Детская игра

Сэм никогда не видел Клинта таким нервным, как сейчас. На самом деле, это довольно странно: Клинт обычно считает себя жутко остроумным, уверенным в себе и мягким человеком, ну, когда он не держит в руках свой известный лук, и — хотя он явно заботится о людях, которыми он себя окружает, потому что он бы никогда не покидал Башню и не возвращался бы к семье, если бы это было неправдой, — он никогда не казался таким озабоченным их безопасностью, как безопасностью Питера сейчас. Когда Сэм размышляет об этом еще больше, он приходит к двум разумным выводам: первый заключается в том, что Клинт внезапно осознает, насколько нормальным — то есть не супермощным, как почти все в этом здании — и беззащитным на самом деле является ребенок. Конечно, подросток может сам о себе позаботиться, но когда в дело вступают люди более сильные, да еще и больные, все это действительно подчеркивает, насколько он обычный и юный. Это подводит Сэма ко второму выводу: Питер напоминает Клинту его детей. Клинт обожает своих детей — черт возьми, у него в бумажнике есть их фотографии и все такое, — и нет ничего странного в том, что он подсознательно думает о Питере примерно так же. Он заботится о Питере. Он хочет убедиться, что с ним все в порядке. И теперь тот ранен, и Клинт волнуется за него. Не сказать, что он сам не беспокоится, конечно, Сэм, может быть, и не чувствует так много к ребенку, как его товарищ по команде (он не очень давно его знает в конце концов), но в его сердце остается особое место для Питера. Парень не заслуживает того, что получил. Он не заслуживает того, чтобы жить на улице, или того, что его туда привело. Все эти мысли буквально захлестывают его в один большой ураган переживаний. Лучник сидит, упершись локтями в колени и обхватив голову руками, смотрит в никуда и кусает нижнюю губу. Его волосы в беспорядке, костяшки пальцев содраны и слегка кровоточат, но в остальном он в порядке. Возможно, даже слишком полон нервозности, если судить по его дрыгающейся ноге. — Клинт? Сидящий напротив Клинт переводит взгляд на Сэма. — Да? Сэм смотрит в его усталые глаза и одаривает теплой улыбкой. — Нам, наверное, стоит сообщить Старку, что в его медотсеке бездомный ребенок, — говорит он, и его голос гремит в напряженной тишине коридора. Он с гордостью разглядывает содранные костяшки пальцев. Они служат напоминаниями и хорошим, и плохим событиям прошлого. Хорошим, потому что он бил ужасно плохих людей, и плохим, потому что он должен был это делать. — Джарвис, — решительно говорит лучник, обращаясь к потолку, — скажи Тони, чтобы шел в медотсек, пожалуйста. — Конечно, мистер Бартон, — говорит ИскИн со своим мягким британским акцентом. Сэм не уверен, как Тони отреагирует на эту информацию, но уверен, что в основном реакция будет положительной. Миллиардер, вероятно, будет настаивать на точном досье на Питера, как он сделал со всеми, кто входил в его башню, и он может напрасно ныть (потому что это то, что он делает лучше всего, конечно), но даже такой, случайно вовлекшийся во все это, как Тони Старк, не откажет ребенку в помощи, в которой тот нуждается. Он просто не такой человек. Кроме того, Брюс был более чем счастлив помочь, увидев разбитое лицо Питера и окровавленные волосы, и он даже не задавал вопросов — если Тони будет возражать против лечения, Брюс будет одним из тех мягко настойчивых людей, которые смогут убедить его в обратном. Скорее всего, со словами типа: «Ты же не можешь себе этого позволить!». В этот момент дверь в медотсек открывается, и Брюс выходит с сияющей улыбкой на лице. Сэм узнал за то время, что он живет в том же здании, что и умный доктор, что обычно такая улыбка означает, что все идет хорошо. Все его тело обмякло в мгновенном облегчении, и усталость заняла место беспокойства. — Какие новости, док? — отрывисто спрашивает он. — Хорошие, — говорит Брюс, покачиваясь на носках. — Никаких признаков повреждения мозга, хотя мы будем знать наверняка, когда он проснется. Вероятно, небольшое сотрясение, но это не должно