Холодные оковы

      Проснулся Россия из-за колкой боли в спине, было такое ощущение, словно его ударили ненавистным стеком прямо по свежему ожогу. Слабость немного отступила, но тяжесть во всем теле продолжала досаждать. Парень приподнялся и сел на край кровати, немного пошатываясь. Пока он поднимался чуть вновь пару раз не рухнул обратно на матрас. На подростка обрушились внезапная головная боль и слабая тошнота. Перед глазами стояла пелена, из-за чего неприятные ощущения лишь обострились. Усталость и напряжение сразу же отошли в сторону, однако не забывали напоминать о себе внезапным головокружением.       Комсомолец не знал, сколько провалялся на кровати в глубоком сне, однако по ощущениям прошло не меньше десяти часов. В плену время теряет свой естественный ход, внутренние часы сбиваются, а Россия уже давно потерял счет дням, проведенных в заточении. Иногда юноша даже задумывался жив ли он или мертв и просто переживает один и тот же день бесконечное множество раз. Подростку было морально тяжело переносить эту однотипность, отвлечься в плену особо не на что, из-за чего настырные мысли уже давно утомили своей навязчивостью.       Юноша прикоснулся к своей тонкой шее, чувствуя, как на ней начал проявляться синяк от удушья. В горле першило от криков и сухости, внезапный мучительный кашель пробрал пленника до слез. России было жутко больно, и не только от першения, но и от резких движений, которые провоцировали незаживший ожог. Спину сразу же будто огнем обожгло, из-за чего комсомолец тихо взвыл. Очень сильно хотелось пить, поэтому парень огляделся, в надежде увидеть хотя бы случайно забытую кружку. На удивление юноши, на месте вчерашнего подноса с пустой посудой появился новый. Взяв его в руки, пленник осмотрел его содержимое: алюминиевая тарелка с кашей, погнутая ложка и железная кружка с водой.       Первым делом Россия хотел утолить мучавшую его жажду, однако, поднеся сосуд с жидкостью к лицу, в нос сразу же ударил странный, но в то же время знакомый запах. Принюхавшись, парень определил, что запах имел мягкие и сладкие ноты, однако вспомнить что это за аромат, все никак не удавалось. Сделав небольшой глоток на пробу, подросток почувствовал сладковатый привкус, как будто в воде растворили ложку сахара. Уже не боясь, он одним глотком осушил кружку, поставив ее обратно на поднос. Теперь все внимание России было сосредоточено на тарелке. Взяв ту одной рукой, а другой вооружившись ложкой, он принялся за обе щеки уплетать кашу. Она не могла сравниться с отцовской молочной, но даже такая водянистая жижа приносила хоть какую-то долю удовольствия и утоляла голод.       Убрав всю посуду на поднос, Россия решил еще немного поспать. От усталости слипались глаза, а холод лишь усиливал сонливость. Уткнувшись носом в подушку, словно кошка, пытающаяся согреться в холодную погоду, парень закрыл тяжелые веки. Как на зло сон постоянно куда-то ускользал, а в голову лезли воспоминания еще до нападения Третьего Рейха. Россия в те годы был тем еще непоседой, хотя со временем повзрослел, да и СССР на это сильно повлиял. Когда вся семья собиралась на огромной даче под Москвой, парень находил приключения на свою бедовую голову, втягивая в это Украину и второго брата Беларусь. Они втроем все время проводили вместе, даже комнату делили одну. Братья комсомольца кардинально отличались, если украинец был активным, шкодливым ребенком, то белорус был намного спокойнее и сдержаннее, хотя рядом с братьями иногда вел себя также, как Украина, чем забавлял ребят.       Не редко к их стайке прибивался Казахстан, который был ровесником России, хотя внешне походил больше на старших братьев. Парень часто молчал, поэтому, когда преемнику СССР нужно было побыть одному и найти утешение, он шел именно к казаху, который всегда одалживал младшему свой бочек, мягко приобнимая того, пока сам читал очередную интересную книгу. Иногда Россия просил его читать вслух, на что получал тяжелый вздох, который не расстраивал младшего, а наоборот, говорил о том, что его просьбу выполнят. Несмотря на то, что Казахстан создавал недовольный вид, говорящий о его нежелании потакать просьбам брата, он все равно с трепетом и выражением зачитывал отрывок интересной истории.       Эта четверка была самой дружной и яркой в семье СССР. Не было ни одного дня, когда они не собирались все вместе, пока гостили у отца на каникулах. Каждый готов был встать за братьев горой, защитить от всего, что могло причинить им вред.       