Угли температурой -10

Симидзу Эрика имела в своём немалом арсенале вредных привычек одну очень для неё непростую, даже болезненную — плохой, ужасный, отвратительный сон. Хотя назвать сие неудобство привычкой слишком непочтительная по отношению к нашей главной героини несправедливость. Ведь для неё самой это было весьма непросто: она ложилась спать лишь тогда, когда первые лучи солнца касались верхушек высоток Токио. Ночные кошмары были нежеланными, однако постоянными гостями, прибывающими к ней словно по расписанию, уже долгое время, давно настолько, что она уже и не вспомнит, когда именно это началось. Назвать это страхом слишком самонадеянно с нашей стороны, господа, но Эрика подобные визиты не особо взлюбила. Тут даже уместно будет сказать, что она их со всей возможной для неё искренностью ненавидела, ведь те сильно изматывали. Не столько физически, сколько морально: частым явлением бывало и такое, что девушка после очередного кошмара могла и не спать пару дней, а то и больше. Но сон был нужен. Она не столько этого хотела, сколько знала, что это необходимо, на убеждения себя порой времени уходило больше, чем на прочтение романов Джека Лондона. Потому неотъемлемой частью её жизни был Метаквалон, который она пила, как витаминки. Да, он хоть когда-то и был законным, да, когда-то он и вовсе был синтезирован, как лекарство от малярии, но сейчас достать его было непросто, и пусть мы даже проигнорирует тот факт, что это вообще незаконный препарат. Это был один из тех малочисленных случаев, когда Эрика и правду была благодарна своей грязной семейке Симидзу. В общем, как уже можно было понять, сон очень усложняет нашей героини и без того несладкую жизнь. И вот сейчас, кто-то совершенно бессовестный, решил нарушить столь драгоценный и редкий для черноволосой отдых ранним звонком. И давайте мы, господа, вежливо опустим тот факт, что стрелки часов уже перевалили за полдень. Эрика наконец-таки решила поднять по счету, наверное, уже звонок так сотый, мысленно сжигая этого человека на костре инквизиции: — Слушаю. На другом конце сего диалога обладатель слегка надоедливого характера сложил губы в забавляющейся полуулыбке: стать свидетелем столь редкого явления, как сонная Симидзу Эрика, дорогого стоит. Слышать сонный голос этой строгой особы парню, определённо, нравилось: — Знаешь, меня можно было бы поприветствовать и более радушно, Эрика-чан! Как тебе так удаётся буквально одним словом разрушить все мою уверенность в том, что я всегда нравлюсь людям? Девушка потёрла переносицу и тихо выдохнула, так, чтобы недавний знакомый этого не мог услышать. Она находила Кисе личностью назойливой, излишне самовлюблённой и вообще весьма раздражающей. — Дам тебе совет, блондиночка, слушай и запоминай. Во-первых, я не являюсь сторонником взаимного обмена лицемерными и совершенно ненужными любезностями, поэтому если звонишь, то только по делу. Во-вторых, если я снизошла до того, чтобы принять твой звонок, то переходи сразу к сути. — Как жестоко, Эрика-чан! А я ведь надеялся на приятную беседу с тобой. Точно. Очень раздражающий. — Ладно, перейду к делу. Знаешь, я ведь вчера выполнил свою часть нашей небольшой договорённости. Теперь сижу-жду, когда ты выполнишь свою. Теперь Эрика потёрла переносицу из-за своей рассеянности. Как она могла даже не начать решать этот вопрос. — Завтра заеду за тобой и поедем к врачу. — В твоих глазах я возможно и выгляжу полным разгильдяем, но я личность вообще-то занятая. Могла бы хотя бы поинтересоваться, нет ли у меня на завтра планов. — Уф…. завтра свободен? — Так то да, но… — Завтра после школы заеду за тобой. И этот не особо долгий телефонный разговор был бессовестно прерван ещё более быстрым нажатием кнопки сброса. Ещё несколько минут понежившись в мягкой постели и поняв, что сон ей больше не светит, Эрика выползла из-под тёплого одеяла, а после и из спальни. Девушка вошла в гостиную комнату, как её тело атаковала армия мурашек, устроивших марафон по фарфоровой коже. И дело было даже не в том, что чёрная мужская рубашка, доходящая лишь до, дай бог, половины бёдер, была сомнительной пижамой для осенней поры, а в том, что девушка забыла закрыть балконную дверь перед сном. Она уже второй раз за последние пятнадцать минут дала себе мысленный подзатыльник. Пора бы ей уже собраться. Слишком, слишком много оплошностей она допускает. И пусть для нас, простых смертных, это является совершенно незначительной песчинкой в пустыне наших ошибок, у личности, вроде Симидзу Эрики, такой роскоши нет. Не должно быть ни песчинок, ни, тем более, каких-то там пустынь. Пока выходила на балкон, она взяла пачку сигарет, которую открыла буквально вчера вечером, достала оттуда одну из трёх оставшихся и подожгла, резко прокрутив колёсико зажигалки с характерным «бдзынь». С высоты двадцать восьмого