Make War, Not Love

Если с этим драным всеми дворовыми собаками Косенко всё в порядке, то я больше никогда не буду носить нормальную одежду и закажу джинсы с подворотами. У него, очевидно, медленно подтекает крыша, и тем страшнее первый учебный день после ВСЕГО. Мне так просто кошмар, как не по себе. Ему, я уверен, тоже. Ему, который сбежал якобы домой под выдуманным предлогом, несмотря на то, что я планировал ехать вместе и торчать рядом с ним на всякий случай. И понимаю же, что даже оттащить его не смогу, если что, но… Но всё равно. Мне вроде как так проще. И собачьи шутки вдруг почему-то раздражают. Будто у меня тоже какое-то ПТСР. Будто я сейчас ляпну что-то не то, а он зыркнет, башкой потрясёт и загрызёт меня. Потому что в башке перебои. Потому что переклинило, и нужна корректировка поведения. Или усыпить. И в гостевой тоже. Накрыло же его. Точно накрыло. Паническая атака вошла в чат так стремительно, что он даже не понял. Арс не разобрал, что же такое с ним. Блядский пиздец. Интересно до жутчайшей жути, забравшейся под кончики пальцев. Как же оно теперь дальше-то? Будет же что-то. По-любому будет. Только бы Арсу хватило мозгов и самообладания пережить первый день после каникул. Хватило мозгов явиться и не прогулять, тем самым только отсрочивая и притягивая к себе ещё больше внимания. Внимание недалёких уёбков — вот сейчас наш главный враг. Не спровоцировали только бы ни на что. А закидоны и курево — это так, мелочь. Это я позже разберусь. Разберусь… Убеждаю себя, кутаясь в одеяло, и почему-то всё никак не устроюсь в кровати. Вроде и места, наконец, много, и тихо, но тревожность так и кусает. Осматриваю комнату, раз за разом вглядываясь в очертания знакомых предметов, и слушаю не такую уж и мёртвую тишину дома. Родители на первом этаже. Пара часов как вернулись, и вроде вещи распаковывают. С детства этот ритуал помню. Большой общий чемодан с откинутой крышкой посреди комнаты, и платья мамы сюда, шорты папы туда… И отдельная сумка Евгения, которого очередная скучная тетка привезла из очередного клёвого санатория для пенсионеров. Евгений же мелкий, на хера ему горы и моря. Он же ничего не понимает. Впрочем, не то чтобы они были сильно не правы. Интересно с родителями мне если когда-то и было, то я этого не помню. Может, лет до пяти? Может, до четырёх… Натягиваю одеяло повыше и поджимаю колени к животу. Вспоминаю, поставил ли будильник, и закрываю глаза. Думаю только о завтрашнем дне. И о том, что целесообразнее в случае чего: помогать прятать тело или добиваться заключения о невменяемости. *** Я около дверей уже в семь десять-двадцать был, вместе с не в пример старшакам бодрыми малявками, которые это полугодие тоже с первого, и как идиот тёрся внизу около раздевалок. Пропустил вверх почти весь свой класс и половину параллели и, тихо психанув, поднялся сам в семь пятьдесят семь. Опаздывает или проёбывать решил. Отлично. Пускай, раз не соображает. Пускай сам потом разгребает, свои… Сталкиваемся на ступеньках между вторым и третьим этажами. Только Арс спускается. Охуеть. Получается, пришел ещё раньше меня и тусовался наверху, около подоконников, а я не додумался глянуть куртки. Да и смысл был? Найди его чёрную среди десятка таких же бесформенных и чёрных. Сталкиваемся взглядами, и первое, за что я цепляюсь, это то, что он в очках. В школе. Он. В очках. Вопросительно приподнимаю бровь, и Арс зеркалит это незамысловатое движение. Равнодушнее и разве что чуть бодрее. Должно быть, припёрся раньше, потому что не спал вообще. Курил и кофеинил. Потом снова кофеинил и курил. И хер знает, как теперь отобрать у него эти вонючие сигареты. Ладно, не первостепенно пока. Потом подумаю. И пялятся на него. Пялятся исподтишка, в спину, а кто-то и прямо, останавливаясь рядом, а он, спускаясь, делает вид, что не замечает. Равняется со мной и, обогнув не здороваясь, поворачивает к кабинету. А я уже и забыл, что у нас сейчас. Биология, алгебра или литература. Следую за его спиной и переступаю порог нужного кабинета аккурат вместе со звонком. И блять, учительский стол до сих пор пустует. Плохо. Очень плохо. Если в коридоре шушукались, то в классе тишина повисает гробовая. Арс доходит до своего места и тяжело роняет рюкзак на парту. Я, не мешкая, делаю то же самое, но нарочно копаюсь, разбирая сумку стоя, для того чтобы видеть его, держась вполоборота. Учебник, тетрадь, ручка, карандаш… Арс падает на стул сразу же и сидит довольно расслабленно. Демонстративно не замечает взгляда соседа по парте, имени которого я также демонстративно не желаю вспоминать, и роется в своём рюкзаке. То же: чудом появившийся у него учебник, тетрадь… В класс наконец забегает растрепанная физичка, и я понимаю, что достал не тот учебник, блядский его корешок. Хорошо, что никто не заметил. Как же, всех только Косой и ебёт. Косой, и чё там, поехал крышей или пронесло. А если и поехал, то насколько? Как? Устроит в школе чё или нет? Хлеба и зрелищ толпе! Хлеба и зрелищ! И рожи не треснут, нет. Никто не подавится. А мне так жалко пиздец, как будто обворовывают в режиме реального времени здесь и сейчас. Как будто по-настоящему, без шуток что-то моё пытаются отобрать, и это до подёргиваний пальцев бесит. — Доброе утро, класс. — Физичка осматривается, поправляет волосы и, выдохнув так, будто действительно только-только перешла с бега на шаг, спрашивает, сжимая