Мятные Конфеты / Боевые Шрамы

23 февраля, 1999 Неочищенная, яростная магия портала слишком резко протаскивает их сквозь пространство, чтобы смогли удержаться на ногах. Она тут же падает на каменный пол, больно ударяясь. — Ёбаный в рот, — выплёвывает Пэнси где-то в стороне. Гермиона собирает себя по частям, прижимая руку к отбитому ребру и стараясь ровно держать свою палочку. Они в тёмном коридоре. — Люмос. Луч света проскальзывает по мраморным стенам и сводчатым потолкам, по портретам в обсидиановых рамах, висящим вдоль стен. О, боже, думает она, на секунду забывая, как дышать. Не здесь. — Почему мы в Поместье? — шёпотом спрашивает Пэнси, выпуская свет из своей палочки. Она, наверное, бывала здесь в детстве. — Я не знаю. Они одновременно поднимаются на ноги, почти автоматически встают спина к спине и осматриваются. В коридоре пусто. Пусто, не считая небольшого тёмного следа на полу, как будто бы от крови, блестящего в свете их палочек. Гермиона оборачивается на Пэнси через плечо. Она ударилась головой, когда упала после приземления — тонкая струйка крови стекает с её виска. — Это не твоя, да? — Гермиона указывает на след. Это вроде как достаточно глупый вопрос, и совсем недавно Пэнси бы обязательно съязвила в ответ, но сейчас она просто качает головой. — Пошли. Они следуют за кровью. Двигаются медленным, осторожными, до ужаса тихими шагами. Ни одна из них не издаёт ни звука, но движения Пэнси такие ловкие — как будто бы кошачьи — что Гермиона задумывается о том, сколько раз ей приходилось это делать. Когда они достигают конца коридора, ей оказывается сложно повернуть за угол. Гермиона практически ничего не знает об устройстве поместья Малфой, но каждый шаг может приближать её к столовой. К этому полу, на который она не готова смотреть снова. Желчь поднимается в её горле, и она чуть не спотыкается, но Пэнси ловит её — с силой сжимает её локоть. — Осторожно, Грейнджер. — Я в порядке, — выдыхает она, хотя и чувствует, как побледнело её лицо. В любом случае, Пэнси с ней не спорит. Они двигаются дальше. Оставляют за спиной ещё несколько коридоров и винтовую лестницу, недостаточно внушительную для того, чтобы быть главной, но всё ещё невероятно роскошную. Все ставни закрыты, дневной свет не проникает в поместье. Сияние их палочек выдаст их задолго до того, как они сами найдут хоть кого-нибудь. Гермиона пытается успокоиться, про себя вспоминая все лучшие проклятия. Молча катая на языке формулировки. Она говорит себе, что начнёт атаковать при малейшем постороннем движении, при малейшем звуке — не мешкая. Возле очередного угла кровавый след начинает сужаться. Она обменивается взглядами с Пэнси. Она крепче сжимает палочку; её ребро пульсирует при каждом вдохе. И они поворачивают за угол, встают бок о бок, поднимая палочки. — Что ж, это заняло целую вечность, — говорит чей-то голос. Её глазам нужно время, чтобы привыкнуть. Эта комната освещается ярким сиянием очага. Но как только она оказывается в состоянии осмотреться, то сразу чувствует тошноту, застывает на месте. Почему-то она знала, что это будет столовая. И всё же дело не в этом. Есть и кое-что другое. Это Доулиш, лениво прислонившийся к стене, в окружении своих коррумпированных Авроров — других борцов, как он их называет. Это Нарцисса Малфой, привязанная к стулу рядом с ним, слишком близко к огню; её лицо побледнело, волосы растрёпаны; на её коже выступил пот. Это Тео, который явно был источником крови, лежащий на полу без сознания. Это Драко, что неподвижно стоит рядом с ним, удерживаемый на месте обездвиживающими чарами и с ног до головы одетый в чёрное — в традиционные одеяния Пожирателей Смерти. Его глаза быстро находят её. Это единственное движение, на которое он способен. И там, где она рассчитывала увидеть огонь — ярость и разочарование — она видит каменную стену. И, наверное, это даже хуже. Пэнси первой обретает дар речи. — Что это? Доулиш отворачивается от очага, смотрит на них. — Мы ошиблись? — спрашивает он совершенно расслабленным тоном. — Эти двое, разве нет? — он указывает жестами на Тео и Пэнси. — Он для тебя, — а сейчас он указывает на Драко, затем на Гермиону. — и он для тебя. — он холодно улыбается. — Или, может, наоборот. Гермиона проглатывает раскалённую