этажа город казался совершенно другим. Не таким шумным и суетливым, каким был даже в относительно спокойные дни. В какой-то степени Эрика чувствовала себя здесь в безопасности на какие-то мимолетные доли секунд. Не здесь, в смысле в Токио, а тут, на двадцать восьмом этаже. Из покусанных и потресканных пухлых, сухих девичьих губ выпускался клубившийся в замысловатые и всегда ей непонятные узоры дым. Ха. А ведь когда-то Эрика была явным оппозиционером всех курящих. Хоть и было это ещё в детстве. Социальная реклама о вреде курения, алкоголя и наркотиков некогда была для, на тот момент, двенадцатилетней девочки верным маяком в тумане всего этого «здорового образа жизни». Зато сейчас юная особа не могла представить и на секунду, что из её жизни могут исчезнуть этот оседающий на нёбе горьковатый вкус, едкий запах табака, въедающийся в волосы и тонкие пальцы рук — всё это выходило за грани её понимания эстетики. И да, как бы она порой, лишь в редких случаях самокопания, не пыталась себя убедить во вреде этого дерьма, каждый раз, после акта сжигания на костре самоинквизиции собственной совестью, рука сама тянулась к новой пачке сигарет, одна из которых вскоре оказывалась зажатой между ровных зубов. Сначала-горечь, а потом призрачная иллюзия успокоения, затуманивающая здравый рассудок. И даже сейчас это ощущение разливающегося по телу тепла дарит некое успокоение. Эрике, правда, нравились сигареты. Они убивают её раньше, чем она это сделает сама, повесившись с этого миленького балкончика. И вот из потока бурлящих в голове, самых разных мыслей девушку вывел поднявшийся поток ветра, что весьма неудивительно для такой высоты. Он выбил длинные чёрные волосы из слабой косички, а низ рубашки не самой скромной длины незамедлительно поднял. — Красивые трусики. Тёмный взгляд вмиг направился в сторону брошенного комментария. С балкона этажом сверху, оперевшись на перила, выглядывал молодой парень, весьма симпатичный: с волосами цвета красного дуба беспризорно играл ветер, а глаза, смотрящие на Эрику так изучающе, с неким огоньком задорства, были подстать сегодняшнему ясному и совершенно безоблачному небу. — Печально…. — От чего же? — Я думала, что то, на чём они сидят заслуживает более лестной критики. На такую шутку, выпущенную возможно даже не очень обдуманно, парень отреагировал весьма красочно: звонкий смех мужского баса был приятен слуху. — Если бы я знал, что подо мной живет столь очаровательная особа с не менее привлекательной попкой, то сутками торчал на балконе. Я Такагава Хару, кстати. — Эрика, — девушка сделала уже такую привычную для подобных приветствию паузу, — просто Эрика. — Ну что же, Эрика, просто Эрика, жди меня на чашечку кофе в ближайшее время. После этих слов парень скрылся в своей квартире и девушка решила последовать его примеру. По обыкновению своей сравнительно не скучной, однако слишком однотонной жизни девушка заправила постель; приняла утренний, опять-таки учтиво опустим факт того, что уже не утро, душ; как всегда включила телевизор для фонового шума и пошла заваривать привычную одну чашку кофе. Чёрного. Без молока. Он кстати был для Эрики ещё одним незаменимым компонентом её жизни, учитывая, как часто девушке приходилось жертвовать нормальным отдыхом. И вот прогноз погоды на новостном канале перебил раздающийся на всю квартиру звонок. Такому раскладу вещей девушка ухмыльнулась. — Ты, конечно, сказал, что заглянешь в ближайшее время, но не думала я, что это будет так скоро. Какой ты шустрый. Хару оценил всю двусмысленность последней фразы и коротко прыснул порцией смеха: — Поверь, те, кто бывал в моей постели, будут это яростно опровергать, — он облокотился о косяк входной двери. — Кстати, кофе будем пить здесь? Или у тебя за спиной притон страшного маньяка? — Ну проходи. Девушка впустила своего соседа в квартиру, слегка, почти незаметно, нахмурив брови после его последней сказанной фразы. И какой из неё маньяк? — подумала та, спрятав маленький складной ножик, взятый по привычке с настенной полки в коридоре, в карман, ведь никакой недоброжелательной ауры девушка от нового знакомого не почувствовала. Шатен послушно шёл за новой знакомой, интенсивно оглядываясь по сторонам в попытках найти хоть что-нибудь, что могло бы ему помочь в составлении начальной характеристики, но ничего не нашёл. Разве что огромный книжный шкаф на всю стену гостиной комнаты, забитый сверху-донизу книгами самых различных жанров: от современных нон-фикшенов до романов русских классиков, имена которых Хару даже не пытался прочесть, боясь того, что, если у него получится, в столь ясный и прекрасный день может пойти дождь. Это, разумеется, была не библиотека, но таким количеством прочитанных книг парень вряд ли бы смог когда-нибудь похвастаться. Девушка же в свою очередь посадила гостя на кухонный