Угасшее время

”Женское сердце всегда трепещет, когда видит неподъёмную гору. И чем тяжелее она, тем сильнее ударяет в голову, тем сильнее чувствуешь оттенки, запахи и чувства. Цитаты великих, домыслы достойных, все это меркнет, даже вопрос чести встаёт ребром перед гнетом искренних чувств. Но может испортить мне весь романтизм? Включить холодный реализм и сказать к чему, то чувство, что хвалю я? Я совершу сея злодейство и признаюсь перед всеми: любовь отнюдь не всегда свет души, это лабиринт, борьба между двумя противоположностями.»

Стук сердца заглушал мысли, не давая свободно разлетаться в поисках решения или ответа. Что сказать? «Где ты был?» или «Ты же мёртв, как?», все эти вопросы казались глупыми и второсортными да и зачем их задавать? Он здесь, вроде бы не иллюзия, вроде бы не мираж тоскующего сознания, а целый живой неповторимый он…тот, кого уже никто не ожидал увидеть. — Почему так долго? Почему не искал меня? — Глупости сплошные глупости, кому надо это знать? Детский сад…сплошной детский сад. Она ушла, приняла решение, сделала выводы и поставила точку, а сейчас в ее душе трепет и стальная надежда даже нет, детская наивность, что все может быть как прежде. — Искать тебя…мне? Ты предполагала, что сердце мое застучит, укоряя в моей трусости, которая истинно принадлежала тебе? — Эти красивые глаза, ох как же красивы эти глаза…они так осуждающе смотрят на нее, Призрак покраснел вся свирепость яро выражалась на его лице.—Ты давала мне клятву, Идэя, быть со мной, неважно кто я, неважно какие обстоятельства вокруг нас.— послышался стук, ноги былого величия и могущества начали подходить к девушке. Вжав голову в плечи, она начала отступать назад, словно жертва, которая чувствует, как будет задыхаться в острых зубах безжалостного хищника. Да и честно, то она рада будет оказаться там, не потому что чувствует вину, не потому что это долг. Все настолько оказалось примитивным…настолько, что кажется ужасным… Это его зубы, зубы Люциуса, такого родного, такого временно-живого. Ей хотелось сказать: «Не злись на меня, я сделаю все, что хочешь, давай уйдём, уйдём вместе, никогда не вернёмся, оставим все, как есть. Только возьми меня и не отпускай. Это моя мольба, мое желание, исполни, ты же клялся… — Я отдам тебе все в этом мире, Идди. — Юноша лежал на траве, большим пальцем касаясь нежной кожи девичьей щеки. Какая же она ему казалась красивой. Она словно фея, богиня, подарок Аркан, давшие ему силу, опору, поддержку. Она его личный мир, личная обитель, где безустанно черпаешь энергию. — отдам тебе каждую безделушку, каждую тряпку столь новомодную, что даже самые заядлые «львицы» будут завистливо смотреть тебе в спину. — его красивые речи, словно мёд, обволакивали душу и сердце, открывали новые возможности для них двоих, но кто скажет, что это иллюзия? Может быть сейчас, но ни в коем случае не в тот момент. Она гладила его по голове, заботливо массируя пальцами его макушку и как-то по-девичьи представляя огромный замок, где она и он вместе, рука об руку, куча детишек будут топать и одаривать их любовью. Старший сын, гордость отцовского рода будет безусловно похож на Люциуса, а младшенькая на собственную мать. Они будут дружны и любой вздор и несчастье будет расколото на части об их упорство и настойчивость. Это счастливая жизнь, такая как представляет ей племенная девчонка, которой посчастливилось пойти за сыном Вен и Жил. — Люциус, ты и вправду готов… — она помедлила. — быть со мной? — юноша опешил, не то чтобы он был против…просто забавно, обычно другие парни шутят, как их девушки с присуще детской наивностью спрашивают о их совместном будущем: «Милый, у нас теперь все серьезно?», «Любовь моя, почему ты не пришёл ко мне домой, я тебя ждала.» и самое эпичное из подборки, как с большими глазами, имеющих надежду, и легко дрожащим голосом, поджимая губы, девушки просят о самом…сложном решении — завести детей, семью. Обрести то хвалебное счастье, о котором многие