***
Тем летом на исходе последнего тёплого месяца она поняла, что не всегда Он есть в лесу телесно, хотя Его волей каждой живое существо здесь было во власти смерти, будто Он был всемогущ. Не раз Ладора, путешествуя по старым лесным угодьям с матерью, кажущейся после того случая с человеком ещё более безразличной, чем раньше, и такими же апатичными самками, замечала, что тут и там то зверь, то птица попадал в причудливые ловушки Его разума, созданные, чтобы убивать и ловить, пока Его здесь нет. Однажды на её глазах в странную ловушку угодил большой взрослый олень. Он беспечно шёл по тропе, открыто и никого не таясь, и полагался на свои большие ветвистые рога, прекрасно зная, что любые человеческие силки эти рога срежут или оборвут. Но Человек, который отныне охотился в этом лесу, был хитёр. Он положил на тропу сыромятные ремешки, натёртые бизоньим жиром, чтоб отбить запах дыма и кожи, и присыпал пылью, белой землёй и мшистой почвой. Олени теперь ходили вместе с оленихами, потихоньку формируя пары и тройки, и этот шёл неподалёку от матери Ладоры, когда что-то зашипело и свистнуло, а затем его нога попала в крепкую кожаную петлю. Он взревел и встал на дыбы, но только сделал это, как такая же петля накинулась ему на рога и заставила неловко поднять голову. Он бился и крупно дрожал, ревел и злобно бил передним не пленённым копытом землю, но не мог освободиться. Стоило дёрнуть головой, и всю шею пронзал болезненный спазм. Боль была невыносимой, и он старался не двигаться, но очень быстро страх и злоба брали своё — и всё начиналось с начала. Стадо долго стояло близ него, мечущегося и стонущего, пока наконец и крики, и всхлипы не затихли. Он очень устал стоять вот так, скованным, с задранной вверх шеей, и провожал воспалёнными от криков глазами оленей, уходящих в призрачную дымку вечернего леса. Все они знали, что его ждёт, и знали также, что этот Человек ходит бесшумно. А значит, его стоит опасаться, даже когда молчат птицы и травы, верные предвестники того, что охотник — рядом. Ладора ушла вместе со всеми, а вот мать её дольше остальных стояла близ оленя и робко щипала его косматую шею губами, будто призывая сбросить эти жалкие оковы и пуститься вскачь вслед за ней. Но и её вскоре охватила непонятная тревога — предчувствие чьего-то присутствия, и она прыгнула в кусты, наблюдая, как почти сразу из-за деревьев вышел Человек и в два удара ножа прикончил пленника.Глава шестая. Бесшумный Стрелок
23 августа 2022 г. в 00:15
Минула весна, прошло лето, не такое жаркое и душное, как прежнее, но печальное — потому что Энны больше не было с ними, и радость куда-то делась вместе с ней.
На лугу в то лето появились совсем другие олени. Чужое голодное стадо накинулось на яркую траву, жадно срывая её мягкими губами.
Чужие рогачи, чувствуя, что близится осень и в рогах жжётся что-то нетерпеливое и злое, бодались и дрались, пусть не до крови, и разбегаясь в стороны после первой же схватки, но уже не так беззаботно и беззлобно, ради состязания, как прежде.
Уже сейчас чужие самки присматривались к ним, решая, кто будет им интересен, когда очередной цикл осени накроет лес и далёкую гряду сизых гор. Ладоре было чуть больше года, и пятна почти выцвели на её боках и крупе. Мать-олениха почти не говорила с ней, хотя и видела — дочь постоянно бредёт за ней след в след, понуро одолевая шаг за шагом. Днём они тоже спали вместе — в густой поросли бирючины. Но всё же между ними истаяло то нежное тепло, которое было прежде, будто случившееся с Энной не оставило их, а разрослось большой чёрной дырой, куда кануло всё тёплое и любящее, что было. И Ладора порой спрашивала себя — а было ли?