под согнутой рукой журнал. — Кого нет? Настя, которая моя соседка по парте, за зимние каникулы вроде как решилась на апгрейд и коротко подстриглась, вертит головой и пожимает плечами: — Да вроде все есть. Остальные не то сонные, не то думают, что эти три секунды молчания как-то оттянут отведённое под урок время. — Надо же, как, — физичка удивляется, а я не очень. Ещё бы все не явились. За каникулы же столько всего произошло. Столько сплетней надо обсудить. Да и на Арса глянуть. Он же не отсвечивает в соцсетях. — А Косенко? И физичка туда же. Лезет чуть ли не носом, который словно на глазах удлинился. Глядит за моё плечо, и это так бесит, что я не понимаю уже ничего. Не понимаю, почему дёргает и где бы наскрести ехидства и равнодушия. Ну палят они его все, и что? Не сорвется же с привязи и не убежит. И не покусает никого. Наверное. — Я здесь. Оборачиваюсь на его голос и вижу, как нехотя поднимает руку. И то, что все, абсолютно все, смотрят тоже. Теперь, типа, можно в открытую же глянуть. Не исподтишка. Шепотки становятся громче. Можно разобрать отдельные слова. Арс делает вид, что ничего не слышит, и демонстративно поправляет оправу очков. Расхлябанная совсем, постоянно съезжает на нос. — Иии… У тебя всё хорошо? — Медленно закрываю глаза и покусываю щёку изнутри. Охуеть гениальный вопрос от педагога. Она бы ещё спросила, глаза красные у него, потому что траву давил или плакал. При всём классе. — Галина Сергеевна просила, чтобы ты зашёл на большой перемене. Психолог, значит. Клёво. По классу прокатываются смешки. Арс улыбается тоже. Совсем не агрессивно по моим меркам. Так, на шесть из десяти. — Ага, спасибо, но не, я тогда покурить не успею. Кто-то смеётся, а я не могу не оценить, как нарочито небрежно он быдланит и растекается по стулу. Очки только всё портят. Выбиваются из образа. Физичка почти в таких же по иронии. Только у неё укладка и помада, а не накинутый на голову капюшон чёрной толстовки с толстыми завязками. И поджатые губы, в отличие от растянутых в ленивой ухмылке Арсовых. Ему будто реально похуй всё. Только бледный и синяки под глазами, как если бы не спал. Я уверен, что он не спал и что ему нужно к нормальному, а не нашему школьному психологу, который почти круче кота Шрёдингера. Строчку занимает, а по факту его нет. И уж точно я ни разу не видел очереди из желающих излить душу под вечно запертым кабинетом на первом этаже. Да там и стульев-то нет. Негде собираться страждущим. Некуда будет там деть себя и Арсу. Арсу, который глядит исподлобья на ту, которая когда-то решила, что сможет нести мудрость и знания, и терпеливо ждёт, будет она настаивать или отстанет. Не стала. Выдыхает, снова поправляет причёску и отходит к своему столу. Перекладывает пару тетрадей и, раскрыв журнал, мельком пробегается по ровным столбикам «старых» оценок. — Пишем проверочную, класс. Посмотрим, что там осталось в ваших головах с прошлого года. — Улавливаю тень улыбки в её голосе и, нисколько не оценив новизну и свежесть этой шутки, сажусь ровно, к своему неудовольствию вынужденный повернуться к Арсу лопатками. — Косенко решает второй вариант у доски. А я-то решил, что отцепилась. Ага. А говорят, что взрослые умные. И нарочно не выдёргивают объект и без того пристального внимания на всеобщее обозрение. В цветок он ей в начале года нассал, что ли? Арс не торопится подниматься и демонстративно тянется, хрустя и спиной, и старым стулом. После зевает и только после спрашивает, игнорируя всю фоновую болтовню, поднявшуюся второй волной. Я тоже стараюсь не слушать. Не акцентировать внимание на отдельных словах. «Борзеет». «Бухой, может?» «Думает, не вызовут…» — А первый кто? Нарочно громко говорит, чётко и перекрывая чужие шепотки. Снова верчусь, чтобы глянуть назад. — Никто, на доске места не хватит, — физичка отвечает ему с улыбкой и протягивает распечатку, шагнув вперёд между рядами. — Давай, выходи. Арс привстаёт, через моё плечо, будто нарочно коснувшись свитера, перехватывает листок и не то чтобы потянуть время, не то потому, что реально надеется, что его к херам собачьим выгонят в коридор, задумчиво тянет: — Класс. А мы это проходили? Конечно же, все ржут как дебилы. Настя даже толкает меня коленкой, так активно радуется этой идиотской шутке, а физичка становится благородно розовой и подходит ближе. Ко мне подходит и становится почти вплотную, едва не прижимаясь рукавом к моему и обдавая запахом своих духов. — Тебе сразу пару влепить или хотя бы задачи перепишешь? Спрашивает у него с явным сочувствием в голосе, а я, скосив глаза, наконец могу заглянуть в бумажки, которые она почти бросила на мою парту. И чтоб мне до конца дней работать мерчендайзером в Фикспрайсе, если он это не решит. Правда, оказаться мне там же, если не станет выёбываться. — Давайте. Что и требовалось доказать. Он пожимает плечами, и физичка, сделав ещё шаг вперёд, скидывает капюшон с его головы. Нажимает на плечо и, понукая встать, кивает на доску. — Пиши! Арс что-то бормочет себе под нос, но больше никак не комментирует. Нехотя выбирается из-за стола и, будто ватный и бескостный весь, плетется к доске попутно возвращая капюшон на место. А я наблюдаю за тем, как распечатки с задачами медленно ложатся на столы, когда заслуженный учитель какого-то там года неторопливо проходит по рядам. Я даже имя её вспомнил. Наталья