Графиня де Вержи

      Дождавшись пока шаги в коридоре окончательно стихнут, Диана попросила у Ваноццы ещё чая, надеясь, что это поможет ей успокоиться. Руки мелко тряслись, и ей стоило больших трудов, чтобы не опрокинуть на себя содержимое чашки. В голове вертелся лишь один вопрос: как Пьер мог столько лет жить с ней под одной крышей?       Её взгляд упал на профиль Денизы, нарисованный ещё в Марселе по просьбе Мими и Нини.       «Сказать, что она не мила, будет неправдой. Мила. Очаровательна даже, пока молчит. И всё же, что мужчины в ней находят? Очевидно, это далеко не первый её роман, да и, не трудно догадаться, ещё в юности она давала повод усомниться в своей… нравственности. Впрочем, не это ли и делает её такой привлекательной для кого-то вроде Маурицио?»       Неожиданно за спиной Дианы раздался голос Леонардо. Она понимала далеко не всё — знание латыни, бесспорно, позволило разобрать отдельные предложения, — но, кажется, речь шла о каком-то сложном случае из практики, с которым он был не в состоянии справиться в одиночку. Вскоре в комнате появился сам Леонардо в сопровождении синьора ди Маттео. Тот, первым пожелав Диане доброго утра, уселся в кресло.       — Эта скандальная особа уже ушла? — поинтересовался он, вытягивая ноги. — Сестра дона Пьера. Чего, если позволите старику проявить любопытство, она от вас хотела?       Диана тяжело вздохнула, вспоминая не самые приятные полчаса в обществе Денизы, и ограничилась самым общим ответом, на который сейчас была способна:       — Безуспешно и не впервые пыталась убедить занять свою сторону в их споре с братом.       — А поподробнее? — Синьора ди Маттео ответ явно не устроил. — Может, кто-то постарше способен решить их спор? Например я.       — От скромности не умрёте, дядя, — усмехнулся Леонардо, прислоняясь к стене. — С Маурицио Ногарола ваша скандальная особа спит и даже особо не прячется. Видимо, брат об этом узнал — немудрено, впрочем — и, очевидно, это ему не понравилось. Я ведь прав, донна Анна? — он перевёл взгляд на Диану.       — Почти полностью, Леонардо. Восхищаюсь вашей проницательностью. Я бы, наверное, оставила это без внимания: донна Дениза довольно… порывистая личность, и наверняка эта история скоро сама утихнет. Но, видите ли, она хочет, чтобы брат взял на себя воспитание её детей, и полагает, я могу убедить его в том, что это правильное решение. Я не совсем уверена, что должна в это вмешиваться или вообще хоть как-то вдумываться в чужие дела, но, видите ли… я привязалась к этим детям, и их будущее мне небезразлично. Не знаю даже, как мне лучше всего поступить.       «Кроме того, я вижу в них себя после смерти матери. Только их мать жива, — подумала Диана, не в силах сказать это вслух. — Интересно, что было бы, согласись отец тогда?..»       Отчего-то ей показалось, что в воздухе запахло парфюмом дяди.       Диана в тот день была особенно непоседливой. К явному неудовольствию отца она то вертелась вокруг чёрной атласной юбки тётки, то забиралась на руки к дяде, откуда не желала спускаться.       — Прошу прощения, месье де Авен. Я позову няньку и прослежу, чтобы подобное возмутительное поведение моего ребёнка вас больше не побеспокоило. — С дядей её отец всегда был подчёркнуто вежлив, даже сидя напротив него в маленькой гостиной собственного дома.       — Не похоже, что вы без Ноэль достаточно хорошо справляетесь с воспитанием моей племянницы, — в тон ему ответил дядя, усаживая ластившуюся Диану между собой и женой.       — Вы правы, месье. Вынужден признать, что позволил жене выбрать неподходящую няньку. Как я уже говорил, мной будут приняты все необходимые меры, чтобы это исправить. Ребёнка, как я уже предлагал, готов немедленно отослать наверх.       — Не вижу необходимости, — заверил дядя. Его тон не оставлял ни тени сомнения в том, что он её и в самом деле не видел.       — Как угодно, я предлагал. Так чем обязан вашему визиту? — Он не слишком правдиво изобразил вежливый интерес. — К обеду не приглашаю. Вы ненадолго, верно?       — Поверь, Антуан, мы рады видеть тебя ничуть не больше, чем ты нас. Но ты же прекрасно понимаешь, зачем мы приехали, так ведь? К чему притворяться? — Тётка отбросила с лица траурную вуаль и взглянула на него так пристально, что он заёрзал.       — Предпочёл бы всё-таки услышать это ещё раз.       Дядя ответил охотно, явно наслаждаясь тем, как отец Дианы кривится от каждого слова, точно от зубной боли:       — До нас дошли слухи о вашем… образе жизни. А он, скажем так, недостоен подражания: пьёте вы изрядно, столь же изрядно играете в карты. И самое печальное — вы имели наглость не просто жениться до окончания траура, а привести в дом любовницу. Слышал, у вас от неё сыновья — вот и растите их, как считаете нужным, а Диану мы хотим забрать и воспитывать со своими детьми.       Дослушав, месье де Лален ещё раз поморщился, прежде чем взять себя в руки, натянуть на лицо маску ленивого равнодушия и привычно откинуться на спинку дивана.       — Милый мой зять, я не лезу в вашу постель и не интересуюсь, чем и с кем вы там заняты, вот и вы извольте не совать нос в мою. Да, играю время от времени, но, прошу заметить, головы не теряю и много не проигрываю. Пью? Я? — Месье де Лален усмехнулся, неопределённо кивнув в сторону сестры. — Спросите, любезный зять, вашу супругу о нашем отце. Он и сейчас-то злоупотребляет, чего греха таить, а уж в молодости был способен перепить любого матроса в порту и добраться на своих ногах до дома. Так что, уверяю, пара бокалов вина за ужином в хорошей компании пару-тройку раз в неделю — совершеннейший пустяк.       — «Пара десятков бокалов», ты хотел сказать, — с приторной улыбкой поправила тётка.       — Смешно, — мрачно отозвался месье де Лален. — Просто умереть со смеху можно. Вы закончили, милые родственники? Там в столовой стынет восхитительная оленина и уже наверняка выветрилось прекрасное игристое вино. Без пузырьков оно, знаете ли, заметно теряет во вкусе.       — Думаю, стоит оставить это дону Пьеру, — ответил Леонардо, выводя Диану из задумчивости. — Он здравомыслящий человек и наверняка примет лучшее решение из возможных. Если бы ему был нужен ваш совет, думаю, он бы спросил его.       — А как бы поступили вы на его месте? — спросила Диана, обращаясь скорее к нему, чем к синьору ди Маттео. — Забрали бы племянников?       — Если бы был уверен, что со мной им будет лучше, — несомненно. Донна Анна, я понимаю: вы как мать желаете любым детям лучшего будущего, но, уверяю, самое страшное, что им угрожает — слухи о поведении матушки, которые, во-первых, сейчас едва ли уложатся в детском уме, во-вторых, заметно поутихнут к тому времени, когда девочки подрастут. Я не одобряю романы на стороне, но, будем честны, если у донны Денизы хватит ума никому из домашних не рассказывать о своей интрижке, она очень быстро всеми забудется.       — Вы правы. Пожалуй, не стану вмешиваться в чужие дела. — Диана помедлила, мысленно возвращаясь к началу дня и платью, которое должна была вернуть Дженевре. — Я обещала отнести кое-что синьоре Ногарола ещё вчера. Вы проводите меня? Я плохо знаю дорогу.       