быть чем-то, с чем он не сможет справиться. Переломов нет, хотя ребра немного ушиблены. С ним все будет в порядке, если он не будет слишком много двигаться и трясти своими болячками. — А кровь на затылке? — тревожно спрашивает Клинт. — Там небольшой порез, Клинт. Раны на голове просто сильно кровоточат. Лучник, кажется, целую минуту следит за лицом Брюса, чтобы убедиться, что тот не лжет, но мягкая улыбка доктора так же искренна, как и всегда, и поэтому он откидывается на спинку стула с таким драматическим вздохом облегчения, что Сэм даже находит силы, чтобы тихо хихикнуть. — О, слава Богу, — выдыхает он, ухмыляясь в потолок, как будто только что выиграл марафон. — Я так долго волновался, что не могу представить, каково это — не волноваться. — Все хорошо, — снова говорит Брюс, садясь рядом с Клинтом, откидываясь назад и снимая с рук синие медицинские перчатки. Затем выражение его лица меняется на малейшее замешательство, но улыбка остается. — На самом деле, даже лучше, чем хорошо. Некоторые синяки уже начинают исчезать по краям… — Быстро, — замечает Сэм. «Слишком быстро» — это невысказанная правда. — Да, странно, — с опаской соглашается Брюс. — Вы сможете увидеть его, как только Джарвис скажет, что он очнулся. Не думаю, что ему понравится, если его разбудят сейчас, у него очень сильно болит голова. Сэм надувает щеки. Он может только представить, как ребенок проснется с таким количеством ударов по голове, это, наверняка, немного сломает его. Что-то подсказывает ему, что после того, как все это пройдет, потребуется немало таблеток от головной боли. — Совсем я ему не завидую, — говорит он, усмехаясь. В этот момент открывается лифт в конце коридора, и выходит Тони Старк со своей пружинистой походкой и горячим бумажным стаканчиком кофе в руке. Свитер и толстовка с капюшоном на нем покрыты маслом и каким-то неизвестным белым порошком (если бы он не был таким уставшим, Сэм бы определенно пошутил про кокаин), а это значит, что он снова работает над каким-то проектом, и его горькое выражение лица говорит, что он совсем не рад, что его прервали. — Джарвис сказал мне, что Клинт в медотсеке, — говорит он с явным неудовольствием, — и что я нужен ему там. Неужели это так важно, что мне пришлось прервать работу, чтобы посмотреть, что вы, идиоты, сотворили на этот раз? Лучник едва ли выглядит виноватым, но затем его лицо застывает. — Да, Тони, это важно. И не я пациент. Не в этот раз. Выражение лица Тони меняется на долю секунды, и Сэм тут же рискует. Он откашливается, чтобы привлечь к себе внимание. — У нас с Клинтом есть друг. Мы покупали кексы на завтрак — потому что ты отравил меня в прошлый раз, когда я ел то, что ты приготовил — и решили купить и ему… — он замолкает, глядя на Клинта в поисках помощи. — А его там избивали. И мы помогли ему, — Клинт останавливается, чуть прикусывая язык. — Но мы немного опоздали, и он был сильно избит, поэтому мы притащили его сюда. — Во-первых, меня оскорбила эта история с моей стряпней, — начинает Тони. Затем он поворачивается, чтобы посмотреть Клинту в глаза, в его взгляде читается порог непроницаемых эмоций. — Значит, этот друг знает, что вы Мстители? Брюс фыркает со своего места. — А кто не знает? Тони тоже фыркает. — О чем я только думал? Конечно, — затем его лицо расплывается в гримасе растущей гордости. Этот поворот слегка удивляет Сэма, потому что миллиардер не часто гордится чем-либо, кроме своей собственной работы. Он делает шаг вперед и хлопает Клинта и Сэма по плечам. — Я горжусь вами двумя за то, что вы присматриваете за своим другом. Как его зовут? — Питер, — подсказывает Сэм. Он не решается добавить что-то еще, отчасти потому, что чувствует себя неловко, раскрывая информацию о ком-то другом, но главным образом потому, что сам не знает больше. Теперь, когда он думает об этом, единственное, что он действительно знает о Питере, это его имя и то, что он любит чизбургеры без огурцов. Все остальное до сих пор не считалось важным. Когда он смотрит на Клинта, то замечает, что стрелок