Владимировна. Охренеть какая важная информация, стопроцентно требующаяся мне в жизни. Может, примерно один раз, для того чтобы когда-нибудь отпроситься выйти. «Видел его на каникулах?» А вот и первая ласточка в этой четверти. Вернее, записка от соседки по парте на светло-зелёной, не иначе как для этой цели и купленной упаковке стикеров, подпихнутая мне под руку. Сама Настя демонстративно смотрит в другую сторону и даже не на спину Арса, спрятавшегося в своей толстовке. Бесшумно выдыхаю и выбираю придерживаться позиции осторожного нейтралитета. Под мерно скребущий по доске кусок мела. Почти даже не раздражающе. «Видел». Отвечаю в один росчерк и открываю тетрадку. Не успеваю даже долистать до чистых страниц. «А где? И как он?!!!» Как. Хороший, конечно, вопрос. Я вот думаю, что рванёт ещё до конца дня и устроит мне какое-нибудь западло вечером. Задумчиво смотрю на колпачок ручки, но не тяну в рот эту гадость, а быстро пишу: «Живой. Стоит у доски». Итак, что у нас в чужой исписанной бумажонке… Успеваю прочитать условия первой задачи и написать дату в тетради. «Не плакал? Про Настю не говорил?» «Нет. Нет». Отвечаю и почти сразу же получаю по рукам. Этим самым стикером и её ладонью. Как только вообще умудрилась почти беззвучно шлёпнуть?! «Ну Женя!!! Расскажи!» Медленно наполняю лёгкие воздухом и, игнорируя нарастающее раздражение, скорее даже радуясь ему, как небольшой тренировке терпения перед грядущим испытанием нервов на крепость. И не то чтобы он мне и так их уже не потрепал… «Нечего рассказывать. Хочешь откровений от первого лица — спроси сама». Толкаю записку назад, а сам даже не знаю, какое у меня будет лицо, если вправду догадается последовать совету. Да ещё и с отсылочкой на меня. «Он мне не скажет». Сначала читаю, после гляжу на неё. Ещё раз читаю. Осознаю, что абсолютно всерьёз написано. Без издёвки. Смаргиваю желание написать что-нибудь нехорошее в ответ и остаюсь отстранённым вежливым Евгением. И продолжаю слушать уверенный скрип мела. Пишет и пишет. Не останавливаясь. Гордиться можно уже, наверное. Или нет. Он же хорошо запоминает, а значит, ничего «сверх» в том, что законами пользоваться научился, нет. «Мне тоже не сказал». Подчеркиваю даже зачем-то и пихаю ей назад. Надеюсь уже начать решать, но она никак не уймётся. «Вы же вроде общаетесь?» Ага. Общаемся. Вот сейчас я тоже мысленно зачем-то общаюсь с его сутулой спиной. Возможно, даже когда-нибудь захочу с кем-нибудь об этом поделиться. Когда-нибудь, не сейчас. «Занимаемся. Я не знаю, с кем он общается». Стикер кончается и вместо того, чтобы перевернуть, она отрывает другой. Я за это время успеваю только условия до конца перечитать и едва гашу порыв скомкать и выбросить, не глядя, когда на мои клетки падает светло-голубой прямоугольник. «Ты чаты видел? Все только это и обсуждали». «Можно я буду решать самостоятельную?» И смотрю на неё в упор. Очень хочется подпереть голову кулаком, но слишком явно будет. Обвинения в списывании моя гордость уже не переживёт. И так рискую, пялясь так открыто, но ничего с собой поделать не могу. Достала за каких-то пять минут, решив, что я её личный Арсовед, и всё знаю, и готов делиться. Ага. Очень классно. Программу помощи населению я разверну лет через двадцать, как заработаю свои первые миллиарды. Может быть, и информационную в том числе. «Ну и пожалуйста. Решай». И тут же, едва успеваю прочитать, снова тянет листок на себя и дописывает: «Жопа ты, Женя». «Безчувственный». Молча зачеркиваю её «з» и сверху пишу «с». Пихаю бумажку ей назад и больше не отвлекаюсь. Ни на её обиженное фырканье, ни на тычок локтем по руке. Слушаю, как мел противно скребёт по доске, и решаю свой второй. Тоже второй вариант. А мог бы, блять, и первый выйти почеркать, если бы вызвали. Места не хватит, как же, ага… Всегда хватало, а тут нет. Пиздец, сюр какой-то. Понимаю, что слишком накручиваю, когда допускаю совсем уж очевидную ошибку и вместо того, чтобы аккуратно замазать, перечёркиваю и её. Так же, как и Настину «з». Почему-то висну после этого, но, помотав головой, решаю ничего не убирать уже и продолжаю писать дальше. Пускай, от одной помарки никто не умирал. Воспринимаю это как плату за тишину и дальнейшую неприкосновенность. Успеваю даже почти дописать условия третьей задачи, как слышу оклик и поднимаю на него голову: — Косенко! Арс тоже оборачивается к учительскому столу и нехотя отступает от доски. — Что? Смотрит на окно даже, а после оборачивается к своим не самым аккуратным каракулям. Да, поздновато уже для прописей. Проживет и так. — Покажи руки? — Физичка сама в состоятельности наезда не уверена, и потому интонации больше вопросительные. Да и как бы ему списать, если задачи из какой-то методички? Но не то чтобы я не понимаю. Дебил дебилом был, а тут на тебе, оказывается, не только писать умеет. Думает вон иногда. Чудеса. — Кто-нибудь подсказывал? Озирается по сторонам, подозрительно из-под очков косится на девчонок с первой парты, но те только жмут плечами, и Арс уже снова становится спиной к классу, чтобы закончить, как у меня спина каменеет от выкрика откуда-то с задней парты: — Голоса из загробного мира! Мне почему-то кажется, что он сорвётся. Ну возьмёт и бросится, как собака, среагировавшая на триггер. А он — нет. Он только оборачивается и смотрит назад, вскинув бровь. Я даже не стал искать источник этого дебильного