Графиня де Вержи

            Дорога в обществе Катрин, показательно не отрывавшейся от совершенно дурацкого романа, лишила Феликса последних душевных сил. Он разок заглянул через её плечо в книгу, которая пестрила предложениями в духе: «Я так люблю его, а он любит меня. Мы созданы друг для друга», — и прочей несусветной чушью. Как ни старался он не злиться на неё за отказ дать сыну Мишеля шанс на лучшее будущее, у него не выходило.       «Ей ничего это не стоило. Совсем ни-че-го. Её никто не просил растить ребёнка, лишь позволить написать своё имя в графе «мать», — снова и снова думал Феликс, не в силах отогнать эти мысли прочь. — Я никогда не пойму эту… женщину».       Оказаться в Фонаре он был несказанно рад, хоть и предстоял тяжёлый разговор с месье Полем. Катрин ничего не говорила об отце, но, судя по тому, что она допускалась к нему на службу, Феликс сделал вывод, что по меньшей мере они дружны.       «Как доказать любящему отцу, что его дочь виновна в серьёзном преступлении? Тут ведь никакие бумаги не помогут», — подумал он, косясь на заходящуюся в кашле Катрин, всё усерднее кутавшуюся в плащ, несмотря на тёплую погоду.       Он осмотрелся в поисках Сабины, надеясь занять себя более приятным разговором после того, как закончит здесь дела. Но ни её, ни кого-то ещё из знакомых, не считая Ноно, беседующую с посетителем, в гостиной не оказалось.       Мимо прошла фигуристая брюнетка в вычурном и крайне откровенном платье и свернула за угол. Катрин брезгливо поморщилась:       — И как только приличные люди, вроде месье де Вержи, вообще на них смотрят, а уж тем более спят с ними?       — Вот у него бы и спрашивали. — Феликс едва удержался от замечания по поводу «приличности» графа де Вержи. — Вы ведь знаете, где найти вашего отца?       — Разумеется, знаю — я что, на дуру похожа?       «Да не похожа, а дура и есть», — мысленно проворчал Феликс.       — Так ведите же, — вслух сказал он, указывая на лестницу.       Чтобы попасть в кабинет к месье Полю, нужно было подняться наверх и открыть первую же дверь, возле которой висела табличка с надписью «врач». Он сам, как оказалось, прибирался в кабинете, разделённом надвое плотной ширмой, из-за которой выглядывал край обтянутой голубой тканью мягкой кушетки. В ответ на стук об дверной косяк, месье Поль пробормотал себе под нос что-то о чёрте, дёрнувшем заняться перестановкой, и о вертящихся под ногами работницах, которым он так не вовремя понадобился.       — Флави, ты что-то забыла? — спросил он, не оборачиваясь, натирая до блеска створку забитого книгами шкафа.       — Это я, папа, — сказала Катрин и без приглашения села на стул. — Я была в монастыре, а мне велели говорить, что у тёти. А ещё эта ищейка, — она кивнула в сторону Феликса, — обвиняет меня в убийстве мужа.       — В соучастии, если позволите, — поправил он, удобно устраиваясь у стены. — Вы, конечно, можете попробовать убедить суд и, что важнее, родню, что не вполне осознавали последствия своих действий и не могли знать, что за конверт просил передать вас любовник, но протокол вашего допроса — да и показания свидетелей тоже — говорят, что ваша выгода от смерти мужа была более чем очевидна.       На словах о любовнике Катрин покраснела и возмущённо воскликнула:       — Придержите свой поганый язык! — И закашлялась. — Папа, это неправда!       — «Виконтесса показывает, что послала мужу отравленное письмо, содержащие непристойные подробности её супружеской измены с графом де Вержи». Помнится, как-то так вы прокомментировали обстоятельства смерти вашего мужа. Не ручаюсь за дословность, уж извините. У меня при себе есть даже копии документов по этому делу — хотите покажу?       — Вы последний мерзавец, месье де Фаре! — Катрин снова закашлялась.       — О, так вы, наконец, запомнили моё имя? Польщён. Надоело быть просто «эй, вы», — Феликс не удержался от давно одолевавшего желания добавить язвительности в голос.       — С вами я поговорю после, — бросил ему месье Поль и обратился к дочери: — Катрин, что с вами? Вы нездоровы? Вы были у врача, я надеюсь?       — У меня чахотка, — ответила она так равнодушно, будто говорила о погоде. — Вы сами знаете: это не лечится.       — Мы попробуем что-то придумать. Подождите меня немного у мадам Ноно — я закончу с делами и провожу вас домой.       Дождавшись, когда Катрин выйдет из комнаты, месье Поль сел за стол.       — Итак, месье де Фаре, вопрос первый и самый важный: вы уверены, что это чахотка?       — К сожалению, — кивнул Феликс. — Я тоже усомнился вначале, но три врача, независимо друг от друга… Боюсь, обрадовать мне вас нечем.       — Плохо, конечно… Что ж, с этим я разберусь сам. Второй вопрос: в чём её обвиняют? Поподробнее и с доказательствами.       — Прочтите сами. — Феликс вынул из внутреннего кармана копии всех документов, которые у него были, и разложил перед месье Полем. — Мадам де Вержи через знакомых обратилась к нам с жалобой, что смерть виконта произошла при очень странных, и, скажу больше, подозрительных обстоятельствах. После опроса свидетелей мы предположили, что это могло быть убийство, а учитывая наличие желания и возможности у вашей дочери и её любовника — графа де Вержи или, если угодно, Тибо — это сделать, подозрение сразу же пало на них. Граф, к сожалению для нас и к счастью для себя, слишком умён, и все более-менее весомые улики указывают на виконтессу. Но подумайте сами: разве подобное преступление могло быть спланировано и осуществлено ей одной? Где она взяла яд? Откуда знала, как им пользоваться и как не умереть самой? Впрочем, в суде месье де Вержи, подозреваю, заявит, что виконтесса, как дочь врача, разбирается в ядах и могла иметь к ним доступ.       — С чего бы ему утверждать подобный вздор? — удивлённо приподнял брови месье Поль и ещё раз перечитал заключение Парижского профессора. — Здешние «лилии» получше Катрин разбираются в медицине, можете мне поверить. Про рицин я и сам впервые узнал из ваших документов — видимо, это что-то редкое. Да и потом, откуда он у неё? Ядов я вообще не держу, мне незачем. Настойки на маточных рожках или горце птичьем — да, сколько угодно, и отравиться ими можно при неумелом использовании, в том числе смертельно, но лёгкие, уверяю, это никак не затронет.       — Мне это известно. Тем не менее граф, желая уменьшить свою вину, может обвинить вас в вольном или невольном пособничестве. Скажем, дочь обманом выманила у вас медицинские книги, откуда почерпнула познания. Или вы, проникшись её рассказами о плохом муже, который и шагу ступить не даёт, решили помочь и сами рассказали ей то, что не должны были.       Месье Поль лишь усмехнулся в ответ:       — Ну, молодой человек, Антуан может болтать любую чепуху, которая только взбредёт ему в голову. Если на то пошло, я могу сказать, что видел фей своими глазами, когда был мальчишкой, — это же не доказательство их существования. Или я что-то пропустил, и в суде у нас стали принимать во внимание домыслы?       — Не стали, — подтвердил Феликс.       — Вот видите. К тому же, всем давно известно, что граф де Вержи частенько перебирает со спиртным. Мало ли, что ему почудилось. В таком состоянии, сами понимаете, кто чертей кочергой гоняет, а кому и пособники в убийстве везде мерещатся, — хмыкнул месье Поль. — В прочем, думаю, мне тоже найдётся, что о нём рассказать, если уж у него не хватит ума держать при себе свои глупые выдумки.       — И что же вы хотите получить за показания против него?       — А разве не очевидно? Прекращение судебного преследования Катрин.       — Я найду, что можно сделать, особенно учитывая состояние её здоровья, — пообещал Феликс, готовясь услышать что-то о причастности графа к смерти первой жены. — Вы хотите рассказать что-то о Софии, я прав?       — И да, и нет. Я был на севере по личным делам и по старому знакомству с графом де Вержи согласился присутствовать при составлении свидетельства о смерти Софии. Её никто не толкал из окна, если вы пытаетесь спросить меня об этом, но учитывая некоторое представление о личности её мужа… Скажем так, я не берусь утверждать, что его дурное обращение не послужило началом для сумасшествия. Слышал, мы в некотором роде коллеги. Сами должны понимать, что при многих душевных болезнях восприятие мира искажается. Кто знает, что ей в этот момент мерещилось?       — Если здесь все обо мне всё знают, почему же до сих пор пускают? — позволил себе полюбопытствовать Феликс.       — Почему нет? Проблем Фонарю вы не доставляете, платите исправно, с девушками добры, а ваши дела с графом де Вержи, очевидно, никого слишком сильно не волнуют. — Месье Поль помолчал, повертел в руках бумаги и отложил их в сторону. — Так вот, то, что я хочу вам рассказать, не связано с покойной. Скорее, с её отцом, отцом самого графа, и, вероятнее всего, этим самым рицином, если я правильно понял заключение многоуважаемого профессора о действии яда. Вы же наверняка слышали об оспоренном завещании старика де Вержи? — Он дождался кивка Феликса и продолжил: — Но знаете ли вы, что Антуан пытался купить у меня заключение о невменяемости отца ещё при его жизни? Я, конечно, с такими просьбами его послал… кхм, проспаться — он и не настаивал. А потом — ну надо же, и месяца не прошло — его отец внезапно умер от лёгочной болезни. Подозрительно, не правда ли?       — Довольно-таки, — охотно согласился Феликс. — И, судя по всему, где-то он его всё-таки достал, раз оспорил завещание.       — Очевидно. Впрочем, месье Аркур не зря так внезапно занял место семейного врача. Понимаете, о чём я?       — Разумеется. Только, простите, не могу понять, при чём тут отец покойной Софии? Он, насколько мне известно, был военным и к медицине отношения не имел.       — Скажем так, ничего утверждать не буду, так как историю знаю только с чужих слов. Учился со мной в университете один очень талантливый студент, чья матушка, как и герр фон Вальдбург, была родом с юго-запада. Из Штутгарда, если память мне не изменяет. Так вот, мой приятель в дальнейшем решил искать счастья там же и волею случая попал в ученики к семейному врачу того самого герра. После смерти дочери — он пытался что-то выяснить насчёт причин, но увы — подал в отставку и уехал на родину. Только вот долго и сам не прожил: через неделю после возвращения внезапно заболел и сгорел за три дня от лёгочной золотухи. Ничего вам не напоминает, месье де Фаре?       — Очень напоминает отравление рицином.       — Вот и мне тоже. Думаю, вам не стоит объяснять, по каким причинам графу это было выгодно.       — Вы думаете, герр фон Вальдбург всё-таки нашёл какие-то доказательства его вины? Странно, почему в таком случае он не привлёк к этому внимание властей.       — Думаю, он нашёл доказательства каких-то дел графа с Гаспаром. Думаю, личность эта вам известна? Они его явно не слишком интересовали, но то ли он пообещал при случае ими воспользоваться, то ли ещё что-то в таком роде… В общем, развязка вам известна.       — «Северный Фонарь» — знаю, наслышан. Было бы интересно увидеть эти доказательства: может, они бы помогли в моём расследовании.       Месье Поль лишь пожал плечами, напомнив:       — Это было двадцать лет назад. Вы погуляйте немного — я вам всё напишу. Вы вернётесь, проверите и заберёте после того, как Катрин уедет на лечение заграницу. По рукам?       — По рукам.       Решив, что прямо сейчас искать Сабину нет особого смысла, Феликс отправился бродить по нежилому коридору, отданному, судя по всему, под ванные и кладовые, в которых хранились тряпки, вёдра, мётлы и прочие хозяйственные мелочи. Он хотел было вернуться обратно, но, услышав чьи-то шаги, спрятался в первом попавшемся чулане. Как оказалось, он примыкал к комнате для мытья, в которой две хорошенькие фигуристые служанки раскладывали на стуле мыло, губки, простынь и несколько полотенец. Феликс оторвался от щели в двери и уже собрался присесть на стоявшую в углу табуретку и дождаться, когда можно будет незаметно выйти в коридор, как вдруг услышал голос Ноно:       — Поздравляю, Филипп. Надеюсь, ты останешься доволен подарком.       — А сами-то как считаете? — скривился он, ущипнув вздрогнувшую Лилиан за талию. — Её же даже трогать больно, рука об кости ударяется. Мадам Ноно, вы ведь умная женщина — почему вы не предложили отцу что-то получше? Например, ту же Элен я бы рад был видеть на месте этого недоразумения.       — Ну, месье, вы замахнулись… Элен… Она в любом случае не продавалась. А чем тебя не устраивает Эва? Она послушная, тихая, исполнительная.       — Она пресная. С ней можно делать что взбредёт в голову — она не заметит даже. Ей на меня плевать, лишь бы денег дал.       «Ну ещё бы, мальчик. Как ты, так и к тебе, не слышал? Тебя интересует только то, что у неё под юбкой, мадам — только то, что у тебя в кошельке. И её, между прочим, можно понять: у неё больной ребёнок. Только тебе на это плевать».       Ноно едва приподняла брови, изображая сдержанное удивление:       — Да неужели? И ты, разумеется, ничем не обижал её?       — Я? — А вот удивление Филиппа было более чем искренним. — Да что вы. Я с ней не разговариваю ни о чём вне постели. Спросишь её, чего кривится, как будто лимон жуёт, так она же сразу жаловаться начинает: или что ребра болят, или что больно было. Вообще, ей нравиться должно, а она как лягушка лежит, холодная и противная.       «Дать бы тебе розгами по хребту, «месье», желательно сырыми, — раздражённо подумал Феликс. — Девчонку жалко, замучили вы её уже все. Нужно поскорее найти способ вытащить из этого Сабину».       — Может, у неё действительно что-то болит? Врачу показать не пробовал? Граф де Вержи силён, мог и забыть о хрупкости женского тела. Они ведь… встречаются, я слышала?       — Мадам де Лоран, — начал Филипп таким тоном, будто продолжение фразы должно было быть в духе «шли бы вы к черту». — Я не собираюсь ни тратить деньги на семейного врача, ни попусту занимать время месье Поля. Покапризничает — и перестанет. А что болит — само пройдёт. Чего стоите? Раздевайте её, мойте. — Филипп махнул рукой служанкам.       Феликс тактично отвёл взгляд, успев заметить россыпь разноцветных синяков на груди и плечах. Желание заполнить розгами упущенное родителями в воспитании Филиппа только окрепло.       «Конечно ей больно, безмозглое ты создание, на ней живого места нет».       Терпение Ноно, кажется, тоже заканчивалось:       — Молодой человек, а вам родители никогда не говорили, что дорогие подарки нужно беречь?       — Не-а, — нарочито небрежно отозвался Филипп, устраиваясь на свободном стуле, закинув ногу на ногу. — У меня они богатые, могут купить новую игрушку взамен сломавшейся.       — С тобой бесполезно говорить. Позовёшь, если буду нужна. — Ноно ушла, забрав с собой Жерара.       — А кто с тобой собирается разговаривать, ведьма? — бросил ей вслед Филипп и повернулся к Лилиан: — А ты чего молчишь?       — Простите. Я… не услышала какой-то ваш вопрос? — Голос Лилиан был безжизненным.       — Ну, рассказывай, оправдывайся, что ты не хотела, но так уж сложилась жизнь, или что там полагается рассказывать наивным простакам. Я жду.       «А ты, значит, умный?»       — Я… не совсем понимаю, о чём вы спрашиваете, месье. Я в чём-то виновата перед вами?       — В том, что на свет родилась. Ну что вы там обычно врёте, чтобы скрыть, что вам просто нравится по мужикам прыгать? Мамы, папы, маленькие дети?       — У меня болеет дочь, если месье спрашивает об этом, — наконец ответила она.       — А что, муж деньги в дом не приносит? Или нагуляла и не знаешь, от кого?       — Мой муж погиб.       — Да-а? И что же случилось? Руки на себя наложил от стыда за жёнушку?       «Прекрати девчонку мучать, — подумал Феликс, чувствуя, как в нём закипает злость. — И помочь нечем».       — Думайте, что хотите. Я не хочу об этом рассказывать.       — Мало ли, чего ты не хочешь. — Филипп показательно зевнул. — Должна. Ну. Я жду.       — Муж утонул, когда пытался спасти соседскую дочь. Может, ногу свело, может, сил не хватило, я не знаю. Погибли оба. Это всё, что вы хотели услышать?       Филипп никак не желал униматься.       — Маловато подробностей. Не врёшь?       — Зачем мне?       — Неправдоподобно как-то. — Филипп снова наигранно зевнул, вставая. — Придумай к следующему разу что-то получше.       Он ушёл, и Лилиан расплакалась, уткнувшись лицом в колени. Феликсу от этого стало не по себе, но ещё хуже ему было от понимания, что он не может ни помочь, ни просто успокоить её.       «Не плачь, девочка. Он мне ещё попадётся — получит вместе с папашей по своей дурной голове. Правда, не думаю, что тебе станет от этого легче».