Третья глава
31 июля 2020 г. в 20:00
Все находящиеся в прихожей были шокированы таким внезапным известием о войне. УССР даже осела на близстоящую скамеечку, которая от старости была дряхлой, но до сих пор служила женщине верой и правдой. Россия с Украиной встрепенулись и разбежались в разные стороны. Один подлетел к матери и начал успокаивающе поглаживать ее по плечам, пока второй улетел на кухню за стаканом холодной воды. Прибежавший сосед, Федор Петрович, также подошел к Республике и начал рассказывать ей сложившуюся обстановку. Эвакуацию еще не объявили, однако уже понятно, что их деревня, которая находится близко к границе с Нацистской Германией, в скором времени будет захвачена. Женщина согласилась с выводами Федора, и решила незамедлительно связаться с отцом мальчиков, чтобы узнать «действительную» ситуацию в стране.
Выпроводив неугомонного соседа, УССР сразу же велела подросткам собирать вещи и брать с собой только самое необходимое, чтобы не тащить лишний груз. Мальчишки синхронно кивнули и ушли в свою комнату доставать припрятанные под кроватями чемоданы. Краем уха Россия услышал разговор матушки по телефону. Она была очень взволнована и с трудом сдерживала эмоции, чтобы хладнокровно оценить сложившуюся обстановку. Украина тоже вслушивался в дрожащий голос матери, искренне желая в этот момент обнять ее и успокоить, уверить, что все будет хорошо и они успеют уехать к отцу. Разговор был недолгим. Тишина давящей атмосферой повисла во всем доме, будто в нем не было ни одного живого существа.
Украина посмотрел на младшего брата неопределенным взглядом. Он старший и понимал всю серьезность ситуации, однако в глубине души надеялся на хороший конец. Россия заметил подавленное состояние брата, хотя у самого настроение было не лучше. Странный ком встал поперек горла, не давая свободно дышать, слюна в момент стала вязкой, а глотка пересохла от глубокого дыхания. Гнетущую тишину разрушил еле слышимый вдох. В комнату вошла УССР и осмотрела мальчишек любящим и обеспокоенным взглядом, обращая внимание на каждую мелочь. Подростки смотрели ей в ответ и, переглянувшись друг с другом, задавая немой вопрос, быстро подошли к женщине и также молча обняли ее. Они долго простояли в таком положении, каждый думал о своем, но все были напуганы и растерянны. Когда тряска внутри немного отступила, УССР отпустила мальчиков и ушла в свою комнату собирать вещи.
Ночь была неспокойной, хоть на улице и царила тишина, прерываемая лишь концертами молодых кузнечиков, напряжение это особо не снимало. Спать совсем не хотелось, переживания стискивали внутренности. Никаких мыслей не было, только пустота и страх перед неизбежным, будто чуйка предупреждает подростка о том, что скоро его жизнь кардинально изменится.
Россия точно не знал, о чем тетя беседовала с отцом, но на следующее утро они уже бежали на первый поезд. Кроме них на дороге было еще множество таких же перепуганных и спешащих побыстрее уехать людей. С самого утра небо было затянуто тучами, которые со временем все сильнее сгущались, предвещая скорое начало дождя.
Все вроде было хорошо, однако, когда республики уже приближались к выходу из деревни, люди, бежавшие к вокзалу, резко разворачивались и убегали обратно вглубь деревушки. Их лица выражали лишь непотаенный ужас вперемешку с животным страхом. УССР сначала не обратила на это внимания, но после раздавшейся очереди выстрелов, прогремевших на всю округу, замерла. В сотне метров от них стояли люди, облаченные в черную форму, в руках у каждого красовался автомат, а у ног лежали трупы деревенских жителей. Россия и Украина, завидев эту картину, застыли на месте, не в силах преодолеть оцепенение. Страх все сильнее сжимал внутренности, руки и колени предательски дрожали, а в голове мелькала лишь одна мысль – бежать!