голоса, который кто-то поддержал жидкими смешками, а он вон сразу узнал. Можно сказать, прицелился. — Ну-ка тихо, Романенко! — Физичка почти вступилась, надо же. Или, может, решила поддержать порядок в классе. Хрен знает. Очень логичное решение после того, как сама же его к доске и выставила, чтобы самым дальним партам было удобнее рассмотреть. А теперь вот теплеет немного после решённых задач и возвращает назад. — Садись. А ты, умник, иди вместо него. — Да кого там… — Теперь уже оборачиваюсь и вполовину не на такой весёлый голос и не понимаю, чего же Арс тупит у доски. Мог уже и упасть назад. — Одна задача же осталась. Пускай этот и дописывает. «Этот», неторопливо возвращающий распечатку на учительский стол и моющий руки в раковине. Блять, как бы он ему сейчас и не въебал, когда встретятся в проходе. Врежет ещё на уроке, а я потом никому не объясню, что это на стрессе, а не потому что общественно опасный долбоёб. И почему объясняю, тоже не объясню. — Вот её и решишь. Если сможешь, конечно. — Физичка не отстаёт, и главный поклонник Арса нехотя поднимается со своего места. И они, конечно же, встречаются в проходе. Около первой, а не нашей парты. И спасибо Одину, или кто там сегодня на смене наверху, за то, что драки не следует. Так только, Арс на него смотрит, как на говно, и толкает плечом, будто до хрена широкий и иначе не проехать. И вслед тоже смотрит неприлично долго. Настолько, что я себе, пожалуй, заметку напишу, чтобы не забыть, что после уроков его нельзя выпускать из вида. Вдруг его брат окажется ВДВшником, или мама из военкомата. Ну на хрен такие риски. Сядет ещё до окончания школы, как опасный рецидивист. И я не стану передавать ему курево и апельсины. Убеждаюсь, что не на линии учительского внимательного взгляда, и, не в силах держать себя в руках, пишу ему: «Ты агрессивно себя ведешь». «Перестань». Читает сразу же и отвечает тоже, спасибо большое. «Как могу, так и веду». И даже без «отьебись», что ли?.. «Не доебывайся до меня». А. Вот. Всё ок. В общем и целом можно считать, что живём. «Я не доебываюсь. Я переживаю за все свои вложения. Поспокойнее, хорошо?» «Хорошо». Обернуться хочется просто пиздец. Его взглядом мне на затылке вторые глаза выжигает, но крутиться никак. И Настя рядом, и так половина одноклассников за ним палит. Слишком много внимания. Лишнего внимания. Дописываю третью задачу, демонстративно ни разу не глядя на доску и не сверяясь с ней, и, закончив, отправляю ему ещё одно сообщение. Сам не знаю, зачем. Наверное, потому что, глянув на время, увидел обрывок влетевшего в общий чат. Про него всё, про него, родимого. Про то, что ослеп, видимо, от горя. «Просто думай о том, что они все дебилы и умрут от СПИД-а. В мучениях и собственном дерьме». «А я не так умру?» Беззвучно закатываю глаза и, убедившись, что с соседнего места не видно, кому я пишу, скидываю короткое: «Нет». «Пидора ответ?» Надо же, какие мы стали общительные. Специально, поди, старается, чтобы благодарная публика решила, что он с новой подружкой переписывается, и надрывалась ещё больше. «Ебать, пиздец как смешно. Не обоссаться бы». «Ты можешь перестать кусать руку, которую я пытаюсь тебе протянуть?» Не отвечает больше, и я ему не пишу тоже. Не хочет, и хер с ним. Я чё, его мамаша, для того чтобы ему сопли вытирать? Думаю об этом и замираю с занесённой над листом ручкой. Был готов же. Ещё как был готов футболки после его слезливых воспоминаний отстирывать, а он только мудачил, и всё. Так и не сорвался, кроме той небольшой панической атаки, которую, я надеюсь, ой как надеюсь, ничего не вызовет в школе. Не на глазах у всех. Вот тогда точно ему капец. С такими милыми одноклассниками только на домашку переводиться потом. Ну, или передушить их всех по одному. Я бы помог спрятать трупы. И что он был со мной и уроки делал, тоже бы подтвердил. Все двадцать или сколько там потребовалось бы раз. Подумать только: такие жертвы, а свинья эта неблагодарная даже не оценит. До звонка уже всего ничего остаётся, и я ради интереса всё-таки сверяю наши ответы. Его кривые каракули никто не стёр. Хмыкаю себе под нос, понимая, что в первых двух, что он успел решить, у нас вышло одинаково. Скинул бы ещё одно сообщение, но пошёл он. Хамское хуйло. *** В целом, всё лучше, чем я ожидал. Никаких страстей в духе подростковых сериалов и бумажек в рюкзак с предложениями вскрыться вслед за своей великой «тру лав». Кто-то к нему подходит, конечно, кто-то так, по углам обсасывает, как он стоит или нос трёт, и конечно же, его очки, но в целом… В целом почти ок. Ржача и издёвок не слышно. Я думал, будет куда хуже. Наблюдаю за тем, как Арс, облеплённый толпой сочувствующих, топчется в курилке, и покусываю губу, гадая, как его теперь снова прижать с этой дрянью. Как его вообще прижать так, чтобы не дожать? Молодец, блять, Настя, ни хуя не скажешь. Помогла так помогла. Гадай теперь, реально он очухался или не покурит пару раз, не на то окошко покосится и вслед за ней выйдет. А мне потом что? Мне потом до универа слушать про этих ебаных Ромео и Джульетту? Ну уж, ни хуя. Нет. Литература ещё следующая. И что у нас там по программе?.. Только бы не сопливое дерьмо о любви и страданиях. Только не оно, серьёзно. Жалею, что, в отличие от некоторых, феноменальной памятью не обладаю, но уже на уроке обнаруживаю вполне себе безобидную Ахматову и почти