диван и принялась заваривать вторую чашку кофе. — Судя по запаху никотина, который, наверное, въелся в стены квартиры, ты живешь одна? — Какой догадливый, — ответила девушка, наливая через кофейный фильтр кипяток. — А ты, смею предположить, тоже заядлый курильщик, раз твоя кофта пахнет далеко не цветочками, и студент Токийского университета на каком-нибудь факультете экономики. Исходя из этого, полагаю, что кофе ты пьёшь крепкий, без молока. — Как ты… — На твоём напульснике я заметила желтый и голубой листья, которые, если память мне не изменяет, являются эмблемой университета с 1877, с самого момента основания. А на заставке твоего телефона красуется цитата Бенджамина Грэма «Истинное инвестирование всегда опирается на наличие маржи безопасности». Думаю, «Разумный инвестор» занимает первое место среди твоих любимых книг, хоть ты наверняка не заядлый ценитель литературы. Хару, ошарашенный таким обвалом информации, которая, кстати, была весьма верной, смотрел на соседку так, будто та наняла частного детектива, чтобы за ним следить. Он сначала даже предположил, что она сама является таковой или работает следователем в полиции. Но, подумав ещё немного, отбросил подобные мысли и теперь удивленную гримасу заменила довольная улыбка от ушей: — Эркюль Пуаро сейчас бы наверное в гробу перевернулся, не будь он просто персонажем. — Наверное, — пожала плечами девушка и начала доставать из полки пару пачек лапши быстрого приготовления, совершенно не смущаясь того, что это не самая подходящая еда для гостей. — Рамен, серьёзно? — парень встал со своего места и начал хозяйничать на кухне Эрике, не видев никаких признаков того, что та против этого. Он начал взбивать яйца на омлет и нарезать овощи для него же. — Я не собираюсь тратить свои драгоценные силы и время на то, чтобы создавать кулинарные шедевры для парня, которого ещё двадцать минут назад знать не знала. — Как цинично! Куда катится современное поколение девушек, ещё несколько лет и они и вовсе не будут знать даже, что такое половник, — наигранно вздохнул шатен так, будто на его хрупкие плечи свалились все проблемы мира. Эрика прошлась по готовящему парню изучающим взглядом от головы до пят и склонила голову набок, прищурив взгляд тёмных глаз. — Знаешь, я всегда считала сексизм-красивым эвфемизмом жалкого комплекса неполноценности тупорылых мужчин, которые ни на что, кроме как хвастаться наличием маленького члена у себя между ног, и не способны. А цинизм-определение глупых, мягкотелых и восторженных оптимистов отсутствию наивности, столь присущей им самим, — закончила девушка, достав ножик из своего кармана шорт и насадив на него нарезанный кусочек огурца, который оказался у неё во рту через пару секунд. Хару сначала почувствовал неуютно. Но после пары минут обдумываний рассмеялся: — Ахах, извини, я всё понял. Он находил Эрику личностью очень, очень своеобразной и забавной. — Рад знакомству, Эрика. — Я тоже, Хару. И это был один из тех редких случаев, когда два человека говорили честнейшую правду.

***

По широким украшенным светом пробирающихся сквозь современные витражи солнечных лучей коридорам огромного особняка, который стоил, наверное, дороже, чем три острова из семи Каннарских, шагал мужчина весьма почтенного возраста со всем присущим для него высокомерием: седые волосы были убраны назад и открывал любопытным взорам вид на высокий лоб, украшенный не одной и не двумя морщинами; густые смоляные брови были нахмурены в суровом напряжении и чуть ли не запатентовали данное положение; гордая осанка заставляла окружающих смотреть с некоторой опаской, ведь та внушала страх; тёмный взор был столь ужасающим и тёмным настолько, что сам Аид постыдился бы, а проводник через Стикс утопился бы в ней же; правая рука крепко держала трость, рукоять которой была не простой, а, как бы смешно это не звучало, золотой — голова змеи сверкала под потоками светами, но ей было далеко до рубиновых глаз. Рядом с героем, имени которого мы пока что не знаем, послушно шёл его правая рука, Ямато Нагиро, обсуждая вместе со своим господином важнейшие дела «MT Group»: — Ямато, скажи, чтобы Фукихито отправился в Бангкок и убедил гендиректора «A&H» в том, чтобы мы наконец-то получили право на продажу их акций. — Хорошо, господин Симидзу, я распоряжусь, чтобы он завтра вылетел. — Через два с половиной часа должны прибыть гости, всё готово? — Да, господин, я всё перепроверил два раза, — мужчина пятидесяти лет решил добросердечно умолчать о том, что ему пришлось перепроверять всё несколькими разами больше, ведь новая домоправительница справлялась хуже предыдущей. — Когда прибудет Эрика, распорядись, чтобы её провели в мой кабинет сразу же. Двое мужчин приблизились к этому кабинету, огромные, из дорогущей древесины Макассара двери которых открыли двое слуг, конечно же, поклонившись