Заметив женщину с детьми вдалеке, нацисты, небольшим отрядом, ринулись к ним. УССР мгновенно среагировала, бросив все сумки, схватила мальчишек под локти и устремилась в глубь деревни. Россия до сих пор пребывал в шоке, для него время замедлилось, а перед глазами мелькали лишь отрывки из реальности. Вот они видят смерть своих друзей и соседей, совсем еще детей; вот матушка тянет их назад; и вот комсомолец замирает, когда прямо за ним падает бездыханное тело УССР. Украину в этот момент уже вели в черную машину, крепко удерживая сопротивляющегося подростка. Россия, широко раскрыв глаза, упал на колени перед республикой, неверяще смотря на окровавленную спину женщины, на которой виднелось несколько пулевых отверстий. Слезы образовали мутную пелену перед глазами, будто специально пряча эту ужасную картину. Юноша не успел издать первый всхлип, как его глаза накрыла рука, облаченная в черную кожаную перчатку.
Резкая боль в виске пробудила подростка, вытаскивая его из омута памяти. Россия тяжело дышал, из-за чего легкие сдавила слабая боль, а из глаз текли слезы, которые в последствии скатывались на висок. Перед прояснившемся взглядом предстал до боли знакомый потолок изоляторной камеры. Чувствовалась пустота и легкая боль в голове, а тело ощущалось таким тяжелым, будто оно сделано не из плоти и крови, а чугуна. Воспоминания последней пытки были слишком туманными, чтобы различить хоть один момент из тысячи слитых воедино мгновений. На душе сразу стало так грустно. Женщину, заменившую ему мать, убили прямо на его глазах. Украина не видел этой расправы, а Россия не стал ему ничего говорить. Не хотелось разбивать веру брата в то, что УССР осталась в живых, совсем не хотелось. Возможно потом, если это ад закончится, украинец будет винить его или ненавидеть, когда узнает правду, но это будет потом.
Вспоминать родного брата было также тяжело, как и погибшую матушку. Подростку сейчас так не хватало крепких объятий старшего, в которых можно задохнуться, его теплых рук, которыми он хватал брата за руку и тащил на речку, мягкого и такого родного голоса, который в детстве рассказывал ему занимательные истории из детских книжек. От этих режущих сердце мыслей слезы с новой силой полились из замученных красных глаз. Глубоко в душе комсомолец грел надежду, что жизни украинца ничего не угрожает и он все еще жив. Про отца или других братьев парень ничего не знает, да и кто расскажет ему хоть какие-то вести с фронта?
От долгого лежания на твердой поверхности спина России сильно затекла. Вставать с кровати не хотелось, но жуткий дискомфорт беспокоил намного сильнее. Первое же резкое движение раздалось тянущей болью во всем теле, онемением пальцев ног и колкими ощущениями в руках. Приподнявшись на локтях, пленник через силу, стиснув зубы до скрежета, сел на кровать, спиной облокотившись о приятную холодную стену. От таких усилий у подростка даже в глазах потемнело. Жутко хотелось пить, но парень не знал сколько часов провел в бессознательном состоянии, по ощущениям прошло больше трех часов, а значит еду ему не видать еще минимум полсуток. Если Россия вновь сможет провалится в забытье, то жажда и вечный голод притупятся, однако после такого «насыщенного» на эмоции и болезненные воспоминания сна, желание спать отбивалось само по себе.
Неожиданно для юноши дверь с протяжным скрипом отворилась, впуская в тусклую комнату более яркий свет. Комсомолец медленно повернул голову в сторону звука. В дверях застыл статный силуэт высокого мужчины в нацистской форме. Немедля ни минуты немец вошел в камеру, держа в руках небольшой поднос. Россия еще раз оглядел чуть прикрытыми глазами человека перед собой, вглядываясь в знакомые черты. Клаус в ответ рассматривал исхудавшего мальчика, рубашка которого открывала вид на выразительные ключицы. Нацист подошел к юнцу и положил на его бедра поднос. Комсомолец, даже не опуская взгляд на предложенную ему еду, приподнял голову и через легкую боль одарил солдата искренней улыбкой, выражавшей благодарность. Мужчина слегка опешил от такого жеста, внутри жалея молодого парня, попавшего в это место.
