Мятные Конфеты / Боевые Шрамы

22 февраля, 1999 Типси исчезает, прежде чем Гермиона успевает сказать еще хоть что-то, оставляя конверт в её руках. Конверт, который теперь кажется ещё тяжелее. — От его матери? — тихо спрашивает Гарри. — Но она на— — Домашнем аресте, — кивает Гермиона, опуская взгляд на письмо. Она едва осознаёт, что её большой палец уже прорывается сквозь печать. — Это...рискованно. Там должно быть что-то важное. Она снова кивает, но на самом деле она не особо его слушает. Потому что то, что выкатывается из конверта на её ладонь, невозможно спутать ни с чем. Флакон, внутри которого виднеется небольшое облачко голубого тумана. Воспоминание. — Это— На этот раз она забывает кивнуть, поспешно выдёргивает из конверта письмо. Чуть не разрывает его, пока разворачивает. Мисс Грейнджер, Я внимательно следила за новостями, хотя мой доступ к ним ограничен. Но если то, что я прочла, правда, то Вы защищаете моего сына. Мы обе знаем, что все шансы против него. И я знаю своего сына. Он сам против себя. Он не сможет Вам помочь. Даже то, что я Вам сейчас даю, может ничем не помочь — но я верю, что они должны увидеть это. Вы должны увидеть это. Это моё воспоминание. Пожалуйста, приведите его в качестве доказательства. Тогда, во всяком случае, он будет знать, что его мать попыталась спасти его. Нарцисса Гермиона моргает и перечитывает письмо. Облизывает пересохшие губы, сжимая флакон как последний спасательный круг. — Нам надо посмотреть, что там, — выпаливает она. Гарри всё это время пытался прочитать письмо кверх ногами. — У нас нет Омута Памяти. — Нам надо что-нибудь придумать. Нам надо— — Дамы и господа, прошу вас вернуться в зал суда, — объявляет член Визенгамота. — процесс сейчас продолжится. — Чёрт, — бормочет Гарри, встречаясь с ней взглядами. Она чувствует себя до ужаса беспомощно, и, наверное, он видит это в её глазах. Видит, как она без слов умоляет его принять решение за неё. — Ты должна его использовать. Она тяжело сглатывает. — Но я не знаю, что— — У тебя нет выбора. Ты права, Гермиона. Смит буквально вырыл ему могилу. И вне зависимости от того, как здорово ты выступишь, ты в опасности. Это может уравнять шансы. — Пожалуйста, вернитесь в зал суда, — говорит всё тот же мужчина, глядя точно на них. — процесс сейчас продолжится. Она переводит взгляд на Гарри, откровенно паникуя. — Но — что если...что если это сделает всё только хуже? — Это его мать, Гермиона. Она бы стала так рисковать? — Я...я не... — Ты должна. — он берёт её за руку. Помогает ей подняться на ноги и сжимает её ладонь. — ты должна. Флакон лежит в кармане её пиджака, когда она встаёт со всего места, чтобы выступить, чувствуя до безумия тяжёлый вес на своих плечах. Она решила, что это её последнее средство. Она постарается понять настроение в зале. Если она почувствует, что они склоняются в его пользу, то они справятся с этим вместе, и она спрячет где-нибудь это воспоминание и никогда больше не будет об этом думать. Если она почувствует обратное, то...будь что будет. Она старается обойти клетку Малфоя, не глядя на него. Сейчас ей нужно сфокусироваться. Но она замечает Доулиша, и на её лице вспыхивает ярость. Всё внутри неё закипает. Она отводит взгляд. Смотрит на Бербидж. И начинает своё выступление. Её самые лучшие аргументы — те, в которых она раньше была так уверена — сейчас кажутся какими-то незначительными. Но даже так, она вбивает их в головы Визенгамота. Снова и снова, столько раз, сколько ей кажется нужным. —...и мы бы никогда не зашли так далеко, если бы мистер Малфой сдал Гарри своей тёте... — ...посмотрел Гарри прямо в лицо — человеку, с которым он учился почти семь лет — на его двух самых близких друзей — и не стал говорить, что это они. Он знал. Я говорю это совершенно точно. Он знал. —...