Графиня де Вержи

      Тёмную детскую освещали только несколько свечей. От дуновения ветра из щелей в каменных стенах огоньки колебались, и графиня каждый раз замирала и присматривалась к ним. После она оглядывалась вокруг и хмурилась, так и не находя, чем можно будет зажечь их снова.       В её мыслях живая Анна-Мария играла на полу с потрёпанной тряпичной куклой, маленькая и кудрявая, в таком же синем кружевном платье, как у Дианы. Маленькая сероглазая Софи топнула ножкой в зелёной туфельке и потянулась за игрушкой. Услышав: «Ни дам!», захныкала:       — Мама, она задина!       Диана устало улыбнулась, забыв, что это лишь игра воображения, и погрозила старшей дочери пальцем. Та, насупившись, буркнула «Пусть берет» и отдала ей с любовью сделанную куклу, одетую в белое кружевное платье. Софи обрадованно прижала к себе игрушку и уселась недалеко от матери. Графиня протянула руку, собираясь потрепать её по волосам, а второй рукой качала кроватку с Надин. К ним на нетвёрдых ногах подошёл хорошенький пухлый мальчик в голубом платье и чепчике и попытался залезть к матери на колени. У него ничего не вышло, и он, захныкав, дернул её за юбку. Ей показалось, она даже почувствовала мягкое прикосновение ткани.       — Габлиэль, уди, уди, месаес! — махнула на него куклой Софи и обратилась к возившемуся с солдатиками брату, одетому в те же, что и Габриэль, голубые платье и чепчик. — Пьел, скази ему!       Скрипнула дверь, и в комнату, шаркая, вошла свекровь Дианы — полубеззубая старуха со сморщенным пожелтевшим лицом. Кутаясь в пропахшую старостью, потерявшую цвет шаль, она хмуро спросила невестку:       — Что, всё сидишь?       Графиня замерла, подняв голову от кроватки Надин и, почувствовав, как бьётся в груди сердце, встала, загораживая собой колыбель. Видение о детях растаяло как дым.       — Сижу, мадам, — осторожно ответила Диана, вцепившись в край колыбели, и, отойдя от табурета, пролепетала, пряча глаза: «Садитесь, пожалуйста…»       — А что это ты в хорошем платье сидишь? Вот как пожалуюсь мужу, он тебя быстро научит хорошие вещи беречь! — Диана, дрожа всем телом, пожала плечами, ответив в своё оправдание что-то невнятное. Старуха села на табурет и, взглянув на спящую Надин, приказала: — Дай-ка мне её, я не могу сама наклоняться.       Графиня трясущимися руками вынула из колыбели заворочавшуюся в пелёнках дочь и осторожно вложила в холодные руки свекрови. Чувствуя, что ноги подкашиваются и она вот-вот упадет, Диана прислонилась к кроватке. Старуха провела узловатым пальцем по лицу ребенка и бросила:       — Тощая для трёх месяцев и болеет вечно. Вот, чтоб не болела, ещё моё. — Старуха вытащила откуда-то из складок крохотное ожерелье из синих бусин и надела на тут же проснувшуюся и завопившую Надин. — Тихо, тихо, не кричи! — Она стащила с шеи пожелтевший от времени волчий зуб на веревке и сунула его в рот внучке. Порывшись ещё немного в складках платьев, она вытащила сушеную лапку крота. — На вон, чтоб в следующий раз мальчика родила. Слушала б ты меня, и мальчик был бы, и родила бы легче. На, держи-держи.       От вида и запаха этой вещицы у Дианы закружилась голова, и её резко затошнило. Перед глазами всё поплыло, и она едва успела ухватиться за колыбель, чтобы не упасть.       — На вон, дура, всему тебя учить, — сунула ей высушенную лапку свекровь, когда Диана за обедом обронила, что у неё болит спина, живот уже довольно большой, скоро рожать, и ей тяжело сидеть, так что она просит разрешения обедать у себя, пока ребёнок не появится на свет.       — Что это, мадам? — устало спросила Диана, взглянув на лапку. Почувствовав неприятный запах, она тут же прижала к лицу надушенный платок с вышитыми инициалами. — Уберите, умоляю, она слишком сильно пахнет!       — Лапа как лапа, чего ты мне тут? — пожала плечами старуха, вручая амулет брезгливо поморщившемуся сыну, поспешившему спрятать его куда подальше. — Вот, хоть вы следите, чтобы она это при себе носила, если здорового сына хотите. А вообще, слабая она какая-то, ей-богу: посты соблюдать не может — голова кружится, в церкви стоять не может — в обморок падает, душно ей, ехать она не может — спина болит, ходить не может — ноги болят. Да на мне в её годы землю пахать было можно! Антуан, а может, ей скучно, вот она и выискивает каждый крохотный повод обратить на себя внимание?       — Я сейчас найду ей занятие, — пообещал граф, сжав в руке вилку и в упор посмотрев на жену. Диана опустила глаза в тарелку. — То-то же. А мальчик у меня и так будет, мать, без всяких этих ваших лапок и перьев. Вчера приходил этот чудак с его картами, долго что-то там искал и наконец сказал, что и это мальчик, и в следующий раз будет мальчик, и что вообще, кроме той, умершей, никаких дочерей на моей звёздной карте он не видит.       — И всё-таки берите, не доверяю я этим шарлатанам, а лапки проверены временем, — настаивала старуха, пока наконец сын, потирая уголки глаз и хмурясь, не пообещал разобраться с этим после ужина. — Всё, пойду я.       — Если можно, и я, месье, — робко попросила Диана. — Мне дурно.       — Проваливайте, — махнул рукой граф, отпивая из кубка. Вынув лапку, он бросил её жене:        — Узнаю, что выбросили, из самой сушеного крота сделаю, ясно?       — Да, месье, — она тяжело вздохнула, с трудом вставая из-за стола, и тут же рухнула обратно на стул, схватившись за ломившую спину. — Разрешите позвать служанку, месье, я не дойду сама.       — Ваши проблемы, — пожал плечами граф, выпив ещё.       Диана снова заставила себя подняться на одеревеневших ногах, опираясь на стол и цепляясь за спинку стула. Побрела к лестнице, держась за стену и спотыкаясь о платье. Наверх она взбиралась хватаясь за перила и постоянно теряя равновесие, в то время как граф пил вино и что-то читал, даже не поднимая головы в её сторону. Уже падая без сил на кровать в своей комнате, она почувствовала, как у неё стали отходить воды и начались схватки.       До самого рассвета она была как в бреду, и уже не чувствовала своего тела, когда наконец в комнате появился врач и сказал, что ребёнок едва ли переживет роды и его надо скорее выдавливать, чтобы спасти мать. Диана согласилась на это, ненадолго теряя сознание. В это время врач спешно выдавил из неё ещё живую Надин. Раздался пронзительный детский крик, вернувший Диану к реальности.       — Живой! — выдохнула она и расплакалась, прижимая к себе завёрнутого в пелёнку младенца.       — У вас дочь, месье, поздравляю, — известил врач заглянувшего в комнату графа. — Слабовата, родилась вперед ногами, но шанс есть. А вот матери тяжело пришлось, её берегите, в ближайшее время ей нельзя рожать снова — умереть может.       — Женитесь на ком покрепче, если эта преставится, — буркнула старуха-свекровь, шаркая мимо комнаты Дианы.       — В каком смысле дочь? — скрипнул зубами граф. — Мне обещали, что наконец-то я получу сына.       — Сожалею, но человек предполагает, Бог располагает, вы должны это понимать, — прощаясь, пожал плечами врач.       — Надеюсь, вы скоро издохнете вместе со своей девкой, и я найду себе кого получше, — бросил граф и, плюнув, захлопнул за собой дверь.       — Эй, ты чего падаешь в таком-то платье?! — Визг свекрови заставил Диану очнуться и осознать себя осевшей на пол.       — Извините, мадам… у меня перед глазами потемнело, — выдохнула графиня, с трудом поднимаясь и опираясь на колыбель.       — Это потому, что меня не слушаешь и перья не носишь! — назидательно ответила старуха, укачивая внучку, которую всё ещё держала.       — Какие перья? Я вас не понимаю… — пробормотала Диана, чувствуя дрожь в ногах.       — То ли дура, то ли брюхатая! — проворчала свекровь, отдавая ей ребёнка. — Обычные, которые я тебе дала. Всё, пойду, некогда мне тут с тобой болтать. Ожерелье с ребёнка не снимай, смотри, а то не поможет.       