так сладко трепещут. Люциус конечно ожидал такого поворота, не то чтобы так скоро, не то чтобы в нужный момент. Просто единственное, что может беспокоить молодого парня это явно не семья. Она — да, ее тело и сердце — да, война — да, но дети? Дети — абсолютное нет. Ведь будущему правителю столько всего нужно сделать: завоевать земли, обзавестись авторитетом, властью, в конце концов просто не умереть на Бездорожье. Все же он ответил своей избраннице. — Нет нужды меня спрашивать, Идэя, я возьму тебя с собой, твоя нога, где и моя, твоё сердце, где мое. Ты обязана мне, так же как и я тебе. Ты мне не веришь? — он взял ее холодную руку в свою наоборот тёплую, но все такую же жесткую, как прежде. Он прекрасно видел опасную осторожность в ее изумрудных глазах. Юноша просто не мог так просто отвернуться ее, бросить…уже не мог. Она задумывалась как игрушка, но эти ее выходки, так не похожие на поступки остальных девушек, зацепили его. Хоть он и раздражался, ведь ее смех, о, ее смех! Такой ужасный и громкий, раскаты грома с легким шелестом ветра, как такое может сочетаться? А как она улыбается? Ее улыбка может спасти, словно белёсый платок упавший в железную рукавицу бравого рыцаря от мягкой благородной дамы. Спасательный круг омут ее зелёных глаз, как же он хотел тонуть в них, но внешне вынужден лишь укоризненно смотреть и ядовито выдавливать противное слово: «трясина, а не обитель.» Но шатавшись с ней долгое время, терпеть иглу с ее рукой, как последнее с любовью поглаживает его по плечу, как бы подбадривая перед лицом боли и мягко нашептывая, чтобы потерпел ибо нужно зашить рану, как обнимала его, целовала, но не давала право стать тем самым для неё. Хоть он и злился, как и любой горячий парень, но отмечал для себя, как сильно начинал уважать ее: не раскрыла ноги, не скинула с себя свою робу и не дала сделать это ему лишь потому, что он сын Главы и самый сильный воин. Пришла пора сказать ей то, что она так хотела несколько лет. Даже больше, все, что захочет, но зная, как тяжко будет в будущем, сколько дел наворотит его уже тогда чернеющее сердце, Люциус решился: — Я хочу дать тебе больше, не это предложение, которое ты так ждёшь. — он видел удивление на ее лице, она ждала отказа, даже начала сомневаться и злиться своей глупой надежде. Ее внутреннее терзание прервались лязгом кинжала, которого он вытащил из ножен. — дай мне руку, Идди, я не сделаю тебе больно. — вероятно, девушке надо было отказаться уже тогда, но на тот момент все казалось таким…воздушным, еле весомым… и она подчинилась, вложила свою руку в его, в награду получив, ту самую улыбку с обнаженными белыми острыми зубами. — Повторяй за мной, Идди, четко, не обрывая фразы. — он без предупреждения сделал надрез. Девушка зашипела от неожиданности, но все же доверяя своему избраннику, внимательно смотрела на него. — В лунном свете, очерченной кровью. — она повторила трясущимся голосом. — среди оков, что ставился Арканой. — с-среди оков, чт-то ставилс-ся А-арканой. — Боль даже сейчас не могла отпустить ее, кровь сочилась больше, чем должна была. Судя по отметкам на кинжале, девушка поняла, что он зачарован и причём не их жрецами, от этого оружие чувствовалась иная энергия, темная и отталкивающая. Во что ее ввязал Люциус? Это явно что-то большее, что-то связывающее навсегда целиком и полностью. — кровь забытых Неаранцев будет лишь печатью скованных Духовных. — Придав светящийся уже кинжал к ране женской, он принялся прорезать свою и зажимать кинжал. Орудие внезапно засветилось, показывая, что полностью наполнено и жаждет быть использованным по назначению. Люциус довольно улыбнулся и облегченно произнёс. — Это древнее орудие, эта сама смерть стала свидетельницей нашей любви, Идэя, видишь, как я тобой дорожу? — Он прильнул к ее губам, не дав сказать и слова. Постепенно касаясь своим языком ее губ, затем зубов, затем ещё раз и ещё. Лишь светлая луна стала свидетельницей скверны, пожирающих уже пропащих…