и здесь я хочу напомнить вам, мистер Малфой — серьёзно рискуя — не стал говорить, что это Гарри, хотя это могло бы обеспечить ему и его семье награду и безопасность. Но когда эта мысль исчерпывает себя — когда её ладони начинают потеть, а глаз Бербидж начинает дёргаться от бесчисленных повторений — она резко меняет тактику. Она изначально это не планировала, но Смит заставил её. Она думала поговорить о Дамблдоре. Возможно, вчера — до этого утра — тот факт, что Малфой не убил его, мог показаться ей полезным. Но сейчас ей кажется, что обсуждать это может быть слишком опасно. Решает вообще не поднимать эту тему. Нет, вместо этого она просит передать ей его дневник. Она прочтёт правильные записи, в правильном контексте — и пусть все они идут к чёрту. Эта багрово-фиолетовая тетрадь уже кажется ей слишком знакомой. Она наверняка прочла каждую запись больше одного раза. Знает всё от начала до конца. И тем не менее, её мысли находятся в ужасном беспорядке, и она не знает, откуда начать — чем закончить. Пока Визенгамот нетерпеливо поглядывает на неё, она пытается вспомнить худшие из записей, которые читал Захария. Она медленно строит свою речь — Я так понимаю, мистер Смит пытался показать, что мистер Малфой эмоционально неустойчив. Я права? — она поворачивается и находит его в толпе — долго смотрит прямо на него — достаточно долго, чтобы он опустил глаза и покраснел. Она отворачивается и поднимает дневник вверх. — и я хочу, чтобы вы поняли, почему. Мистер Смит проигнорировал записи, показывающие, через что мистер Малфой на самом деле прошёл в течение прошедшего семестра. И я уверена, что все хотели, чтобы он провалился. — она находит запись, которую знает особенно хорошо. — Это было 11 сентября. Здесь мистер Малфой ссылается на свою Тёмную Метку — а точнее, на боль, которую она вызывает. — и она прочищает горло. — Что вы тогда сказали? Что ситуация не "требует" более серьёзного лечения? — здесь он, конечно, обращается к целителям Св. Мунго, которые просматривали эти записи. Он пишет, мне просто нужны таблетки. Что-то другое. Что угодно. Пришлите их. Как видите, у меня нет проблем с тем, чтобы умолять. — она поднимает взгляд — смотрит Бербидж точно в глаза, цитируя фразу, которую прекрасно помнит. — дайте мне таблетки, дайте мне таблетки, дайте мне таблетки, дайте мне ёбаные таблетки. — Бербидж разве что чуть морщится. — Здесь, на самом деле, не менее двадцати записей с просьбами о лекарствах против боли. С просьбами, на которые отвечали отказом без объяснений, что позволяет мне предположить, что никто особенно не беспокоился о благополучии мистера Малфоя. Здесь нет представителя от Св. Мунго, чтобы обсудить это с ним, поэтому на этом я остановлюсь. Но мне любопытно, — она оглядывает практически всех членов Визенгамота. Неожиданно чувствует себя сильнее. Осознаёт правильное направление. — кто-нибудь из вас изучал Тёмную Метку? В деталях? Вы знаете, что это такое, конечно — но кто-нибудь из вас имеет хотя бы малейшее представление о том, что она делает? — Постарайтесь следить за своим тоном, мисс Грейнджер, — Бербидж предупреждает её со своего подиума. — у Вас нет права изображать профессора. — Не профессора, — говорит она. — Нет, на самом деле, этого нет в школьной программе. Об этом не говорят. — она решается обернуться — посмотреть на Малфоя. Его взгляд туманный. Мутный. Но, тем не менее, он смотрит точно на неё. — просто все знают, что я вечно хочу всё знать. — она заставляет себя снова посмотреть вперёд. — и я хотела узнать об этом. Она начинает ходить по залу, стараясь вспомнить всё, что когда-либо читала об этом. — Тёмная метка — это очень интуитивное заклятие. Она ведёт себя так, будто у неё есть свой собственный разум. Как симбиот. Некоторые люди считают, что она даже чувствует намерения своего хозяина. И мне сложно с этим спорить после того, как я видела, что она делала с мистером Малфоем. Его Метка атаковала его. Физически. Сжигала его изнутри. В его записях это подтверждается. Постоянная, ежедневная, мучительная боль. Скажите — зачем бы тёмной магии атаковать такого же тёмного человека? Она на мгновение замолкает, позволяя этой мысли проникнуть в умы зрителей. Позволяет себе взглянуть на Гарри, и его кивок наполняет её смелостью. — Мне кажется, что Тёмная Метка почувствовала изменение позиции Малфоя. Она почувствовала в нём свет и атаковала его, словно вирус. Член Визенгамота поднимает руку. Пожилая ведьма в очках с шестиугольными стёклами. — Разве Пожиратели Смерти не воспринимали получение Метки как большую честь? Как повод для гордости? Гермионе практически хочется поблагодарить её. Это сразу подводит её к нужному выводу. — Вы правы. Вы