Тревожные сойки не перекликались в то утро, когда Ладора встретила Бесшумного Стрелка, и вороны не галдели в воздухе чёрным сапом. Ни один предвестник Его появления не издал ни звука, но Он пришёл в лес, и Ладора изумилась, когда это поняла.
К тому дню она научилась слушать и различать голоса воркующего нахохленного сыча и тихого филина; радужно-чёрных соек и важных изящных дроздов. Птицы были пуще остальных лучшими её друзьями, вестниками бед и опасностей, и слушая их, наблюдая их полёт, Ладора порой жалела, что она — не птица.
Они шли с матерью и ещё двумя самками по лесной прогалине в утренних вязких сумерках, взрыхливая копытами почву и только уходя на дневной сон. Все олени днём спят, а ночью бодрствуют, возвращаясь в свои тихие колыбели под утро. Никто из них, осторожного племени, не является при свете дня, как им вздумается — только в ранние вёсны, когда не терпится отведать свежей сочной травы. Ещё осенью самцы, взбесившиеся от страсти, зудящей в рогах, выпрыгивали на луг и принимались бороться с глазами, кровавыми от слепой злости. Им было плевать, будь даже там, в прыжке от них, Человек с огненной рукой. Они умирали от любви и жажды обладания самками из своего стада, и за право ходить бок о бок с одной из них погибли бы и почли это за счастье.
Но в тот день ничто и никто не предупредил, что в лесу есть Человек, потому что Человек тот был тоже необычен, и Он не хотел, чтобы хотя бы какая-то лесная тварь заприметила его и выдала всем остальным, что Он — здесь.
Несколько олених поднимались по пологому овражку, поросшему ольхой, к большому, расщёпленному до червоточины старому буку, близ которого они устраивали обычно ночлег. Оленихи слушали лес и безветренный, звонкий воздух, и ничто не предвещало беды — когда по шкурке Ладоры прошелестел ветер, а одна из них удивлённо вскрикнула и покатилась по овражку вниз.
Сначала Ладора думала: она, верно, оступилась. Но мир поплыл перед глазами, а в ушах зашумело звуками водопада в тёмном высоком лесу, когда она посмотрела не на олениху, как остальные, а наверх — и увидела Его.
Её от испуга словно снесло ветром вниз, куда упала самка. Ладора прыгнула к ней боком и опешила, увидев, что она тяжело дышит и не может встать, хотя пытается — и сучит тонкими ногами. Мимо врассыпную, вскачь промчались мать и ещё одна самка — никто из них не остановился. Ладора, не справившись со своим страхом, присела в листья, согнув задние ноги, и посмотрела внимательнее на бок своей подруги, сражённой какой-то странной палкой, торчащей из её тела.
У палки той на конце пестрели шелковистые на вид, но явно жёсткие на ощупь бело-коричневые перья. В коричневой шерсти самки под палкой расплывалось под кожей багровое большое пятно, и она мучительно взревела, не понимая, что с ней не так и отчего силы с каждым вздохом покидают её.
Так Ладора поняла, что Человек умеет убивать не только громом.
Она слышала своим чутким слухом и чувствовала всем телом и дрожащей спиной, что Человек стремительно спускается в овраг. Он шёл по-оленьи бесшумно, большими, длинными шагами, похожими на прыжки, и вмиг оказался внизу. Ладора оцепенела. Быть может, вот оно — то самое, что убьёт и её. Настигло, подошло со спины. Она стала ждать, когда ей в шею вонзится такая же палка или её сразит гром. Но что-то хлопнуло сбоку, так громко, что ноги сами выпрямились, как разжатые пружины, и она прыжками вознеслась на вершину оврага и отступила от края, обмирая и крупно вздрагивая уже всем телом.
Там, позади, с тоской её мать и другая самка ждали, когда с их подругой будет кончено. Ладора мельком обернулась и увидела в карих, как у неё, глазах оленихи-матери какое-то облегчение — но оно стремительно исчезло, сменившись состраданием. И Ладора услышала внизу копошение и тихий, жалобный стон.