в три погибели. И тут оба заметили на чёрном кожаном кресле сидящую девушку, о которой говорили: — Решила обрадовать вас своим внезапным появлением, — сказала Эрика, раскинув руки в разные стороны. — С 73-летием, господин Симидзу! Желаю, чтобы в следующем году мы отмечали уже Ваши поминки, — Эрике претила сама мысль, что человек, которого она не побоялась бы назвать самым ужасным на Земле за всю историю её существования, ужасным для неё настолько, что Ганнибал, Гитлер, Сиро Иссии, Нерон и Елизавета Батори не шли ни в какое сравнение, фактически был её дедом, а потому она его так не назвала бы даже под дулом пистолета, приставленным к виску. — С возвращением в Японию, госпожа Эрика, — поприветствовал Ямато девушку, после чего удалился из помещения по кивку своего господина. — Почему ты приехала так рано? — он на приветствия был весьма скуп, потому и перешёл сразу к интересующим его вопросам. — Потому что меня делает счастливейшим человеком на земле факт того, что я хоть совершенно и незначительно, но ломаю твои знания обо мне и планы на меня, — девушка смотрела в чёрные глаза со всей леденящей душу яростью, на которую была только способна, но для мужчины это была лишь спичка, потухающая с малейшем колебания ветерка от его урагана. Виновник сегодняшнего торжества и сломанной шестнадцатилетней девочки обошёл длинный стол и сел напротив Эрики. Черноволосая же в свою очередь перевела взгляд с мужчины на находящийся позади него гобелен с изображением чёрной змеи. Это был неофициальный герб всего рода Симидзу, рода, в чьих золотых рукавицах находилась вся инвестиционная империя, им же принадлежащая, и этот самый господин Симидзу сейчас стоял во главе её. А до него его отец, начавший этот бизнес, когда тому было 45. И вот уже 52 года существует «MT Group», возглавляющая последние 30 лет строчки рейтингов самых влиятельных конгломератов Японии и занимающая лидирующие позиции в мировых топах. — Я принесла тебе подарок, — сказала девушка, достав из большого пакета чёрную коробку, перевязанную золотой лентой. Мужчина с подозрением посмотрел на Эрику, после чего принялся открывать подарок. Он открыл крышку коробки и, увидев содержимое, даже глазом не моргнул, после чего перевёл суровый взгляд на обладательницу, бесспорно, оригинального подхода к подаркам. Внутри лежала красивая, переливающаяся металическим блеском трёхметровая чёрная мамба, заколотая серебряным кинжалом прямо в голову. — Прямиком из Южной Анголы, — весело сказала юная особа, придвигая к мужчине коробку с прекраснейшим, по её мнению, а главное — самым подходящим для именинника, подарком. — Ты изучила все сведения, которые я тебе предоставил? — Имеешь ввиду те, из-за которых я пол ночи не смогла глаз сомкнуть после двенадцатичасового перелёта? Разумеется. На сегодняшнем приёме скольким мразям мне нужно будет улыбаться, чтобы заслужить несколько дней твоего невнимания ко мне? — Всем, — невозмутимо ответил мужчина, внимательнее всматриваясь в подарок от своей самой дражайшей внучки. Эрика улыбается, представляя у себя в мечтах на месте этой змеи сидящего напротив человека.

***

Не нужно быть гением или сверхвнимательным человеком, дабы заметить, что практически все взгляды устремлены на Симидзу Эрику. Она, словно возродившийся из пепла феникс, была объектом всеобщего внимания, переговаривающихся как можно тише разговоров. Её возвращение стало одной из самых обсуждаемых тем сегодняшнего приёма, на котором в эпицентре всего происходящего должен был оказаться виновник сего торжества-человек, даже не так, самая огромная и опасная акула японского бизнеса и светского общества — Симидзу Йошида. В огромном помещении, схожим со старинными дворцовыми залами для проведения балов, на чистейшем, отполированном бежевом мраморном кафеле, в которых чётко и ясно отображалось тёмплое свечение огромных хрустальных люстр, были слышны раздражающее цокание каблуков и скрип мужских туфель. Все эти гости, облачённые в, определённо, дизайнерские платья и смокинги, были влиятельными владельцами компаний, крупными акционерами и людьми из правительства страны. Балаган интлегентнейших персон заполнил ещё недавно пустой зал. Спокойная инструментальная музыка будто создавала всю эту атмосферу былого средневековья. Канделябры под потолком светили настолько ярко, отражаясь во всех хрустальных каплях дорогих люстр, что некоторые присутствующие невольно зажмуривались от столь ясного света. Богатые бархатные шторы цвета красного вина частично закрывали огромные витражи пастельных цветов, не позволяя всему свету лунного свечения отражаться на до безобразия дорогом мраморном кафеле. Столы были накрыты воистину щедро и богато, однако заполнены они были не очень сытными и огромными порциями блюд и напитков, специально приготовленными лучшими поварами. Эрика