выглядит таким же смущенным, как и он сам. Он думал, что у того больше информации о парне, так как он знает его немного дольше, но если судить по выражению его лица, Клинт знает не больше, чем Сэм. Питер — одна большая тайна, и теперь Сэм достаточно любопытен, чтобы постараться раскрыть ее. — … это все? — осторожно подсказывает Тони. — Фамилии нет? Внезапно осознав, как мало он знает, Сэм неловко потирает затылок. — Насколько нам известно, нет, — в конце концов подтверждает он, поняв, что Клинт не собирается этого делать. — Он немного… мало говорит о себе. Вообще-то, он немного тихий. И… Тони прищуривается и наклоняет голову. — Ну, да, это ведь совсем не подозрительно, — говорит он, прищурившись. — Он не плохой, Тони, — вмешивается Клинт, торопясь восстановить репутацию Питера в глазах миллиардера. Это так не похоже на Клинта — вести себя так отчаянно, что Сэм ловит себя на мысли, что его заменил совершенно другой человек. Кажется, обеспечение благополучия Питера подкосило весь характер мужчины. — Честное слово, он хороший ребенок. — Ребенок? — повторяет Тони. Именно сейчас Брюс решает заговорить снова, сидя в кресле и как-то странно сгорбившись, просматривая что-то в телефоне. — Он очень молод, Тони. Мне кажется, лет пятнадцать-шестнадцать — не больше восемнадцати. Хотя, может быть, это просто недоедание… — он замолкает, проявляя особый интерес к чему-то на экране. — Недоедание? Ребенок? — снова повторяет Тони, озабоченно делая глоток кофе. Сейчас он выглядит совершенно растерянным, как будто не знает, что делать с ситуацией — выражение не обычное для обычно разумного самообладания миллиардера. — Если вы двое похитили ребенка у его родителей, клянусь Богом… Клинт заикается: — Дело в том, что этот парень, э-э, немного бездомный, — и одаривает Тони самой сладкой ухмылкой, которую он может изобразить в своем наполовину исчерпывающем состоянии — которая, если честно, больше похожа на рваную усталую гримасу, чем что-либо еще. Миллиардер замолкает на две минуты. Мало что в Тони Старке может напугать Сэма (он вдвое меньше его, черт возьми), но если есть что-то, что его пугает, так это то, что он не может отрицать, что молчание мужчины потрясает его до глубины души. Не часто этот человек молчит, даже когда думает: он всегда заполняет комнату своим постоянным потоком болтовни и не важно, разговаривает ли он с товарищем по команде, Пеппер, стажером в его лабораториях внизу или даже просто с Джарвисом. Хотя это никогда не раздражает. Его болтовня может либо вовлечь людей в разговор, либо просто помогает раствориться в удобном фоновом шуме и сделать комнату чуть менее напряженной. Его характер иногда удерживает команду от развала после определенных событий, хотя он даже не осознает этого большую часть времени. Молчание Тони странно и совершенно непроницаемо. Сэм не может ухватиться за то, что крутится у него в голове, потому что обычно тот говорит. Какая-то его часть боится, что он решит, что Питер не стоит той качественной медицинской помощи, которую он получит в Башне, что он бессердечно выбросит ребенка на улицу. (Чего определенно не случится, говорит он себе.) Прошло несколько минут, прежде чем миллиардер снова заговорил. Его глаза стали проницательны и ясны. — Если я позволю бездомному ребенку находиться в моем медотсеке, мне нужно знать все подробности. Не смогу нарыть на него много только с его именем, но справлюсь. Ты сказал, что это Питер, верно? — Ага, — подтверждает Сэм. Вполне ожидаемо и понятно, что Тони захочет узнать про этого ребенка. Он уверен, что Питер не будет чувствовать то же самое, но у него больше нет выбора. Миллиардер одаривает Сэма своей самой очаровательной улыбкой, и поднимает вверх большой палец (что заставляет его чувствовать себя гораздо более уверенным, чем должно, но он держит это при себе), прежде чем он поворачивается на каблуках и шагает обратно к лифту. — Я вернусь! — кричит он через плечо. — Джарвис, скажи мне, когда он очнется. — Конечно, сэр. Клинт и Сэм тут же дали друг другу пять.

