначала они потеряли какое-то время, обсуждая все "почему". Но это было необходимо, потому что ей нужно было, чтобы Гарри понял. Он это заслужил. Не значит, что она отлично с этим справилась. — Она, ну, ужасная... — Я знаю. — И она смеялась над твоими зубами— — Я знаю. — И над твоими волосами— — Я знаю, я просто — я вижу в ней что-то большее, Гарри. Я — я рассуждаю логически, и поэтому я думаю об обстоятельствах, а когда ты думаешь об обстоятельствах, ты — ты просто...ну, становится проще это понять. Мир, в котором она выросла. — А когда ты оставалась в Слизерин? — он немного поморщился, говоря это. — тогда она хорошо к тебе относилась? — Нет. Гарри открыл рот. Она явно его удивила. — Но она позволила мне остаться. На этом они остановились. Гарри оставил её в покое. Больше не спрашивал ничего насчёт "почему", позволяя им переключиться на ещё более сложное "как?" Четыре долгих часа они пытались найти в Пэнси Паркинсон что-то, что смогло бы заставить её выглядеть достойно. За четыре долгих часа они ни к чему не пришли. Она пытается скрыть свою панику, это можно засчитать за третью причину, по которой она лежит кверх ногами. У Гарри от усталости покраснели глаза. — Хорошо, хорошо, — он неожиданно поднимается на ноги, немного повышает голос. Хлопает в ладоши. — хорошо. Новый план. Можешь ещё раз дать мне её дневник? Гермиона протягивает руку и сталкивает тетрадь персикового цвета к его ногам. Снова запрокидывает голову. Пэнси не только наколдовала слова "ТУПАЯ ХУЙНЯ" на её обложке, но и наложила на неё охранное заклинание, так что все, кто открывают её, видят только пустые страницы. Потому что, конечно, её должно быть настолько сложно защитить. — Ты не сможешь их снять, я уже пыталась, — говорит она, наконец переходя в сидячее положение и чувствуя сильнейшее головокружение. Гарри опускает палочку и вздыхает. — Я понимаю, что ей нужна приватность, но мне кажется, что это слишком. Гермиона утягивает подушку и утыкается в неё лицом. — Ну да, немного, — бормочет она. — наверное, она не хотела, чтобы Тео это прочёл. — Кто? Она отпускает подушку и откидывается на подлокотник. Массирует виски. — Тео. Теодор Нотт. Он на нашем курсе— — Нет, я знаю, кто он, Гермиона, я просто — я имею в виду, почему он? Что если он увидит? — О, эээ... — она осознаёт, что пообещала молчать. Никому не говорить. — ну, это личное. Гарри смотрит на неё, наклонив голову; ей знакомо это выражение лица. Оно означает, что он думает, что она ведёт себя неразумно. — Гермиона— — Гарри, я пообещала ей— — Я думаю, сейчас ей уже всё равно— — Это даже не что-то важное, это просто— — Гермиона, скажи мне. Она тяжело вздыхает и потирает глаза; чувство вины разливается в её груди. Он прав. Ей нужно признать, что он прав. — Хорошо. Хорошо. Это просто — она влюблена в него. Думаю, поэтому. Она не хотела, чтобы он случайно что-то увидел, потому что, наверное, она не раз упоминала это в своих записях. Видишь? Бесполез— — Гермиона, вот оно! — восклицает Гарри так неожиданно и так громко, что она чуть не падает с дивана. Этажом выше кто-то ворочается в кровати, она слышит, как скрипит пол. Гермиона смотрит на него так, будто он отрастил вторую голову. — Не видишь? — он машет тетрадью перед ней. — вот, что мы им скажем, Гермиона! Вот как ты это вывернешь. — он с торжествующим видом швыряет тетрадь на кофейный столик. — это история любви. — Гарри, я не— — Теодор Нотт был Пожирателем Смерти, правильно? Она колеблется, хмурится. — Да. Без метки, но да. — И разве мы не делаем всё возможное, чтобы остаться рядом с теми, кого мы любим? Чтобы защитить их? Гермиона садится ровнее. — Так что вот оно, — он лишний раз постукивает по обложке дневника. Точно по слову "ХУЙНЯ". — всё, что она сделала, она сделала для него. Ради любви. Казалось бы, его слова должны были заставить её рассмеяться — это слишком похоже на фразу из какого-то ужасного любовного романа. Но она молчит. Теряет дар речи. Пока— — Боже мой, — выдыхает она. Губы Гарри растягиваются в тёплой улыбке. — Боже мой! — она вскакивает с дивана и берёт его лицо в свои руки, целует его точно в нос. — Ты гений, Гарри Поттер. Настоящий гений. Он игриво кланяется, но замирает, когда она с серьёзным видом берёт его за руку. Всё веселье растворяется. — Пойдёшь со мной? — спрашивает она. Сжимает его руку. — если это не слишком... Он шумно выдыхает, а в следующее мгновение уже прижимает её голову к своей груди; она вдыхает его тёплый, знакомый запах. Гарри. — Тебе просто нужно попросить, Гермиона. Только когда она отстраняется и обнаруживает, что его рубашка намокла, то осознаёт, что плачет.

"УЖАСНОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ, НЕВОЗМОЖНО" Основатель БС Реагирует На Результаты Первых Разбирательств

Это заголовок Пророка, который продаётся по всему атриуму Министерства, но ей было некогда его читать. Она предельно сосредоточена, всё лишнее кажется фоновым шумом. К тому же, сегодня все снимают не её. Не её отвлекают вопросами и яркими вспышками. Сегодня у них есть Гарри. Он идёт немного позади неё, рядом с МакГонагалл, держит руку у своего лица, скрываясь от камер, и повторяет: "Извините, без комментариев". Они пробираются сквозь толпу так быстро, как только возможно. Стоит им скользнуть в лифт, как МакГонагалл зачаровывает его двери, заставляя их захлопнуться; они проваливаются вниз, и шум голосов репортёров растворяется в тишине. — Извини, Гарри, — говорит Гермиона, но он только пожимает плечами. За все эти годы он успел привыкнуть к этому. МакГонагалл освободила его от занятий, чтобы он смог пойти с ней, и она невероятно за это благодарна. Дело не только в моральной поддержке. На самом деле, она чувствует себя гораздо сильнее, когда входит в зал суда вместе с ним. Чувствует себя непобедимой, как раньше, когда они втроём были против всего мира. — Директор, — говорит Гермиона, когда они подходят к дверям. Она чуть не забыла. — Вы можете снова запросить доступ к камерам временного содержания? На вечер? Двери распахиваются. МакГонагалл недовольно фыркает, но всё равно сжимает её плечо. — Я посмотрю, что можно сделать. Вспышки камер. Шелест мантий. Кингсли призывает всех к порядку, точно как в первый день, и Гарри занимает место среди зрителей (некоторые ведьмы и волшебники сразу пересаживаются, чтобы оказаться поближе к нему), а Гермиона направляется к пустой трибуне свидетелей со стороны защиты. Фейт Бербидж снова занимает свое место на подиуме — так же приветствует всех — хотя кажется, что она выглядит чуть более недовольной. Она явно тоже была разочарована исходом прошлого разбирательства. Краем глаза Гермиона замечает в толпе Доулиша вместе с несколькими его последователями; стайка мурашек пробегает по её спине. Видимо, он почувствовал, что должен прийти. Видимо, решил, что его присутствие как-то сможет что-нибудь изменить. Гермиона расправляет плечи. Сразу решает, что это ничего не изменит. — Приведите обвиняемую, — приказывает Бербидж, и Гермиона прикусывает щёку, наблюдая за тем, как Пэнси поднимается в своей клетке. Она вспоминает свой сон, тот снова и снова проигрывается в её голове — как бесконечный цикл. Пэнси выглядит измождённой. Это первое, что она замечает. Пэнси явно недоедала, её руки стали ещё тоньше, а скулы — ещё острее. Тем не менее, она как-то умудрилась аккуратно завязать свои волосы — её причёска смотрится безупречно. Как выясняется, Пэнси не собирается выглядеть помятой даже на пороге смерти. — Мисс Паркинсон, Вас обвиняют в соучастии по делу Пожирателей Смерти. Вы понимаете предъявляемые Вам обвинения? Пэнси морщится, но её голос остаётся спокойным, ровным. — Понимаю. — Вы хотите что-то сказать, прежде чем начнутся слушания? Она осторожно прислоняется к одной из стен клетки, поднимает руку, чтобы осмотреть свои ногти. — Только то, что помещения, которые Вы нам предоставили, грязные и неудобные. В зале раздаётся тихое бормотание, и Гермиона стискивает зубы. Ловит взгляд Пэнси и слабо качает головой. Не делай это ещё сложнее. Пэнси, кажется, удивляется, когда видит её. Её тёмная тонкая бровь выразительно изгибается, но это единственная её реакция; она вновь поворачивается к Бербидж. — Это