Пока ариец застыл в немом шоке, Россия все же опустил голову, чтобы посмотреть на то, что ему принесли. На подносе стояла кривая железная тарелка, наполненная супом с какой-то кашей. Комсомолец любил первые блюда, а повару, который готовит супы в этом месте, он выражал благодарность, ведь тот всегда мог порадовать его скудным, но хоть каким-то разнообразием, притом довольно вкусным. Рядом с миской мирно лежал чуть засохший ломтик серого хлеба и погнутая, обшарпанная ложка. А почти на самом краю подноса стоял стеклянный стакан с еще теплым чаем. Взяв ложку и зачерпнув ею суп дрожащей рукой, юноша поднес ее к чуть приоткрытым губам, не отводя усталого взгляда от подноса. Вкусовые рецепторы наслаждались этим шедевром, для пленника любая еда была даром, а настолько вкусная – манной небесной. Глаза начало слегка пощипывать. Две одинокие слезинки скатились по щекам подростка, он прикрыл глаза, ненароком вспомнив отца, который иногда готовил гороховый суп. Однако каждый раз перебарщивал с солью, смущенно шутя, что слишком сильно любит своего сына, хотя во всякие приметы и тому подобное не верил.
Неожиданно на щеке юноши оказалась большая и теплая рука без перчатки, от чего комсомолец приоткрыл веки. Клаус с какой-то искренней грустью вглядывался в блестящие от слезной пелены глаза пленника, будто сочувствуя его несчастью. Большим пальцем он смахнул новую слезинку, размазывая влажную дорожку по щеке. Сейчас Клаус напоминал старшего брата, который так трепетно относится к младшему, словно боялся потерять. Россия вновь вспомнил Украину, слезы полились с новой силой, парень уже не пытался их сдержать, откровенно рыдая от усталости. Он ведь все ещё ребенок, который хочет вернуться домой, вновь оказаться в кругу семьи, увидеть родных и близких. Всхлипы легким эхом разносились по камере. У подростка уже не было никаких сил все это терпеть, ему всего лишь не хватало простого человеческого тепла и заботы. Он знал, что нельзя доверять нацистам, но ему так хотелось хоть на секунду довериться Клаусу, чтобы он согрел его и утешил.
Неожиданно даже для самого себя, мужчина взял парня за плечи и притянул к себе. Россия опешил, но сдерживать поток эмоций становилось все сложнее. Он обнял арийца, цепляясь пальцами за его накрахмаленную рубашку, уткнувшись лицом в сильное плечо. Юноша рыдал в голос, не стесняясь перед совсем незнакомым ему человеком и даже врагом. Клаус медленно поглаживал подростка по отросшим волосам, которые со временем потеряли свой белоснежный оттенок. Отчаяние мощной волной охватило сознание комсомольца, парень уже не мог верить в хороший исход, ему постоянно казалось, что он проживает последний день своей жизни.
Когда истерика немного отпустила, Россия все продолжал прижиматься к сильному телу, каждой клеточкой чувствуя его тепло, человеческое тепло. Еще пара мгновений пролетели незаметно для обоих. Клаус все также молча аккуратно взял пленника за плечи и оттянул от себя, смотря в потускневшие темно-синие глаза. Головой мужчина кивнул на принесенный им обед, как бы намекая на то, что парню нужно покушать. Комсомолец и не был против, от пролитых слез разыгрался аппетит. Он быстрыми, но аккуратными движениями ел суп, терпя легкую ноющую боль в мышцах. Ломтик хлеба исчез в одно мгновение вместе с чаем, который за все время успел остыть. Он был без сахара, но даже так казался очень вкусным.
После такого сытного обеда, парня вновь начало клонить в сон. Солдат помог ему лечь на бок, укрыв худенькое тельце простыней. Взяв в руки поднос с пустой посудой, он направился к двери, однако тихий голос заставил его застыть и обернуться в сторону пленника. Россия знал несколько слов на немецком, поэтому решил отблагодарить своего «спасителя», сказав хриплым и чуть осевшим голосом: «Danke». Этот жест тронул арийца, он кивнул в ответ на благодарность и скрылся за дверью, где уже ждал недовольный долгим отсутствием напарника Вольф.