ярость, поднимающуюся у неё в горле — направляет палочку на Доулиша. Она благодарна, что её голос звучит ровно. — Что бы это ни было, всё кончено. — Скоро, — равнодушно соглашается Доулиш. — Отпустите их, — требует она. Старается скрыть то, как дрожит её рука. Здесь что-то не так. — всех. Сейчас же. Пару секунд Доулиш молча оценивает их, смотрит то на неё, то на Пэнси. Его Авроры странно расположены. Не очень удобная позиция для защиты. Как бы сгруппированы вместе — ни периметра, ни точек обзора. Относительно удалены только те, что стоят, направив палочки на Драко, поддерживают его неподвижность. Гермиона не позволяет себе смотреть на него. Она потеряет всю концентрацию. — Сейчас же, — резко повторяет она. — Делайте, как она говорит, — приказывает Доулиш, снова расслабленно прислоняясь к стене. Что? Пэнси уже смотрит на неё, когда Гермиона поворачивается к ней. Они думают об одном и том же. Здесь что-то не так. Но, в любом случае, Аврор начинает снимать сдерживающие чары с Нарциссы Малфой. Два других берут Тео за руки, тащат его вперёд, не обращая внимания на резкий вздох Пэнси. Они оставляют его у её ног, и Пэнси сразу же падает перед ним на колени. Гермиона не винит её. Но теперь она осталась одна в наступлении. — Фините, — громко проговаривает другой Аврор, и обездвиживающие чары рассеиваются, позволяя Драко расслабиться. Гермиона решается взглянуть на него, но видит только равнодушную маску. Он бросает взгляд на Доулиша. — Иди. Иди к ней, — говорит он. Это неправильно. Драко не поворачивается к ним спиной; он медленно, осторожно подходит к ней. Она цепляется пальцами за ткань его рукава, как только он оказывается достаточно близко — это движение получается до ужаса отчаянным, она надеется, что Доулиш не замечает. — Ты ранен? — спрашивает она шёпотом. Он звучит жёстко. Равнодушно. — Нет. Гермиона тяжело сглатывает. Она всё ещё направляет палочку на Доулиша; сейчас, когда Драко рядом с ней, её рука дрожит не так сильно. Доулиш не двинулся. Не отправил никого в атаку. Он позволяет Нарциссе Малфой потереть воспалённые запястья и отойти от стула у камина. Пэнси сидит у ног Гермионы, что-то тихо шепчет Тео, уткнувшись лицом в его шею. Неясно, насколько сильно он пострадал. — Где остальные? — выдавливает она после затянувшейся паузы; холодное подозрение оплетает её внутренности. — Внизу, — говорит Доулиш. — мы сейчас отправим их сюда. Он щёлкает пальцами, и один из Авроров выходит через боковую дверь. Рука Гермионы, сжимающая палочку, дёргается в его сторону, но он исчезает слишком быстро. Она снова направляет её на Доулиша. — Жаль, что ты не понимаешь, — вздыхает он. — Здесь нечего понимать. — Откуда тебе знать, если ты никогда никого не слушаешь? — Доулиш наверняка чувствует, что она в шаге от заклинания тишины, но всё равно продолжает. — Многим из нас, — говорит он, указывая на своих Авроров, — нам было стыдно после падения Министерства. Особенно после войны. Бесконечные обвинения. "Почему мы не остановили их? Почему мы это не предугадали?" Он делает шаг вперёд, замирая только после того, как Гермиона предупреждающе взмахивает палочкой. — Теперь я знаю ответ, — говорит он. — Наша ошибка — это снисходительность. Однажды нам уже не удалось отрезать змее голову. Не удалось покончить со всеми последователями Тёмного Лорда, когда он в первый раз потерял свою силу. Мисс Грейнджер...не дайте нам совершить ту же ошибку снова. Вы обладаете силой. Прямо сейчас Вы можете решить. — Решить? — огрызается она. — Решить что? Что мои бывшие одноклассники заслуживают смертного приговора? Что никто не может измениться? — Никто не меняется, — говорит Доулиш, делая ещё один шаг вперёд. — Не двигайтесь. Он поднимает руки в знак капитуляции и снова замирает, но продолжает говорить. — Что Вы думаете о том, что Вы были их единственным свидетелем со стороны защиты? — спрашивает он. — Вы хотя бы подумали о том, почему их было так легко забрать из замка? Рука Гермионы, в которой она держит палочку, начинает потеть. — Никто не заметил. Иллюзия здесь, иллюзия там — никто не захотел присмотреться. Мы вывели их прямо под их носом. Потому что всем плевать, мисс Грейнджер. Разве Вы не видите? — он взмахивает рукой, обводя широким жестом Драко, Тео и