Леонардо и синьор ди Маттео переглянулись так выразительно, что у Дианы не осталось сомнений, про какой сложный случай шла речь не так давно.       — Помяни чёрта — он и появится… — пробормотал Леонардо. — Что ж, пойдёмте. Пожалуй, и в самом деле не помешает убедиться, что там всё в порядке.       — Донна Дженевра заболела? Может, тогда не стоит беспокоить её, а передать платье через прислугу? — спросила Диана, когда они уже шли по узким длинным тропинкам в сторону особняка. — Кажется, вчера она жаловалась на тошноту…       Леонардо недолго помолчал, смотря на затягивающие небо дождевые тучи, прежде чем ответить:       — Дело тут совсем не в платье и даже не в тошноте. Есть такие беременности, в которые с первых недель приходится лежать, чтобы доносить. До сих пор нет единого мнения, стоит ли мешать природе. Здоровый плод тело не отторгнет, и всё в том же духе…       — Здоровый плод тело не отторгнет, — эхом повторила Диана, проваливаясь в очередные воспоминания.       — Да перестань ты рыдать, слушать тошно, — поморщилась свекровь, протягивая ей платок с вышитой буквой «А». — Кусок это мяса и костей, понимаешь? Чего о нём жалеть? Молодая, родишь ещё. К тому же, наверняка он больным был.       — Почему вы так считаете? — Диана всхлипнула, вытерла слёзы и вернула платок. — Разве мы можем это знать наверняка?       — Ума тебе точно недостаёт. Здоровые не умирают в родах или сразу после, разве не ясно? Во все времена от больных избавлялись, кто как мог: кто в монастырь отправлял, а кто на тот свет. Радоваться надо, что грех на душу брать не пришлось. Прекращай лить слёзы, жалеть тебя всё равно не стану. Сама на твоём месте была — и жалости не просила.       — У вас… умер ребёнок, мадам?       — Двойню мёртвую родила, мне под сорок было. Муж мой, думала, с ума сойдёт — плакал так, как будто сам их носил. А может, к старости все мы мягче становимся, не знаю. В любом случае, слушай и запоминай, что скажу, пока добрая: «Homo homini lupus est». Мир такой, понимаешь? Тут уж или ты, или тебя. Нас пять дочерей у отца было — где бы я оказалась, если бы всеми силами не выгрызала себе место под солнцем? Осталась бы старой девой и просидела до конца жизни в каком-нибудь монастыре. Или, ещё хуже, пришлось бы терпеть соседство Элиз и её мужа. Хотя он, признаться, был хорош собой, и моя бы воля лет тридцать назад, когда я была ещё молода… — Свекровь неожиданно одёрнула себя. — Но это уже не важно. А ты слушай, что тебе старшие говорят, и запоминай, да шей побыстрее — обед скоро.       — Вас что-то смутило? — заметив её задумчивость, спросил Леонардо. — Или же вы хотите о чём-то спросить?       — Я всё думаю о своих детях. Умерших. Я не понимаю, почему это произошло. Всё шло хорошо… вроде бы.       — Помню, вы упоминали, что болели во время беременности. После такого часто случаются выкидыши. Трудно ответить на вопрос «почему», мона: мы мало что знаем о человеческом теле и, думаю, узнаем больше ещё не скоро. Возможно, оно как-то решает, что из-за борьбы с болезнью не хватит сил на поддерживание жизни в обоих, вследствие чего и избавляется от лишнего груза. Возможно, болезнь матери способна через послед передаваться ребёнку, который не может с ней справиться, а уж потом тело отторгает мёртвый плод… Боюсь, в ближайшие лет двадцать точнее вам никто не скажет.       — Жаль, — коротко ответила Диана, стараясь осмыслить услышанное до той степени, чтобы оно отложилось в голове.       Слуги, очевидно, хорошо знали Леонардо, поэтому без лишних вопросов проводили их в гостиную. Он устроился в кресле у окна, выходящего в сад, и снова взглянул на небо:       — Думаю, скоро будет дождь.       — Видимо, — согласилась Диана, оставляя свёрток с платьем на диванчике. Сидеть ей совсем не хотелось. — Я думаю посмотреть картины в коридоре, пока жду донну Дженевру. Вы не могли бы попросить меня проводить?       Леонардо передал просьбу слуге, и тот охотно провёл Диану в широкий длинный коридор с картинами, которые она видела вчера. Её вниманием завладела незнакомая картина — небо на ней было ясным, с тонкими розоватыми облаками, а в середине холста, окруженный водой, возвышался величественный белокаменный собор.       — Вот бы хоть раз там побывать, — вздохнула Диана, рассматривая пару с детьми и собакой, гуляющих на пристани под белым зонтиком.       — Две недели в одну сторону, донна, и вы на месте, — раздался рядом с ней высокий девичий голос.       Диана вздрогнула и обернулась. За её спиной стояла слегка смугловатая девушка, на вид чуть старше Коко, с вьющимися каштановыми волосами и выдающимися формами, подчёркнутыми молочно-белым платьем.       — Извините, если напугала вас. Я Патриция, племянница хозяев. А вы?..       — Донна Анна. Ваша соседка в некотором роде: снимаю комнату у синьора ди Маттео. Я пришла к вашей тёте, но она, видимо, занята, раз до сих пор не спустилась. Или, может, ей нездоровится?       — С утра она была здорова и читала в гостиной. Хотите, я попрошу вас… — Патриция запнулась, явно не сразу вспомнив подходящее слово, — проводить к тёте?       Диана согласилась, и всё тот же слуга повёл её по коридору в другую сторону. Голос Денизы, спорившей с кем-то, слышно было издали, и Диана испытывала неловкость из-за того, что ненароком стала свидетелем чужой ссоры. Однако языка она не знала и сказать слуге, что зайдёт позже, когда хозяйка будет свободна, не могла. Пришлось постучать и войти.       Раскрасневшаяся Дениза, как оказалось, ссорилась с Дженеврой, изо всех сил сохранявшей невозмутимость. Кто был предметом спора, не было ни малейших сомнений.       — Он любит только меня! Он… он так сказал!       Дженевра нервно рассмеялась.       — Ну, милочка, мы с вами давно не в том возрасте, чтобы верить всему, что говорят мужчины. Маурицио мне тоже много чего говорил, когда я ловила его за руку, на измене, и даже клялся, что это был последний раз. Как видите, безбожно врал. А, донна Анна, это вы? — она повернулась к Диане, демонстративно забывая о предыдущем разговоре. — Входите, не стойте на пороге.       Диана неловко улыбнулась, бросив короткий взгляд на Денизу.       — Прошу прощения, я, должно быть, невовремя. Я принесла платье, но, не дождавшись вас, вышла в коридор посмотреть картины. Патриция сказала, что вы тут…       — Я пошлю за ним прислугу. Пока что пойдёмте наверх — выпьем чая, поболтаем. Я как раз совершенно свободна до вечера. Помогите-ка мне только подняться, я что-то засиделась.       Дженевра поднялась с кресла, и Диана в испуге замерла, заметив на обивке следы крови. Её бросило в холодный пот, будто она только что окунулась в ледяную воду.       — Донна Дженевра… К-к-кровь… — заикаясь, пробормотала она. — Там Леонардо пришёл… нужно его позвать…       Дженевра с восхитившей Диану ледяной невозмутимостью окинула взглядом кресло, скосила глаза на мокрое пятно на юбке, цветом сливавшееся с тканью, и удручённо покачала головой:       — Надо же, всего дважды надела, как жаль… Донна Дениза, не желаете ли оказать любезность и сходить за Леонардо?       Побелевшая, как полотно, Дениза часто закивала и тут же исчезла за дверью.       — Что ж, кажется, кроме вас, меня некому проводить до комнаты. Уж не сочтите за труд, сама я не поднимусь. — Дженевра, цепляясь за стены и мебель, мелкими шажками вышла в коридор. — Не ударьтесь, здесь узко.       — Ваше самообладание меня пугает, — осмелилась признаться Диана, покрепче держа её под руку. — Неужели вы не заметили кровь раньше?       Дженевра криво усмехнулась, цепляясь за столик с резными ножками, на котором стояли цветы:       — Поверьте, донна Анна, в семейке, где все спят со всеми, и ты их постоянно на этом ловишь, очень быстро привыкаешь держать лицо. Не радовать же мне было очередную заразу, положившую глаз на моего гулящего муженька и уверяющую, что он отправит меня в монастырь. Посмотрела бы я, что тогда с ним сделает мой отец, если он хотя бы попытается это сделать.       Леонардо догнал их уже возле лестницы и, едва окинув взглядом Дженевру, поспешил сам взять её под руку.       — Спасибо, донна Анна. Вы можете возвращаться в гостиную, — сказал он. — Я послал слугу за инструментами — он вернётся и проводит вас домой.       — Донна Анна, задержитесь, пожалуйста, — неожиданно попросила Дженевра, останавливаясь посреди коридора, чтобы перевести дыхание.       — Что вы, мона, она сама в тягости. И вам не поможет, и сама перенервничает. Пойдёмте.       — Я не хочу умирать в одиночестве!       Диана вздрогнула. Леонардо, не заметив этого, заговорил на итальянском, и по его тону стало очевидно, что он успокаивает Дженевру, обещая, что всё будет в порядке и сегодня никто не умрёт. Диана молча последовала за ними, не без труда преодолевая дрожь в руках и ногах. Поднявшись наверх, она вместе с камеристкой помогла Дженевре снять платье и едва не упала в обморок при виде окровавленной рубашки. Леонардо снова попросил её уйти, но Дженевра, вцепившись в её руку, сказала: «Анна останется». Диана не нашла в себе сил возразить.       Спустя четверть часа бледный, почти белый ребёнок родился в тягостной тишине. Он не закричал, и Диана не сомневалась: этого уже никогда не произойдёт, сколько бы Леонардо ни растирал его пелёнкой и как бы тщательно не прислушивался к сердцебиению.       — Мальчик, — наконец сказал он, заворачивая ребёнка. — Сожалею, не выжил. Хотите взглянуть?       Говорил он по-итальянски, но Диана прекрасно понимала и без перевода. Дженевра перевела на неё взгляд, и она смогла только пожать плечами:       — Легче в любом случае не станет, но… Я иногда жалею, что не увидела.       Дженевра явно колебалась, смотря то на Диану, то на неподвижный свёрток в руках Леонардо. Наконец, она с трудом села на постели и, прислонившись к подушкам, молча протянула руки. Леонардо, так же не произнося ни слова, осторожно вложил ребёнка ей в руки. Диана лишь мельком взглянула на него и отвернулась к окну, за которым небо затянуло тучами и уже начинался ливень. Ей на секунду показалось, что она увидела своего умершего сына.       — На мужа похож. Был бы, — спустя несколько минут тишины сказала Дженевра, отдавая ребёнка служанке. — Я знала, что один из нас не переживёт этот день. Готовилась. Я договорилась с аббатисой, «пожертвовала» неплохие деньги. Леонардо, я прошу вас, если вы должны написать что-то… напишите, что я родила королевскую двойню. Мне нужен этот ребёнок. Анна, а вас я прошу съездить в монастырь с моей служанкой. Она ничего не понимает в детях.       — Мона, через год вы вполне можете родить сами. Вы уверены?       — Мне через год не нужно, мне нужно сейчас. Анна?       За окном прогремел гром и сверкнула молния. Диана, выдыхая, кивнула.