***

— Мистер Бартон, доктор Беннер просил меня сообщить вам, что Питер проснулся. Хотите, я скажу ему, что вы придете, когда доедите? При внезапном голосе Джарвиса, рука Клинта вздрагивает, и молоко разливается по столешнице. — Вот дерьмо, — выругался он себе под нос, глядя, как лужа молока растекается по поверхности и капает на пол. Он бросает взгляд на неровное пятно на потолке. — Прекрасный способ напугать меня до усрачки, Джей. — Прошу прощения, — отвечает Джарвис. Он бросает миску с наполовину промокшими хлопьями и неиспользованную ложку в раковину и закатывает рукава поношенного зеленого свитера до локтей. Молоко все еще капает со стола на пол, и мысль о том, что придется убирать за собой, заставляет его застонать. — Попросишь кого-нибудь все здесь почистить? — говорит он, усердно вытирая лужу грязной тряпкой. — Конечно. Я пришлю одного из личных уборщиков сэра, — ИскИн делает паузу лишь на мгновение, а затем говорит настойчивым тоном: — Доктор Беннер говорит, что вы должны немедленно прийти в медотсек. И вот теперь до Клинта, наконец, доходит: Питер очнулся. Кажется, весь мир остановился. Лучник, совершенно забыв о пролитом, роняет тряпку на пол и чуть не падает на нее, пытаясь броситься к ближайшему лифту. Джарвис услужливо открывает двери и везет его в медотсек на шестнадцатый этаж, куда отвезли Питера, потому что это новейший медблок, который установил Тони, а Питер заслуживает только самого лучшего. (И люди еще задаются вопросом, почему ИИ так приятно иметь у себя.) Когда он добирается туда, Сэм выходит из лифта в другом конце коридора одновременно с ним. Мужчина выглядит и счастливым, и чрезвычайно нервным — без сомнения, выражение лица Клинта очень похоже, — и его глаза все еще тусклые после сна. Должно быть, Сэм вздремнул. Они оба останавливаются перед палатой, обмениваясь взглядами. — Почему ты нервничаешь? — спрашивает Сэм. Глаза Клинта комично сужаются. — Я мог бы задать тебе тот же вопрос, — кивает он. Есть что-то особенно нервирующее в том, чтобы находиться в медотсеке, и Клинт никогда не мог этого понять — у него даже нет медицинской фобии или чего-то еще. — Это всего лишь Питер, — говорит Сэм, поворачиваясь лицом к двери и с громким выдохом снимая напряжение. Как бы собираясь силами (или как бы избавляясь от избытка энергии, что более вероятно), он коротко подпрыгивает на месте. — Только Питер и Брюс. Правда, не знаю, почему я нервничаю. — Я тоже, — отвечает Клинт и открывает дверь, пока у него не сдали нервы. Внутри тихо. Угрожающе тихо, действительно, даже для людей с хорошим слухом, каждый шаг словно тонул в воздухе, как теплый нож — в масле. Не было даже мягкого, постоянного писка кардиомонитора или мягкого жужжания кислородного аппарата. Брюс сидит на вращающемся стуле и подписывает бумаги, тихонько напевая себе под нос, а его ручка порхает по странице. Он уже не в лабораторном халате, а в футболке и старых черных джинсах, его волосы похожи на птичье гнездо. Синие медицинские перчатки выброшены в мусорное ведро под столом, и он, кажется, вообще не обращает внимания на пациента в постели. Лицо пациента светлеет, когда Клинт и Сэм шаркают