Пэнси. — Они даже не стоят того. Гермиона прищуривается, шипит сквозь зубы: — Разговор окончен. — Нет, — небрежно отвечает он. — не окончен. Я просто хочу сначала убедиться, что Вы всё поняли. Понимаете, иначе я буду чувствовать себя ужасно виноватым. Её сердцебиение резко ускоряется, она осматривается, пытаясь обнаружить какую-то угрозу. Но у неё все карты. У неё есть преимущество. В этом нет никакого смысла. — Мне нужно, чтобы Министерство — весь Волшебный Мир, раз уж на то пошло — поняло, какую они представляют опасность. Они должны увидеть цену такого слепого прощения. — Доулиш делает ещё один шаг вперёд. — Это докажет, что они не достойны спасения. Что им не помочь. И мне очень жаль, моя дорогая Гермиона Грейнджер, но это Вы — любимица Волшебного Мира, защитница угнетённых и недостойных, наша золотая девочка — это Вы склоните чашу весов. Она хмурится, палочка подрагивает в её руке; Доулиш переводит взгляд на Драко. — Сделай это. Следующие несколько мгновений она помнит только обрывками. Шуршание чёрной мантии Драко, когда он встаёт перед ней. Пот над его бровями — единственное, что не стыкуется с его жёстким, бесчувственным выражением. Чёрный кончик его палочки, который указывает точно между её глаз. — Круцио. Мир окрашивается в белый, и боль захлёстывает её. Она едва замечает, как ударяется головой о мраморный пол, когда падает. Всё, что она ощущает — это боль. Её кости ломаются — срастаются и затем ломаются снова. С неё сдирают кожу, слой за слоем. Кто-то сжимает в кулаке её живот, её лёгкие, её сердце, пока они не взрываются. И она не может не закричать, даже если каждый звук, что она издаёт, кажется ей осколком стекла, разрезающим её горло. Но ничто из этого не причиняет ей столько боли, как вид его лица — то, как равнодушно он смотрит на неё. Она хочет умереть здесь и сейчас, просто чтобы никогда больше не увидеть его глаза такими. Время распадается. Она даже близко не знает, как долго он мучает её. Позже она узнает, что это длилось не больше двадцати секунд. Приступ боли резко прекращается, до неё доносится звук тяжёлого удара. Гермиона охает, поднимая взгляд на потолок, он плывёт перед её глазами; её нервы трещат, словно её били током. Он выглядит так же, как тогда, думает она, опьянённая болью. Ей требуется какое-то время, чтобы заставить свои мышцы работать и хотя бы повернуть голову. Пэнси сбила Драко с ног, они борются на полу — он пытается столкнуть её с себя, а она пытается прижать его правую руку к земле. —...хуя ты творишь? Какого хуя? — кричит Пэнси; когда ей удаётся встать коленом на его локоть, она с силой бьёт его свободной рукой. Гермиона смотрит на них словно сквозь стекло. Издалека. Она не здесь. Она чувствует, как слюна вытекает из уголка её рта. Доулиш приказывает двоим Аврорам оттащить Пэнси от него, но у Пэнси отличные рефлексы, и она тут же оглушает их обоих с помощью палочки Драко. В этот момент Гермиона чувствует, как её легко дёргают за руку, и это сразу же вырывает её из оцепенения. Она поворачивает голову. Тео тянется к ней, бледный и окровавленный, его глаза полуприкрыты. Он сжимает её рукав и подтягивает к себе её обмякшее тело, с трудом проговаривает: — Г-Грейнджер...Грейнджер, он — Драко, он— Дальше её хватают уже не так мягко, как это делал Тео. Холодные пальцы сжимают её лодыжку, дёргая её назад. Она кричит, её кости всё ещё кажутся ей сломанными, и когда она наклоняет голову, то видит Драко, что стоит на четвереньках и тянет её к себе, так же равнодушно глядя на неё. Его палочка у Пэнси, которая отбивается от следующей волны Авроров. Их заклинания разлетаются по комнате, отскакивая от стен. Драко едва ли замечает это. — Драко! Послушай меня! — громко кричит Тео хриплым голосом. — Слушай мой голос! Послушай меня! Он не останавливается. Не колеблется. Просто подаётся вперед, чтобы сжать её горло; эти красивые серые глаза остаются пустыми. В них не осталось ничего от него. — Пожалуйста... — выдыхает она, двумя руками цепляясь за его запястья, беспомощно дёргая ногами. — Драко! — снова кричит Тео. — Остановись! Перед её глазами множатся белые пятна, она жадно вдыхает кислород, которого становится всё меньше — он сжимает её горло всё сильнее. — Он не остановится, — говорит спокойный