Парочка одиноких слез скатилась по щекам юноши. Тоска охватила его с головой. Сейчас ему очень сильно не хватало старших братьев, которые всегда знали, как развеселить младшего. Грустная улыбка коснулась губ подростка, хотелось плакать. Сильнее уткнувшись в подушку, Россия позволил себе разрыдаться, в первый раз за полгода он осознал, что устал бороться. Устал постоянно терпеть физическое и психическое давление, устал казаться сильным, хотя внутри был всего лишь ребенком, который в любой момент готов расплакаться. Комсомольцу было так одиноко и паршиво, что он не смог сдержать жалобного крика, больше похожего на вой раненного зверя. Было настолько больно осознавать, что родных нет рядом, никто не утешит и не пригреет, не успокоит ласковыми поглаживаниями и не усмирит бушующую бурю нужными словами.       Сам того не замечая, парень успокоился и провалился в сон, изредка всхлипывая от внезапного порыва чувств. Перед глазами постоянно мелькали отрывки воспоминаний из прошлого, а Россия и рад был вновь пережить счастливые моменты, широко улыбаясь во все зубы. До боли не хотелось уходить, но картина перед глазами с каждым новым эпизодом становилась все мутнее. Слезы заполонили глаза, а сердце защемило. Подростку было больно осознавать, что все эти моменты всего лишь сон. От такой несправедливости хотелось рвать и метать, но парень лишь в бессилии упал на пол, наблюдая за уходящей в даль семьей. Все такие счастливые, улыбка украшала лицо каждого, в особенности отца. Однако они не обращали никакого внимание на комсомольца, слезы которого уже ручьем бежали по щекам, а немые крики отзывались болью где-то в груди. Россия вопил, орал, выл, но голос куда-то пропал, встать и побежать к ним не было сил, поэтому единственное, что мог сделать комсомолец – наблюдать, как семья покидает его, оставляя одного в холодной пустоте.       Подросток резко поднялся с кровати. Учащенное дыхание и влажные дорожки на щеках душили. В горле пересохло, отчего пленник залился кашлем. В глазах мелькал страх и горечь от пережитого во сне, а в комнате заметно потемнело. Юноша сначала даже подумал, что еще не проснулся, но до боли знакомая обстановка это опровергала. Взглянув на лампу, он заметил слабое свечение нити накала, которая, видно, скоро перегорит. Россия, несмотря на холод помещения, чувствовал легкий жар. В животе странно тянуло, не сильно, но раньше подростку не приходилось испытывать подобное. В воздухе витал знакомый аромат, похожий на тот, который исходил от выпитой ранее воды. Что-то внутри комсомольца подсказывало, что не спроста все это.       Сразу же после этой мысли послышались приглушенные шаги за массивной дверью. Пленник затаил дыхание, хотя прекрасно знал, кто намерен «одарить» его своим присутствием. Однако, учитывая все повреждения парня на прошлой пытке, было странно, что нацист решил прийти раньше, чем его раны хоть чуточку бы затянулись. Затихший стук шагов сменил скрежет дверного замка, два оборота и железная дверь с тихим скрипом отворилась, впуская в комнату полоску света из коридора.       Как и ожидалось, в дверном проеме появился знакомый силуэт, кажется, Россия запомнил его на всю оставшуюся жизнь. Темная фигура ровным шагом двинулась прямиком к кровати, где лежал пленник. Парень встрепенулся и передвинулся к дальнему краю кровати, попутно вытирая мокрые дорожки от слез. Рубашка, держащаяся лишь на плечах комсомольца, раздражала разгоряченную кожу, прилипая к взмокшей от температуры спине. К тому моменту нацист уже стоял около койки, наблюдая за нерасторопными движениями пленника, тяжелое и сбитое дыхание которого наполняло комнату.       Устремив свой взгляд на немца, Россия заметил в его глазах усмешку и какой-то нездоровый блеск, от которого парень даже вздрогнул. Рейх в это время быстро схватил юношу за лодыжку, притягивая легкое тело к себе. Жертва сопротивлялась, хватаясь цепкими пальцами за железный каркас кровати и тяжелый матрас. Подросток пытался выдернуть свою ногу из крепкой хватки мужчины, иногда случайно задевая свободной конечностью живот и грудь последнего. Ариец усмирил непослушного пленника хлестким ударом по лицу, строптивый нрав был ему по душе, однако за сопротивление парню придется не сладко.       