выдыхаю. Считай, этот урок пережили. А после ОБЖ. На котором под смешки слушаем про технику безопасности в школе и то, почему опасно находиться рядом с открытыми окнами. Нет, серьезно, почему Арса отправляли к психологу, а этого старого алкаша, по недоразумению допущенного к детям, нет? Почему никто не додумался? Почему вообще всех, кто так или иначе идёт в школу, нести доброе и светлое неподготовленным умам, не проверяют на психическое здоровье и уровень интеллекта? Перед четвёртым уроком я начинаю молиться, чтобы физру отменили, и я смог схватить этот сгусток ершистого негатива за шкирку и тихо-мирно уволочь к себе. А там хоть грызёт пусть, пока никто не видит, выпуская всю скопившуюся злобу. Только бы дотерпел и раньше не взорвался. И от никотинового отравления не умер тоже. За мной сидит, а такое ощущение, что я у него на коленях и лицом к лицу, так куревом несёт. Молча терплю и не пишу ни одного сообщения. Засчитываю это в свои личные подвиги, после того как обиженная на меня Настя оборачивается уже и предлагает ему жвачку или выбрать какую-нибудь менее затянутую смерть. Предлагает, а после ойкает, когда до неё доходит. Извиняется почти выкриком, забыв, что вообще-то урок идёт, и получает выговор от учителя, а я молча закрываю глаза ладонью. Ещё один остался. Ещё физра, и всё. И домой. И никаких больше идиотов на сегодня. Только физра вместе с параллелью, каким-нибудь контактным волейболом, и всё. Может, отменят, а? Ну, мало ли… Мало ли?.. Если ОБЖшник просох после праздников — это же не значит, что и физрук тоже, правда? Ну пускай нам обоим совсем немного повезёт, и количество идиоточасов на сегодня закончится. Совсем немного. Не везёт, конечно. Переодеваясь, наблюдаю за спиной Арса в простой чёрной футболке и кисло жду, когда же уже «А» отпустят с алгебры. Видимо, тоже самостоятельную влепили, вот и дописывают всю перемену. Успеваем обменяться взглядами перед тем, как он, подумав, решает не убирать свои раздроченные очки в сумку, и выйдет в зал. Нагоняю когда, уже бегает с мячиком и даже забрасывает пару раз в кольцо, перекидываясь им со значительно отмывшимся от своего зелёного Артуром, который типа гей по Арсовому же заключению и на свой страх и риск бросает с отчего-то загипсованной рукой. Качаю головой и гляжу на настенные часы. Минута до звонка и сорок пять до конца учебного дня. «А» класс заваливается в полном составе вместе с ругающимся по этому поводу физруком и торопливо переодевается. Я нехотя тащусь строиться и ещё более нехотя притормаживаю, пробегая второй круг, когда нас, таких спортивных, становится значительно больше в зале. Вроде пока всё нормально, но что-то мне подсказывает, что заклятый дружок моего нервного блохастого не упустит возможность и что-нибудь обязательно ляпнет. Они ещё и держатся зачем-то рядом, как назло. Игорич хмуро объявляет, что ему сегодня что-то херово, а потому сначала классы бодро покидают мячик, а после сыграют дружеский матч в, кто бы мог подумать, баскетбол, и повалят по домам. Просто гром среди ясного неба, ей-богу. Что удивительно по-настоящему, так это то, что мне в пару вдруг достаётся куда более спортивный Резник, а Арсу та самая Вика, которая очень хотела сосаться с ним в подсобке. И будь я совсем ебанутым и тупым, всё равно бы заметил, что Саня-Сашенька-Санёк косится на них куда более открыто и заметно, чем я. Мутят они, что ли? Успели, так сказать, найти общий язык за зимние каникулы? Или он думает, что как раз Арс успел вперёд? Не девушка, а камень преткновения. Тоже головой по сторонам вертит, то на одного, то на другого. Может, уже и выбирает мысленно. Меня же не замечает в упор. Мяч, когда мы меняемся парами, и она оказывается напротив, а Резник уходит к Арсу, кидает почти вслепую. Ловит тоже и, только потому, что я слишком великодушен и заинтересован в том, чтобы оставаться незаметным, не двинул ей случайно по носу. Взбесила почему-то. Я ве-ли-ко-душ-ный. Повторяю это мысленно и по слогам. Надеюсь, что поможет успокоиться, но пока ни фига. Игорич посылает Романенко проверить одну из корзин, что-то там не так с сеткой, и тот нарочно цепляет висящий в углу, заправленный за железное кольцо канат. Хмыкает и брякает что-то про то, что на таком и удавиться не выйдет, если захочется. Так и не отошедший от меня Резник на приличное расстояние дёргает скулой, а Арс остаётся спокоен. Мяч перекидывает из правой в левую и делает вид, что не услышал. Хороший. Терпит. — Ну что, мальчишки сначала, пускай? — Игорич едва сдерживает зевок и отступает назад, к раздевалкам. Девчонки с явным неудовольствием тоже. Им как обычно времени на то, чтобы побегать, не хватит, но никто не возмущается в открытую, видимо, первый урок года, и всё такое. — Ну и чудно. Основные на два периода. Запасные на лавки. Половина класса тут же радостно срезается, а Арс оборачивается ко мне и, о чудо, обращается персонально: — Давай вали. Закатываю глаза и молча отступаю к дверям. Очень надо оно мне: тащиться до дома мокрым, как псина после ливня. В этот раз даже набиваться не стану. Всё, чувство противоречия закончилось. — Игорич, а может, лучше девчонки поиграют? — Романенко. Да что же с ним не так? Почему-то так и стремится стать самой часто попадающейся игрушкой в коллекции. — А мы того, посидим? Посмотрим?.. Я даже оглядываюсь. Игорич, вертящий висящий на шее свисток, замирает, натянув