Когда дверь закрылась на ключ, Россия глупо улыбнулся. Ошеломленное лицо вечно серьезного Клауса вызывало у него улыбку. От такой неожиданной нежности со стороны нациста даже боль во всем теле отошла на задний план. Наверное, комсомолец впервые засыпает с чувством легкости и морального удовлетворения. Веки закрыты, разум очищен, а перед глазами появляются образы его родных. Даже непоседливый братик Беларусь стоит около отца и смотрит на Россию своими большими зелеными глазами, лицо которого украшала лучезарная улыбка. Юноше так не хочется открывать веки, чтобы все они не исчезли. Одинокая слеза медленно скатилась по мягкой чуть впалой щеке, забирая с собой остатки душевной боли.
Последующие два дня пленника не трогали. Клаус продолжал вести себя сдержанно, хотя во взгляде теперь можно было увидеть проблески нежности. Уже на следующий день, после их душевного разговора, Россия чувствовал себя намного лучше, притом не только морально, но и физически. Скованность в конечностях пропала, а ноющая боль в мышцах притупилась, напоминая о себе только при резких движениях. Хоть все и складывалось довольно хорошо, юноша уже знал, что такие перерывы нацисты делают лишь с целью подготовить жертву к довольно жестокой и очень болезненной пытке.
На второй день после завтрака в комнату вошли няньки России, притом в таком презентабельном виде, что сразу стало не по себе от понимания, что его поведут далеко не на пытки. Вольф подошел к койке, где и сидел парень, взял его за ворот тонкой лагерной рубашки и поставил на ноги. Пока ариец искал что-то у себя в карманах, комсомолец смотрел на Клауса, который остался стоять у двери, замечая в его взгляде нотки сожаления и некой печали, будто смотрит на мальчика в последний раз в своей жизни. Каким бы серьезным и отстраненным не пытался казаться Клаус, его глаза выдавали все, что было у него на душе. Это была еще одна черта, которая притягивала парня к этому солдату.
Россия в своей задумчивости даже не заметил, как Вольф схватил его руки и надел на них наручники. Окончательно в реальность подростка вернул слабый толчок в спину. Выйдя из камеры, в глаза комсомольца сразу же ударил яркий свет, раздражающий чувствительную сетчатку. Парень наизусть знал путь к комнате пыток, поэтому неслабо напрягся, когда убедился, что его ведут в совершенно другом направлении.
С каждым новым поворотом интерьер стен обогащался различными настенными лампами с зелеными торшерами, вместо краски на стенах красовались красивые обои, украшенные витиеватыми узорами, а на полу появлялись однотонные тонкие ковры. Они шли достаточно долго, Россия не переставал удивляться тому, как нацисты с легкостью запоминают дорогу к нужному месту в этом лабиринте бесконечных поворотов и коридоров.
Пока парень разглядывал стены, вертя головой в разные стороны, Вольф, шедший впереди, резко остановился. Россия почти что столкнулся с ним, но вовремя подоспевший Клаус, удержал его за плечи, не давая упасть на напарника. Комсомолец благодарно кивнул немцу, повернув голову вперед, упираясь взглядом в огромные двери. Резное дерево, покрытое темным лаком, блестело под лучами крошечной люстры, показывая каждый завиток, так трепетно вырезанный мастером.
Вольф сделал шаг вперед, открывая русскому еще более прекрасный вид на это произведение резного искусства. Вытянув руку, нацист скромно постучал два раза, сразу же возвращаясь на прежнее место. Из-за двери послышался приглушенный, но властный и даже местами раздраженный баритон. Немецкая речь всегда казалась юноше красивой, из-за чего он мог часами слушать разговоры своего учителя, преподававшего этот язык. Когда за дверью наступила тишина, Вольф и Клаус встрепенулись и, хватая огромные двери за отполированные латунные ручки, подтолкнули Россию внутрь, заводя его в огромную комнату.