взяла предложенный официантом бокал с, как бы смешно не звучало, простым соком. Разумеется, у девушки чесались руки, чтобы взять что-нибудь покрепче, однако заметь что-то подобное кто-то из всех этих изголодавшихся стервятников, готовых разорвать тебя в любую секунду, кинь им лишь маленький кусочек мяса, то сплетней, затем и скандалов, а после и вовсе, не дай бог, очередного изощренного наказания за то, что репутация рода подверглась какой-либо критике, избежать было бы невозможно. Симидзу Эрика улыбалась всем, кто подходил её поприветствовать, и всем, к кому подходила она сама. Девушка умело вела светские беседы, такие далёкие от её истинных мыслей, в которых она презирала всех здесь собравшихся. Она смеялась над не смешными шутками дочерей министров и директоров компаний; удивленно поднимала брови, когда слушала очередную сплетню о каком-нибудь наследнике, попавшем в неприятности; пожимала руки людям, с которыми знакома не была и, о господи, как же она всё это ненавидела. И себя, за то, что когда-то продала ради всего этого душу, ненавидела ещё сильнее. На секунду она остановилась, смотря на себя в огромное зеркало коридора, по пути из дамской комнаты. …Раньше Эрика бы презирала ту, что видела в отражении, ту, во что она превратилась… Чёрные локоны утонченно лежали на тонких девичьих плечах, прикрытых чёрным платьем в пол, с высоким разрезом на правом бедре, открывающим вид на стройную ногу, с глубоким разрезом на груди, открывающим вид на татуировку Лилии, и с поясом — змеёй из чистого золота, плотно скрутившейся вокруг осиной женской талии, клыки которой фиксировали высокий вырез длинной юбки. Получасовые труды прислуги были оправданы по всем пунктам, хотя, если быть уж совсем честными, господа, то трудиться им особо и не пришлось: девушка была сама по себе исключительно прекрасной, не нужно было тратить уйму времени на то, чтобы её преобразить. Не было надобности. По сему Эрика просто выбрала единственное чёрное платье из 27 предложенных и далее отдала себя в руки прислуг. … но ей надоело искать вечные компромиссы с собственной совестью, которая раз за разом укалывала её о шипы человеческого достоинства, остатки которого были вырезаны лезвием безнравственности и жестокости… Шестнадцатилетняя девушка была, бесспорно, прекраснейшим цветком только расцветшей Лилии. …ей надоело искать какой-либо смысл своего существования, думать о своём месте во вселенной и спрашивать у Богов, в которых не верит, нужна ли она этому миру… Она была ослепляющим своим сиянием бриллиантом среди тусклых сапфиров и аметистов. …потому что ответ крылся в тысячи безжалостных и равнодушных «нет»… Эрика была красива, молода, умна, талантлива и многообещающа. …она знала этот ответ и другие ответы, на тысячи других её вопросов… Была словно дарование этой земле, спустившимся с небес. ….потому она предала анафеме свою веру в справедливость, свою человечность, свою невинность, свою нравственность, свою совесть … Но это дарование, такое же как Адам и Ева, едва ли не обернётся проклятьем. …и даже свою душу. Симидзу Эрика поспешным шагом развернулась от зеркала и пошла в сторону банкетного зала, переполненного почти такими же несчастными, как и она.

***

— Хорошо, что ты вернулась, Эрика, — сказал Ямато Нагиро, попивающий бокал с игристым шампанским. Он обращался к девушке уже не с тем почтением, как ранее в кабинете. Там его удерживало в ежовых рукавицах присутствие главы рода Симидзу, перед которым он был особо осторожен. — Шампанское…серьезно, Ямато? Ты что, хрупкая молодая дама? — презрительно смотрела на собеседника черноволосая, ведь сама выпила бы сейчас что-нибудь крепкое. — Я плохо переношу алкоголь. — А я людей, которые ходят вокруг да около, — нетерпеливо сказала девушка, делая очередной глоток дурацкого сока. — Ты знаешь, что хотят ввести законопроект об увеличении налогообложения и введения ограничений для крупных компаний на покупку земли? — Нет, не знала. Кто этим занимается? — Заместитель министра экономики — Аюдзава Ханаби. Тебе должны были предоставить информацию о ней. Она раньше была в хороших отношениях с родом Симидзу и господином, но весьма решительно настроена с этим проектом. — Это может быть проблемно для кампании, — Эрика присела на ближайший диван, дабы немного обдумать проблему. — Есть предложения? — Ямато внимательно смотрел на девушку. Он решил устроить блиц-тест, эдакую проверку на способности черноволосой, хоть проблема и была отнюдь не выдуманной. — Обратитесь в консалтинговую компанию, в отдел работы с государственными структурами, найдите хорошую команду лоббистов. Пусть организуют госпоже Аюдзаве поездку в Индонезию и найдут людей из кабинета министров, сомнительно настроенных против этой затеи и убедят их проголосовать против этого законопроекта. — Зачем в Индонезию её