его шнурок на пальцы, да так и не отпускает. — Чего это? Спрашивает с подозрением в голосе и хмурит брови, должно быть, мысленно перебирая самые очевидные варианты. — Ну как… — Разводит руками и, потупившись, сбивчиво объясняет: — Проиграем если, то Косой расстроится ещё. Мало ли. Окна тут… Канат… И хоть шутка и совсем дебильная, смешки далеко не такие жидкие, как на физике. Видимо, в зале не так страшно огрести, вот и ржут, кони ебаные. Арс тут же мрачнеет и просит его почти так же ласково, как меня иногда: — Ебало захлопни. — Тихо. Романенко, играешь за «А». — Вот это, конечно, скачок вверх по «карьерной лестнице», пускай и временный. А просто его на лавку посадить Игорич не мог? Чтобы не пиздел? — Резник за «Б». Назовем это дружеским обменом игроками. — Очень честно. Тухнет сразу же, и я его даже по-человечески понимаю, глянув на парней «А» класса. Дошло, наконец. Это же иллюстрация к классическому «допизделся». Так уж вышло, что почти все плечистые и высокие распиздяи достались «Б», а умные и неспортивные, по традиции, о которой мне рассказывали ещё до Нового года, первой букве. Резник, разве что, вон в «А» и ещё какой-то невзрачный тип, который так и порывается свалить на другую сторону зала вместе с ним. Остальные при более пристальном рассмотрении оказываются более чем так себе. — Чтобы Косенко не расстроился. — А физрук-то не плох. Даже несмотря на то, что закладывает. Лицо вон какое строит, а так и не скажешь, что пузатый, побитый молью мужик понимает в сарказм. — Беспокоюсь, понимаешь, о микроклимате в коллективе. А ты, герой, очки снять не хочешь? Последнее Арсу, и точно же! Спохватившись, понимаю, что так привык к нему за эти дни в этой дурацкой оправе, что у меня даже не щёлкнуло, что ему её сейчас в момент расхлещут. И повезёт, если не вместе с переносицей. Косой кивает и, сдёрнув свои окуляры с носа, кто бы мог подумать, демонстративно вручает их… Вике. — Подержишь? Та, конечно же, кивает, а я делаю вид, что у меня не дёргается глаз. И пометку в несуществующем мысленном блокноте тоже делаю. — Всё. Две минуты — и спорим. Сначала не въезжаю, а после, подумав, понимаю, что он о розыгрыше мяча. Качаю головой и, примостившись на самом дальнем краю лавки, надеюсь на то, что проведу эту игру в одиночестве. Примерно половину минуты. — А я спорю, что Косенко теперь замутит с Викой. — Моя бессменная соседка по парте спасает от одиночества и на физре тоже. Настя оказывается рядом, стоит мне только прижать задницу и замереть. — Если она ещё не мутит с Резником. Садится прямо на пол и заглядывает мне в глаза с видом мисс Марпл, сообщающей Инспектору Гаджету, какой именно вилкой убили леди Хринтер. — Если я узнаю, что снимают сериал про девочку «Очевидность», то дам им твой номер. Бормочу себе под нос чуть ли не мученически, и она наверняка бы и на это обиделась, но вдруг в поле зрения появляется ещё одна особь мужского пола и присаживается рядом. — Игорич ностальгирует по синей лавке. Я сначала хмурюсь, не понимая, чё это у меня тут за кружок друзей, жаждущих общения, а после понимаю, что одиночество принесло вполне миролюбивого Артура, и успокаиваюсь. Этот пусть сидит. Он не вредный. — А ты чего тут? — Настя зато ему отчего-то не рада, но, заметив его загипсованное левое предплечье, понимающе кивает. — А… Поздравляю. Видимо, кто-то хорошо отметил. Или просто плохо вышел за сырками и молоком. Очень иронично было бы, наверное, навернуться трезвым и первого, гуляя за свежим батоном до ларька. — Что значит — ностальгирует? Спрашиваю, особо не надеясь на диалог, но уж лучше про Игорича слушать, чем Викины шансы. И привороты, которые они там обсуждают девчачьей кучкой, которые, возможно, подействуют на Арсовы очки. — Ну, вот это вот. — Артур вытягивает подбородок вперёд и указывает им на Резника, который, о чудо, разговаривает сейчас со своей временной командой. — Косого же из школьной сборной выгнали после той стрёмной истории с условкой. — Так он же вроде это, капитан команды, вся херня? Брякнул вслух и уже после спохватился, вспомнив, что отличник и просто хороший мальчик Женя не матерится. Но тут и себя забудешь, блять, не то, что изображаешь. Хорошо, что ни Настя, ни Артур не обратили внимания на мой маленький проёб. — Класса, ага. Раньше был сборной. Ещё в средней школе. Заебись, конечно, у него тогда вышел год. Лучший за две пятилетки и третью бонусом. — А сейчас Резник? Говорю очевидное, но вроде как так, убедиться надо. Да и совпадает вдруг, что именно сейчас этот придурок зачем-то смотрит в нашу сторону. Коротко, быстро, и после ведёт взглядом по всем остальным лавкам. Вику ищет, что ли? Арс вот никого не ищет. — Ага. Игорич всё причитает, что весной на спартакиаде опять въебём. — Артур ерошит свои ужасные, просто какого-то неопределимого цвета патлы и отводит их от лица. — В прошлом году Резник Косому прямо в раздевалке ебало начистил, а за день до этого Косой на отборочные игры не явился. С Настей своей проебал. Вот это подстава, да. Я бы ему тоже разбил. Только не кулаками, а каким-нибудь ящиком, чтобы руки перед игрой не портить. — И ты тоже в сборной? Спрашиваю, покосившись на разрисованный зелёнкой или маркером, хер его разберёт, гипс, и он без особого энтузиазма кивает. — Типа того. Молчим оба, глядя на то, как Резник разминает шею и, надо же, собирает свои довольно длинные передние