Графиня де Вержи

      Той ночью Диане снилось, что ей уже пришёл срок рожать. В комнате, несмотря на распахнутые окна, стояла ужасная жара. Диана металась по постели, истекая потом и безуспешно пытаясь вдохнуть побольше воздуха.       — Тихо-тихо, девочка моя, — гладила её по голове седая дряхлая старуха, — я с твоим отцом ещё и не так мучилась. Не бойся, родить успеешь, даже увидишь его. Красивый мальчик будет, на тебя похож, жаль только, мёртвым родится. Ну ничего, ничего, с нами вам обоим лучше будет.       Диана закричала.       Она проснулась в холодном поту. В ушах звенело, а сердце бешено колотилось, как будто хотело выпрыгнуть из груди. Ей казалось, что она все ещё во сне, пытается выбраться из него, но не может. Спустя пару секунд, которые, кажется, длились целую вечность, Диана наконец поняла, что лежит в своей постели, на горячих сбившихся простынях, а Коко изо всех сил трясёт её за плечо.       — Коко, перестань! — Чувствуя тяжесть во всем теле, Диана села и, отбросив со лба налипшие волосы, прислонилась к спинке кровати. Её взгляд остановился на завешанном чёрной тканью зеркале. — Господи, а я ведь так надеялась, что это лишь дурной сон!       — К сожалению, мадам. Я бы тоже очень хотела, чтобы месье был жив, — вздохнула уже одетая в чёрное Коко. — Как вы себя чувствуете? Вы кажетесь очень бледной. Вы уверены, что сможете пойти?       — Нет, но разве я могу остаться дома? Он бы пошёл, случись что-то со мной.       «И, в общем-то, лучше бы случилось».       — Как же грустно, когда умирают такие молодые. — С этими словами Коко помогла Диане сесть на край кровати. — Хотя что я в самом деле да, мадам? Зачем вам лишний раз думать о грустном, в вашем-то положении?       — Не утруждайся, Коко, этот ребенок всё равно не будет жить. — Она коротко взглянула на живот, а потом перевела взгляд на служанку. — Он умрёт в родах вместе со мной.       — Да что вы такое говорите, мадам?! Вы ещё много лет жить будете! — всплеснув руками, воскликнула девочка.       — Нет, Коко, — вздохнула Диана, — я точно знаю, покойники к хорошему не снятся, особенно если они… Впрочем, неважно, совершенно неважно.       — Да что ж вам такое приснилось, мадам?! — Диана в ответ только мотнула головой, как бы говоря: «это неважно». Коко уже собиралась сказать что-то ещё, когда в дверь постучали. — Кто это там? Вы ждёте кого-то, мадам?       Графиня пожала плечами, и Коко, хмурясь, встала и приоткрыла дверь. Поморщившись, она впустила в комнату Лору. Та была одета в траурное платье из самой дешёвой ткани и казалась ещё более серой и невыразительной, чем обычно. Вместо приветствия она лишь кивнула, и Диана ответила тем же. Коко тут же взяла со столика расческу и, встав за спину хозяйки, принялась с преувеличенно сосредоточенным видом расчесывать её волосы.       — Что ты хотела? — спросила Диана, пристально посмотрев на Лору.       — Я от тошноты принесла, вы пару дней назад просили. — Лора поставила на столик мутный пузырек. Диана кивнула. Коко, мельком взглянув, буркнула себе под нос что-то похожее на: «Ну надо же! Неужели кое-кто удосужился сделать то, за что ему платят?!». Лора, холодно посмотрев на неё, ответила: — А кое-кому, по-моему, платят больше, чем должны. Посмотри, от твоей хозяйки одни кости остались! Думаю, мне не нужно объяснять, что с тобой сделает граф, когда она умрёт в родах?       — Да ты что, совсем с ума сошла?! Ты что такое несёшь?! — всплеснув руками, воскликнула Коко. — Если это всё, за чем ты приходила, то уходи, не мешай мне работать!       — Я-то уйду, — Лора как-то странно усмехнулась, встала, но перед тем, как исчезнуть за дверью, обратилась к Диане: — Кстати, вы не думали, что он умер из-за вас? На вашем месте я бы задумалась.       — Может, стоило её дослушать? — Диана посмотрела на камеристку. — Может, она в чём-то и права…       — Ещё чего! Пусть уходит, мадам, и лучше бы больше не приходила! Права она, как же! Трудно, что ли, с умным лицом нести околесицу? Я тоже так могу! — ворчала Коко, поплотнее закрывая за Лорой дверь и выдвигая стул. — Садитесь, мадам, я сейчас постель заправлю и принесу вам поесть. Что вам принести? Может, вы чего-нибудь хотите?       — Не знаю, Коко, ничего не хочу. — Диана с трудом встала, чувствуя головокружение и ужасную слабость во всем теле. Хватаясь за стену и мебель, она, наконец, села на стул. — А что, должна?       — Да как сказать, мадам, — пожала плечами Коко, расправляя простыню, — моя мать, например, молока постоянно хотела.       — Вы бы хоть молока выпили. Я уже не знаю, что ещё вам предложить. — Мишель пододвинул к ней чашку.       — Не хочу, — поморщилась она, отодвигая её подальше, чувствуя тошноту от одного только запаха. — Я не люблю, Мишель.       — Ну, как знаете. По-моему, очень зря, вам сейчас полезно.       — Никогда его не любила. — Диана нахмурилась, взяв в руки маленькую старую шкатулку, и, выводя узоры на крышке, добавила: — А вот Мишель, кажется, любит… То есть, конечно же, любил.       Коко только вздохнула, застилая постель покрывалом, и, закончив, ушла на кухню, оставив Диану одну. Та пару минут просидела, смотря на плотную ткань, закрывавшую зеркало, прежде чем протянула руку и коснулась её.       — Бедная-бедная, такая молодая была! — причитала долговязая служанка, завешивая зеркало в детской. Взглянув на Диану, она, вздохнув, добавила: — Бедный ребёнок, кому она теперь нужна будет без матери?       — Царствие ей Небесное. Прекрасным человеком была, дочку очень любила, но вот муж у неё… — невесело ответила нянька, не старая ещё женщина с тёмными вьющимися волосами, и потерла основание носа. Помолчав и сделав несколько рядов на спицах, добавила: — Как подумаю о ней — плакать хочется.       — Ещё бы, единственный ребёнок, как тут не любить? — Служанка расправила ткань. — Других бы всё равно бы не было, с её-то сердцем. И откуда только взялась эта болезнь? Врач от нас последние года три вообще не уходил.       — Да, всё пытался объяснить этому гуляке, что мальчика не будет, она слишком слаба, чтобы выносить его. Но ему-то что? Наследника подавай — и всё тут! — Нянька придвинула клубок ближе. — Говорят, этот горе-папаша с каменным лицом стоял, когда ему дочь вынесли. Первым пришедшим в голову именем назвал и куда-то ушёл.       — Наверняка всё туда же! Я слышала, она ему уже и детей успела родить. Сама, конечно, не видела, но, говорят, три прехорошеньких мальчика.       — А что значит «умерла»? — Диана оторвалась от игры с куклой и посмотрела на няньку. — И где мама?       Служанки переглянулись. Нянька, помедлив, объяснила:       — Это значит, что её больше нет, мадемуазель. Она ушла в лучший мир.       Скоро вернулась Коко. Диана даже не обратила внимания, что именно та принесла с кухни, еда не имела для неё ни вкуса, ни запаха. Кое-как заставив себя проглотить хоть что-то, графиня отодвинула тарелку подальше. Коко в этот раз даже не попыталась её переубедить и молча ушла за платьем.        Вниз они спустились, когда уже началось отпевание. Граф, коротко взглянув на неё, холодно поинтересовался, почему она снова его опозорила. В ответ Диана только чуть слышно прошептала:       — Простите, месье.       — Вечно прощать что вас, что вашего ненаглядного, но такого же непунктуального Мишо… как мне всё это надоело!       «Это неправда, он никогда не опаздывал», — мысленно возразила Диана, сжав одной рукой другую, а вслух повторила заученное: «Простите, месье».       — Пожалуй, прощу, я сегодня добрый, — мерзко усмехнулся граф, переводя взгляд с жены на священника, читавшего молитвы над умершим.       — Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis…       — Вечный покой даруй им, Господи, и вечный свет пусть им светит, — эхом повторила Диана.       — Что вы там бормочете?! — Граф скривился.       — Нет, ничего. Простите, месье.       — Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis…       В середине уставленной белыми лилиями комнаты стоял закрытый гроб. Диана, не отводя взгляд, смотрела на него и почему-то думала о книге, которую хотела подарить брату, когда тот вернется домой на лето, и которая теперь никому не нужна. От запаха цветов тошнило, кружилась голова. За ее спиной стояла Мари и тихо плакала, вцепившись в руку мужа. До слуха Дианы доносились лишь обрывки фраз: «Как такое могло случиться? Ги было всего десять лет!», «Господи, ну почему ты забрал его у меня?!», «Мари, перестаньте, это только наша беда, не стоит делать свои переживания достоянием общественности!»       — Kyrie eleison. Christe eleison.        «Господи, помилуй. Христос, помилуй».       Стоявшая поодаль Мари перекрестилась и едва слышно сказала мужу:       — Хорошо, что Анжелики тут нет. Ей такое видеть ни к чему.       Месье де Лален задумчиво кивнул.       — Kyrie eleison. Christe eleison.        Диана подошла к мачехе. Мари неподвижно стояла у распахнутого окна и смотрела на дождь, пока тучный старый священник читал заупокойные молитвы.       — Вам плохо? — Диана слегка коснулась её руки. Мари обернулась, взглянув на неё пустыми заплаканными глазами. — Может, врача позвать?       — Нет, не нужно, Диана… Еще два дня назад Рене был жив, а теперь…       — Mors stupebit et natura. Cum resurget creatura judicanti responsura.        «Смерть оцепенеет и природа. Когда восстанет творение, ответит судящему».        Филипп равнодушно смотрел в окно.       — Mors stupebit et natura. Cum resurget creatura judicanti responsura.        — Бедная моя доченька!       — Да перестаньте же вы всё время плакать!       — Rex tremendae majestatis, qui salvandos salvas gratis; salva me, fons pietatis.        «Царь устрашающего величия, кто милостиво спасает всех; спаси меня, источник милосердия».       Люси после каждого слова молитвы стирала с лица слёзы. Элиз вздыхала и крестилась. Фредерик стоял в стороне и пустым взглядом смотрел на гроб.       — Rex tremendae majestatis, qui salvandos salvas gratis; salva me, fons pietatis.        Кто-то оставил окно открытым, и в комнате ужасно сквозило. Диану начинало ощутимо трясти всякий раз, когда она наталкивалась взглядом на гроб с телом её тетки. Диана помнила ту хорошенькой моложавой женщиной, черноволосой и сероглазой, как они все, а теперь, видя перед собой уродливую высохшую старуху, с трудом заставляла себя поверить, что это правда. Она щипала себя за руку, тёрла глаза, но ничего не менялось. Где-то позади зашептались о новой жертве семейного проклятия де Лаленов.       Диана, помедлив пару секунд, осторожно коснулась локтя стоявшего рядом с ней ещё нестарого, но уже полностью седого мужчины. Он посмотрел на неё покрасневшими глазами и спросил, чего она хотела.       — Дядя, а от чего она умерла, вы знаете?       — Знаю, Диди, увы, знаю. Правильно о проклятии говорят — оно вернулось, только почему-то за Моникой, да упокоит Господь её душу.       — Domine Jesu Christe, Rex gloriae, libera animas omnium fidelium defunctorumde poenis inferni et de profundo lacu.        «Господи, Иисус Христос, Царь славы, освободи души всех верных усопших от наказаний ада, от глубокого рва».       — Domine Jesu Christe, Rex gloriae, libera animas omnium fidelium defunctorumde poenis inferni et de profundo lacu.        — Бедный, бедный Шарль! И года не прошло, ушёл вслед за ней. На кого же теперь останутся их несчастные дети?!       — Benedictus qui venitin nomine Domini. Hosanna in excelsis.       «Благословен, кто приходит именем Господа. Славься в вышних».       — Benedictus qui venitin nomine Domini. Hosanna in excelsis.       — Сожалею, мадам, — пробормотал врач, опуская голову. — Наверняка на бедной девочке так губительно сказалась итальянская лихорадка, которую вы недавно перенесли.       — Но Анна-Мария же родилась живой и здоровой!       — Так, к сожалению, бывает, мадам. Мне жаль.       — Requiem aetemam dona eis, Domine, et lux perpe-tua luceat eis, — захлопывая молитвенник, закончил священник. — Да упокой, Господи, душу раба Твоего. Аминь.       — Аминь, — одними губами повторила Диана, оторвав взгляд от пола и мельком глянув на мужа.       Священник, спрятав молитвенник, отошел в сторону. Гроб закрыли. Шестеро крепких мужчин взвалили его себе на плечи и вынесли на улицу. Диана вышла вслед за ними. В глаза ей тут же ударило яркое солнце. Процессия медленно двигалась по едва присыпанной снегом дорожке, пролегавшей мимо разрушенной церкви и старого кладбища. Откуда-то вынырнула Сильвия и потрусила рядом, прижимаясь к юбке графини. Диана шла медленно, смотря себе под ноги и прислушивалась к скрипам и шорохам. Невдалеке что-то громыхнуло, и Диана, вздрогнув, обернулась. Её взгляд остановился на руинах сгоревшей церкви, рядом с белым снегом казавшихся ещё чернее. Подумав, что это, должно быть, выпал камень из кладки, графиня двинулась дальше.       Женская тень мелькнула между могилами. Диана посмотрела на поросшее мхом и чуть прикрытое снегом надгробие и вдруг почувствовала ужасный холод и дрожь в ногах.       Диана стояла с тонким альбомом в руках напротив старого надгробия и рисовала оставшимся небольшим карандашом. Теплый летний ветер шевелил светло-розовые юбки просторного платья, трепал свободные пряди волос. К ней подошёл Мишель.       — Вот вы где, а я искал вас дома.       — Мне там дурно. — Она кивнула на начавший расти живот, а после сделала несколько штрихов на нарисованном карандашом портрете, по пояс изображавшем полную кудрявую девушку с большими глазами. — Не знаю, куда деваться, чтобы они меня не нашли. Один везде видит измену, другая постоянно рассказывает, что и как я должна делать, чтобы быть достойной женой её сыну. Как я устала от них за эти четыре месяца, Господи! Можно подумать, это я так хотела стать его женой, а не он — жениться на мне! — Подумав, она дорисовала девушке цепочку на шее и взглянула на Мишеля. — Вы, кстати, скоро уедете?       — Да, через два месяца собираюсь. А откуда вы знаете?       — Случайно услышала вчера, когда шла мимо комнаты вашей жены. Кажется, она радовалась, что сможет хотя бы полгода быть предоставленной самой себе. — Пару секунд посмотрев на картинку, Диана добавила тень от пряди волос и, повернув альбом к Мишелю, спросила: — Как вам? Мне кажется, выходит неплохо.       — У вас талант, — взглянув, заметил Мишель. Она смущенно улыбнулась. — Вы отлично поладите, если ваша дочь унаследует его. Как, кстати, хотите её назвать?       — Анна-Мария. — Диана ненадолго задумалась, дорисовав прядь волос. — Заметьте, я даже не спрашиваю, откуда вы знаете, что я хочу девочку. Куда поедете?       — В Германию, к родственникам, пять лет там не был. А кого вы рисуете?       — Её, — Диана кивнула на надгробие. Дата гласила, что эта женщина умерла в восемнадцать лет ещё в начале века. — Её звали Маргаритой. Интересно, она жила в Берлоге? В любом случае, жаль. И её, и ребенка.       — Ребёнка? — переспросил Мишель и перевел взгляд с рисунка на Диану.       Диана кивнула на соседнее надгробие:       — У неё бы тоже была девочка, и она тоже хотела назвать её Анной.       — Если бы у меня была дочь, я бы назвал её Луизой.       — Вы бессовестный льстец, Мишель. — Она усмехнулась, дорисовывая кружево на рукаве. — Вот, кажется, и все. Надеюсь, потревоженный дух Маргариты не появится где-то здесь, чтобы меня напугать.       — Вы разве верите в призраков?       — После того, как поживёшь с вашим отцом под одной крышей, и не в такое поверишь, — пожала плечами Диана, закрывая альбом. — Пойдёмте, пока нас не обвинили в том, что мы слишком долго говорим наедине.       Диана споткнулась и едва не упала. Граф, поймав её за локоть, прошипел:       — В каких облаках вы вечно витаете?!       — Простите, месье, я задумалась, — отвела она взгляд.       — Что же, вам этот Мишо и после смерти покоя не дает?! — Диана молча пожала плечами, и граф продолжил: — Или вы не считаете, что он заслужил всё, что получил, за то, что нарушал заповеди и смотрел на чужую жену?       «Он? На меня? А сами?»       — Я не знаю, месье, — смотря себе под ноги, ответила Диана.       — Скажите ещё, что вам его жалко! — граф скривился.       «Я ему даже немного завидую».       — Не знаю, месье.       — Вы хотя бы понимаете, что я из чистого милосердия не выгонял его из дома, хотя мог бы?       «Если бы не я, он бы ушел. И, наверное, был бы жив!»       — Конечно, месье, — вздохнула она.       Около склепа Диана вдруг остановилась как вкопанная, рассматривая невзрачную серую постройку, потемневшую от ветра и времени. Гроб внесли внутрь. Граф, поморщившись, спросил, идёт ли она.       — Нет, месье. Я пойду домой.       — Диана! — окликнула её Элиз. Граф скривился ещё больше, когда та подошла к ним. — Держитесь, девочка, такое горе в доме! — Она обняла её и шепнула: — Бегите, пока сами рядом с ним не легли.       — Спасибо, Элиз.       — Тетя, мы спешим, — поторопил граф, — на улице холодно.       — Да-да, конечно, — кивнула Элиз и перекрестилась. — И всё-таки бедный Мишо! Тони, ты не думал привезти её ко мне на время траура? В её положении это все ужасно вредно!       — Я подумаю, тетя. — Граф с трудом изобразил вежливую улыбку. Диана тяжело вздохнула и посмотрела на носки туфель.       Дорога до дома прошла в звенящей тишине. Уже входя в дом, граф бросил ей: «Надеюсь, вам хватит ума продолжать вести себя тихо. Если, конечно, у вас нет лишней дочери, которой вы готовы пожертвовать». Диана вздрогнула, подняв на него глаза, но промолчала. В своей комнате она прошла мимо взволнованной Коко и, сев за столик, уронила голову на руки.       — Я так больше не могу, Коко, — после долгого молчания сказала Диана, не поднимая головы. — Или я найду способ сбежать, или однажды он убьёт и меня, и Надин. Мой муж ненавидел Мишеля, и теперь его больше нет. Не ошибусь, если скажу, что та же участь ждёт и нас.       — Мне кажется, месье умер не просто так, — вдруг сказала Коко. — Я сегодня слышала, что женщина, которая на прошлой неделе перестилала постели во всём доме, сейчас при смерти. Вы же тоже думаете, что это не может быть простым совпадением, правда, мадам?       Диана подняла голову и внимательно посмотрела на камеристку.