всё? — спрашивает та. — Да, — говорит Пэнси. — Хорошо. Давайте начнём. Визенгамот выступает против неё, мягко говоря, агрессивно. Первые несколько часов Гермиону даже не вызывают, потому что они слишком заняты обсуждением многочисленных событий, в которых она участвовала, и доказательств её виновности. Её имя в одном из важных списков. Её фотография с Грейбеком и Долоховым. Её слова в ночь битвы. Всё это время Пэнси сохраняет нечитаемое выражение лица, она разве что выглядит скучающей — но Гермиона видит, как её руки, сжимающие прутья решётки, чуть подрагивают. А затем Бербидж говорит: — Есть ли кто-нибудь, кто хочет выступить в защиту обвиняемой? — и Гермиона решает, что ей нужно быть ещё более агрессивной. Она встаёт, точно как в прошлые разы, но в этот раз её руки не заняты кучей записей. И сейчас она решает спуститься с трибуны свидетелей, чтобы встать рядом с клеткой Пэнси. — Я хочу, — говорит она, встречая взгляд Бербидж и стараясь звучать максимально уверенно. — Мисс Грейнджер, мы будем видеть Вас здесь постоянно? — тянет Бербидж, прищурившись. — Пока мне есть, кого защищать, мадам, да, — отвечает она. С подиума раздаётся тяжёлый вздох. Они обе знают, что Бербидж не может остановить её. Это совершенно законно — выступать в защиту любого количества обвиняемых, если она знает их лично. Гермиона лишний раз проверила это сегодня утром. — Тогда продолжайте, — говорит Бербидж. — Спасибо, мадам, — она отворачивается и делает небольшой круг, чтобы обратиться ко всему Визенгамоту, — дамы и господа, я здесь не для того, чтобы отрицать участие мисс Паркинсон в этих преступлениях. Из клетки позади неё раздаётся тихое шипение — скорее всего, это Пэнси решила, что она собралась сдавать её окончательно, а не защищать. И Гермиона прекрасно знает, как сильно та будет ненавидеть её за её следующие слова. — Вы предоставили впечатляющие доказательства, и я не собираюсь это оспаривать. Но я думаю, что важно рассказать вам, почему она это сделала. — она чувствует спиной тяжёлый взгляд Пэнси. Находит Гарри в толпе, видит, как он кивает ей. — всё, что делала мисс Паркинсон, она делала ради того, кого любила. Чтобы защитить его. Раздаются рассеянные вздохи. — Грейнджер, — слышит она — тяжёлое, жёсткое предупреждение от Пэнси. — Вам лучше хранить молчание, Мисс Паркинсон, — огрызается Бербидж. Избегая взгляда Пэнси, Гермиона выбирает точку на стене напротив и разговаривает с ней. — Пэнси Паркинсон присоединилась к Пожирателям Смерти, потому что, по её мнению, это было единственным способом обеспечить безопасность Теодора Нотта, в которого она была влюблена— Волну вздохов заглушает хриплый крик Пэнси. — Я ВЫДЕРУ ТЕБЕ ВОЛОСЫ! — она бросается на решётку, скалясь, но Бербидж взмахивает палочкой, и по клетке проходится электрический разряд, отбрасывая Пэнси назад с отвратительным шумом. Она опускается на пол, чуть не теряя сознание, от её кожи поднимается едва заметный дым. Гермиона ошарашенно открывает рот. — Какие у Вас есть доказательства? — устало спрашивает Бербидж — так, будто ничего из этого не произошло. Гермиона тратит несколько секунд на то, чтобы сфокусироваться. Встретить её взгляд. — Я... хорошо, — она вяло указывает на Пэнси. — мне кажется, это само по себе доказательство. — затем она делает ещё один круг, вглядываясь в лица членов Визенгамота. — она боится. Разве вы не видите? Она всегда боялась. За него. За себя. Боялась того, что произойдёт, если она не будет выполнять желания Тёмного Лорда. Наступает тишина. Она снова находит Гарри, и он кивает ей ещё раз. — Она