Человека было не слышно, только оленя — но Ладора знала, что Он был рядом с ней. Она никогда не видела, как Он убивает. Убивала всегда только Огненная палка, заряженная громами. Юная принцесса не знала, зачем ей это, но робко шагнула к краю овражка и выглянула оттуда, всё ещё боясь, что ей пронзят голову палкой с перьями.
Однако Человек был там, внизу, и совсем не смотрел на Ладору, хотя видел её — о чём она не знала. Он был одет в бежевую кожу, и от него пахло лесом, осокой, деревом, сырой землёй, травой и звериной кожей. Он тоже пах оленями и птицами, и Ладора начинала понимать, почему ни она, ни другие его не увидели.
Птицы мрачно собрались на ветках деревьев. Малиновым пламенем вспыхнул быстрый зимородок — и исчез, чирикнув в овражек: мне всё ещё это безразлично. Он был из тех, кто жил сам по себе и о себе только заботился, не обращая внимания на остальных. Быть может, считал их недостойными, а может, просто жил впопыхах. Но он исчез, даже не поглядев, как между стволов тёмных деревьев Человек присел на колено перед оленем, взял её за шею и достал откуда-то со своей странной шкуры сверкнувшее нечто, почудившееся Ладоре куском льда или обледенелого камня.
Это сверкнуло в его руке, полоснуло по горлу оленихи — и её глаза вмиг закатились, а глотка облилась кровью. Она умерла мгновенно и тихо, уронив тяжёлую голову в листья.
Так вот какой бывает она, ещё одна смерть от Его руки? Она не всегда овеяна дымом и грохотом. Она бывает и тихой, почти незаметной. Разве слышала хоть одна из них, как что-то убило их подругу? Нет, Он принёс с собой какое-то новое оружие. Или то, что Ладора прежде никогда не видела.
Человек поднялся и убрал свой страшный камень, откуда взял — на коричневую ленту, опоясавшую его тело. Он был высок, и кожа его — она казалась лысой и противно гладкой даже издали — была цветом тоже почти оленьей. Лицо его почудилось Ладоре страшным и надменным, и она сочла его похожим на хищного молчаливого ястреба, редкого гостя в здешних лесах. Такой же, как он, тихий охотник, Человек вынул палку из оленьего бока и убрал её за спину в большой мешок на ремне поперёк обнажённой груди, видневшейся узкой полосой в расстёгнутой одежде. У него была на голове тоже шерсть — чему Ладора удивилась, но странная, непохожая на любую из виденных: гладкая, длинная, вполовину его туловища, едва ли выше пояса, и очень чёрная. В шерсть эту были воткнуты два ястребиных крапчатых пера, что только усилило подозрения Ладоры — эти два хищника и вправду чем-то похожи.
И Ладора в мыслях своих окрестила Человека — Ястребом.
Он медленно отряхнул руки от земли, которой умыл ладони, чтобы стереть следы оленьей крови, брызнувшей из раны. Затем потащил тушу из овражка за собой.
Он уволакивал олениху в свой страшный чужой мир, откуда никому не было возврата, и Ладора наблюдала за ним со странной уверенностью, что сегодня он больше никого не тронет, даже если увидит её — а потому наблюдала, не таясь, и не знала по глупости своей, что в случае ошибки она дорого поплатится за неё.
Человек медленно поднимался на вершину оврага и наконец преодолел его, пусть ноги скользили по сырой земле. Он вытянул оленью тушу следом за собой и оскалился, глядя на неё. А затем поднял взгляд и внимательно посмотрел на олениху, наблюдавшую за ним по ту сторону овражка.
Он медленно опустил тушу, которую удерживал за задние копыта, и чуть склонил набок голову. А затем странно, птичьи щёлкнул, точно имитируя щелчок клеста, и Ладора вздрогнула, покрылась мурашками — и, обернувшись вмиг, длинным прыжком скрылась в лесу.