совершенно правы. Поэтому — Вы должны задуматься. Зачем бы гордому Пожирателю Смерти пытаться срезать её с тела? Шумного шёпота, что разносится по залу, достаточно, чтобы понять, что почти никто из них не знает об этом. Воодушевлённая, она разворачивается и подходит к клетке Малфоя. — Мистер Малфой, пожалуйста, покажите членам Визенгамота Вашу руку. Он хмурится — и она вспоминает слова Нарциссы. Он сам против себя. Он не сможет Вам помочь. Она смотрит ему в глаза. Ты поможешь мне. Чёрт возьми, ты поможешь мне. — Сделай это, — тихо рычит она. Так тихо, чтобы больше никто не услышал. — или я сделаю это за тебя. Он шипит что-то себе под нос. Ей не расслышать. Затем он вытягивает руку вперёд, засучивает рукав своей мятой рубашки. Она отходит в сторону, чтобы они увидели. Ровный белый шрам, ведущий от его запястья к локтю. Она получает только пару вздохов в качестве реакции, но продолжает давить. — Мистер Малфой прибег к таким решительным мерам; пришлось удалить все живые ткани с его руки. Он ничего не чувствует. Малфой снова натягивает рукав и откидывается спиной на заднюю решётку клетки. — Пожалуйста, скажите мне, — говорит она, разворачиваясь. — какой гордый Пожиратель Смерти скорее потеряет чувствительность в руке, чем сохранит эту великую честь? Бербидж шумно вздыхает. — Как долго Вы намерены обсуждать этот момент, мисс Грейнджер? Этот вопрос заставляет её с силой стиснуть зубы. — Двигаемся дальше. Она снова ловит взгляд Гарри, прежде чем продолжить просматривать дневник — он что-то говорит одними губами. Сделай это. Его губы снова и снова повторяют эти слова. Нет, думает она. Пока нет. Пока мне действительно не придётся. Вместо этого она ныряет обратно в дневник — читает вслух каждую запись, которая, по её мнению, хоть немного показывает его человечность. Читает о том, как он закрыл её от Боггарта. Рассказывает о его собственном Боггарте, несмотря на то, что он что-то шипит сквозь зубы за её спиной. Описывает в деталях, к своему собственному стыду, как он и его факультет приняли её, когда ей больше нигде не были рады. И она чувствует себя так, будто показывает всем их грязное бельё. И тем не менее, она продолжает. Даже если она понимает, что бьёт дохлую лошадь, она надеется — ещё надеется — что этого будет просто слишком много и Визенгамот уже забудет всё, что говорил Захария. Она занимается этим примерно полтора часа. И Бербидж постепенно закипает. — Это всё, мисс Грейнджер? — наконец говорит она, перебивая рассказ Гермионы о предвзятости профессора Хавершим. — поведение мистера Малфоя в течение последнего семестра? Это всё, о чём Вы хотите поговорить? Потому что если Вам больше нечего добавить, то я бы сказала, что нам пора перейти к обсуждению. Она сглатывает слюну, скопившуюся во рту. Бросает взгляд на Гарри, хотя и так знает, что увидит в его глазах. Сделай это, проговаривает он одними губами, широко распахивая глаза. Сейчас. Она на мгновение закрывает глаза, слишком хорошо чувствуя спиной взгляд Малфоя. И затем она достаёт флакон — то маленькое оружие, которое либо спасёт его, либо уничтожит. — У меня есть еще кое-что, — она поднимает его вверх. Показывает всем. — это воспоминание Нарциссы Малфой. Его матери. — Грейнджер, — неожиданно говорит Малфой. — нет. — и её пульс подскакивает. — Тишина, мистер Малфой, — огрызается Бербидж. Она щёлкает пальцами. — передайте его охраннику. Мы должны убедиться в том, что оно не поддельное. Она не знает, почему это заставляет её нервничать. Нарцисса точно не стала бы рисковать и подделывать его. Нет. Нет, она бы не стала. Но рука Гермионы всё равно дрожит, когда она передаёт флакон охраннику. Он использует чары, о которых она почти ничего не знает, и Бербидж наклоняется вперёд, чтобы посмотреть на свечение, которое начинает испускать флакон. Сначала белое, затем бледно-голубое. Гермиона медленно выдыхает. Разочарование на лице Бербидж даёт ей понять, что всё в порядке. На то, чтобы установить министерский Омут Памяти в центре зала, уходит около десяти минут. Он достаточно большой, чтобы можно было показать воспоминание всем присутствующим — такие всегда используют в суде. И Гермиона начинает паниковать, когда осознаёт — ей нужно будет вести себя так, будто она его