Графиня де Вержи

      «И зачем я только здесь?»       Диана сидела у самой двери в небольшой темной церквушке, пропахшей ладаном и горящим воском. В траурном платье и плотной вуали узнать её было практически невозможно. Священник, молодой шатен, судя по виду, всего пару лет назад закончивший семинарию, с чувством читал молитвы. Каждый раз, когда он поднимал взгляд на собравшихся, графиня касалась висевшего на шее серебряного креста с геральдическими лилиями и рубином.       «Разве, если бы кто-то действительно слышал меня, все было бы так? Разве Он отнял бы у меня всех, если бы действительно существовал?»       После службы, когда в церкви почти никого не осталось, она сама не зная зачем подошла к священнику. Тот, к счастью, всё ещё стоял на кафедре и взволнованно перелистывал страницы молитвенника.       — Простите… — неуверенно начала она, пообещав себе в случае чего уйти, сказав, что обозналась.       — Да, дитя мое? — тут же вскинул голову он. — Вы хотели что-то спросить?       «А что вы можете что-то ответить, кроме того, что такова, видимо, моя судьба?»       — Да нет… Я не уверена, что вы сможете помочь мне. Простите за беспокойство. — Диана решительно повернулась, но её удержала прилетевшая в спину фраза:       — Я мог бы по крайней мере попытаться.       «Да неужели?» — Диана как-то странно усмехнулась, опускаясь на деревянную лавку. Он, будто что-то почувствовав, сел рядом.       — Итак, дитя мое, слушаю вас, — раздался голос за витой решеткой в маленькой исповедальне придомовой церкви.       — Я хочу просить совета, святой отец. — Испуганный взгляд метнулся от кольца к животу. — Мой муж… он дурно обходится со мной: подозревает в изменах, иногда бьет. Он требовал близости, когда я уже была в тягости. Я боюсь за себя и за ребенка. Что мне делать?       — Почему вы соглашались потакать его слабостям?       — Его не интересовало, согласна ли я.       — Вы должны были его вразумить, объяснить, что ему следует дождаться рождения ребенка.       — Он не слушал.       — Значит, плохо объясняли.       — Возможно.       Неловкое молчание затянулось на минуту, после чего священник спросил:       — Вы говорите, он подозревает вас в неверности, почему?       — Я не знаю. Думаю, дело в его плохом отношении ко мне и к его старшему сыну.       — Вы совершенно уверены в том, что не давали ему повода подозревать и не позволяли себе никаких вольностей в отношении пасынка?       — Разумеется. Я уважаю Мишеля, он хороший человек и замечательный друг. Он помогал мне, когда я была больна лихорадкой. Но я люблю его только как друга и никогда бы не подумала о нём иначе, клянусь!       — Но тогда почему ваш муж не разделяет вашего мнения? Я склонен думать, вы чего-то не договариваете.       — Говорят, мой муж столкнул с балкона свою первую жену всего лишь из-за неясных сплетен об её интрижке. Как вы думаете, что бы он сделал со мной при малейшем действительном поводе для ревности?       — Что ж, в таком случае я могу посоветовать только смириться и не давать ему лишних поводов.       — Если вы настаиваете… — Она мельком взглянула в окно, мысленно готовя себя к тому, что ничего, кроме упреков, всё равно не услышит. — Мой муж — совершенно невыносимый человек. От него нет покоя ни днем, ни ночью. Он не уважает меня, бьёт, обвиняет в изменах, хотя сам собрал уже столько распутных женщин, что мне даже не хочется думать, какую дурную болезнь он мог принести домой. Теперь его сын, которого он все эти четыре года считал своим соперником, мёртв, и почему-то мне кажется, что это не просто совпадение. Мне страшно жить, мне страшно за себя и за дочку. Ну что, что вы можете мне сказать, кроме того, что мне стоит смириться?       — Вы ставите меня перед тяжелым выбором, дитя мое, — вздохнул священник. — Как священник, я, конечно же, скажу вам то же самое, однако, как мужчина, я не считаю разумным относиться так к женщине вообще, а уж тем более к матери своего ребенка. На мой взгляд, как человека, женщина — существо сакральное, только благодаря ей приходят в этот мир дети — то, что останется после нас.       — Чтобы уйти из него в тот же день, — скорее сама себе сказала Диана, сжав одной ладонью вторую.       — Простите? Что вы имеете в виду?       Стоять прямо Диане было тяжело. Если бы не Мишель, державший её под локоть, она бы наверняка уже упала. Голова кружилась. Покрасневшие глаза болели, и хоть ей и хотелось плакать, слёз не было. На потрескавшихся искусанных губах осталась запекшаяся кровь. Хоть гроб и был закрыт, Диана не могла перестать видеть перед собой картину: её новорожденная дочь лежала внутри, завернутая в те же пеленки с тем же ненавистным гербом семьи де Вержи.       — Почему она? Почему не кто-то другой? — вдруг озвучила она крутившиеся в голове мысли. — Я ведь даже не знаю, почему она умерла. Может, это я виновата в чем-то? Может, виной всему действительно лихорадка?       — Тогда я тоже виноват, потому что принес болезнь в дом. Если бы я только мог вернуться на пару месяцев назад, я бы и близко не подпустил вас к себе, и, может быть, она бы осталась жива.       — Тогда вы бы остались совсем один. — Она еще сильнее скомкала платок.       — Не привыкать, — коротко ответил он.       — Вы думаете, это может случиться снова?       — Я же не врач, а военный. Если бы я мог вам сказать…       Она кивнула, пробормотала какие-то извинения и закрыла лицо руками. Мишель вздохнул и обнял её за плечи.       — Это вы меня простите. Я хотел бы вам помочь, но не знаю, чем и как.       — По-моему, мне уже ничто не поможет.       — Двое моих детей умерли в день своего рождения, а я даже не знаю, почему. Как вы думаете, что я могу иметь в виду?       — Как священник, советую не гневить Бога и благодарить Его за живого ребенка, — заметил он.       — А за тех, кто умер, что, я тоже должна кого-то там благодарить? — Диана отвела взгляд. — Если я начну считать всех, кто, дорогой мне, умер за мои без малого двадцать лет, мне не хватит пальцев на руках. Мама, тетя, дядя, братья, дети… За что я, по-вашему, должна Его благодарить?       — За то, что живы сами?       — А что толку, когда тебе не принадлежит даже собственное тело? Когда можно им пользоваться когда угодно, как угодно? Когда можно считать тебя сосудом для своего наследника, стараться покрасивее одевать, чтобы соседи завидовали, но при этом винить и в том, что слишком красивая, и слишком холодная, и в том, что не на того и не так смотришь? А что я могу сделать, если каждый раз он груб со мной, и всё, чего в такие моменты хочу я — так это понести, чтобы хотя бы иметь надежду, что он какое-то время не будет меня трогать? Как вы думаете, мне нужна такая жизнь?       — А как же ваша дочь?       — Дочь? — Диана задумалась.       — Чем вам нравится это место, Мишель? — спросила Диана, смотря вниз с балкончика на пустой сад.       — Не то, чтобы нравилось… — Мишель вдруг задумался, подбирая слова. — Что бы ни случилось с моей матерью на самом деле, это произошло бы где-то здесь. И если она сделала это сама, то… Не знаю, хочу понять, зачем, почему, и можно ли было её остановить. Пока что всё, чем могу себя успокоить, так это мыслью, что от жизни с моим отцом она была не в себе, и не понимала, что делает… — Он судорожно вздохнул, пальцами сжав перила так сильно, что костяшки побелели. — Но чем старше становлюсь, тем меньше в это верю.       — Если он относился к ней так же, как ко мне, то она просто не видела выхода, — Диана вздохнула и добавила: — И я не вижу.       Он, побелев, потребовал с неё клятвы, что она никогда не попытается ничего с собой сделать.       — Подумайте в конце концов о Птичке, кто останется у неё без вас?       — А что Птичка? — Диана пожала плечами. — У неё останетесь вы. Вы сможете о ней позаботиться, я уверена. А я… мне кажется, я скоро все равно умру. Всегда знала, что умру в родах.       — Пообещайте мне, что больше не станете думать об этом.       — Да ничего я с собой не сделаю. Ваш отец справится и без моей помощи.       — Пару месяцев назад я бы сказала, что о ней кто-нибудь позаботится и без меня, — наконец ответила Диана, — но теперь этот человек умер, и я не знаю, что будет с моей дочерью, если вдруг что-то случится со мной.       