патлы в короткий торчащий хвост. Попутно переговаривается со своей старой-новой командой, и все, вот прям все девчонки изучают их взглядами. Разной степени заинтересованности. Явно и не очень. Молча и… — Точно замутят. Настя, вытянувшая ноги по мою левую руку, с экспертным видом снова кивает на Вику, и Артур беззвучно хмыкает. Оперевшись локтями о колени, горбится и прикрывает рот рукой. Ему, кажется, больше ничего и не интересно. Хрен знает, почему вообще подсел именно к нам. Может, потому что мы изредка разговариваем в стиле «привет» и «пока», а может, потому что я скинул ему скачанные методички по алгебре. Как, оказывается, мало надо, чтобы начать считаться чьим-то приятелем. Физрук подкидывает мяч и отступает сюда же, к раздевалкам. А я без особого интереса слежу за типа борьбой за оранжево-полосатый. Нет, всякие летсплеи мне нравились, попутно можно делать какие-нибудь полезные дела, но сейчас… Сейчас вся эта хренотень под чужие радостные визги скорее тревожит, чем вызывает энтузиазм. Минуты не прошло, как первый бросок! А Арсик-то не в защите, надо же. Но оно и понятно, если подумать, куда ему пасти кольцо? Только бегать. И этот его разлюбезный друг с резинкой тоже форвард. Только один лёгкий, а второй тяжелее. Парень в центре, шпала с задних парт, то ли Миша, то ли Михайлец, хрен его знает, даже мячик ещё не потрогал, а уже второй бросок из трёхочковой. И что-то меня бесит эта странная сыгранность. Не то, что Резник вписался, а то, что Арс ему пасует. То, что они, такие хорошие мальчики, делятся мячиком, а не игнорируют друг друга. Почему не игнорируют. Почему?.. В прошлую игру Арс ему двинул, а тут, вон, даже физрук вскочил и не то верит, что это белка с ним шутки шутит, не то надеется на то, что этот выпуск весной ещё на городских сыграет. Видимо, поэтому и пихнул Резника Арсу. Посмотреть, чего у них в их бразильских. Потепления есть или нет. Гомон нарастает, мяч, бьющий по полу зала, только эти выкрики на какие-то части и рубит, и кажется, что кроме меня недовольна только Вика, которой теперь предстоит делать какой-то там мифический выбор. Только вот ни хера. Никаких выборов. Либо с Резником мути, дорогуша, либо слушай, как Косой, краснея и бледнея, будет блеять, что не готов к отношениям. Счёт — два к семи. Ещё три минуты от первой четверти, и перерыв. Не разделяю всеобщего восторга, когда блондинчик, выпрыгнувший из-под кольца, виснет на нём же, и уж тем более не собираюсь вскакивать после трёхочкового через всю площадку. Аристарху, должно быть, стыдно обижать маленьких. Я вскакиваю, когда Арс возвращает себе мяч, а Романенко, сраный тупой Вова, вписывается в паузу и выкрикивает: «Вот пидор!». Я не знаю как, но почувствовал. Я просто почувствовал, что Арс не в кольцо сейчас бросит, и угадал. Спасибо, что не в голову ему зарядил, а в грудину. А после, не дожидаясь, пока разогнётся, бросился говорить ему «спасибо» и за физику, и за все остальное. Кулаками, конечно же. Двадцать пять минут до конца последнего урока! Гнида ты ебучая, Романенко! Физрук свистит, девчонки кричат, я закрываю уши ладонями и сквозь всю эту размазанную возникшим вакуумом муть всё равно, конечно, же слышу. И вижу тоже. Что его успевают перехватить и отволочь в сторону. Резник, и этот второй длинный, с задней парты. Буквально за руки хватают и буксируют назад. После остаётся один Резник рядом, и что-то талдычит ему, и пару раз толкает в плечо, когда Арс порывается выскочить и всё-таки помочь Романенко уткнуться лицом в пол уже полностью. К ним запоздало подбегает красный от слишком интенсивной для такого пуза кардионагрузки физрук и орёт уже на обоих. Арс огрызается в ответ, а Резник… Блондинчик с хвостом из дебильной челки вдруг смотрит на нас, и хрен знает, на кого именно. Так, взглядом мажет по краю лавки, и тут же его отводит, снова упершись зрачками в тренера. Кивает пару раз, и они с Арсом сваливают в раздевалку. Тот даже свои очки у Вики не забирает, но пару раз выдёргивает у Резника свой локоть, когда тот пытается за него взяться. Слышу, как шарахает по стене и пинает лавку уже за дверью. Физрук поднимает Романенко и для верности отправляет его к медсестре, хотя я очень сомневаюсь, что у него там что-то сломано. Эго, может быть, немного, но это стоило просчитать заранее, до того, как цепляться. Почему он так цепляется? Что лично ему сделал Арс? Игорич снова свистит и выпускает играть девчонок, раз уж мальчишки такие долбанутые и не понимают своего счастья побегать с мячиком. Только почему-то в волейбол. А я только и думаю, как свалить в раздевалку и под каким предлогом выпнуть оттуда Резника, как они сами выходят, только не в зал, а из него. Вместе с вещами и сумками. Блять, ну охуенно. Мне где его ловить через двадцать минут? Ладно… Напишу, спрошу. Сделаем скидку на стресс. У меня вот только тоже почему-то теперь стресс. И дебильное подозрение. Очень сильное подозрение какой-то херни, упущенной прямо под носом. *** Ёбанный Аристарх Вениаминович Косенко отключил телефон. Видимо, сразу же, как вышел из школы. Решил, что волю и право имеет, особа вестимо до хера царская. Знал же, сука, что я начну его искать, и сразу вырубил свою крошеную трубку. Вообще не бесит. Совсем нет. Ни на остановке, ни когда поднимаюсь к дому, ни переодеваясь уже, ни когда вспоминаю его ласковым словом. Очень ласковым. Написал ему