отправлять? — В информации, которую вы с дедом так любезно предоставили мне пару дней назад, упоминалось, что у неё только сын, который развёлся два года назад. Его бывшая жена живет в Джакарте вместе с пятилетним сыном. Госпоже Аюдзаве въезд в Индонезию запрещён, а ему самому к сыну приближаться запрещено, согласно решению суда. Убедите капризную женушку встретиться с бывшей свекровью и дать ей повидать единственного внука. Организуйте неофициальную поездку и эту встречу, наша ворчливая Аюдзава приедет довольная и вы убедите её отозвать предложение о законопроекте на землю. — Если в кабинете министров узнают о том, что эту поездку организовала «MT Group», то это можно будет считать взяткой, и если прознают, что госпожа Аюдзава нарушила запрет на въезд в Индонезию, то будет судебное разбирательство. — Именно так вы её и убедите отозвать предложение о налогообложении. Вы просто отвезёте её на частном самолёте, остальным пусть займутся лоббисты. — Повторюсь, Эрика, я рад твоему возвращению, — ухмыльнулся мужчина, вполне довольный всеми предложениями девушки. Тест пройден. — Госпожа Эрика, Ямато, — поправила она мужчину, встала с дивана и нагло вручила пустой бокал подстилке её семьи, — не забывайся. И в следующий раз, когда захочешь меня проверить, придумай что-нибудь более интересное. Она поспешно удалилась в другой конец зала, там, где людей было чуть меньше. Девушка жутко устала от всей этой напыщенной помпезности, от всех этих людей, от которых пахнет высокомерием и алчностью. Эрика хватало и дурного запашка своей душонки. Поэтому она облокотилась на одну из колонн, отчаянно надеясь слиться с нею. Сначала громко, практически заполняя каждый укромный, и не совсем, уголок банкетного зала стала играть скрипка. Плавное, нежное диминуэндо неожиданно переросло в, пожалуй, слишком мощное для столь хрупкого инструмента крещендо. И на этой громкой ноте выделяющуюся скрипку подхватил остальной оркестр: пианист, чьи ловкие пальцы выпрашивали из податливой рояли нежные звуки, сплетающиеся с чуть более громкими звуками скрипки; пара саксофонов дарили блаженную усладу ушей всем, кто слушал их спокойное адажио, перерастающее в провокационное аллегро; виолончели даже немного грубо, как могло показаться на первый взгляд, звучали на фоне прочих более нежных и высоких нот, однако, как ни странно, именно это стало идеальным созвучием инструментов; флейты, добавляющие музыке ещё более завораживающие возвышенную нежность, потихоньку угасали, уступая место скрипке и рояли. Невольно девушка расслабилась под действием столь чарующей музыки. Не успела девушка отдохнуть от общества одной неприятной личности, как к ней подошла очередная парочка гостей: — Эрика, как давно мы не виделись, рад встрече, — поздоровался статный мужчина с каштановыми волосами. Он был давним партнером семьи Симидзу и знал Эрику, пусть и весьма поверхностно. Посмотрев на двоих подошедших мужчин, девушка ухмыльнулась, задержав свой прищуренный взгляд на втором. — О, господин Такахаси, я тоже. Вы совсем не изменились, всё так же хорошо выглядите, — да, сейчас из этих девичьих уст едва ли не цветочки с бантиками посыплются. Сколько фальши, сколько лицемерия. Где-то в аду чертята хлопают в ладоши. — Ты мне льстишь. Кстати, — он положил руку на плечо второго, ещё не представившегося человека, — этот оболтус — мой сын, Хару. — Спасибо, пап, — парень, засунувруки в карманы брюк, начал смотреть в пол, в окно, рассматривать люстры и фрески с особым интересом, он рассматривал всё и вся, но на девушку и взгляда поднять не пытался. — Ладно, я, пожалуй, пойду, найду твоего дедушку, Эрика, а вы знакомьтесь. После пары минут молчания парень поднял свой взгляд на новую знакомую и сказал: — Не выглядишь удивлённой. — Скажем так, с самого начала у меня было преимущество, — пожала плечами девушка. А парень, догадавшись, что его соседка и правда все с самого начала знала и только он остался в непросвещенных дураках, разочарованно выдохнул: — Так нечестно, Эрика… Шатен взял с подноса бокал шампанского, предложенного официантом. После чего внимательно проводил удаляющегося парня взглядом голубых очей. — Сильно не плачь, — ухмыльнулась девушка, анализируя данное действо нового знакомого, наследника семьи Такахаси и по иронии судьбы ещё и её соседа. — Кстати, а твой отец в курсе, что его единственный сын — гей? От такого заявления несчастный паренёк подавился дурацким шампанским. Он плохо контролировал себя в таких конфузных ситуациях, но пытался сыграть как можно правдоподобнее удивление и недоумение: — Если это такая шутка, то я, пожалуй, подарю тебе сборник более удачных. — Да ладно, мне ты можешь лапшу на уши не вешать. Не волнуйся, Хару, я умею молчать, если человек мне нравится. Да и я вроде бы не смахиваю на дотошного консерватора, мне даже нравятся