Она замолчала и окинула взглядом церковь. Внимание Дианы привлекла молившаяся возле одной из фресок женщина, одетая во все черное. Внешность у нее была необычная: смуглая кожа, большие карие глаза, четкие черты лица, и кудрявые, на вид жесткие, волосы. Около нее вертелась такая же кудрявая девочка лет пяти, одетая в добротное, но простое коричневое платье, и каждые две минуты дергала мать за юбку и просилась домой.       — Это Лиза, она часто сюда ходит, — сказал священник, поняв, на кого смотрела Диана. — Она приехала сюда к брату уже давно: отец девочки, как это и бывает, сначала обещал жениться, а потом бросил с ребенком. Оказалось, у него уже была невеста из своего круга, а Лиза… Лиза — хорошая женщина, но ей не повезло.       «Уж не Феликса ли это сестра?»       — Кажется, я знаю её брата, — сказала Диана про себя и встала. — Как хорошо, что я встретила её: мне очень нужно кое-что передать. Спасибо, что выслушали.       — Если я смогу помочь чем-то ещё, вы знаете, где можно меня найти.       Диана коротко поблагодарила, подошла к Лизе, и извинившись, что беспокоит, спросила, не сестра ли она месье де Фаре.       — Да, мадам, сестра. А что вы хотели? — Женщина совершенно не казалась удивленной, хотя девочка тут же спряталась за материнскую юбку.       — Мне нужно передать ему пару слов от нашего общего знакомого. Вы не знаете, он дома?       — Кажется, да, — помедлив, кивнула Лиза. — По крайней мере, он никуда не собирался, когда мы уходили. Могу вас проводить, если зайдете с нами в лавку, мне нужно купить кое-что к обеду.       — Я знаю адрес, благодарю.       «Я боюсь, он может что-то заподозрить, если я буду в городе слишком долго».       — А город вы хорошо знаете? — Лиза скептически взглянула на нее. Диана пожала плечами. — Давайте лучше я вас все-таки провожу, а то ещё заблудитесь.       — Мне бы не хотелось задерживаться слишком долго, я сказала, что еду за парой мелочей, — ответила Диана, выходя на улицу следом за Лизой.       — Ревнивый муж?       — Муж, ревнивый, — согласилась графиня.       — Ну хорошо, я попробую вам объяснить. Смотрите: вам нужно выйти за ворота, — Лиза указала на витую решетку, — потом идти направо и вниз до вывески швейной мастерской, до дорожки. Пройдите по ней и поверните направо, чтобы было видно вывеску булочной. Обойдите дом, с другой стороны есть дверь для жильцов. Постучите и спросите Феликса, хозяйка скажет, как пройти. Только поосторожнее с ней, у нее на Феликса зуб из-за некоторых его… его отнюдь не правильной жизни.       — Спасибо большое, думаю, я все поняла.       Лиза, пожелав удачи, спустилась вниз, держа за руку дочку. Диана ещё немного постояла на крыльце, смотря им вслед, и наконец тоже отправилась к воротам.       Выйдя за ворота, она пошла по узким улочкам между старыми серыми домами с плотно закрытыми ставнями. Под ногами хрустел и хлюпал мокрый снег. Солнце почти не выглядывало из-за туч. Диана временами оглядывалась, боясь встретить кого-то знакомого, и сильнее куталась в плащ. Вдруг, немного замедлив шаг, она вытащила одну из двух записок, лежавших у нее в перчатке. Текст посланий она знала почти наизусть. Первое, Феликсу, гласило:       «Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет в живых и я не могу сам позаботиться о Миледи и её ребёнке. Я прошу вас это сделать, потому что дороже их у меня никого нет. Так как почти всеми своими скромными накоплениями я отдал долг одной милой женщине, завещаю Миледи украшения моей матери, передайте, что она может использовать их, как ей угодно. Надеюсь, я смог ей хоть чем-то помочь. Желаю удачи, и надеюсь на нескорую встречу в ином мире. Уважающий вас, М.В.»       — Если со мной… что-то… случится — там… в столе все… что… может понадобиться, — кашляя, сказал Мишель, с трудом кивая на стол. — Ключ… У Виктора…       — Да что вы такое говорите! Все будет в порядке! — она всхлипнула, комкая край юбки.       — Не спорьте… Я знаю, что говорю. — Мишель вдруг взял её за руку. Она удивленно посмотрела на него, но вывернуться не попыталась. — Давайте… без слез. Я — взрослый… человек… — Он закашлялся. Диана вздрогнула и огляделась в поисках графина с водой. Тот был пуст, но Мишель всё равно продолжил:       — Так вот… Идите к Феликсу… я оставил… записку… для него. И да, если вы сможете… Позаботьтесь, чтобы у моего ребенка… было будущее… Хоть какое-то. Элиз его… заберет, но она немолода… Я не хочу, чтобы мой сын оказался… в приюте.       — Я обещаю, Мишель. Я сделаю все, что смогу.       Диана коснулась висевшего на груди креста.       «Продам его, если будет нужно», — рассеянно подумала она.       Указанный дом нашёлся без труда. На стук в дверь спустилась хозяйка — грузная некрасивая женщина, судя по выговору — немка, с рыбьими глазами и большим носом. Она равнодушно спросила, что надо гостье, хотя взгляд её посылал далеко и надолго.       — Мне нужен Феликс де Фаре, — донеслось из-под капюшона, и рука в перчатке вынула монету. — Но если кто-то спросит — меня здесь не было.       — Фрау позвать его сюда или она поднимется? — так же равнодушно уточнила хозяйка, быстро пряча деньги.       — Я поднимусь, благодарю.       Не снимая капюшона, графиня вошла в дом, плотно закрыв за собой дверь.       — Фрау наверх и до конца коридора. — Хозяйка свернула в какую-то комнату, откуда донеслось: — И постарайтесь потише: стены тонкие, мне перед людьми неудобно.       — Я по делу.       — Все вы «по делу», а потом выходите помятые и растрепанные, а герр весь день ходит довольный, как кошка после сливок.       Диана предпочла больше ничего не говорить. Она поднялась наверх, мысленно заметив, что тут, как и внизу, пахло свежим хлебом, выпечкой и пряностями.       «Интересно, когда я последний раз что-то такое ела?» — некстати подумала она, стучась в дверь комнаты.       Внутри раздались голоса и шаги, и вскоре дверь открылась. На пороге стоял мужчина лет тридцати, одетый в простую дорожную одежду. Извиняясь за свою возможную ошибку, Диана ещё раз взглянула на него и подумала, что он неплох: крепок, плечист, выше её на голову, черты хоть и резкие, но не грубые.       «Можно будет когда-нибудь его нарисовать», — подытожила она.       — Вы к Феликсу, мадам? Нет, вы не ошиблись, проходите.        Он посторонился, давая пройти в комнату. Феликс что-то писал за столом и поднял взгляд не сразу. Передышки хватило, чтобы отметить, что в комнате нет ни пылинки: ни в книжном шкафу с расставленными по алфавиту фолиантами, ни на окне, ни на спинке узкой походной кровати, ни на свободном стуле возле стола. Нигде.       — Признаться, мадам, я не был уверен, что вы всё-таки придёте, — наконец произнёс Феликс, откладывая перо. — Пьер, возьмите стул в комнате Лизы, мадам сядет на ваш.       — Не нужно, я всё равно собирался уходить. Мадам, садитесь, не бойтесь. Зайду в другой раз, я здесь до конца недели.       — Да нет, останьтесь. Может быть, вам придёт в голову идея получше, чем мне. Кстати, — повернулся Феликс к Диане, — знакомьтесь, мадам, Пьер де Роган, мой давний друг. Пьер, это мадам де Вержи.       — Рад знакомству, мадам, — поклонился тот в ответ.       — Взаимно, месье, — Диана кивнула, вытащила записку и протянула Феликсу. — Месье де Фаре, Мишель перед смертью просил отдать вам это.       — Значит, всё-таки слухи правдивы? — Диана вздохнула, чуть пожимая плечами. — Жаль, хороший был человек. Что сказал врач?       — Воспаление легких. Только, месье де Фаре… — Диана пару секунд помолчала, вертя в руках перчатку, а потом, подняв глаза на Феликса, открывшего письмо, закончила: —… только я в это не верю.       — Если мадам позволит, я бы хотел спросить, почему, — обратился к ней Пьер. — Вам что-то показалось странным?       — Вы врач? — она обернулась и посмотрела на него. Получив в ответ «нет, мадам, юрист», она вздохнула и снова повернулась к Феликсу: — Тогда, боюсь, говорить об этом не имеет смысла, так как мы оба не понимаем в медицине почти ничего.       — Мне приходилось немного изучать это для одного дела, мадам. Если действительно тут что-то не так, то если не Пьер, то я что-то да пойму, — уверил ее Феликс.       — Что ж, если вы настаиваете… — начала она, комкая перчатки. — У меня было время подумать об этом, месье де Фаре, и либо это бред нервной женщины, либо… Я не очень много знаю о воспалении лёгких, но я никогда не слышала, чтобы от него умирали за неделю, при этом с признаками чахотки. До того чувствовал он себя прекрасно.       — Но и чахотку вы исключаете, так? — Феликс взглянул сначала на гостью, а после на своего приятеля. — Пьер? Если я не ошибаюсь насчет вашей тетушки…       — Не ошибаетесь, Феликс. От этого за неделю не умирают, а некоторые, как моя тетка, умудряются прожить еще с десяток лет. Правильно ли я понимаю, что мадам подозревает какой-то яд?       — Верно. Нечто такое, что можно незаметно вдохнуть, что-то похожее на пыль. Служанка, убиравшая комнату за несколько дней до того, как это началось с Мишелем, тоже умерла быстро. Но я не знаю, есть ли вообще такой яд…       — Думаю, всякие есть, — Феликс, помедлив, кивнул, — но я всё равно узнаю кое у кого.       — Кто, по мнению мадам, мог это сделать?       — В доме, помимо меня и ребенка, живут только трое: мой муж, его мать и моя невестка. Моя свекровь вырастила Мишеля, ей не было смысла его убивать, остаются двое, из которых только один человек мог зайти в комнату, не вызвав вопросов у Виктора, его слуги. Как думаете, господа, кто это может быть?       — Жена покойного, — ответил Пьер. — Только жена может войти и уйти незамеченной. Слуга может решить, что она искала что-то. К примеру, если ревнива, перебирала вещи в поисках доказательств интрижки мужа.       — Не согласен насчет любовниц. Он подал бумаги на развод где-то месяца за четыре до смерти. Жена была против и собиралась ещё побороться, об этом знал весь город, — подумав, возразил Феликс. — Слуга, скорее всего, решил, что та хочет покопаться в бумагах, чтобы знать, что ей придется оспаривать.       — И слуга даже мог об этом сказать хозяину.       — И Мишель бы не был удивлен, потому что это вполне похоже на Катрин, — подытожила Диана. — Но я думаю, что тут не обошлось без кого-то, кто явно более опытен в таких вещах. Катрин, мягко говоря, не отличается особым умом, без чётких указаний она бы отравилась сама.       — Ваш муж, к примеру?       — Больше некому. Я боюсь за свою жизнь и хочу сбежать из дома. Вы можете помочь мне, месье де Фаре?       — Думаю, могу, но это затратно.       — Вы хотите сбежать заграницу, мадам? С ребенком? — Немного удивлённо поинтересовался Пьер.       — Да. Муж её убьет, если я сбегу одна, я уверена. Я понятия не имею, сколько мне удастся выручить за украшения, но на поддельные бумаги и дорогу должно хватить.       — Кажется, есть у меня одна идея, — Феликс задумался. — А скажите, Пьер, каникулы у детей, если я правильно помню, уже должны были кончиться?       — Разумеется. Я сам лично по дороге к вам отвез племянников на учебу.       — А ваша сестра, если я опять же ничего не путаю, имеет привычку после этого уезжать в Италию на несколько месяцев, верно? Она ещё не уехала?       — Не уверен, но, кажется, на следующей неделе. А при чем тут она? Вы же не хотите сказать… — Пьер коротко взглянул на Диану. — Вы же не хотите сказать, что собираетесь отправить мадам…?       — И более того, Пьер, я прошу вас поехать с ними. — Феликс откинулся на спинку стула. — Не знаю, как вы, а я откровенно опасаюсь отправлять женщин одних так далеко, учитывая, что у одной больные легкие, а у другой — грудной ребенок, и скоро снова начнёт расти живот. Кстати, мадам, вопрос бестактный, но почему вы хотите оставить второго ребенка?       — Он очень бестактен, месье де Фаре, — холодно ответила Диана.       — Не спорю и приношу извинения. Просто опасаюсь, как бы в дороге не произошло никаких неприятностей.       «Вот же нахал!»       — Давайте оставим эту тему, месье де Фаре, я не имею ни времени, ни желания, чтобы обсуждать это.       — Как мадам угодно, — пожал плечами Феликс. — Кстати, ваш муж случайно не собирался уезжать на юг? Это бы помогло нам вас вытащить.       — Нет. А что ему там делать?       — Феликс, по-моему, не стоит говорить мадам об этом, — предупредил Пьер, бросив быстрый взгляд на Диану. — В этом деле очень много неприятных подробностей, если вы понимаете.       — Месье? Месье де Фаре? — Диана посмотрела сначала на Пьера, а потом на Феликса.       Феликс кашлянул, но промолчал. Диана снова посмотрела на Пьера. Он, помявшись, все же ответил:       — Ваш муж и ещё некоторые почтенные господа продают женщин заграницу в развлекательные заведения вроде «Фонаря» на юге.