Дождавшись, когда шаги свекрови стихнут, Диана выскользнула из комнаты и на цыпочках двинулась по коридору. На лестнице было темно и тихо. Каждый скрип досок заставлял её замирать и оглядываться, каждое завывание ветра на чердаке — вздрагивать и тихо молиться всем святым с просьбой добраться до своей комнаты без встреч с потусторонним. Внезапно заметив невдалеке женский силуэт, она отшатнулась к стене, зажав рот рукой, чтобы не закричать. Присмотревшись и узнав невестку, она с облегчением выдохнула, продолжая красться по коридору. Красавицей Катрин назвать было трудно, но обольщать мужчин она, как ни странно, умела. Даже несмотря на то, что волосы её и цветом, и состоянием напоминали пучок соломы, черты лица были какими-то совсем смазанными, а безжизненные глаза, не соврав, можно было назвать рыбьими.       — А, это вы, — первой заметила её невестка. — Я думала, вы наконец-то заняты мужем. А хотя, — она ухмыльнулась, — судя по вашему платью, вы надеетесь, что хоть за это он вас будет любить.       Перед глазами всё снова поплыло, и Диана едва успела опереться о стену.       В летнюю жару гулять по парку было просто невыносимо. От духоты болела голова, липла к телу рубашка. Поднимаясь по лестнице, она вдруг замерла, увидев приоткрытую дверь в одну из комнат, из которой доносился странный смех. Нахмурившись, она заглянула внутрь и тут же отшатнулась, захлопнув дверь и перекрестившись.       У неё перед глазами до сих пор стояла обнаженная Катрин, занимавшаяся постельными утехами с её мужем.       — Меня хоть есть за что любить, в отличие от женщины, изменяющей мужу с его отцом. — Отдышавшись и выпрямившись, графиня смерила невестку уничтожающим взглядом.       Та замерла, широко открыв глаза. Через мгновение вздёрнула подбородок:       — Оставьте при себе ваши грязные домыслы! Я приличная женщина!       — Вы?! Вздор! Особенно учитывая, при каких недвусмысленных обстоятельствах я вас видела с ним летом.       — Да как вам не стыдно кричать о таком на весь дом?!       — Мне? С чего бы это мне должно быть стыдно?       Лицо Катрин пошло красными пятнами, она оскалила зубы, но так ничего и не ответила.       — Да он и не взглянул бы на вас, если б не хотел позлить Мишеля. — Диана отвела взгляд и фыркнула. — А вы полагали, что это любовь?       Та подавилась воздухом, и Диана, торжествующе улыбнувшись, добавила:        — Не думала, что вы так наивны.       — Не смейте называть меня наивной, дурочка из монастыря! — прошипела Катрин.       — А как мне вас называть? Обманщицей? Когда-нибудь Мишель перестанет верить, что у вас опять был выкидыш, и вот тогда мы поговорим.       — Да кто бы… кто бы говорил! — возмущенно выдохнула Катрин и вдруг замолчала. — Ненавижу. А вас — особенно, — бросила она подошедшему Мишелю и, отбросив волосы назад, зашагала прочь.       — Простите, что приплела вас. — Диана нервно дёрнулась и, виновато опустив глаза, сбивчиво заговорила: — Я совершенно не хотела вас обижать… вы знаете сами, что я прекрасно к вам отношусь… Простите меня, Мишель, правда, простите… Ну простите же!       — Да перестаньте вы, я не в обиде, — тяжело вздохнул он, останавливая её вымученной улыбкой. Он было потянулся, чтобы положить руку ей на плечо, но вовремя остановился.       — Ну простите, простите, я так виновата! — снова повторила она, опуская голову ещё ниже.       — Этой фразой она меня каждое утро встречает, я привык. — Мишель вдруг закашлялся. — Вы куда-то собирались, кстати? Давайте я вас провожу, как раз шел к Птичке.       — Пойдёмте, — вздохнула Диана, развернувшись и медленно идя рядом с ним обратно в детскую. — Ну, не сердитесь… Она просто опять за своё…       — Потерпите, скоро это кончится, и она исчезнет отсюда.       — О чём вы? — Диана непонимающе взглянула на него. — Куда же она денется?       — Я всё решил, не могу так больше. — Он помедлил. — Я подал бумаги на развод. Якобы из-за её бесплодия. Пусть он сколько угодно обещает свернуть мне шею.       