не делала ничего из этого для себя, — добавляет она. В последний раз пытается посеять это зерно сомнения. Это всё, что ей нужно. Совсем немного сомнения. Бербидж откидывается назад, изгибает бровь. Задумчиво мычит. — И если бы мы дали ей Веритасерум— — Это незаконно, — огрызается Гермиона, не успев остановить себя. — Если она не согласится. В этот раз тишина просто оглушающая. Гермиона беззвучно открывает и закрывает рот, её взгляд скачет от Пэнси к зрителям и обратно. — Ну? — спрашивает Бербидж. — она согласна? Она сглатывает накопившуюся во рту слюну. Сжимает руки в кулаки, чтобы никто не видел, как дрожат её пальцы. — О — одну секунду, пожалуйста? Бербидж показательно вздыхает, но взмахивает рукой. — Хорошо. Гермиона бросается к клетке, быстро накладывает на неё Муффлиато и протягивает руку, чтобы взять Пэнси за запястье — встряхнуть её. — Пэнси? Пэнси, послушай меня, — шепчет она. О, Пэнси совершенно точно слушает. Её тяжёлый, острый взгляд совсем не соответствует её беззащитной позе. — Ёбаная грязнокровка, — едва слышно выдыхает она, откидываясь назад и закрывая глаза. — Мне всё равно, как ты меня назовёшь, — Гермиона снова встряхивает её — крепче цепляется за её плечо. — мы обе знаем, что это единственный способ. И я знаю, что это правда. Веритасерум только поможет тебе— — Ты только что подставила меня, — бормочет она, не открывая глаз. — ты же понимаешь это, да? Она чувствует себя так, будто только что проглотила камень. Пэнси медленно поднимает веки и подаётся вперёд, ядовито проговаривая: — Ты действительно думаешь, что они будут спрашивать меня об этом? "Ты любила его? О, дорогая Пэнси, он поразил тебя в самое сердце? Дело было в этом?" — она кривит губу. — нет. Идиотка. Они спросят, кого я убила. Они спросят, кого я пытала. Какую я передавала информацию. Ты только что подписала мне смертный приговор. Гермиона впивается ногтями в ладонь. — Нет, если я буду задавать вопросы. Выражение лица Пэнси не меняется. — Послушай меня, — Гермиона снова встряхивает её, начинает беспокоиться о том, что может не выдержать и буквально укусить её. — это будет твоим условием. Ты можешь согласиться с условиями. Я знаю, как правильно сформулировать вопросы. Что-то мерцает во взгляде Пэнси, но её лицо остаётся неподвижным. — Пэнси, доверься мне, — Гермиона отпускает её запястье и цепляется за её ладонь, переплетая их пальцы. — я вижу тебя, — отчаянно шепчет она. — я вижу тебя за всем этим. Я знаю, что это не ты. — она крепче сжимает её руку. Наверняка до боли. — доверься мне. Я тебя прикрою. Она фыркает. — Никто никогда не— — Серьёзно, — Гермиона дёргает её за руку. — я тебя прикрою. Взгляд Пэнси острый, словно бритва. Но Гермиона видит, как она медленно выдыхает. — Доверься мне. Она чувствует, как дрожат пальцы Пэнси. Видит, как слёзы поблескивают в уголках её глаз. Пэнси закрывает их и выпрямляется. Расправляет спину, принимая позу настоящей чистокровной ведьмы. — Хорошо. Гермиона снимает своё заклинание и разворачивается, встречая нетерпеливый взгляд Бербидж. — Мы готовы. — Мисс Паркинсон, Вы согласны? Пэнси скрещивает руки и смотрит на Бербидж так, будто представляет, как та горит заживо. — Грейнджер задаёт вопросы, — огрызается она. — я согласна, если Грейнджер будет задавать вопросы. — Мадам Бербидж, Вы не можете позволить э... — выкрикивает Доулиш из топлы, но она обрывает его. — Зрители будут молчать. Наступает длинная пауза. У Бербидж дёргается глаз. Она смотрит не на Пэнси. На Гермиону. — Принесите зелье, — приказывает она. Она знает, что они победили.