по комнате, и он чуть не падает обратно на кровать, шурша простынями. Он выглядит гораздо лучше, чем раньше. Его волосы чуть влажные от воды, а не от крови, и маленькие стетри-полоски удерживают самые глубокие раны на голове закрытыми. Кровь, которая раньше стекала по его лицу, смыта, а кожа, где нет синяков, уже не такая бледная. Клинт осознает, что магия Брюса сработала, и на его лице появляется улыбка. — Эй, малыш! — Сэм усмехается, садясь на край кровати Питера. — Как ты себя чувствуешь? Твоя голова болит? Лучник садится на противоположной стороне кровати, скрестив ноги на простынях. Малыш явно радуется их присутствию, и это заставляет что-то теплое поселиться в груди Клинта. — Привет, Пит, — здоровается он, и в его голосе слышится мягкость. Он старается, чтобы в его голосе не прозвучала жалость. — Брюс хорошо с тобой обращался? Питер бросает взгляд на спину доктора. — Он назвал меня наглецом, — фыркает он. Брюс не оборачивается, чтобы посмотреть на них, но Клинт видит, как он улыбается, глядя на бумагу, которую подписывает. — Я этого не делал, — заявляет он, хотя его виноватый тон говорит об обратном. Звук смеха Сэма, кажется, растворяет тяжелое напряжение, как песок сквозь пальцы. Чему Клинт рад. Питер, кажется, быстро освоился, несмотря на его затруднительное положение. Клинт думал, что ему будет немного страшнее просыпаться в незнакомой обстановке с кем-то, кого он едва знает, таким как Брюс. Не говоря уже о том, что Клинт на седьмом небе от счастья, что Питер чувствует себя комфортно рядом с ними. Часть его думает, что еще он более расслаблен, потому что Брюс без его лабораторного халата и латексных перчаток. Так он выглядит меньше, как доктор, а больше как парень, который просто хочет помочь. Зная об этом, ученый, вероятно, снял все это только по этой причине. Клинт смотрит на Питера, внимательно слушая рассказ Сэма. Синяки и порезы на его лице выглядят намного лучше — странно, потому что с тех пор, как он их получил, прошло всего пару часов, — но они все еще ужасающе темные и такие же серьезные, как и тогда, когда он впервые их увидел. Боже, Клинт ненавидит людей, которые бьют детей. Освещение медотсека, как и в любом медицинском учреждении, кажется резким. Свет отбрасывал тени на кожу Питера и подчеркивал, насколько он на самом деле тощий. Клинт видит его ключицы, скулы и слишком острый подбородок там, где он должен быть более мягким. Он никогда не замечал этого раньше, но теперь каждая деталь просто вопит, требуя внимания. Тем не менее, синяки и недоедание не так важны, как счастье Питера в данный момент. Его рыжевато-каштановые волосы, высохнув, становятся восхитительно пушистыми, уголки бледно-розовых губ приподнимаются в мягкой улыбке, его костлявое тело наклоняется вперед в ожидании, когда затянувшаяся история Сэма в конце концов закончится. — Потрясающе, — шепчет он, все еще глядя на Сэма с удивлением в глазах. Глаза Сэма прищуриваются, когда он улыбается. — Ты очарователен, ты знал об этом? На этих словах Питер умилительно краснеет и смущенно трет шею. Клинт чувствует, как по груди разливается тепло. — Самый очаровательный, — подтверждает он.