Когда Россия оказался на краю кровати, Нацистская Германия без промедления выудил из кармана штанов небольшую таблетку, которую быстрым движением закинул в рот пленника, крепко сжимая второй рукой щеки жертвы. Почувствовав горечь на языке, подросток поспешил выплюнуть неизвестный препарат, однако его рот крепко зажали ладонью, не давая пошевелить нижней челюстью. Комсомолец вцепился руками в предплечье немца, в попытках отстранить его от себя, но его конечности перехватили в районе запястий, крепко удерживая их у груди России.       Подросток как мог пытался преодолеть глотательный рефлекс, но в итоге организм пошел против него и полурастворившаяся таблетка, вместе с огромным количеством слюны, скатилась в желудок. Когда раздался долгожданный глоток, Рейх отпустил Россию, оставляя его в покое. Сам парень закашлялся от попадания небольшого количества слюны в трахею. Пока юноша заливался кашлем, мужчина отошел от кровати, взял у дальней стены стул, которого раньше в камере точно не было, и, вернувшись к пленнику, поставил его около койки и спокойно сел. Подросток мельком поглядывал на арийца, недоумевая с его действий. Когда приступ кашля прошел, он кинул вопросительный взгляд на немца, наблюдая спокойное и даже отрешенное состояние мужчины.       Он вновь пришел в рубашке с закатанными до локтей рукавами, с чуть растрепанной прической, без привычной фуражки и черного кителя. Его ноги вытянуты и скрещены в районе щиколоток, руки также сложены на груди, а голова с закрытыми глазами повернута в сторону выхода. Весь вид Рейха показывал его расслабленность в присутствии подростка, в то время как последний не мог похвастаться таким же спокойствием рядом с врагом. Россия еще немного морщил нос от остаточного вкуса препарата, однако сейчас все его внимание было приковано к человеку, сидящему всего в полуметре от него. Несвойственное Нацистской Германии поведение напрягало юношу вплоть до дрожи в пальцах. Россия не решался завести разговор с нацистом, да и не хотелось говорить с ним хоть о чем-то. Поэтому подросток вновь отполз от края кровати к изголовью, аккуратно укладываясь ноющей спиной на подушку. Парень сильнее укутался в рубашку, не сводя сонных глаз с раскрепощенного арийца.       Россия точно не знал сколько они так просидели, но по ощущениям прошло около получаса. Жар становился все сильнее, воздух как будто начал куда-то исчезать, от чего дыхание участилось, а все тело пробил озноб. Руки подрагивали от мнимого холода, слабость мощной волной накатила на комсомольца, от чего он инстинктивно лег на бок и свернулся калачиком, прижимая острые коленки к часто вздымающейся груди. Мысли, одна за другой, начали всплывать в воспаленном сознании: «Что со мной? Почему так жарко? Из-за чего в комнате стало так душно? Я умираю?».       Парень все никак не мог понять, что происходило с его телом, однако определенные догадки всплывали в затуманенном разуме. Он бы мог сетовать на обычную простуду, однако тянущая и легкая боль внизу живота никак не вписывалась в привычные симптомы. Неприятные ощущения от рубашки стали еще сильнее, из-за чего Россия скинул с себя импровизированное одеяло и сильнее сжался, пытаясь этим облегчить свое состояние. Любая мысль ускользала, думать хоть о чем-то было просто невозможно, новые ощущения поглощали юношу с головой, унося в омут необычных чувств. Подросток и не заметил, как некоторое время назад Третий Рейх поднялся с насиженного места и подошел к кровати, чуть склонившись над пленником. — Как ощущения? — С нескрываемой издевкой спросил нацист, погладив парня по голове. Тот не реагировал, России было настолько плохо, что даже смысл слов арийца не сразу дошел до него. Но несмотря на это, он прекрасно чувствовал ладонь на своей макушке, треплющую чуть взмокшие от пота волосы. Юноше были приятны прикосновения немца, которые так не хотелось прекращать, а просто сильнее прильнуть к нежной руке.       Неожиданно ладонь мужчины отпрянула от головы парня, от чего из горла вырвался сдавленный стон недовольства. Разум совсем затуманился, тело ощущалось чужим, как будто и не он вовсе управляет им. Невыносимый жар выдавливал сбитое дыхание, кожа чувствовала малейшее дуновение ветерка от движений нациста. Внезапно Россия почувствовал приятный холодок на своем плече, вызвавший помутнение сознания и усиливший не проходившую дрожь. Подушечки пальцев ласкали разгоряченную кожу, от чего у подростка возникало двоякое отношение к прикосновениям.       