Они вошли в комнату. Служанка, сделав книксен, ушла. Мишель усадил Диану на табуретку, а сам встал у стены.       — Боже, Мишель, я счастлива за вас, но… Разве это возможно? И разве вы теперь уедете от нас с Птичкой?       — Возможно, если докажу, что причина в ней, а у меня уже есть ребёнок. — Молодой человек склонился над спящей Надин. — Здравствуй, Птичка. Какая же ты милая. Честно говоря, сомневаюсь, что у меня он есть.       Графиня улыбнулась, встретившись с ним глазами. Мишель был совсем непохож на графа: серо-голубые глаза, светлые волосы, выдающийся вперёд подбородок, проницательный взгляд. Он всё ещё был в помятой дорожной одежде и, кажется, только и успел переобуться в домашнее и снять плащ.       — Почему вы так считаете? — она оторвала глаза от спящей дочери.       — Думаете, Катрин одна такая, кто хотел бы выйти замуж за сына графа де Вержи? Впрочем, плевать и на неё, и на него, скоро всё изменится. Позволите подержать?       — Берите, — кивнула она, прислонившись грудью к колыбели и посмотрев, как он бережно достаёт из кровати вывернувшуюся из пелёнок и потянувшуюся к нему сестру. — Вы будете хорошим отцом для своих детей, лучше, чем он.       — Хотелось бы верить. Она на вас похожа, кстати, вы замечали?       — Вы говорите это всякий раз, когда видите её. — Графиня печально улыбнулась. — Не знаю, что муж сделает с нами без вас.       — Убегайте отсюда тоже, как почувствуете, что за вашим мужем началась охота, — одними губами ответил он, поцеловав пальчики схватившей его за волосы Надин. — Ай, Птичка! Пусти меня, больно. Диана, давайте я помогу завернуть её, пока она снова не простудилась? Давайте сюда одеяло, я подержу.       Диана встала и, вынув из кроватки одеяльце и укутав захныкавшую дочь, взяла её на руки и постаралась укачать.       — Я поговорил с одним человеком, он — королевская ищейка, — тем же шепотом продолжил Мишель. — Я думаю, ему будет интересно встретиться и с вами. — Он вдруг снова надрывно закашлял.       — Всё в порядке, Мишель? — обеспокоенно поинтересовалась графиня, вставая.       — Да-да, не обращайте внимания, простуда замучила, меня немного знобит, но думаю, это скоро пройдет, — поспешил успокоить её молодой человек, с силой стуча ладонью себе по груди. — Надеюсь, это не заразно для Птички.       — Надеюсь, — она вздохнула. — А этот ваш знакомый… из-за него не станет ли хуже? Не дай Бог узнает муж! Да и куда мне бежать с ней? Дома явно прятать не станут, друзей у меня — ну, кроме вас, — не осталось…       — А где это отец был? — вдруг, бросив взгляд в окно, спросил Мишель. Лошади графа уже подъезжали к дому.       — На охоте. — Диана вскочила, чуть ли не бегом бросившись к окну. Граф, судя по всему, был уже изрядно пьян.       — Оно и видно по тому, как его шатает, — усмехнулся молодой человек. — За продажной любовью он охотился в кабаке. Советую вам поскорей уходить к себе и делать вид, что уже давно спите, может быть, плюнет на всё и не будет лезть, и, может быть, Виктор даже сможет увести его проспаться. Идите, а я пока посижу с Птичкой.       — Как никогда согласна с вами, — пробормотала графиня, испуганно смотря, как муж подходит к двери дома. — Доброй ночи! — спешно пожелала графиня, отдавая ему Надин, и бросилась в коридор в надежде успеть скрыться в своей комнате.       Коко, сонно потягиваясь, помогла ей переодеться, не особо понимая, к чему такая спешка. Голос графа раздался на лестнице именно тогда, когда она уже легла в постель и задула свечу.       — Ну и где моя жена?! — пьяно интересовался он у кого-то из слуг.       — Мадам спит давно, месье, и вам бы следовало, — ответил ему Виктор, камердинер Мишеля.       — Нет, я хочу её видеть сейчас! — упорствовал граф. — А ну пусти, а то выгоню. Пусти, сказал! Диана, где вас носит?!       — Лишь бы у него всё получилось, и муж сюда не пришёл! — со страхом прошептала Диана, с головой прячась под одеялом, и постаралась поскорее уснуть.