два сообщения, но разумеется, не то что не прочитаны, даже не доставлены. Так и не включил. Успеваю поесть, почитать, проверить, насколько вперёд мы нарешали на завтрашнюю алгебру и поваляться на кровати, как уже ни хрена не в первых сумерках телефон отзывается. Хватаюсь за него и надеюсь, что это не сраный классный чатик, где отчего-то не обсуждают смертельные травмы Романенко, которых, разумеется, нет. Так, ушиб. «ТЫ ГДЕ?» «Это нихуя не смешно, вот так проёбываться». «Уроки за тебя я делать буду или Робин Гуд?» «Цепляю ровного парня». «Не ботана, как ты». «И я и так домашку сделал на две недели вперёд». Я перечитываю это три раза. И потом ещё три для верности. Сначала думаю, что у него спиздили телефон. Потом, что он перешёл на новый уровень морального разложения и начал ширяться вместо того, чтобы пить. «Это пиздёж.». Я даже точку ставлю и с силой жмурюсь, прежде чем ответить. Есть подозрение, что стоит ещё и ущипнуть себя. Проверить, сплю или нет. После, правда, успокаиваюсь немного и, закономерно решив, что просто дразнит меня, уже спокойнее добавляю: «Я тебе не верю». «Про парня, а не домашку». Сейчас напишет что-то вроде: «Конечно, я же не какой-то там пидор», — и я выдохну. Так и напишет. А я спрошу, какого хера он в дёсна долбился со своим заебатым бывшим другом. И когда они успели снова побрататься. Не виделись сутки, а он уже какие-то мосты навел. Лабрадор-ретривер. «Твоё право». Мне вот так решительно не нравится. Мне нужен гнев и отрицание. Предсказуемость, в конце концов. Постукиваю пальцем по торцу телефона и даже не знаю, как на него гнать сейчас. И как формулировать свои наезды тоже. «Знаешь, у меня такое ощущение, будто мы поменялись местами. Правда, я мозги так точно не ебу. И не косой.». Снова с точкой. Для серьезности. И чтобы посмотреть, что он мне в ответ выдаст. Может, разобрать получится, синий он или нет? Пока не выходит. Требовать, чтобы явился немедля, тоже отчего-то не решаюсь. А вот подцепить пробую. Огрызнётся? «Ты уже начал курить?» Проигнорил. Блять. Он проигнорил мою коротенькую подленькую доёбку. В тех там вообще руках этот сраный раздолбанный телефон? «Нет». «Это мерзко». Начинаю осторожничать с ответами, хоть и понимаю, что это отдаёт какой-то дебильной паранойей. «Попробуй ещё раз». Точно сам пишет. Вспоминаю тот самый первый и кривлюсь, глядя в потолок. Всего скрючивает от фантомной горечи и отпечатавшегося в памяти отвращения. Реально, херня-хернёй его дешманские сигареты. Тоже мне, удовольствие для бедных и выбравших рак лёгких или гортани к шестидесяти. «Ни за что». «Даже если я предложу что-нибудь взамен?» Начинаю думать, что он один и у себя дома. Лежит сейчас тоже на своём продавленном диване и слушает, как орут сёстры или ругается отчим. У него там всегда круто в плане звуковых эффектов. Настоящее инферно в миниатюре. Торчал бы в чьём-то гараже, точно бы не написывал так активно. Побоялся бы спалиться. «Что, например?» Спрашиваю и сам не знаю, почему всё ещё не наехал за то, что он так съебался и не сидит тут около моей ноги. «Что-то, из того, что ты хочешь». Здравствуйте, меня зовут Евгений, и я сам пришёл к психиатру, потому что у меня начались текстовые галлюцинации. Спасибо, что приняли, теперь помогите. Моргаю и протираю глаза. Раз, второй… Сообщение не исчезает. «Я же знаю, чего ты хочешь». Охуеть можно. Я сам не знаю, а какая-то лохматая псина в капюшоне знает. Злюсь на него и вместе с тем ничего, кроме банального «иди гавкай», в голову не приходит. «Что молчишь?» А может, и не дома, и не трезвый ни хуя. Слишком на голову мне лезет. Общительный до хуя. «Ну давай, скажи, что я ошибаюсь». Покусав губы, скидываю ему одну точку и, содрав себя с кровати, иду вниз, сделать чай или что-нибудь ещё. Не столько потому, что хочется, а для того, чтобы растянуть время и подумать. Следующее сообщение пишу ему, только глянув на спины сидящих в гостиной родителей и убедившись, что в зачем-то поменянном матерью на новый чайнике есть вода. «Пришли фотку своего мифического ровного парня». Достаю кружку и жду фотку, правда. Его среднего пальца или, может быть, даже члена. Чехла от мобильника или компа. Гадаю, на что же фантазии в итоге хватит. Ну давай, удиви меня. Скинь плюшевого медведя сестёр, или вроде того. — А что, сахар только обычный остался? Спрашиваю у родителей, повышая голос настолько, чтобы перекрыть идущий телек, и именно в этот момент телефон мне изволил сообщить, что Арс-таки растелился. Ноотропы ему прикупить, что ли? Может, тогда и думать будет побыстрее, а не только запоминать. Чайник одной рукой держу, другой разблокирую телефон. Прислал-таки. Фотку. Изучаю её минуты две и, прежде чем ответить, аккуратно возвращаю чайник на подставку. Потому что, если швырну его на пол, рискую получить нехилые ожоги и остаться дома на половину четверти. Это будет не хорошо. Это будет… Не как я планировал. — Под микроволновкой посмотри. Запоздало отзывается мать, и я зачем-то киваю. Не понимая, что она затылком не увидит. — Что посмотреть? Переспрашиваю одними губами и, хмурясь, изучаю размазанный, явно исподтишка сделанный снимок. С ровным парнем. С чёлкой, собранной резинкой. Чтобы сосать не мешала, блять. А эта хуила мне ещё и пишет, надо же. Арсу весело там, видимо. Арс скидывает мне знак вопроса. Арс скидывает мне ещё и смайлик, когда я посылаю его на хуй.