задне-приводные мальчики. — Хорошо-хорошо, только молю, никому не говори. Пожалуйста, Эрика, — он жалобно смотрел в равнодушные чёрные глаза девушки, которые не выражали никакого сочувствия или понимания, или хотя бы какого-нибудь намёка на поддержку, парень надеялся теперь лишь на то, что та и правда умеет молчать. — Будешь должен, — холодно ответила та. — И твой отец, само собой, совсем ничего не знает. Не вопрос. Факт. Парень прокручивал все те редкие моменты, которые вообще мог проводить со своим занятым отцом. В столь нечастые мгновения Хару старался вести себя как примерный наследник и хороший сын, так что у его отца, по идее, и мыслей подобных возникнуть не должно было. Он безнадежно осел на дне этого болота лжи и вечной скрытности, и хуже всего во всем этом было то, что это было единственным возможным выходом. Вот так и расплачиваются те, кто был рождён с золотой ложкой во рту, за эту самую ненавистную ложку. А ведь их даже никто и не спрашивал, нужна ли она им вообще. Хару, он был уверен, не нужна. — Само собой. Эрика не из тех, кто будет поддерживать или сочувствовать. Она в некоторой степени понимала, что чувствовал парень, но на этом все её эмпатические способности и ограничивались. Ситуации у этих двоих были отличны друг от друга: у Хару никогда свободы выбора не было, она же — повесила на свою свободу ценник и продала её и себя саму давным-давно, будучи совершенно наивной и глупой. Пара чёрных глаз заметила в толпе гостей знакомую красную макушку, в окружении нескольких молодых парней и девушек. Руки невольно сжались, а брови свелись на переносице. И где-то в области груди заполыхало негасимое пламя ненависти и обиды. — Тогда будешь сильно должен.

***

— Я весь вечер слышал перешёптывания о том, что Симидзу Эрика вернулась, но вижу тебя собственными глазами лишь сейчас. Парень был невозмутимым, совершенно равнодушным и спокойным. Он прибыл в комнату, находящуюся в конце коридора, после того, как кто-то из персонала сообщил, что его позвал важный человек. Для него этот человек, сидящий на бордовом кресле около небольшого чайного стола, возможно, и правда был важен. Когда-то. Эрика сидела, внимательно всматриваясь в чуть позабывшиеся черты лица, уже повзрослевшие и более мужественные, но ещё более холодные. И тут, заметив явные изменения не только в глазах, которые были весьма отличные друг от друга, но и в ауре стоящего перед ней парня, она нахмурила брови в который раз за вечер. — Просто я умело пряталась от твоих любопытных и столь интересных глаз, Сейджуро. И как давно? — спросила девушка, намекая на проявление второго Акаши Сейджуро, который раньше, как она помнила, лишь изредка проявлял признаки своего существования. — Полтора года, Эрика. А ты? — спросил парень, намекая на то, как давно девушка выбралась из темницы под названием «инвалидная коляска». — Чуть более полутора года. Акаши сел на кресле, напротив черноволосой и стал изучающе всматриваться в девушку, заметил изменения во внешности: волосы сильно отрасли, раньше ведь у неё было небрежное каре, линия скул стала чуть более заметной, черты лица взрослее и женственнее, а глаза пусты и блёклы. Он следил за каждым движением изящных рук, разливающих по фарфоровым чашкам синий тайский чай, за малейшим изменением на лице Симидзу. Но нет, такого удовольствия она его, пожалуй, лишит. В ней кипела ярость, превращая в пепел какие-либо чувства, вызванные ностальгией прошедших дней. Нутро горело, но голова была холодной, не позволяла никаким эмоциям проявиться на равнодушном красивом девичьем лице. — Помню, в средней школе ты его любил, — попивая синий чай, сказала Эрика. — Признаться честно, я надеялась на беседу с истинным Акаши. — Тот, который был недостаточно силён? Капитан Ракузан высокомерно поднял бровь, вспоминая момент проявления этой второй личности. Момент, когда он на мгновение стал уязвим. — Тот, который бросил меня три года назад, так же, как и все остальные. Это заявление, переполненное укором и гневом, но такое точное, заставило парня поднять взгляд на свою собеседницу. Он точно знал, почему находится в этой комнате и почему она его ненавидит. Эрика устало прикрыла глаза, тяжело выдыхая. Она даже подумала правильно ли сделала, позвав бывшего товарища и не только товарища сюда. Правильно, однозначно. Ей необходимо напомнить, кто она такая и кого по-настоящему стоит опасаться. Опасаться им всем. — Сыграем? — девушка поставила на стол шахматную доску. — Я не смогла быстро найти сёги. — Ты уверена, Эрика? — У меня нет причин для сомнений, Сейджуро, — пожала плечами девушка, расставляя фигуры по своим местам. — Ты ведь ни разу меня не выиграл. Ни в чем. Это било по гордости и самолюбию Акаши, и било сильно как раз таки от того, что это было абсолютной правдой. Раздражающим всё его нутро фактом. — Что на