голос, почти заглушаемый всем этим хаосом. — он не сможет. — Доулиш нависает над ними, смотрит глазами учёного, что ставит научный эксперимент. — Он знает только то, что я хочу. Всё остальное — чистый лист. — Грейнджер — Грейнджер, это Империус — это не он, это— — Тихо. Он пнул Тео, судя по звуку — но Гермиона не может отвести взгляд от холодного лица перед ней, даже когда всё начинает плыть перед её глазами и свет вокруг тускнеет. — Пожалуйста, — снова шепчет она, хрипло и отчаянно. Кровь шумит у неё в ушах. — Это бессмысленно, — говорит Доулиш, — он не остановится. Уж Вы-то должны знать, мисс Грейнджер. Разве Вы не самая яркая ведьма своего возраста? — он усмехается. — Только необычайно волевые люди могут противостоять Проклятию Империус. Чрезвычайно могущественные волшебники, такие как, возможно, Ваш друг Поттер. У таких слабых, как этот, нет шансов. Ей осталось жить меньше минуты. В её легких нет воздуха — у неё нет сил. — К тому времени, когда прибудет Орден, Ваш труп уже остынет. Как и все остальные. Нас здесь уже не будет, и, как думаете, кого они увидят посреди этого всего? Испачканного в Вашей крови? Она не слышит ничего из того, что Доулиш говорит дальше — все звуки меркнут на фоне звона в её ушах. В её глазах встают слёзы, окончательно размывая всё, что оставалось в её поле зрения, и теперь она вообще не видит его лицо. Но это всё равно было не его лицо. Не особо большая разница. Крики Тео кажутся ей далёкими, едва слышными. — Слушай мой голос! Вернись! Открой глаза и посмотри на неё! Посмотри, кто это — посмотри на неё! Это Гермиона! Это Гермиона! Вскоре после этого он тоже растворяется, и остаётся только безжалостное давление на её горло и размытые очертания над ней. К счастью, боль начинает проходить. Теперь она почти ничего не чувствует. Она теряется и расслабляется, едва остаётся в сознании, почти витает в облаках. Слабый, думает она. Такое отвратительное слово. Это не то слово, которое приходит ей в голову, когда она думает о его лице. О его настоящем лице. О его глазах. О тех, что она знает. В его лице есть война. Сожаление, боль и неуверенность в стиснутой челюсти. Несовершенство вплетено в серость его глаз, а страх — в изгиб его бровей. Она видела всё это, она всё это знает. Всё это и даже больше. Но в его лице нет слабости. Просто нет — она практически уверена в этом. И последняя всё ещё живая её часть хочет ещё раз увидеть его, просто чтобы убедиться. Она убирает ослабевшую, обескровленную руку с его запястья и слепо поднимает её над собой. Использует свои последние силы, чтобы сморгнуть эти слёзы и встретить его взгляд. Онемевшие пальцы находят его холодную гладкую щёку, касаются её. Запоминают то, как она ложится на изгиб её ладони. Она приоткрывает пересохшие губы, шепчет едва слышно: — Ты не слабый. Она знает это без тени сомнения. У неё в глазах темнеет, и её рука опускается. Она едва чувствует холод мрамора под своей спиной. Но когда она уже готова отпустить — воздух, жизнь, вообще всё — её шею отпускают. — ...Гермиона? Сдайся, шепчет ей темнота. Отпусти. — Нет. Нет-нет-нет, Гермиона! Нет! Она знает этот голос. Отпусти. — Нет! Нет! Гермиона, посмотри на меня! Посмотри на меня! Она знает его. — Пожалуйста! Она будет вечно задаваться вопросом о том, действительно ли она сама выбрала вдохнуть. Впустить воздух в своё горло и прогнать темноту. Сейчас ей кажется, что у неё нет выбора. Ей кажется, что он выбирает за неё. И её лёгкие впитывают воздух, словно сухой песок — воду. Её грудь дёргается, её глаза широко распахиваются, и она чуть не сталкивается с ним, когда пытается сесть. Ухватить ещё воздуха. Вдохнуть. Звук, который он издаёт, не подходит ему. Отчаянный и животный, совершенно неконтролируемый. Она не успевает увидеть его лицо. В одно мгновение оно прижимается к её вздымающейся груди, а в следующее он уже отворачивается, его рука что-то ищет — торопливо скользит по мраморному полу. Он находит её палочку в тот самый момент, когда Доулиш осознаёт, что произошло. Его разочарованное рычание почти сразу обрывается. — Авада Кедавра. Только когда Доулиш безжизненно падает перед ними — только когда он медленно опускает руку, сжимая ее палочку дрожащими пальцами, она понимает, что это был голос Драко.