С одной стороны, хотелось еще больше касаний, от которых комсомолец практически пьянел, прильнуть к холодным рукам, наслаждаясь их мягкостью. Но, с другой, было противно осознавать, что такие противоречащие ощущения ему дарят руки врага, самого Третьего Рейха, нациста, садиста и убийцы. Незаметно для юноши пальцы арийца переместились на лопатки. Но окончательно мужчина добил разум России, когда провел холодными подушечками пальцев вдоль оголенного позвоночника, вызывая табун мурашек. Кожа от прикосновений горела огнем, отчего пленник непроизвольно выгнулся, впадая в легкую эйфорию. В полной тишине, как гром среди ясного неба, раздался голос нациста с легкой усмешкой. — Действует даже лучше, чем я ожидал. — Довольная улыбка расцвела на лице Нацистской Германии, который сейчас был похож на объевшегося жирной сметаной кота. Россия чувствовал, как что-то нарастало и тянуло внизу живота, плавно переходя в пах. — Похоже ты довольно восприимчив к препарату.       Подросток почувствовал, как ловкие руки ухватили его за тонкую талию, укладывая на живот. Неудержимая волна удовольствия хлынула в голову комсомольца, от чего тот невольно простонал, стоило мужчине лишь коснуться его костлявых боков. Улыбка нациста расплывалась в более открытую пошлую ухмылку, которую Россия был не способен заметить. Силы покидали его настолько быстро, что пленник невольно задумался о своей скорой кончине. Взяв в одну руку кисти парня, второй Рейх потянулся к ремешкам, прочно прикрепленным к изголовью железной кровати. Одним движением он туго зафиксировал перебинтованные кисти юноши, который даже и не делал попыток к сопротивлению.       Чуть наклонившись, мужчина положил одно колено на край кровати, которая в ту же секунду издала жалостливый скрип под тяжестью взрослого человека. Рейх медленно приближался к юноше, одновременно разглядывая свою метку. Протянув к ней руку, он указательным пальцем очертил ровный круг вокруг клейма, стараясь быть очень аккуратным, не задевая еще не заживший «шедевр». Россия, как только почувствовал прикосновения холодного пальца вблизи обожженного участка, немного вздрогнул, начав слабые попытки уйти от касаний. Он извивался, ерзал на кровати от щекочущих и приятных ощущений, которые заполоняли его разум. Парень повернул голову в сторону арийца, наконец-то сфокусировавшись на одной точке. Он заметил, что на мужчине отсутствовали кожаные перчатки и немецкий крест, рубашка была небрежно расстегнута на пару пуговиц, слегка оголяя сильную грудь.       Комсомолец на секунду обомлел от своей внимательности к внешнему виду Нацистской Германии, задаваясь неутешительными вопросами по этому поводу. «Почему я не могу оторвать он него взгляд? Что со мной? Что происходит?»: раздумывал юноша, пытаясь найти ответ хотя бы на один из многочисленных вопросов, крутившихся у него в голове. Поскольку сам подросток не в состоянии найти ответы, то он решил возложить эту возможность на плечи нациста. — Что ты… ха… скормил мне? — Голос непроизвольно дрожал, а из-за тяжелого и учащенного дыхания приходилось делать остановки, чтобы хоть немного отдышаться. — Что это… было?       Рейх с упоением наблюдал за мучениями парня. Они встретились глазами, вновь изучая отраженные в них эмоции. Взгляд мужчины был все таким же холодным, однако застывший в нем лед плавило отраженное в глазах комсомольца необъяснимое желание, которое сам подросток никак не мог охарактеризовать. Ариец видел его, этот затуманенный остаток рассудка пленника, который вот-вот даст последнюю трещину, не устояв перед натиском непреодолимой жажды чего-то большего. Нацист плавно прильнул к покрасневшему уху жертвы, поглаживая отросшие волосы парня, про себя отмечая их мягкость. — Не волнуйся, это не яд. — Мужчина томно шептал, заставляя пленника впасть в еще больший осадок. Его ухо опаляло горячее дыхание, разжигающее внутри комсомольца необъяснимую тягучую негу. — Это была лишь необходимая подготовка. — Подготовка… ха… для чего? — Россия не до конца понимал смысл слов арийца, а напрягать расслабленное сознание не было желания. Страха не было, но парень продолжал с предыханием расспрашивать своего мучителя, пытаясь таким образом оттянуть необратимое. — Что ты… ммм… хочешь со мной сделать.       Голос подростка дрожал, отдавая редкой хрипотцой. Обостренное обоняние позволило уловить в воздухе нотки какого-то крепкого алкоголя, хотя по поведению арийца и не скажешь, что он до прихода в камеру выпил. Но этот факт немного насторожил Россию, отчего извиваться начал с еще большим рвением. — Для чего? — Мужчина сделал задумчивое выражение лица, приложив указательный палец к подбородку. Ему было в сласть играть с эмоциями пленника, лишая его всякой надежды в самый последний момент. — Не хочу, чтобы ты отключился посередине процесса, да и процедура станет чуть менее болезненной. Будет не интересно, если ты все пропустишь и лишишь меня удовольствия.       