уже видела. Словно она знает, что скрывается в этом облачке голубого дыма. Все будут смотреть на неё. Насколько бы это её ни шокировало, ей придется это скрыть. И она никогда не была в этом хороша. Гермиона выпрямляет спину, сжимает руки в кулаки и готовится к худшему. Бербидж кивает охраннику, и он опрокидывает содержимое флакона в массивную чашу. Несколько невероятно долгих секунд воспоминание кружится в воде — окрашивает её в чёрный. Затем, вырвавшись из неё, вверх поднимается мутное изображение — и воспоминание Нарциссы воспроизводится, словно на маггловском проекторе. Гермионе сразу приходится скрыть ошарашенный вздох. Потому что она смотрит на себя. Лежащую на мраморном полу, холод которого она до сих пор не забыла. И она слышит свой голос. Свои крики. Членам Визенгамота явно некомфортно наблюдать за тем, как Беллатриса пытает её. Она не думала, что ей однажды снова придётся пережить этот момент. Её крики эхом разносятся по залу, звучат до невозможного громко — но недостаточно громко, чтобы заглушить голос Малфоя. — Остановите это! — рычит он из своей клетки, и Гермиона чувствует, как внутри неё всё сжимается. — прекратите! Остановите это! — Силенцио, — Бербидж спокойно накладывает заклинание, не отводя взгляда от изображения в воздухе. Крики Малфоя обрываются. — Я ничего не брала! — продолжает кричать Гермиона из прошлого. — я клянусь! П-пожалуйста, пожалуйста! Я клянусь, я ничего не брала! Нарцисса моргает медленно, редко, почти не прерывая картинку. Кажется, что это длится бесконечно. Гермиона раньше не осознавала, сколько раз она тогда повторяла одно и тоже. Снова и снова. — Я не брала его! Я ничего не брала! Но затем вдруг раздаётся голос Нарциссы. Тихий, едва уловимый — но сейчас все хорошо его слышат, потому что смотрят на происходящее её глазами. — Драко. Прекрати. Гермиона не может удержаться от того, чтобы бросить на него короткий взгляд — видит, что он всё ещё беззвучно кричит. Дёргает прутья решётки. Почти в то же время угол обзора воспоминания Нарциссы меняется, и это возвращает её к просмотру. И вот, Малфой из прошлого. В той самой одежде, которую она отлично помнит. На том же месте в зале, который она отлично помнит. Смотрит точно вперёд, смотрит, как она кричит. Вот только — нет. Это не всё. Его низкий тихий голос почти не слышно сквозь её отчаянные крики, но все отлично видят, как шевелятся его губы. — Прекрати, — снова предупреждает Нарцисса. — она увидит тебя. Он не останавливается. Ни на секунду. Продолжает бормотать одни и те же слова, снова и снова. Не моргая. Не двигаясь. Даже когда Нарцисса дёргает его за руку. Он сфокусирован. И Гермиона знает, что такое контр-проклятие. Она чувствует себя так, будто её ударили под дых. И когда воспоминание растворяется в темноте над ними, её колени подгибаются. Она едва успевает схватиться за прутья решётки. Соберись с силами. Она смотрит на Малфоя. Обнаруживает, что он больше не кричит. Но на его глазах выступили слёзы, и его лицо яростно покраснело, и он выглядит — он выглядит побеждённым. Побеждённым, преданным и захваченным злостью. Бербидж ждёт ещё немного, прежде чем снять заклинание тишины. Гермиона прочищает пересохшее горло. Ей кажется, что ей всё это снится, когда она отходит от клетки и выдыхает: — Мистер Малфой...Вы можете объяснить Визенгамоту, что Вы делали? Ты можешь мне объяснить? Несколько долгих секунд он ничего не говорит. Только шумно дышит, крепко цепляясь за прутья решётки. — Пожалуйста, объясните природу контр-проклятия, — не сдаётся она — и она звучит так, будто умоляет его. Это не спрятать. Её голос звучит отчаянно. Спаси себя. Чёрт возьми, Малфой. Спаси себя. Она борется с подступающими слезами. Как ты спас меня. Потому что она знает. Ещё до того, как он говорит это — выдавливает это так, будто этими словами подписывает себе смертный приговор. Она знает. Она не знала, но теперь она знает. — Моя тётя использовала отравленный нож. Контр-проклятие не дало яду распространиться. Гермиона сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Выпрямляет спину и поднимает взгляд на Визенгамот, не обращая внимания на слёзы, что скатываются по её щекам. Она в последний раз прочищает горло. — Другими словами, он спас мне жизнь.