кону? — спросил парень, вежливо игнорируя укол его абсолютности со стороны девушки. — Сыграем на игру? Если ты выиграешь, что, разумеется, маловероятно, то можешь требовать от меня всего, чего твоя душенька пожелает. А когда выиграю я, то начнётся небольшая игра под названием «Справедливая месть». Акаши был возмущён тем, что предлог ‘если’, когда Эрика говорила о себе, даже не рассматривался для употребления. Абсолютная уверенность в своей непоколебимости и победе, наверное, было единственным качеством, выжившим в девушке спустя три года. Акаши сделал первый ход, пытаясь предугадать дальнейшие действия Симидзу. Он ещё никогда её не выигрывал. Это факт. И он раздражал. — Я обожаю искусство прогноза, — сказала девушка, делая ответный ход. — Умение предугадывать действия оппонента, расставлять ловушки ещё до начала борьбы, оставлять тузы в рукаве незамеченными до самого конца и умение раскрывать их в самый подходящий момент… Ход парня. Ход девушки. Ход парня. Ход девушки. — …нет чувства лучше, чем послевкусие победы над достойным соперником… Ход за ходом, ещё раз и ещё. - … послевкусие после игры, которая идёт согласно твоему четкому плану, известному лишь тебе одному… Ход Акаши. Ход Эрики. И так ещё несколько раз. -… игры, начало которой диктуешь ты… Ход. Ход. Ход. - …и которая заканчивается по последнему взмаху моей руки, - Эрика закрыла короля Акаши, после чего высокомерно ухмыльнулась. - Шах и мат. Похоже, игра начинается, Сейджуро. Равнодушный взгляд сменился, лишь на короткое мгновение, безумным взором сумасшедшего. Обычные люди такого даже не заметили бы, чуть более внимательные подумали бы, что им показалось. Но Акаши заметил и ему точно не показалось. - Ненавидишь меня, Эрика? - спросил парень, выходя на балкон. Девушка последовала за ним. Из этой немного душной комнаты выйти было, определённо, приятно. Осенняя прохлада вечернего ветерка ласкала разгорячённые от ярости и неожиданной печали тела, остужая. А в свете полной луны девушка украдкой смотрела в уже повзрослевшие черты лица, а потом в золотистый глаз. В этом белоснежном свечении Луны он завораживающе переливался, заставляя пристальнее всматриваться. Внешне Акаши не особо изменился, лишь возмужал. Оно и ясно - три года прошло. Он был как всегда спокоен и сдержан, это в нём и нравилось. Изредка какие-либо вещи могли вывести его уравновешенную натуру из отличного самоконтроля и идеального самообладаниям. - Немногим более, нежели всех остальных, Сейджуро… Эрика протянула руку к правой щеке, сначала едва дотрагиваясь той лишь кончиками пальцев, будто в подтверждение что она снова здесь, вернулась спустя три года, затем коснулась всей ладошкой, поглаживая линию не самых заметных мужских скул. Девушка смотрела на прикрытые в неожиданном порыве успокоения веки, обрамлённые тёмными негустыми ресницами, отчего вспоминались дни прошлого, когда они были учениками Средней школы Тейко, когда она и он были не просто парой, а поддержкой друг для друга, малыми крупицами понимания друг друга. - Я верила тебе…ты был единственным, кому я по-настоящему верила, Акаши… Она спустилась рукой вниз, прямо к острому подбородку, поглаживая тот. Её губы с наигранной неуверенностью накрыли его, чуть сухие, смотря прямо ему в глаза из-под полуприкрытый век. Девичья рука поднялась к его уху, оставляя свои касания за ним. Она не собиралась углублять поцелуй, ни к чему. Это не был страстный порыв двух любовников под ночным свечением луны, как могло бы описываться книгах или, того более, быть нарисовано на каком-то слишком сентиментальном холсте второсортного художника-романтиста. Девушка резко отстранилась от парня, схватив того за ворот рубашки, смотря на него сверху-вниз который раз. Акаши не позволял такого никому и схватил руку девушку, дабы резко убрать, однако следующие слова ненадолго ввели парня в замешательство: - Я правда верила тебе, Акаши, а ты бросил меня, предал, как и все остальные! Гневно шикнула девушка, а руки парня моментально отпустили её, будто тот обжёгся. Симидзу Эрика не их тех людей, которые будут смотреть кому-то в спину, она из тех, кто уходит первым и в спину смотрят ему. Вот и сейчас она не стала изменять своим принципам. Эрика медленной плывучей походкой ушла, а он смотрел на её удаляющуюся спину, линию позвоночника которой открывало платье, он смотрел на татуировку освещённую серебристым светом луны, красивые иероглифы которой гласили «Живи, не забывая», понимая, что былых отношений светлых дней не вернуть, понимая, что она человек отнюдь не милосердный, понимая, что месть — это её дар им. Эрика даже не обернулась, лишь просила напоследок: - Ждите.

***

Пуста… Нет ничего, кроме одного-единственного костра самой подлинной ненависти, в котором сжигают всех дотла, веря в то, что это самый лучший способ чувствовать себя живой…