Твердый тон говорил о серьезных намерениях арийца, который в этот момент провел длинными, тонкими пальцами по свежему следу от недавнего удушья на шее пленника, который только начал набирать цвет. Парень немного напрягся от прикосновений к своей шее, вспоминая горький опыт. Мужчина взобрался на кровать и, перекинув через юношу одну ногу, сел на его бедра, одновременно нажимая рукой на спину комсомольца, тем самым удерживая жертву. — Тварь… гх… слезь с меня! — Россия шипел под увесистым телом над собой, которое всем весом давило на грудную клетку подростка, буквально выдавливая из легких воздух. Парень перешел на шепот, чувствуя, как боль в груди с каждой секундой становится все невыносимее, а вдохи слышались все чаше, заканчиваясь обрывистым выдохом. — Черт… ха… з-задыхаюсь…       Рейх услышал под собой сдавленное кряхтение и убрал руку со спины комсомольца, хотя внутри хотел еще помучить пленника, внимая его жалкие мольбы о помиловании. Россия сразу же начал жадно глотать воздух, закашливаясь от перенасыщения. На лице арийца показался широкий оскал, не несущий в себе ничего хорошего. Алкоголь ударил в голову, терпение все больнее отдавалось внутри, от чего мужчина не мог дождаться следующей сцены.       Обхватив обеими руками выпирающие ребра, Нацистская Германия наклонился к правой лопатке пленника, острыми клыками схватив нежную плоть. Подросток почувствовал резкий укол боли в правом плече, зубы арийца крепко вцепились в чувствительную кожу, прокусывая ту до кровавых подтеков. Немец плавно перемещался к открытой шее, оставляя после себя след из кровоточащих отметин.       Россия вздрагивал каждый раз, когда разгоряченного тела касались грубые губы, оставляя после себя расцветающие метки. Умелые руки оглаживали каждый изгиб его боков, в попытках успокоить жертву предстоящих событий. Все эти ощущения вызывали у комсомольца приятное покалывание где-то внутри, где чувства мощной волной разносились по всему телу. С потресканных от частого дыхания губ нередко слетали стоны, приглушенные тонкой подушкой. Рейх же в это время наслаждался процессом, продолжая метить тело под собой, с каждым укусом все больше убеждаясь в том, что парень полностью принадлежит только ему. Ласковые руки перешли на поясницу, лопатки и немного вспотевшие от жара плечи, они окончательно сводили подростка с ума.       Одна ладонь нациста скользнула вниз по позвоночнику, очерчивая пальцами каждый позвонок. Она, словно змея, заползла под легкие лагерные штаны, и крепко сжала небольшую упругую ягодицу. Парень рефлекторно запрокинул голову назад, сквозь крепко сжатые зубы издавая громкий и сладкий стон, ласкающий опьяненный разум немца. Россия перестал понимать себя, он не знал, что заставило его вырвать из себя этот позорный звук – жуткая боль или же неописуемое наслаждение.       Этот стон стал спусковым крючком для зверя внутри арийца, которого тот не мог больше сдерживать. Немного приподнявшись, Рейх стянул с пленника последний элемент одежды, откидывая его в сторону. Россия после этого действия начал тихо всхлипывать, роняя свои слезы на твердую подушку. Только сейчас он начал понимать, что вскоре собираются с ним сделать и для чего были все эти прелюдии. От осознания всей плачевности ситуации парень весь сжался от оплетающего внутренние органы страха, неприятно сдавливающего их от любого движения со стороны арийца. — Прошу… умоляю, прекрати это безумие. — Комсомолец навзрыд выдавливал из себя слова, противясь слабости, все сильнее обхватывающего его чувства безысходности. Он забыл о своей гордости, пряча ее глубоко внутри. В любой другой ситуации он бы никогда не преклонился перед кем-то, тем более перед врагом. Однако сейчас, когда ситуация полностью вышла из-под его, пусть и мнимого, контроля, хоть о каком-то помиловании можно было лишь мечтать. — Я… я не выдержу эти муки… — Молчи, малыш, и не мешай мне. — Мужчина оглядел парня, оценивая худобу и стройность юного тела под собой. Отстранившись от своего занятия, Рейх прильнул к опаленному багрянцем уху комсомольца, приторно ласково шепча возбужденным голосом слова. — Думаю, ты уже догадался, что ждет тебя. Не сопротивляйся, иначе сделаешь себе только хуже.